***
Когда тур закончился, новых событий в жизни барабанщика неожиданно не убавилось. Он не мог бы однозначно обозначить эти события как грязные, но они были опасными, безумными, требовали быстрых решений. О случившемся Бочкарёв предпочёл бы не рассказывать. Хотелось скрыть эти неловкие черты своей биографии. <Теперь, когда он официально (при всех, на концерте, перед толпой, уже считается официально) принят в состав группы, ему нужно было соответствовать. Бочкарёву приходилось отвечать дерзостью на дерзость; отвозить пьяных ребят домой; расплачиваться за них в магазинах; чинить машины прямо на парковках; понимать все пошлые шутки. Он стал слушать больше западного рэпа, смелее одеваться, развязнее улыбаться, чаще ругаться матом. Он казался себе гораздо более несдержанным, резким, и порой эти несдержанность и резкость проявлялись не только в сочетании кофе и печенья «к чаю». Это были шутки, но как-то ночью он разогнался по МКАДУ до ста двадцати миль, примерно до двухсот километров в час, и до сих пор не понял, почему с ним ничего не случилось. Лёша понимал, что парни на него плохо влияют, но было грустно, когда приходилось проводить время одному (странно, раньше он бы только обрадовался этой перспективе). Он с нетерпением ждал следующих встреч, каким бы напускно недовольным при этом не выглядел. С ним ему было хорошо. Лёша чувствовал, что не сможет без них. Особенно — без Жени. Мильковский готов был любить весь мир и щедро делился своей любовью со всеми, кому хоть сколько-нибудь доверял. Список доверенных менялся изо дня в день, но Лёша всегда занимал там лидирующие позиции. Бочкарёв хоть убей не знал, чем смог это заслужить, но был безумно рад. Женя знал лучшие бары города, собирался осветлить волосы, был увлечён творчеством Eminem'а, катался на заброшенных стадионах, подкармливал уличных котов, улыбался и подолгу трещал обо всём на свете. Он легко расстраивался, мог на редкость неудачно шутить и порой решительно забывал о существовании чувства такта. Снимал истории в Instagram, и там мелькали все те, кто оказывались рядом. Любил ставить сотни бездумных хэштегов на фотографии, поэтому рассматривать их было всегда смешно и немного неловко. Строчил что-то в Твиттер, беспощадно пропуская запятые, и прикреплял фотографии своих друзей. Мог захватить с собой остывшую пиццу с ананасами и курицей и приехать в гости. Позвонить поздней ночью и позвать на прогулку по городу. Пригласить его на встречу с друзьями в загородном доме, сказав только, что нужно одеваться теплее. Женя всегда звал его по имени и фамилии, как-то забавно растягивая две буквы «ё». Так говорил только он, и от этого внутри у барабанщика что-то сладко обрывалось. Предлагал ему свою одежду, которой у него было в избытке и никогда не просил вернуть к сроку. Таким образом у Лёши и остался его свитшот — голубой с нежными облаками. Ему нравилось прижиматься к Лёше, трогать его, тереться кончиком носа об его щёку. При этом Бочкарёв смущался, говорил, что это глупо, но чувствовал себя неизъяснимо довольным и сдерживал желание потереться в ответ. Лёше казалось (и креститься было уже поздно), что они уже лучшие друзья и немного больше, но он никогда бы не осмелился сказать об этом вслух. Но каким бы Мильковский ни был тёплым, искренним, душевным человеком, он определённо умел прибавить проблем. Бочкарёв уже в этом убедился. Однажды Женя позвонил ему в три сорок шесть ночи. Он говорил много и невпопад, просил приехать и забрать. По голосу чувствовалось, что он был пьян. Да и заведение, в котором он находился, назвал не очень хорошее — на другом конце города, невзрачное, захудалое. И Бочкарёв приехал. В эту ночь он узнал максимальный предел скорости своей машины — так он заволновался, так боялся не успеть. Он логично успел придумать много версий происходящего, одна другой неприятнее (страшнее) и очень боялся, что они окажутся правдой. Он доехал до бара за каких-то полчаса, и всю дорогу, петляя по узким улицам, оглядывался. Был февраль, с неба сыпался мелким неприятный снег. Отдельные снежинки, похожие на раскрошенный пенопласт, мешали, больно кололи руки и лицо. Барабанщик позволил себе облегчённо выдохнуть только тогда, когда они встретились. По его лицу и рукам стекала кровь, и от этого Лёша похолодел. Помогая дойти до машины, он смутно думал о том, что нужно уезжать поскорее, а ещё — что он забыл шарф, и теперь влажный ветер заносит снежинки под его куртку и нечем накрыть Женю. Сердце билось взволнованно, заполошно, ударялось о грудную клетку. Мильковский говорил что-то про то, как в баре началась драка, чуть ли не поножовщина, а с тыльной стороны его руки текла кровь. Женя пах тонкими дешёвыми сигаретами и снегом, а ещё — опасностью и виски. Он находил в себе силы смеяться и видно было, что он уже не пьян. От его чёрного пальто по машине распространялась сырость. На трассе не было машин, и они мчались вперёд, до ближайшего травмпункта, чтобы хоть немного обработать руку и лицо. Они были настолько заняты друг другом, что и не подумали позвонить, написать кому-то ещё — хотя бы Роме Булахову, который был не менее заинтересованным лицом. Лёша не мог даже тогда о том догадаться. Он глядел на него и впервые радовался, что с ним, с этим человеком, который постоянно влипает в неприятности, всё хорошо. Но и Бочкарёв был не лыком шит. Когда Лёше становилось скучно (что случалось крайне редко) или грустно (что случилось каждые два часа), он набирал несколько строчек в WhatsApp.«Салют, как насчёт пересечься?»
В тот вечер они пересеклись именно таким способом. Недавно прошёл дождь, было прохладно и влажно, а они сидели на капоте машины и пили горький кофе из McDonald's. Женя выглядел очень грустным, задумчивым; казалось, он пьян, но не Лёша решался спросить. Он только смотрел на редкие звёзды и перебирал в голове поводы, из-за которых это могло случиться. По всему выходило, что у Жени — снова разбитое сердце. Лёша чувствовал себя неловко, потому что у него и Алины всё было стабильно (по меркам музыкантов, разрывающихся между двумя городами). Они созванивались, списывались, Лёша вырывался к ней по мере возможности. Женю хотелось поддержать, но барабанщик не знал, как выразить сочувствие. Впрочем, парень в этом не нуждался. Разбитое сердце на поверку оказалось не таким уж и разбитым. Он пытался шутить (но получалось плохо), пересказывал много историй и вздыхал. Лёша пытался вклиниться, но получалось плохо. На какое-то время они замолчали, а потом Мильковский поинтересовался: — Ну ты знаешь, как сильно я тебя люблю? — Я догадываюсь. — Нет. А затем Женя совершил то, чего барабанщик не ожидал: вдруг поцеловал его в щёку, тепло и немного мокро. Он задержал губы на этом месте, ясно давая понять, что этот поцелуй — не случайность. Бочкарёв вздрогнул. Сердце застучало в груди, быстро и громко. След поцелуя горел. Женя отчего-то рассмеялся, притягивая его к себе, и он рассмеялся в ответ, закрыв лицо руками. Лёша поймал себя на мысли, что ему не хочется отстраняться. Они смотрели в небо, жадно вдыхая отсыревший воздух, и не хотели ничего менять. И Лёша чувствовал, что никуда не хочет он этого деваться.