***
Алина была уверена, что придёт первой, вопреки «девушкам положено опаздывать», а потом будет ещё долго искать Бочкарёва по мифической Арме. Но его Олешева увидела ещё издали. Надо же, а он мало изменился. Постригся, стал держаться прямее, надел белую футболку, но, в целом, всё привычное — та же затёртая куртка, те же бело-серые кеды, та же именная подвеска. Хотелось подойти сзади и напугать или закрыть ему глаза руками, но он уже увидел её — и, наверное, обрадовался. Он пошёл навстречу, и она тоже ускорилась — как и сердце в её груди. Алина представляла, что крепко-крепко обнимет барабанщика, прижмёт к себе, встреплет волосы, весело посмотрит в карте глаза, а затем как бы случайно скажет, что скучала. Но почему-то у неё вырвалось колкое: — Здравствуйте, а это не Вы барабанщик группы «Нервы»? — Извините, девушка, автографов я сегодня не даю, — подхватил он, и его глаза блеснули. — Даже по старой дружбе? — прищурилась Алина. — Особенно по старой дружбе. Они неловко рассмеялись, а затем бросились друг к другу в объятия, и на мгновение Алина забыла, всё, что между ними происходило. Лёша выглядел довольным, когда отстранился, а после даже уткнулся носом ей в макушку, в её короткие волосы, пахнущие грейпфрутом и тёплым воздухом. — Наклонись, — потребовала Алина и поцеловала его в щёку, оставляя собственнический след помады. На губах барабанщика дрогнула улыбка.***
Бочкарёв держался с ней немного нервно, но решительно. Он повёл её в своё любимое кафе, заказал им ореховый латте. А ещё он держал её под руку, по-взрослому, непривычно и приятно, и только снисходительно наблюдал за неё восторгом. Олешева не помнила, о чём они говорили. Всё её внимание рассеялось после фразы барабанщика: — Помнишь, я говорил тебе, что хочу познакомить с ребятами? Я договорился. Мы можем побыть вдвоём, всё-таки давно не виделись, а потом пойти к ним. Они сейчас в каком-то парке. — Тогда давай пойдём им навстречу. Алина старалась держаться спокойно, но её волнение всё-таки проявилось. Девушка вертела головой, ища кого-то взглядом, и только потом догадалась спросить у Лёши, как они выглядят. — Ты узнаешь их, поверь, — сказал Лёша обречённо. — Они могут смутить тебя, но на самом деле они классные люди. Я рад, что встретил их. Да, она узнала их ещё издали — точнее, почувствовала, что это они. Три парня и девушка — все красивые, уверенные в себе, и от них во все стороны разбрызгивалась счастливая, нетерпеливая энергия. Когда Алина и Лёша подошли, какой-то парень, самый высокий из них, рассказывал историю, а все смеялись. — Так вот, я ему говорю: «Ты что творишь?..» — Смотри, — девушка коснулась его предплечья, непринуждённо, словно привыкла так делать, и указала на Лёшу и смутившуюся Алину. — Что? А, всё, понял, — парень сразу же перестал рассказывать и заинтересованно посмотрел на них. Алина почему-то не думала, как Лёша представит её, и очень удивилась, услышав: — Чуваки, знакомьтесь, это Алина, моя девушка. Она приехала на неделю из Питера. От этих слов бросило в жар. Все молчали, видимо, оценивая её. Может быть, первое впечатление было хорошим, потому что Женя Мильковский — представлять его отдельно не было нужным — шутя поклонился ей и сказал: — Ну здравствуй, Алина. — Девушка, укравшая сердце нашего барабанщика, — подхватил кто-то. Все засмеялись. — Ну, хватит, — сказал Лёша, но он улыбался, и это говорило красноречивее. Алина окончательно смутилась, не зная, куда деть себя. Сейчас она чувствовала, как горячо становится её щекам и кончикам ушей. К ней подошла девушка, невысокая, черноволосая, с добрыми карими глазами. — Не обращай внимания, — сказала она, и голос у неё был мягкий, очень, очень приятный. — Женя и Рома постоянно так шутят. Со временем ты перестанешь это замечать. Кстати, меня зовут Марина. Она протянула ей тёплую руку, и Алина приняла её. Парни тоже представились, но потом быстро вернулись к разговору. Олешева была рада этому, потому что хотела изучить их, понять, какие люди перед ней. Изучать долго не пришлось — всё было понятно и с первых минут. Ребята мало чем отличались от неё самой, с той разницей, что они пережили распад группы, потеряли смысл жизни, а затем нашли в себе силы загореться вновь. Рассматривая их, она заметила, что Жене и Марине велика их одежда, словно с чужого плеча. Ребята были настолько близки, что брали вещи друг у друга. Алине всегда хотелось иметь человека, с которым можно было бы меняться одеждой. Но совсем крепких подруг у неё было очень и очень немного. Оставался Лёша, но у него было всего три футболки, да и то очень растянутые, истрёпанные, поэтому брать становилось неловко. Небольшое сравнение: Бочкарёв вечно оставался серьёзным, обдумывал все свои действия и почти никогда не дурачился. А парни не боялись выглядеть как-то не так, и поэтому с ними было просто с первых же секунд. Они шутили, смеялись, толкали друг друга, потом принялись обзываться, обниматься. Они развеселились до такой степени, что попросили у мальчишек голубой волейбольный мяч из рюкзака и начали играть. Даже сдержанный Лёша вовлёкся, и это было удивительно. Они пробыли в парке весь день, проводили закат и разошлись только с наступлением темноты. Но они настолько прикипели друг к другу, что не хотели разлучаться и договорились встретиться завтра, пойти в кафе, чтобы заказать самую вкусную пиццу. И встретились, и пошли, и заказали, а потом ещё долго фотографировали друг друга, смеялись, шутили, и на них оборачивались все посетители кафе.***
Так прошла неделя, одна восхитительная неделя, все дни которой показались одним. Алина не могла расстаться с ребятами, с их словами, комплиментами, простотой, и с ними она чувствовала себя лучше, чем со своим одногруппниками. Алине казалось, что её сердце несколько увеличилось в размерах, потому что там теперь есть место не только для Лёши, но и для Жени, Ромы и Марины.***
А потом настал концерт, и Алина никогда не заряжалась энергетикой настолько. В гримёрке было душно и тесно. На концерт, казалось, пришли все друзья музыкантов, и все они были чем-то заняты, — что-то налаживали, подключали, настраивали. Алина, желая показаться своей, помогала тем, кто не отказывался, и в итоге успела много чего. Лёша — вот странно! — был оживлён и весел. Он глупо шутил, так же глупо смеялся и даже соглашался обниматься. Рома авторитетно говорил, что «на него так действует предстоящий концерт и сейчас он перезарядится энергией и взорвётся». Но особенно Алине запомнились минуты, когда она стояла у чёрного входа вместе с Женей. Они встретились там, пока музыканты настраивали звук на сцене, а им обоим было нечего делать. Мильковский сидел прямо на поребрике — точнее, на бордюре, — смотрел вдаль и курил. Алина стояла рядом и тоже старалась смотреть вдаль, но почему-то думала о том, что Женя очень красив, окутанный горьким белёсым дымом. Ветер трепал её распущенные волосы, пробирался под чёрное платье, но колени дрожали не от холода, а от волнения. Алина хотела заговорить с ним, но не знала, с чего начать. Это был первый раз, когда они остались вдвоём, без шумной компании. Парень выглядел смущённым, а затем вдруг нарушил тишину: — Рада, что приехала? — спросил он мягко. Алина кивнула, но, поскольку это не вмещало всех её чувств, добавила хриплое: — Очень. — Это хорошо, — он вновь затянулся сигаретой. — Это хорошо. Казалось, что Мильковский хотел поговорить с ней о чём-то, задать вопрос, но останавливал себя. Алина вела себя так же. Даже мысль, что перед ней — человек, которым она восхищалась ещё со школы, не придавала ей смелости. Она понимала, что должна начать разговор, но это молчание было для неё доверительнее слов. Женя докурил одну сигарету и начал другую. Они оба всё ещё стояли, глядя в темнеющее небо, а у главного входа слушатели пели «Вороны». Время перед концертом было волнительным, взрывоопасным, сладким и пролетело очень быстро. Алина мыслями ещё была у чёрного входя рядом с Женей, а сама стояла позади сцены, трогала подол своего мятого чёрного платья и радовалась, что оно скрывает синяк на бедре из-за неверно поставленного малого барабана. А потом она вышла на сцену поснимать Лёшу, как он играет, как небрежно и вместе с тем изящно подбрасывает палочки, как ловит их. И если гитаристы подмигивали ей, махали руками камере, то Лёша никак не реагировал на её присутствие. Он был слишком поглощён игрой, но Олешева не могла его за это винить. Потом Алина спустилась в зал, и ей сразу же передался жар от разгорячённых тел. Слушатели размахивали горящими зажигалками, разгоняя тьму, кричали тексты песен, жадно ловили каждое слово, каждое движение музыкантов. Алина вела себя так же, но ей не могло не польстить то, что многие смотрят на Лёшу, на её Лёшу, восхищаются им. Она тоже им восхищалась, но не так, как поющим Женей, своим кумиром. В этот момент она как никогда чётко поняла, что это — её мир.