Обнажённая натура

Кроули никогда не считал себя наркоманом. Его воротило от одного вида торчков, готовых отсосать в грязной подворотне за смятую пятифунтовую банкноту. Художник, скорее, относил себя к тем людям, которые любят экспериментировать. За свою относительно недолгую жизнь он успел перепробовать кучу различной дряни в самых неожиданных комбинациях. Именно поэтому он был прекрасно осведомлен о том, как должен был чувствовать себя человек после выветривания остаточных эффектов. Травка пробуждала немыслимый аппетит, кислота дарила вселенскую усталость и невозможность смотреть на яркий свет. По закону жанра убойная дозировка экстази вела к падению в «серотониновую яму»* и глухую депрессию. Весь фокус заключался в том, что на следующее утро Энтони Кроули проснулся с абсолютно ясной головой. Он чувствовал себя свежим и отдохнувшим, словно за плечами и не было недели жесточайших переработок, окончившихся странным трипом. Прошлой ночью у Кроули не было времени проанализировать всё хорошенько. Он просто добрел на ватных ногах до студии и повалился лицом вниз на матрас. Сейчас, нежась в лучах утреннего солнца, он принялся прокручивать в голове события минувшего вечера. Итак, Лигур втридорога продал ему одну единственную таблетку, но вместо легкого кайфа, на который так рассчитывал Кроули, он словил ужасный приход. Вспоминая, как бешено вчера колотилось его сердце, художник серьезно задумался о том, чтобы завязать с употреблением раз и навсегда. «Это не шутки, я ведь просто мог остаться лежать в безымянной подворотне на пути к дому, если бы не…» — подумал Кроули, но сам оборвал себя. Если бы не что? На этом месте все воспоминания начинали странно путаться. С одной стороны, художник был точно уверен в том, что встретил около калитки антиквара. С другой — что могло привести этого удивительного человека в столь неблагополучный район поздно вечером? По всей видимости, воспалённый мозг Кроули, который наяву грезил об Ангеле всю неделю, просто выдал желаемое за действительное. Да, возможно художник и кинулся вчера в объятия к какому-то прохожему, чем, наверняка, напугал того до полусмерти. Но никакого чудесного «исцеления» и заботливых прикосновений тёплых рук точно не было. Просто кульминация неудачного прихода, убившая в многострадальной голове Кроули сотню-другую нейронных связей. Такое объяснение было логичным. Оно было правильным, так как не ставило под вопрос всё, что Кроули знал о существующем порядке вещей. Однако оставалось одно маленькое обстоятельство, рушащее выстроенную картину, как карточный домик. Шарф. Кашемировый шарф в шотландскую клетку, бережно обёрнутый вокруг шеи Кроули. Сам того не заметив, художник проспал в нём всю ночь, что в общем-то было неплохо, учитывая гуляющие по чердаку сквозняки. Шарф дарил ощущение тепла и уюта, а ещё от него пахло чем-то приятным. Вряд ли это был одеколон. Скорее, просто едва уловимая смесь какао с корицей, безымянного запаха бумажных книг, а еще… счастья. Кроули обнаружил наличие шарфа совершенно случайно, когда едва не обмакнул длинную бахрому в утреннюю чашку кофе. «Что за чёрт?», — выругался вслух художник, поспешно снимая с себя дорогую вещь. Ещё не хватало испортить её — денег на оплату химчистки точно не было. И только несколько секунд спустя Кроули понял, что возвращать пропажу было собственно некому. Не мог же он просто бродить по Лондону, размахивая шарфом, как флагом, и вопрошать удивлённых прохожих: «Это не ваше?» Очередной привод в полицию был бы ему обеспечен. Однако, внимательно изучив изделие, Кроули обнаружил на ярлычке инициалы и подпись: «Аз. Ф. с любовью от Неё». Почерк был смутно знакомым, но художник не придал этому значения. Главным оставалось то, что шарф был подарком. Причём, судя по всему, подарком от дорогого человека. А значит, нужно было его вернуть во что бы то ни стало. Аз. Ф. был неплохим парнем, и расстраивать его Кроули совершенно не хотелось. Что это вообще могло быть за имя такое: «Аз… Азазель? Азалия?» И тут Кроули осенило: «Азария». Того букиниста звали Азария Рафаэль. Неужели это всё-таки был и вправду он? Словно повинуясь какому-то инстинкту, художник осторожно поднёс шарф к носу и, прикрыв глаза, вдохнул успокаивающий аромат. Да, Ангел мог бы пахнуть так: теплом, уютом, защищённостью. Даже ужасная шотландская клетка каким-то неуловимым образом вписывалась в его стиль. Только вот Кроули не смог бы назвать фамилию этого человека даже за сто фунтов. При первой встрече он не потрудился запомнить её, решив, что глупое прозвище подойдет намного лучше. Как же теперь разыскать его? В том, что таинственный гость вряд ли захочет возвращаться самостоятельно, у Кроули не было никаких сомнений. Скорее всего, вчера он, едва стоящий на ногах и несущий бессвязный бред, произвёл просто отвратительное впечатление. Ни один здравомыслящий человек не стал бы соваться в его студию после такого. Что же, Кроули разыщет антиквара сам, отдаст шарф, вежливо извинится и исчезнет из его жизни навсегда. Азария заслуживал это за вчерашнюю доброту. И за то, что не позвонил копам. Особенно за последнее. Художник не сомневался, что если попросит Хастура об услуге, тот найдет антиквара в два счёта. В конце концов, поиск был его специализацией. Однако это могло повлечь за собой ненужные вопросы, а повторения предыдущего «разговора по душам» Кроули не хотелось от слова совсем. Нужно было действовать самостоятельно, по старинке. Как если бы он был героем сопливого ромкома, который на протяжении полутора часов фильма разыскивает симпатичную девчонку, сбежавшую от него в самом начале, обронив одно лишь только своё имя. «А потом он находит её, врубает под окнами её дома музыку на кассетном проигрывателе, и они самозабвенно целуются оставшиеся до конца сеанса полчаса», — иронично подумал Кроули. Он был бы абсолютно не против утянуть в поцелуй таинственного антиквара, только вот тот, судя по подписи на ярлыке, был абсолютно и бесповоротно гетеросексуален. Да и вообще вряд ли бы с высоты своего благосостояния посмотрел в сторону нищего художника дважды. А жаль. Получилась бы красивая финальная сцена для фильма. Утомлённый поисками Кроули наконец-то находит своего Ангела. Их глаза встречаются. «Я должен отдать тебе это, — шепчет Кроули и накидывает на шею очаровательно покрасневшего антиквара шарф. — А ещё вот это». И в следующий момент он притягивает несопротивляющегося мужчину за концы шарфа к себе и впивается в его губы поцелуем. На заднем плане играет романтическая музыка. По экрану плывут титры. Автор сценария: больная фантазия Энтони Кроули. Спонсор показа: затянувшийся недотрах. Всем спасибо, можете расходиться. Впрочем, это зависело от рейтинга фильма. Если бы речь шла об одном из тех поздних закрытых сеансов в Вест-Энде, то возможно, всё самое интересное было бы только впереди… Кроули одёрнул себя. Если он собирался успеть хоть что-то сделать сегодня, то было самое время начинать. Чашка остывшего кофе и сигарета послужили отличным завтраком. Художник наспех загрунтовал холст под новую картину и оставил его сохнуть. Сегодня он собирался выйти в город, поэтому было необходимо вымыть голову и надеть единственный не запачканный краской комплект одежды: обтягивающие чёрные джинсы и такую же чёрную рубашку. Кроули знал, что смотрелся в них очень даже неплохо. Если не считать того, что верхняя пуговица рубашки давно отлетела, но это даже придавало образу лёгкий налет сексуальности. Уже выходя из студии, Кроули вспомнил, что не мешало бы надеть солнцезащитные очки. Как никак, даже на следующий после приёма психотропных веществ день зрачки могли странно реагировать на свет, а художник не хотел ловить на себе косые взгляды. Особенно учитывая то, что он собирался отправиться в приличное место. На лестничной клетке Кроули встретился с мадам Трейси. — Хорошо выглядишь, дорогой. Идёшь на свидание со своим новым приятелем? — подмигнула она. — Что? — не понял смысла вопроса художник, у него уже очень давно не было никаких «приятелей». — Да ладно, при мне ты можешь не стесняться, милый. Я видела вчера в окно, как вы обнимались у калитки. Кроули хотел возразить, но передумал. Если Трейси что-то вбила себе в голову, спорить с ней было бесполезно. К тому же, сама мысль о том, что кто-то со стороны принял его и антиквара за настоящую пару, разливалась в душе художника приятным теплом. Пожелав арендодательнице хорошего дня, он поспешил по своим делам.

***

Кроули нельзя было назвать завсегдатаем библиотек. Даже в свои университетские годы он чаще появлялся в расположенном неподалёку от кампуса пабе, чем в этом хранилище знаний. Пожалуй, только приближающийся экзамен по истории мировой живописи или необходимость написания научной работы могли заставить Кроули провести пару вечеров, обложившись статьями и справочниками. Раньше книги нагоняли на него тоску. Однако стоило художнику сейчас пересечь порог Национальной Британской Библиотеки, как он испытал давно позабытые ощущения. По широким светлым коридорам сновали энергичные молодые студенты с горящими глазами, на уютных лавочках сидели посетители постарше, тихо о чем-то беседуя или просто наслаждаясь интересной книгой в одиночестве. Кроули сглотнул тугой ком, вставший в горле. Было сложно даже представить, что до того, как он забился в тесную грязную конуру у себя на чердаке, он был полноправной частью этого большого интересного мира. Перед ним тогда было столько возможностей, а он, поддавшись глупому порыву, все их уничтожил. Какой-то молодой парень, нагруженный книгами, нечаянно задел Кроули плечом, вырывая из размышлений. Он тут же извинился за свою невнимательность, но художнику отчего-то почудилось презрение в чужом голосе: «Ты здесь чужой, уходи отсюда, не мешай нам получать образование, неудачник». Кроули уже собирался на полном серьезе развернуться и направиться обратно в студию, как заметил приветливую улыбку девушки за столиком регистрации. «Попытайся», — послышался ему успокаивающий голос Ангела в шелесте переворачиваемых вокруг страниц. И Кроули послушался. — Добрый день, чем могу вам помочь? — спросила улыбчивая сотрудница. Казалось, что даже солнцезащитные очки Кроули, которые он и не подумал снимать в помещении, её не смущали. — Нгх, — слегка растерялся художник. — Я бы хотел восстановить свой читательский билет. — Конечно, когда вы последний раз были у нас? — Шесть лет назад, — ответил художник, внутренне сжавшись в ожидании неодобрительного взгляда, но девушка продолжала так же мило улыбаться. — Мне понадобится ваш ID и восемь фунтов в качестве взноса. Кроули слегка замялся. У него оставалось всего десятка и немного мелочи, которые он планировал потратить на еду. Однако память услужливо подкинула ему тот факт, что вчера он спустил четыре сотни на что-то, что заведомо не могло принести ему никакой пользы. Так отчего же сейчас не отдать сумму значительно меньшую на действительно полезное дело? Художник молча протянул деньги и документы, и уже через несколько минут в его руках была блестящая, только вышедшая из-под ламинирующего аппарата карточка. С нее на Кроули смотрела собственная фотография шестилетней давности, дерзко сверкая наглыми жёлтыми глазищами. Кажется, сейчас он начинал понимать, что именно в нём так бесило всех преподавателей. С тех пор жизнь успела повыбить из художника излишнюю спесь. А ещё желание вот так вот открыто улыбаться, обнажая ровный ряд белых зубов. Кроули попытался улыбнуться фотографии в ответ, но вышла лишь горькая ухмылка. Изначально художник собирался посетить лишь отдел с телефонными справочниками и проверить все номера с инициалами А. Р. Ф., но вывеска секции «Религия и Философия» притянула его, словно магнитом. Пусть он уже и не надеялся получить заветный заказ, интерес к притчам, возникший после разговора с антикваром, никуда не делся. Кроули планировал пролистать картотеку в поисках иллюстрированных изданий Нового Завета, а лучше раздобыть репродукцию одной из старинных литографий. Это занятие обещало быть не просто увлекательным, но также полезным для будущей работы. Располагавшаяся по соседству секция «Эзотерика» была до отказа забита людьми, а вот сами религиозные тексты, казалось, мало кого интересовали. Помимо Кроули, в зале была всего одна единственная посетительница, да и та, бросив косой взгляд на солнцезащитные очки художника, резко засобиралась. Кроули решил начать с книг, стоящих в свободном доступе. К его вящей радости, здесь обнаружился целый стеллаж, посвящённый религиозной живописи. Кроули взял с полки сразу два увесистых тома: «Восемьдесят тысяч библейских иллюстраций Г. Доре» и «Библия в литографиях Ш. Валле».* Кроули занял небольшой столик, стоящий у окна, и погрузился в чтение. Помимо качественных репродукций, оба издания изобиловали интересными сносками и техническими комментариями, что позволило художнику освежить в памяти этапы создания литографии. Он смутно припоминал, что проходил нечто подобное в университете, вот только тогда его больше занимал процесс рисования карикатур на преподавателей, чем усвоение материала. Стрелки настенных часов бесшумно ползли, а Кроули всё никак не мог оторваться от своего импровизированного исследования. Он подробно изучил иллюстрации к притчам Ветхого и Нового завета и как раз открыл главу «Апокалипсис», когда на глаза ему попалась интересная сноска: «монография А. Р. Фелла о Нечестивых Библиях (1997)». Кроули с подозрением уставился на печатные буквы, словно они могли в любой момент запрыгать по странице и сложиться в совершенно другие слова. Но нет, сноска никуда не девалась. Заложив нужную страницу пальцем, художник направился к картотеке. У мистера Фелла было несколько однофамильцев, однако на карточке с совпавшими инициалами действительно значилась указанная монография. Пятнадцать минут, потребовавшиеся библиотекарю на то, чтобы вынести её в зал, показались Кроули настоящей вечностью. Создавалось такое чувство, что время остановилось. Однако, когда его глазам предстал бумажный переплёт с подписью «Азария Рафаэль Фелл, доктор философии в области истории религии» сомнения окончательно рассеялись. В Лондоне просто не могло быть двух людей с таким именем, увлечённых столь специфической тематикой. Ещё не веря до конца в свою удачу, Кроули дрожащими руками перевернул первую страницу и прочел графу «контактная информация». В ней были указаны номер телефона, факс и почтовый адрес. Монография вышла несколько лет назад, но если за это время Ангел не решил внезапно переехать, то нужно было искать его в Сохо. Странное местечко для такого человека, но у богачей, как говорится, свои причуды. Кроули не нашёл под рукой листка бумаги, поэтому торопливо записал пляшущие перед глазами цифры прямо у себя на запястье и направился к выходу из библиотеки. Он решил не тратиться на звонок из телефонного автомата. Если он застанет хозяина в квартире — так тому и быть. Если нет — просто аккуратно положит шарф на видное место и отправится к себе в студию. Кроули не верил в судьбу. Однако, как ещё можно было объяснить эту череду невероятных совпадений? Сегодня его вела какая-то необъяснимая сила, и он решил довериться ей и плыть по течению. Ноги сами собой несли его через площадь Пиккадилли к одному из самых шумных районов города. Раньше Сохо не вызывал у художника особого интереса. Но сейчас, бредя по знакомым улицам, он представлял себе здесь Ангела. Мог ли он быть завсегдатаем этой кофейни? Покупал ли он свежий хлеб в этой пекарне? Раздражали ли его толпы гомонящих туристов? Как всегда, Кроули задавал слишком много вопросов. Художник ещё раз сверился с записанным на руке адресом и нахмурил брови. Он определённо стоял у нужного дома, только вот тот совершенно точно не был жилым, о чем свидетельствовала вывеска: «Книжный Магазин». Кроули словно крылья подрезали. «Неужели неправильно записал?» — разозлился он на себя за невнимательность. Да еще и магазин этот выглядел абсолютно неприветливо. Единственное нелюдимое место на всей оживлённой улице. Он как будто был окутан специальной отталкивающей посетителей аурой. Однако на Кроули такие мелочи не действовали. Если он видел цель, то просто шёл к ней, и никакая на свете сила не могла его остановить. Художник с легкостью взбежал по лестнице и толкнул массивную дверь, отозвавшуюся звоном колокольчика. — Извините, мы закрыты на инвентаризацию, — донёсся из глубины зала знакомый голос, заставивший сердце Кроули пропустить удар. — Я был уверен, что запер дверь. Послышались торопливые шаги, а в следующий момент из-за высокого стеллажа показался и сам Ангел, держащий увесистую стопку книг. На его носу красовалось уже знакомое Кроули золотое пенсне, а рукава кремовой рубашки, нежно обнимавшей чуть полноватую фигуру, были закатаны по локоть. Художник впился жадным взглядом в так полюбившиеся ему при первой встрече руки. Теперь он видел, что они были не просто мягкими, способными дарить облегчение, но ещё и сильными. Под покрытой светлыми волосками кожей считывалась игра мышц. Антиквар был тёплым, уютным, но не изнеженным. Все многочисленные книги в своём магазине он явно перетаскивал и расставлял самостоятельно. — Мистер Кроули? Что привело вас сюда? — почти без удивления спросил Ангел. — Если коротко, то чудо, — хмыкнул, наконец оживая, художник. — Вы мне, наверное, не поверите. — Отчего же, — улыбнулся антиквар, аккуратно ставя свою ношу на стол. — В жизни всегда найдётся место чему-то… непостижимому. — Простите, что вторгся к вам без приглашения. Я и сам не особо люблю гостей. Должен признаться, что вы были скорее приятным исключением, — поспешил прибавить Кроули, чтобы не показаться грубым. — Это чувство взаимно, дорогой, — не переставал улыбаться Ангел. — Пройдёмте, я как раз собирался поставить чайник. Кроули нужно было бы отказаться. Он же пришел просто чтобы извиниться и отдать шарф, верно? В его планы не входило отрывать антиквара от очевидно важных дел. Да и холст в студии наверняка уже давно успел высохнуть. Однако художник не нашёл в себе сил ответить отказом на столь радушное приглашение. Он послушно проследовал за Ангелом вглубь магазина, попутно удивляясь количеству старинных книг, лежавших на всех имеющихся в распоряжении горизонтальных поверхностях. Кажется, коллекция антиквара могла посоперничать с хранилищем Национальной Британской Библиотеки. — Присаживайтесь вот здесь. Сахар, молоко? Кроули плюхнулся на невероятно мягкий диван, застеленный клетчатым пледом, и рассеянно кивнул. Это место больше напоминало заваленную книгами квартиру, чем настоящий магазин. Интересно, Ангел вообще пытался хоть что-то продать? Возможно, всё это являлось лишь прикрытием для какого-нибудь теневого бизнеса, примерно, как автомастерская Вельзевул, где на самом деле хранились украденные картины и прочие ценности. Кроули хмыкнул. Антиквар не был похож на человека с двойным дном. С другой стороны, внешность могла быть обманчива… На столе перед Кроули появились две чашки ароматного чая и тарелка с бисквитами. Живот художника предательски заурчал, напоминая о том, что он сегодня толком и не завтракал. Ангел не стал это никак комментировать, лишь ближе придвинул к художнику угощения, а сам присел на противоположный край дивана. — Итак, как прошёл ваш день? — осведомился он, словно бы Кроули был его старым приятелем, заскочившим обсудить последние новости. — Неплохо, начал новую картину, посетил библиотеку. — О, — глаза Ангела довольно засверкали. — Я смотрю, вы проделали большой путь. — Да нет, здесь минут пятнадцать пешком от силы, — удивлённо свел брови Кроули. — Я не о физическом расстоянии, — туманно ответил владелец магазина. — Так чем же я обязан радости видеть вас сегодня? Кроули взял с тарелки бисквит и положил его к себе в рот, чтобы хоть как-то отсрочить момент ответа. Для нормального извинения необходимо было придумать какое-то оправдание своему вчерашнему поведению. Можно было соврать что-нибудь о хроническом заболевании или просто сказать, что выпил лишнего на вечеринке с друзьями. Только вот художник ни на секунду не сомневался, что внимательные голубые глаза видят его насквозь. — Вы хотели обсудить то, что случилось вчера, верно? — подтвердил антиквар мысли поникшего Кроули. Чужая рука мягко легла ему на плечо, мигом отгоняя смятение и печаль. В руках Ангела определённо было что-то волшебное, как и во всей атмосфере этого странного места. Кроули чувствовал здесь себя невероятно защищённым, словно ничего плохого по определению не могло с ним случиться. — Вы, наверное, осуждаете меня? Вряд ли я теперь могу рассчитывать на получение вашего заказа, — ответил Кроули, когда пауза начала становиться неприлично долгой. — Меня никто не ставил над вами, чтобы судить, — спокойно ответил Ангел. — В каждом человеке борются две силы: созидания и разрушения. Я вижу в вас потенциал творца, мистер Кроули, я уже говорил вам об этом и не собираюсь брать свои слова назад. Однако мне бы очень не хотелось финансировать ваши… саморазрушительные наклонности. — Это значит, что наше соглашение аннулируется? — поджал губы художник. — Скорее просто откладывается до того момента, пока вы не будете готовы. Ничего другого Кроули и не ожидал. Глупо было надеяться на то, что сейчас они просто посмеются над вчерашним происшествием и всё забудут. Сейчас художник встанет, вежливо попрощается и на негнущихся ногах побредёт на другой конец города в свою унылую, заваленную мусором студию. Снова начнутся однообразные дни, заполненные бесконечными заказами, общением с Хастуром и редкими вылазками в «Full of Hell» в качестве единственного развлечения. Только вот после встречи с Ангелом Кроули больше не хотелось так жить. Один раз увидев свет, он больше не хотел возвращаться во тьму. Ему нужен был повод стать лучше: прибираться в студии, ходить в библиотеки, музеи, парки, а потом использовать полученные впечатления для написания собственных картин. Ему нужен был Ангел. Нужен был предлог, чтобы продолжить общение с ним. — А что если, — неуверенно начал Кроули, — что если я скажу, что за работу мне не нужны деньги? — Любой труд должен оплачиваться, мистер Кроули. Мне бы не хотелось эксплуатировать вас, — мягко возразил антиквар. — Я знаю, — подтвердил художник, так как был уверен наверняка, что в его новом знакомом не было корысти. — Просто в качестве оплаты я попрошу не чек, а ваше время. Рука, все это время лежавшая на плече Кроули, придавая ему смелость, исчезла. Антиквар казался очень задумчивым. Он словно пытался решить какую-то внутреннюю дилемму, но никак не находил ответа. — Боюсь, что мне самому настолько нравится проводить время в вашей компании, что эта сделка выйдет односторонней. Кроули очень удивился такому ответу, но внешне этого не показал. Он решил испытать сопутствующую ему сегодня удачу еще раз и попытаться дожать сомневающегося антиквара. — Не выйдет, если вы согласитесь позировать для моей новой картины. У вас как раз очень подходящий типаж. Художник старался звучать максимально отстранённо, искренне надеясь, что в его тоне не считывается: «Пожалуйста, пожалуйста, согласись». Однако все его опасения, по-видимому, были напрасны, так как при упоминании новой картины глаза Ангела зажглись интересом. — Вы что-то пишете? Снова библейский сюжет или нечто более современное? Кроули готов был прикусить свой длинный язык. Делая своё поспешное предложение, он совсем не позаботился о деталях. Нужно было срочно что-то придумать, причем так, чтобы это звучало убедительно. Вдохновлённый тематикой сегодняшнего исследования, художник выдал первое, что пришло в голову: — Ветхий завет, сцена из «Сотворения». На заднем плане будет изображен Эдемский сад, сверкающий великолепием. Где-то вдалеке гуляют Адам и Ева, ещё не обращая никакого внимания на злополучное яблоневое дерево. — Исследователи считают, что на Древе Познания росли персики. Яблоки — это уже более поздняя европейская интерпретация, — перебил антиквар, но тут же извинился и попросил Кроули продолжать. — Персики, так персики. В центре картины стоят две фигуры. Одна из них — ангел, назначенный Господом специально, чтобы охранять врата от диких зверей. — Тот самый ангел с пламенным мечом с вашей предыдущей картины? — вновь, не выдержав, перебил антиквар. — Возможно. Только на этой картине меча не будет. Скажем, он его где-то оставил на время или забыл, а сам пошёл прогуляться. — Ангел никогда бы не посмел ослушаться Бога и покинуть свой пост, — возмутился, приосанившись, букинист, на что Кроули лишь закатил глаза. — В этом-то и вся суть картины. Ангела отвлекли. В сад пробрался Змей-искуситель и начал лить свои медовые речи, пытаясь сбить ангела с пути истинного. Он обвился тугими черными кольцами вокруг его ног, — для пущей убедительности Кроули прочертил траекторию, по которой должен был двигаться змей, прямо по бедру антиквара. — Затем он заполз еще выше, так чтобы его сверкающие желтые глаза оказались на одном уровне с небесно-голубыми глазами ангела, а раздвоенный язык щекотал ухо. Рука Кроули переместилась на чужую грудь, а сам он придвинулся к антиквару почти вплотную, и в самом деле обдавая его ухо жаром своего дыхания. Тот покраснел до корней волос и задышал чаще, но не попытался отстраниться. — Змей… соблазняет его? — спросил антиквар, прикрывая глаза. — Да, — жарко выдохнул Кроули, довольный произведённым эффектом. Сейчас он сидел так близко, что при желании мог вдохнуть запах светлых кудрей, однако боялся неосторожным действием разрушить выстроенную иллюзию. — Но ангел не поддаётся? Он же не должен… — раскрасневшееся лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Кроули. Сейчас было бы так легко податься вперед и захватить в плен губы растерявшегося Ангела. Художник поцеловал бы его так, что тот мигом забыл бы все рассуждения о «должен» или «не должен». Кроули зарылся бы пальцами в эти восхитительные кудри, которые наверняка были мягкими наощупь. Ангел бы даже пикнуть не успел, как художник повалил бы его на диван, нависая сверху и раздвигая коленом ноги. Такой чистый и невинный… Кроули с удовольствием стал бы тем самым змеем, что искусит его. Научит получать удовольствие от более низменных, плотских желаний, сорвёт первый стон наслаждения с этих губ. Художник боготворил бы его тело так, как оно того заслуживает, покрывая каждый сантиметр кожи поцелуями. Особенно эти невероятные руки. Он бы долго ласкал губами чувствительные запястья, а затем уделил бы внимание каждому пальцу в отдельности. Только после этого, переплетя их со своими, он занялся бы с Ангелом любовью. Долго, жарко, трепетно. Так чтобы Ангел окончательно сдался и отныне принадлежал только ему, безо всяких глупых поводов или предлогов для встреч. — Этот вопрос зритель должен решить для себя сам, — ответил Кроули, отодвигаясь на безопасное расстояние. Жаркие образы, стоявшие перед глазами, кружили голову. Художнику нужно было взять себя в руки, пока он всё не испортил очередным необдуманным порывом. Кажется, он и так уже перегнул палку со своим излишне красочным изложением задумки. — Что же, это… — Ангел оттянул пальцем ворот рубашки, словно ему внезапно стало нечем дышать. — Это звучало очень убедительно. — Так вы в деле? — Не могу отказать себе в удовольствии поучаствовать в создании вашего будущего шедевра. В роли кого я должен буду позировать? «В роли персикового дерева, чёрт подери», — мысленно выругался Кроули, но вслух сладко пропел: — Ангела, конечно же. Ваши волнистые волосы и голубые глаза делают вас идеальным кандидатом. Заветное «да» ещё не прозвучало, но антиквар буквально светился от счастья, языком тела выдавая свой живейший интерес. Именно поэтому Кроули решил испытать свою удачу ещё раз. Возможно, это было уже слишком, но он ни за что не простил бы себе, если бы хотя бы не попытался. — Только есть одно «но», — добавив в голос напускной печали сказал художник. — И какое же? — забеспокоился Ангел. — Библейские сюжеты, это достаточно специфическая тематика, отсылающая нас к эпохе Возрождения, с её культом человеческого тела и представлениями о прекрасном… — Ох, я кажется начинаю понимать, на что вы намекаете. Да, мое тело… не совсем вписывается в представления о прекрасном. Всему виной излишняя любовь к сладкому. Сделав мысленную пометку купить в следующий раз Ангелу десерт, Кроули возразил: — Отнюдь нет. Худоба вошла в моду относительно недавно. Все великие художники прошлого предпочитали моделей с округлыми формами. Говоря о культе человеческого тела, я подразумеваю, что для моей работы необходимо позировать обнажённым. Глаза Ангела удивленно расширились. Он нервно схватил стоявшую на столе чашку и сделал несколько глотков, даже не заметив, что чай давно остыл. — Это всё ради искусства, — убедительности в тоне Кроули было не занимать. Именно таким голосом он вешал лапшу на уши клиентам, стремясь добавить к гонорару пару лишних нулей. Если бы Хастур видел его сейчас, он бы пустил умилённую слезу. — Конечно-конечно, я всё понимаю. Просто это так неожиданно, — затараторил Ангел, растеряв всё свое привычное спокойствие. Кроули видел, что ему не хватает совсем крошечного толчка, чтобы наконец согласиться. Художник прикинул, как можно было бы его убедить. «Напомнить о взаимной выгоде и еще раз упомянуть, что готов взяться за реставрацию бесплатно? Нет, деньги этого парня явно не заботят. Нужно было что-то, что стопроцентно попадет в цель. Ну же, Кроули, приглядись повнимательнее. Чем интересуется этот человек? Искусством, библией, религией… Добродетель. Вот оно! Ангел любит помогать другим людям. Значит, следует надавить на жалость». — Я уже очень давно не воплощал собственные задумки на полотне. Шесть долгих лет, если быть точнее, — бросил Кроули, отлично зная, что даже самая наглая ложь, разбавленная хотя бы частичкой правды, выглядит в разы убедительнее. — Я просто не мог заставить себя сесть за мольберт. Это был «творческий кризис», если использовать современную терминологию. Кроули бросил в сторону собеседника короткий взгляд, чтобы проверить эффект. По всей видимости, грустная история работала на ура, так как глаза Ангела наполнились сочувствием. — Дорогой, мне так жаль… — Но все изменилось в тот день, когда вы смогли достучаться до меня в прямом и переносном смысле. Увидев вас, я как будто прозрел. «Это настоящий Ангел, — сказал я тогда себе. —Именно он и никто другой должен послужить прототипом для моей новой картины». Это была, конечно же, в лучшем случае полуправда, потому что ни о какой новой картине в тот день Кроули не задумывался. Идея нарисовать этого человека пришла к нему намного позже, когда он стоял с обломками своей выпускной работы в руках. Но антиквару все эти подробности было знать не обязательно. — Я просто отказываюсь писать без вашего участия. Только вы можете помочь мне выйти из кризиса, — торжественно закончил художник, заранее зная, какой его ожидает ответ. — Конечно, я помогу вам, — горячо сказал Ангел, беря руку Кроули в свою. — Безусловно, мне придется перебороть некоторое стеснение… Но в конце концов, художники так часто пишут с обнажённой натуры, что для них, то есть для вас, это всего лишь рутина. Думаю, это можно сравнить с раздеванием в кабинете у врача. В этом нет абсолютно ничего постыдного, так как это всего лишь часть работы. «Он так сильно хочет помочь, что уже сам придумывает оправдания. Прекрасно». Кроули не стал разубеждать антиквара словами о том, что большинство художников обычно состояли в определенного рода отношениях со своими натурщицами. Девушек, как, впрочем, и юношей, неизбежно утягивали в жаркие объятия до, после, а иногда даже во время позирования. Виттория Кальдони, Элизабет Сиддал, Джоанна Хиффернан*… Этот список можно было продолжать бесконечно. Некоторые особенно популярные модели XIX и XX веков кочевали не только из картины в картину, но и из постели в постель великих мастеров. — Вот именно, как у врача, — не моргнув глазом, подтвердил Кроули. — Вас устроит, если мы начнем через две недели? Приходите ко мне в студию, я все подготовлю. Примечания: *Серотониновая яма — период депрессии после употребления некоторых психотропных веществ, вызванный тем, что после резкого выброса серотонина во время кайфа, мозг перестаёт вырабатывать гормон счастья. * Г. Доре — французский гравёр XIX века, чьи иллюстрации к Библии считаются классикой по сей день. * Ш. Валле — делал литографии к детским Библиям в конце XIX века. * Для тех кому интересна тема любовных связей натурщиц с художниками, на Arzamas есть потрясающая статья: https://arzamas.academy/mag/513-nature