Обнажённая натура

У Кроули было две недели на подготовку. Однако, учитывая количество навалившихся на него дел, правильнее было бы сказать — всего две недели. Нужно было закупить материалы, привести студию в надлежащий вид и самое главное — разделаться с двумя заказами от Хастура, которые нависали над художником подобно острию гильотины. Он не рисовал с такой скоростью, даже когда готовил работы к многочисленным показам в университетские годы. Пришлось урезать время на сон и еду, зато жертвы окупили себя, когда обе картины, ещё блестящие от свежего слоя лака, были готовы для передачи в нужные руки. Кроули больше не хотелось встречаться с Хастуром один на один. Именно поэтому он решил отнести готовый заказ к Вельзевул самостоятельно. Автомастерская, являвшаяся прикрытием для подпольного бизнеса, находилась всего в нескольких кварталах от студии. Свернув готовые полотна в аккуратные рулоны, художник убрал их в тубус и отправился размять одеревеневшие от холода студии и долгого бездействия ноги. Стоял конец ноября. Погода была по-лондонски дождливой и промозглой. Кроули кутался в кашемировый шарф, который отказался забрать антиквар при прошлой встрече. «Вам он нужнее, дорогой, оставьте пока себе», — сказал тогда он, а художник не нашёл в себе сил, чтобы возразить. Мягкая ткань приятно согревала, словно до сих пор хранила тепло, излучаемое своим владельцем. А лёгкий запах какао с корицей дарил Кроули ощущение уюта и защищённости, словно Ангел незримо парил рядом и оберегал его. Примерно на середине пути художнику встретились двое полицейских, патрулировавших окрестности. И хотя у Кроули не было при себе ни запрещённых веществ, ни краденого, его сердце все равно пустилось в бешеный пляс. «Веди себя как обычно, просто иди вперёд, они даже не заметят тебя», — твердил голос разума, но дрожащие ноги сами собой понесли его в ближайший переулок. — Сэр, постойте, сэр, — донеслось сзади. Всё, это был конец. Сейчас они потребуют предъявить документы, которых у Кроули с собой конечно же не было. Один из полицейских косо глянет на его измождённое лицо с залёгшими под глазами тенями и приторно-вежливо попросит закатать рукава. Для тех, кто плотно сидит на инъекциях, как раз на такой случай есть одна непреложная истина — никогда не ставить укол на сгибе локтя. Лучше использовать верхнюю часть бедра, лобок или даже ступню. Только вот Кроули употреблял так редко, что даже не задумывался об этом. Тем не менее, пара уродливых следов от неумелых уколов всё же красовалась на его руке. А это значило, что полицейские тут же перестанут мило улыбаться и попросят его проследовать в участок, где неминуемо обкатают его пальчики. Этого Кроули боялся больше всего на свете. Он даже думать не хотел, сколько отпечатков успел оставить за эти шесть лет на краденых и подделанных картинах. Даже Вельзевул с её обширными связями не сможет вытащить его из этой передряги. Да и не захочет. Ей будет намного выгоднее, если с Кроули что-то случится в тюрьме прежде, чем он успеет дать против неё показания в суде. Художник сглотнул вставший в горле тугой ком и нехотя обернулся на оклик. — Чем могу вам помочь? — вежливо спросил он у нагнавшего его полицейского, хотя внутри все переворачивалось от липкого страха. — Вы обронили это, — служитель закона протянул ему читательский билет Национальной Британской Библиотеки. У Кроули отлегло от сердца. — Большое спасибо. Я очень рассеян в эти дни. Полицейский нахмурил брови и с неодобрением оглядел внешний вид художника: длинные, чуть сальные у корней волосы, болезненная худоба, слишком лёгкая для этого сезона куртка со следами краски на рукавах. Кроули приходилось работать дома прямо в ней, чтобы не замёрзнуть окончательно. Единственной приличной вещью, надетой на художника, был дорогой кашемировой шарф. Увидев его, полицейский слегка смягчился. — Студент? — Да, Лондонский Университет Искусств. — Будьте внимательнее, сэр. Хорошего вам дня. Кроули дождался, пока полицейский покинет переулок, а затем, тяжело дыша, привалился к стене ближайшего дома. Кровь до сих пор бешено стучала в ушах. Он был уверен, что если бы не подаренный Ангелом талисман, разговор со служителем закона развернулся бы по совсем иному сценарию. Именно в этих невесёлых раздумьях Кроули и добрёл до вывески знакомой автомастерской. Предприятие было не из тех, что существуют лишь на бумаге. Да, Вельзевул использовала счет компании для того, чтобы «обелить» свою прибыль, а большой тёплый склад прекрасно подходил в качестве временного пристанища для краденых шедевров мировой живописи, но об этом знали лишь единицы. Для остальных «Fly Auto» был вполне процветающим автосервисом с внушительной клиентской базой. Вельзевул даже задумывалась о том, чтобы расшириться и открыть в Лондоне ещё несколько точек. «В качестве хобби», — поясняла она, хотя любому человеку с каплей мозгов было и так понятно, что это не основной источник её дохода. Никто из механиков даже не обратил внимания, когда Кроули вошёл в гараж. А вот сам он замер, как вкопанный, потому что увидел её. Художника никогда особо не интересовали машины. Для него было загадкой, зачем люди тратят миллионы на Porsche, Cadillac или Ferrari. Это были всего лишь переоценённые игрушки, призванные подчеркнуть статус владельца. Но она была особенной. В ней было идеально все, начиная от плавного изгиба линий, заканчивая чёрным как смоль оттенком. Она стояла на холодном полу гаража, словно обнажённая, без колес и передних дверей. И Кроули как будто увидел отблеск живой души в её фарах, как будто услышал немой крик, доносящийся из её приоткрытого капота. Он понял, что пропал. Он влюбился, окончательно и бесповоротно. — Нравится? Это «Бентли» 1920 года выпуска. — Очень приятно, — ответил Кроули, как при знакомстве, продолжая неотрывно глядеть на машину. Он даже не обратил внимание на то, кто с ним разговаривает, потому что ему показалось, что она сама представилась ему. — Новенькая, как игрушка, на ней никогда не ездили. Сейчас таких уже не выпускают, — продолжал все тот же голос. Вздрогнув, Кроули вышел из транса и посмотрел на собеседника. Это была Дагон — главный бухгалтер, заведующая всей документацией, как «белой», так и «чёрной». Настоящая сучка, по мнению художника, но отменно знающая свое дело. — Можно сесть в салон? — сухо спросил Кроули. Наверное, это было слишком быстро для первого знакомства, но он просто обязан был попытаться. Другого шанса могло и не быть. — В этой одежде? — сморщила нос Дагон. — Сиденья обиты настоящей кожей… Но Кроули уже не слушал ее. Он снял перепачканную куртку и бросил её прямо бухгалтеру в руки, а та, растерявшись, поймала её, да так и осталась стоять. Художник с лёгкостью скользнул в салон через зияющее отсутствием передней двери отверстие и уселся за руль. Машина приняла его так, как будто они были созданы друг для друга. Кроули любовно огладил приборную панель и ручку коробки передач. Он ещё не знал как, но эта машина должна была принадлежать ему. Он просто не мог допустить, чтобы кто-то другой касался своими грязными руками её плавных изгибов и нежного нутра. Разве что Ангел. Его бы он мог время от времени подвозить на ней в книжный магазин или какой-нибудь ресторан. — Сколько она стоит? — спросил Кроули, поправляя зеркало заднего вида. — Ты столько не заработаешь и за шесть тысяч лет, — фыркнула Дагон, швыряя перепачканную куртку художнику на колени. — К тому же она не на ходу. Простояла без дела в коллекции какого-то арабского шейха столько лет, что половина запчастей закислилась… Придётся заказывать на разборе или реставрировать. Впрочем, это уже будет головной болью Хастура. Он хочет её себе. «Нет, только не этот ублюдок, — подумал Кроули, нехотя вылезая из машины. — Он же всё ломает. Он разобьёт её на первом крутом повороте». «Бентли» грустно сверкнула фарами в неровном освещении гаража, словно и сама не желала для себя столь печальной судьбы. Кроули успокаивающе погладил её по глянцевому чёрному боку, обещая вернуться и забрать к себе. — Где Вельзевул? Мне нужно передать ей товар. — У себя в кабинете, — фыркнула Дагон, которую явно позабавила вся эта ситуация. Кроули не стал её ни в чём переубеждать. Он уже точно решил, что машина достанется ему, а когда именно, было всего лишь вопросом времени.

***

Субботнее утро встретило художника приятным мандражом. Именно сегодня в студию должен был прийти Ангел для их первого сеанса совместной работы. Кроули, как и обещал, подготовил всё по высшему разряду. Он переставил кое-какую мебель, чтобы освободить в центре студии необходимое пространство, одолжил у мадам Трейси электрический обогреватель и заранее протопил помещение, чтобы Ангел не мёрз без одежды (чёрт с ними, со счетами за электричество), купил бутылочку неплохого вина и даже, сам не зная, на что надеется, застелил матрас комплектом свежих простыней. Картину дополняла тарелка с персиками, стоящая на столе. Их было всего несколько, так как не в сезон они стоили дорого, однако Кроули очень придирчиво осмотрел каждый из них в супермаркете и лично отобрал самые сочные. По скромному мнению самого художника, всё было просто идеально. Часы показывали десять, и Ангел должен был явиться с минуты на минуту, когда Кроули услышал звук, который рассчитывал не слышать ещё как минимум пару недель. Снаружи вскрывали его замок. — Черт подери, Хастур, ты совсем не вовремя, — выпалил художник, резко распахивая дверь. Кажется, он едва не угодил контрабандисту по носу, так как тот выглядел невероятно злым. — Если это новый заказ, давай обсудим его в другой день. Сейчас я очень занят. Не слушая чужих увещеваний, Хастур вошёл в студию, заставив художника неловко попятиться назад, чтобы пропустить его. — Я тебе плачу, парень, и я сам решаю, когда мы будем обсуждать заказы, — отчеканил он, продолжая наступать, пока не прижал Кроули к стене. — Сейчас мы будем обсуждать твой предыдущий заказ, потому что он полное говно. Кроули сглотнул вязкий ком, вставший в горле, и опасливо покосился на открытую дверь. Если Ангел сейчас зайдёт и застанет здесь разъярённого Хастура, ничем хорошим это не кончится. Контрабандист мог в лучшем случае просто нагрубить ему, а в худшем… Кроули даже не хотел об этом задумываться. Нужно было спровадить Хастура как можно быстрее всеми правдами и неправдами. — Что-то не так? Я всё переделаю. Бесплатно. Кажется, волшебное слово не сработало. — Не выйдет, Энтони. Заказчик уже соскочил. Представь, как я объясняю олуху, что это подлинник Мане, а купленный эксперт кивает с умным видом. И вот, когда идиот уже тянется за чековой книжкой, от картины отваливается целый, блять, шматок непросохшей краски и падает прямо на пол к нашим ногам. — Упс, — попытался невинно улыбнуться Кроули, хотя внутри всё сжалось от холодного липкого страха. — Я очень спешил в этот раз и… Кажется, не нужно было сворачивать полотно в рулон… Мы точно не можем обсудить это в другой раз? — А другого раза и не будет, — мрачно хмыкнул Хастур, доставая что-то у себя из-за пазухи. — Ты знаешь, какова цена за ошибки в этом бизнесе, сынок. «Орехоколка, — Кроули был уверен, что если бы произнёс это вслух, то из горла вырвался бы совсем не мужественный визг. — Сейчас он достанет орехоколку». — Доброе утро, джентльмены. Я не вовремя? — послышался знакомый приветливый голос со стороны двери. «Совсем не вовремя, Ангел. Пожалуйста, ничего не спрашивай, просто уходи и забудь дорогу сюда навечно», — мысленно взмолился художник. Хастур ощутимо напрягся. Ему явно не нравилось наличие свидетелей у их маленькой грязной разборки. Кроули оставалось лишь надеяться, что он не захочет устраивать себе лишних проблем, связанных с избавлением от двух трупов сразу. Это художник был всеми забыт и никому не нужен, а вот у антиквара наверняка имелась любящая семья и куча влиятельных друзей, которые заинтересуются его внезапной пропажей. — Это, блять, ещё кто? — прошипел сквозь зубы Хастур. — Мис-с-стер Фелл, очень извес-с-с-тный и богатый человек, — от страха в речь Кроули пробралась предательская шепелявость, от которой он ужасно страдал в детстве. На контрабандиста эти слова, казалось, произвели большое впечатление, так как он мигом выпустил художника из своей железной хватки и развернулся, нацепив на лицо, вежливую улыбку, скорее напоминающую акулий оскал. — Тот самый мистер Фелл? Владелец магазина старинных книг в Сохо? — спросил он, оценивающе оглядывая с головы до ног застывшего в дверях антиквара. Кроули позволил себе бесшумно выдохнуть, после чего дрожащими руками поправил растрепавшиеся волосы. Ну конечно же Хастур знал мистера Фелла, он знал всех крупных антикваров города, это была его работа. — Да, это я, — подтвердил Ангел, а затем с излишней поспешностью прибавил. — Однако магазин сейчас закрыт на инвентаризацию. — Знаю, мои люди пытались связаться с вами два раза только за этот месяц, — хмыкнул Хастур, вальяжной походкой направившись в сторону антиквара. — Кажется, инвентаризация занимает у вас о-о-очень много времени. Может, стоит продать ненужные книги? Ну, чтобы не приходилось столько инвентаризировать. — Большое спасибо за предложение, но у меня нет ненужных книг, — холодно ответил Ангел. Кроули даже и представить себе не мог, что столь добрые обычно глаза способны сверкать арктическим льдом. Кажется, даже Хастур ощутил на себе укол этого взгляда, так как мигом растерял всю свою вальяжность и как-то неловко подобрался. От Ангела в этот момент исходила пугающе грозная сила. Он перестал казаться мягким и уютным. Напротив, он словно разросся до невероятных размеров и заполнил своим присутствием всё крохотное пространство студии. Кроули знал, что гнев букиниста был направлен не на него, но всё равно чувствовал себя неуютно. Каково же было сейчас Хастуру? Тот боком, буквально по стене прополз к двери и, нервно засмеявшись, проронил: — Конечно, я всё понимаю, мистер Фелл. Вот моя визитка на случай, если вы передумаете, — контрабандист действительно достал из кармана портмоне и выудил оттуда напечатанную на премиальной бумаге визитку, однако антиквар лишь бросил на нее холодный взгляд, но брать не стал. — Нет? Что же, ну и славно. Не буду вас отвлекать. А с тобой, Энтони, мы поговорим в другой раз. Наверное, от брошенной напоследок угрозы художнику должно было стать до одури страшно, только отчего-то сейчас, в присутствии Ангела, он никакого страха не испытывал. Наоборот, он чувствовал себя как за каменной стеной. — Надеюсь, я не сильно помешал? — спросил антиквар после ухода контрабандиста, мигом преображаясь в привычного себя, мягкого и улыбчивого. — Нет, мистер Хастур заскочил буквально на несколько минут. «Сломать мне пальцы и перерезать горло, дольше бы ему и не потребовалось… Господи, этот человек только что спас мне жизнь, а я даже не могу поблагодарить его, не раскрыв, чем я на самом деле занимаюсь». — Мистер Хастур… — прокатил чужое имя на языке Ангел. — От этого человека веет чем-то разрушительным… Это звучало скорее, как оброненная вслух мысль, поэтому художник решил никак ее не комментировать. Антиквар вряд ли представлял, насколько был сейчас прав. Возможно, стоило предупредить его? Если люди Хастура действительно заинтересовались чем-то из книжного магазина, то их вряд ли можно было остановить простой отговоркой об инвентаризации. Когда они не имели возможности добыть что-то честным путем, они не гнушались ни ограблениями, ни поджогами… Из мрачных мыслей художника вырвал вопрос: — Это что, персики? — удивленный Ангел выглядел просто очаровательно. — Да, я запомнил ваши слова про персиковое дерево и решил, что это будет символично. Хотите один? — Не откажусь, — улыбнулся Ангел и, выбрав самый сладкий персик с налившимся красным боком, впился в него зубами. То, как он прикрыл глаза и провёл языком по губам, собирая брызнувший сладкий сок, было невероятно сексуально. Не теряя ни секунды драгоценного времени, художник схватился за блокнот и карандаш и начал делать наброски. — Что вы… Мы уже приступили к работе? — слегка смутился Ангел. — Нет, я просто, м-м-м, собираю материал. «Для дрочки», — добавил ехидный внутренний голос, но Кроули мигом его заткнул. Не хватало ещё отвлекаться в присутствии Ангела на всякие глупости. — Разные выражения лиц модели могут пригодиться в процессе написания картины, — пояснил художник. — Сегодня мы не будем работать с холстом и красками. Пока я просто буду заносить в блокнот всё, что покажется мне интересным. — Вот как. Простите, это мой первый раз, я ещё много не знаю. Боюсь, что вам, как более опытному участнику процесса, придётся направлять меня… От потрясающей двусмысленности этих слов в паху у Кроули сладко заныло, а виновник этого продолжил поедать персик, невинно хлопая голубыми глазами. Художник отчаянно вглядывался в выражение чужого лица, пытаясь различить в спокойных чертах хоть какой-то намёк на флирт или заигрывание, но антиквар, похоже, не подразумевал никакого подтекста. «И впрямь чистый невинный Ангел», — с тоской подумал Кроули. — Скажите, когда готовы будете начать. — А мне сегодня придётся раздеваться? — встрепенулся антиквар, его светлые ресницы слегка задрожали. — Да, — постарался придать своему голосу мягкости художник. — У меня есть бутылка вина, если это поможет вам расслабиться. Щёки Ангела залил очаровательный румянец, который Кроули тут же перенёс на бумагу в виде легких карандашных штрихов. — Пожалуй, немного вина мне не повредит. Конечно, при обычных обстоятельствах я не стал бы пить в столь ранний час, но это… — Ради искусства, — закончил за него Кроули, откладывая в сторону блокнот и вставая за штопором. Вино было разлито по заранее одолженным у мадам Трейси бокалам. К своему художник притронулся чисто символически, ему сейчас нужна была ясная голова и полное самообладание, а вот Ангел, попробовав напиток с видом настоящего ценителя, чуть скривил вздернутый нос, но тут же сделал два долгих глотка. Было видно, что он сильно нервничает и явно ощущает себя не в своей тарелке. Кроули нужно было как-то расслабить его, помочь раскрепоститься. От зажатой позы и напряжённых мышц на эскизе не будет никакого толку. — В библиотеке я наткнулся на вашу научную статью. Вы сейчас работаете над чем-нибудь? — попытался завязать непринуждённую беседу он. Ангел благодарно улыбнулся и отставил полупустой бокал на стол. — Да, сейчас я пишу монографию о средневековых книгах пророчеств, — сказал он, избавляясь от пиджака. — В мою коллекцию попал потрясающий экземпляр! «Прекрасные и Точные Пророчества Агнессы Псих». Кроули попытался изобразить на лице живой интерес, однако на самом деле он практически не слушал, так как был заворожён порханием чужих рук. Под пиджаком оказались старомодные подтяжки, которые Ангел скинул с плеч отработанным движением и принялся расстёгивать мелкие пуговицы рубашки. Когда вместо полоски голой кожи в вырезе показалась майка, художник едва не фыркнул. «Сколько же на нем слоёв?» Судя по всему, даже избавление от первых двух стало для антиквара настоящим испытанием на прочность, так как, лишившись рубашки, он неловко замялся, словно не зная, куда себя девать. На секунду на его красивом лице проскользнуло такое выражение отчаяния, что Кроули подумал, что он прямо сейчас расторгнет соглашение и уйдёт. Однако, по всей видимости, это была минутная слабость, так как в следующий момент Ангел шумно выдохнул и спросил: — Может, для начала этого будет достаточно? Я бы хотел немного пообвыкнуться в новой роли. Кроули молча кивнул и долил вина в чужой бокал. Антиквар принял его с благодарностью, а художник пока занял себя тем, что стал делать многочисленные наброски чужих рук. Его натренированные за долгие годы практики глаза ловко скользили от листка бумаги к натуре и обратно. Время от времени он брал со стола ластик, чтобы убрать лёгкие огрехи или ставшие ненужными линии. Он уже перешёл к штриховке, когда лёгкий шелест оповестил его, что антиквар наконец-то решился избавиться от майки. — Нгх, — не смог сдержать удивления Кроули, когда в очередной раз поднял от блокнота глаза. Разглядывать было его работой, а вот откровенно пялиться, приоткрыв рот, было в высшей степени непрофессионально. Впрочем, художник ничего не мог с собой поделать, так как бледно-молочная кожа и мягкий изгиб чужих плеч просто заворожили его. Ангел сделал неловкий жест, чтобы прикрыться руками, но нечаянно задел пальцем розовый сосок, сжавшийся от лёгкой прохлады комнаты в тугую горошину, и сдавленно ойкнул. Глаза Кроули мигом сузились, подмечая эту деталь. «Чувствительные», — восхищённо подумал он, борясь с возникшем непонятно откуда желанием подойти и ущипнуть чужой сосок, чтобы проверить свою теорию. — Прошу прощения, мне надо покинуть вас на несколько минут, — как можно более спокойно сказал художник, а сам пулей кинулся в уборную. Закрыв за собой дверь, Кроули тут же сунул руку в ставшие тесными штаны и до боли сжал стоящий член у основания. Как всегда, сработало безотказно, однако художник опасался, что достигнутого эффекта хватит ненадолго. Хорошо еще, что полы длинной черной рубашки прикрывали область паха, и антиквар ничего не заметил. «Чёрт, соберись, Кроули. Он же ещё даже штаны не снял. Как ты вообще планируешь работать?» Собственное отражение смотрело на художника из зеркала растерянными несчастными глазами. Сделав несколько глубоких вздохов, Кроули поплескал на лицо холодной водой, и, слегка посвежевший, вышел обратно в комнату. От увиденного ему резко потребовалось вернуться обратно и повторить всю процедуру с самого начала, только вот он уже не мог заставить себя этого сделать. За время его отсутствия Ангел успел прикончить вино, о чем свидетельствовал пустой бокал по соседству со столь же осиротевшей бутылкой, и теперь стоял посреди студии полностью обнажённый, не считая носков на старомодных подтяжках. «Такие сейчас ещё выпускают?» — пронеслось в голове у Кроули вместе с потоком каких-то посторонних шумов и нечленораздельных мыслей. Ангел стоял к нему спиной, утопая в полосе льющегося из окна света. С ракурса художника открывался просто потрясающий вид на его задницу. Она была притягательно пухлой. Хотелось подойти и сжать ее, чтобы почувствовать, как она приятно наполнит ладонь. Кроули закусил губу, представляя, как славно могла бы эта задница колыхаться от резких толчков вгоняемого в нее члена. Ему уже чудился пошлый звук шлепков плоти о плоть и дрожащие стоны. Хотя нет, не так. В своих фантазиях он, как обычно, убежал далеко вперед. Ангел был таким чистым и нежным. Его нельзя было брать, как подцепленного на одну ночь в клубе незнакомца. Сначала нужно было хорошенько растянуть эту девственно-узкую попку. Кроули с удовольствием поработал бы над этим, используя свой язык, а затем и пальцы. Ему всегда говорили, что они у него невероятно чувственные и длинные. Он бы без труда нашел в чужом жарком нутре нужную точку и надавил на нее так, что за спиной Ангела распахнулись бы от удовольствия широкие белые крылья. Молясь, чтобы антиквар не почувствовал, как в нем протрахивают глазами дыру, Кроули прочистил горло, привлекая к себе внимание. Ангел обернулся, смущённо улыбаясь, однако на этот раз никаких попыток прикрыться руками не предпринял. Кажется, вино сделало своё дело, помогая новоиспеченному натурщику расслабиться и немного свыкнуться со своей ролью. Кроули пожалел, что взял всего одну бутылку. Может, если напоить этого удивительного Ангела чуть сильнее… — Я готов, — с ноткой самоотрешённости в голосе проронил антиквар. Сейчас он полностью развернулся к Кроули, дав тому возможность огладить глазами мягкий изгиб плеч, чуть округлый живот с дорожкой светлых волос ведущих прямо к тому, что обычно на картинах эпохи Возрождения стыдливо прикрывали фиговым листком. Волосы на лобке были аккуратно подстрижены, но все равно казались очень мягкими и пушистыми, как перья диковиной птицы. Художнику хотелось зарыться в них носом и ощутить аромат тела Ангела. «Интересно, он всегда их подстригает или специально подготовился к сегодняшнему дню?» Кроули было бы приятно знать, что он не был одинок в своем тщательном планировании. Прекрасно осознавая, что слишком пристальное разглядывание может спугнуть неопытного натурщика, художник позволил себе лишь мимолетом взглянуть на чужой член. Тот был красивым, не слишком крупным в спокойном состоянии и обрезанным. Последний факт не слишком сильно удивил Кроули, учитывая очевидные еврейские корни в имени антиквара. Хотя для иудея этот человек был подозрительно сильно увлечён христианскими религиозными текстами. Возможно, за этим стояла какая-то интересная история? У художника ещё никогда не было обрезанных любовников, но он был наслышан об их выносливости в постели. Сам Кроули всегда был ненасытен и частенько выматывал своих партнёров тем, что хотел заниматься любовью по три раза за ночь и ещё разок с утра для верности. Многие находили эту его черту утомляющей — неплохо для разового приключения, но слишком энергозатратно для постоянных отношений. — Мне, наверное, следует снять носки? — подумал вслух антиквар. Кроули моргнул, опомнившись, и перевёл взгляд на икры, обтянутые старомодными подтяжками. «Серьёзно, где он их покупает? Или это какой-то раритет из его коллекции?» Ангел огляделся и не нашёл лучшего места присесть, чем одиноко лежащий у окна матрас. Он осторожно опустился на свежие простыни, удивленно ойкнув, когда пружины со скрипом прогнулись и закачали его, как на волнах. Антиквар закинул ногу на ногу и попытался отцепить тугую застёжку от ткани, но, по всей видимости, в механизме что-то заело, так как у него не получилось сделать это с первого раза. Не вполне отдавая себе отчёт в своих действиях, Кроули неслышной змеёй скользнул к матрасу и опустился подле Ангела на колени. Ловкие пальцы художника обхватили красивую полную икру, покрытую светлыми кудрявыми волосами, и без труда отстегнули сначала один, а затем и второй зажим. Антиквар выдохнул тихое «спасибо», но Кроули, не обратив на это никакого внимания, аккуратно стянул шёлковую ткань носка вниз. Теперь в его руке покоилась обнажённая ступня. Нервно поджавшиеся пальцы были такими же красивыми и аккуратными, как и на руках. Это было глупо, но художнику захотелось запечатлеть поцелуй на каждом из них, а потом на высоком подъеме стопы, чтобы, следуя выбранной траектории, плавно переместиться к коленям и внутренней стороне бедра… Он одёрнул себя. — Вы не будете против, если я сделаю пару набросков ваших ног? — К-конечно, — выдохнул Ангел, ощущая явную неловкость от своей наготы и чужой близости. — Что мне нужно сделать? — Просто подайте мне блокнот и продолжайте сидеть в этой позе. Ангел послушно выполнил просьбу и, не зная, куда девать свои глаза, начал разглядывать обстановку комнаты. Кроули, продолжавший сидеть подле матраса на коленях, аккуратно водрузил чужую ступню на верхнюю часть своего бедра и принялся сосредоточенно делать резкие штрихи на бумаге. Его просто заворожил тот факт, что средний палец на ноге антиквара был чуть длиннее большого, прямо как на римских скульптурах. — Что случилось с вашей картиной? — внезапно спросил Ангел. — М-м-м? — погружённый в работу Кроули не сразу понял, о чем идет речь. — В прошлый раз, когда я заходил к вам, она не была сломана. Что произошло? Художник на секунду оторвал взгляд от бумаги. Антиквар смотрел на печально провисшую на треснувшем подрамнике «Надежду». «Вот чёрт», — подумал Кроули. Ему совсем не хотелось сейчас вдаваться в детали их с Хастуром разборок. Слишком хорош был этот тихий, почти интимный момент, чтобы портить его волной горечи, так и норовившей подступить к горлу. — Я… сломал ее сам. Понял, что она была неудачной, — ложь легко сорвалась с языка. Глаза Ангела, глядевшего на Кроули сверху вниз, блеснули опасным холодом. Казалось, что несмотря на работающий на полную мощь электрообогреватель, температура в комнате понизилась на пару градусов. — Работы творца принадлежат не ему самому, а обществу. Позвольте другим судить, чего стоят ваши картины… — но в следующий же момент, в арктической синеве что-то подтаяло, и Ангел уже намного мягче спросил: — Это же сделали не вы, верно? Вам не свойственно разрушать. Кроули тяжело вздохнул, опустив глаза на набросок потрясающей стопы у себя в блокноте. — Давайте не будем сейчас об этом говорить… — Как скажете, я не хотел переходить черту… Кстати, вам знакома притча о свиньях и жемчужинах? — Нет, но я с удовольствием послушаю, — художник был рад сменить тему на любую другую, а под спокойный текучий голос Ангела было очень приятно работать. — В Евангелии от Матфея сказано: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». — Хм, свиньи всегда казались мне достаточно безобидными животными… Такие розовенькие и хрюкающие в грязи. Неужели они способны кого-то растерзать? — спросил художник, чуть разворачивая чужую ступню, чтобы запечатлеть её с другого ракурса. — На самом деле свиньи всеядны, так что теоретически — способны. Но этот образ, скорее, иносказателен. Свинья, которая топчется в собственных испражнениях, не знает, что такое жемчуг. Даже если разбросать перед ней все богатства из королевской сокровищницы, она не поймет их истинную ценность и просто закопает своими копытами поглубже в грязь. Так и некоторые люди, встречая нечто прекрасное, недоступное их пониманию, стремятся разрушить это, потому что оно будоражит их мелкий ум, заставляя почувствовать собственную неполноценность. — Да, мне кажется, я знаю именно такого человека, — задумчиво протянул Кроули. Образ Хастура в его голове переменился. Вместо хищной акулы, клацающей своими острыми зубами над самым ухом, он превратился в радостно похрюкивающую свинку. Художник чуть улыбнулся своим мыслям. — Значит, вы знаете, от кого нужно держать свои жемчуга подальше, — отзеркалил его улыбку Ангел, только у него она получилась в разы лучезарнее и светлее. Кроули подумал о том, что нужно будет непременно спрятать к следующему приходу Хастура всё, что было связано с новой картиной. Он не должен был узнать, какое именно сотрудничество связывает художника с Ангелом. Чем дальше будет контрабандист держать свои грязные руки и мысли от этого удивительного человека, тем лучше. — Давайте попробуем сделать набросок в полный рост. Нам нужно подобрать позу, — сказал Кроули, откладывая карандаш. — Позу? — удивился Ангел. «Да, обычно я предпочитаю сзади, но с тобой попробовал бы классику, чтобы иметь возможность наблюдать за твоим милым краснеющим личиком», — ехидно подсказал внутренний голос. — То, как вы будете изображены на полотне. Хочу сказать сразу, что поза должна быть удобной, так как в ней вам придется простоять долгие часы. Не за один раз, конечно. Но все же… Наверное, стоило предупредить вас заранее, что работать с художником — довольно скучное занятие. — Нет, что вы. Пока мне всё очень нравится, — возразил антиквар, с лёгкостью избавляясь от второго носка. — Я чувствую, что служу чему-то высшему. «Неисправимый идеалист», — подумал Кроули, но в глубине души ему всё равно стало стыдно за свои грязные фантазии. Не запачкает ли он этого удивительно чистого человека своими прикосновениями? Конечно, в них пока не было никакого сексуального подтекста, он касался антиквара только при необходимости или, по крайней мере, убеждал себя в этом. — Встаньте в центр комнаты. Вот сюда, где падает свет. Ангел послушно выполнил просьбу и замер, неловко переминаясь с ноги на ногу на прохладном полу. «В следующий раз нужно будет раздобыть ковёр, — поставил галочку в своем мысленном списке Кроули. — А ещё тиски для яиц, чтобы справиться с эрекцией. Интересно, может, Хастур одолжит свою орехоколку?» — вновь съехидничал внутренний голос. Художник обошёл вокруг своей модели несколько раз, подбирая максимально удачный ракурс и придирчиво оглядывая зажатую позу. Нет, это никуда не годилось. Кроули взял со стола свой нетронутый бокал вина и вложил в руку Ангела. — Пейте, это поможет согреться и… расслабиться. — Получится, что тогда я выпью целую бутылку один, — неуверенно замялся Ангел, но сдался под напором сверкающих демоническим блеском глаз Кроули и пригубил напиток. — Без обид, дорогой, но в следующий раз вино выбираю я. Художник мысленно закатил глаза. Эта бутылка стоила ему пятнадцать фунтов, для себя он не покупал ничего дороже пяти и предпочитал вино на розлив или пластиковые пакеты. Кроули позволил себе подойти к Ангелу со спины, чтобы слегка скорректировать его позу. — Итак, мы переносимся из студии в Эдемский сад. Помните, вы воин господень, призванный охранять священные врата? На вашу территорию проник наследственный враг — Змей, который только и ждет повода устроить скандальчик. Ангел кивнул, а художник воспринял это, как сигнал к тому, что тот достаточно погрузился в историю. Он позволил себе прижаться к обнаженной спине почти вплотную, ощущая жар чужого тела даже сквозь плотную ткань рубашки. На удивление, Ангел не попытался его оттолкнуть, наоборот, чужие мышцы расслабились и стали послушными, как глина для лепки скульптур. Это было чудесно, так как Кроули собирался вылепить сейчас идеальный образ для своей будущей картины. Он чуть развернул Ангела, так чтобы на его лицо и торс падал льющийся из окна свет. — Медоречивый Змей прошелестел травой у ваших босых ступней и начал взбираться по вашей ноге. Вы чувствуете это? — Да, — сдавленно выдохнул Ангел. — Опишите свои ощущения, — попросил Кроули, проведя ладонями по обнажённым рукам, словно сканером считывая рельеф чужих мышц. — Я чувствую… его прохладные чешуйки на своей коже. Мне… щекотно? Это было не совсем то, чего ожидал художник, но у натурщика явно была прекрасно развита фантазия. С этим можно было работать. — Хорошо. Змей поднимается по вашему бедру, — рука Кроули опустилась на пышное полушарие, ему стоило огромных усилий не сжать ее. — Обвивает живот, вот так. Вы ощущаете щекотание его раздвоенного языка на своей коже? — Ох, — чуть вздрогнул Ангел, из этого положения художник не мог видеть его лица, но красные кончики ушей говорили сами за себя. — Я чувствую… какой-то жар, он скручивается во мне тугим клубком. — Это приятное ощущение? — уточнил художник, как бы невзначай переместив поглаживания своей ладони на резко вздымающуюся и опадающую грудь. — Наверное, да? Я никогда не испытывал ничего такого раньше. Возможно… это вино? — неуверенно выдавил из себя антиквар, закрывая пылающее лицо руками. — Прислушайтесь к тому, что говорит вам тело, — губы Кроули растянул хищный оскал, крылья его острого носа затрепетали. Сейчас он ощущал полную власть над этим человеком, затерявшимся между реальностью и искусно созданной паутиной иллюзий. Рука художника уже совсем бессовестно огладила разлёт чужих ключиц, словно запоминая, чтобы потом до мельчайших деталей воссоздать этот опыт на бумаге. — Оно говорит… Что мне нужно прилечь. Кажется, вино ударило в голову. Мне как-то нехорошо. Ангел вяло вырвался из хватки Кроули, а тот не решился попробовать удержать его. Момент всё равно был разрушен. Впрочем, он был настолько ярким, что ещё долго будет преследовать художника в его ночных фантазиях. Ангел нетвёрдой походкой добрел до матраса и лег на него, тут же с головой прячась в белых простынях. Краем глаза Кроули успел заметить его полустоящий член. Прислушавшись к ощущениям в собственном ноющем паху, художник подумал, что был хотя бы не одинок в своих страданиях. — Простите меня, я знаю, что это ужасно невежливо. Я не понимаю, что происходит со мной. Мне и вправду резко стало… не по себе. «Это называется возбуждение, Ангел. От этого ещё никто не умирал. Только французы называют это la petite mort*», — хотел сказать Кроули, но решил не расстраивать смущённого антиквара ещё сильнее. Интересно, сколько ему было лет? На вид он был ровесником художника, возможно, на год или два старше. Неужели в конце XX века еще остались люди, которые к тридцати ни разу не испытывали сексуального желания? Ангел не был похож на типичного синего чулка. Он был красив, начитан, богат, чёрт подери. Возможно, сейчас он просто ломал комедию, чтобы избежать неловкого момента? Или дело было всё же в каком-то строгом религиозном воспитании? — Вам принести стакан воды? — осторожно поинтересовался Кроули. Он чувствовал вину за то, что своими неосмотрительными действиями довел бедного мужчину до такого состояния. Все грязные фантазии мигом улетучились, оставив вместо себя лишь желание присесть на краешек матраса и погладить чуть подрагивающий силуэт, скрытый белой тканью простыней. — Спасибо, мне уже лучше. Думаю, через несколько минут мы сможем продолжить. — Не стоит переутомлять себя в первый раз. На сегодня достаточно. У нас еще будет возможность плодотворно поработать. По крайней мере, Кроули на это надеялся. Он сделает всё от него зависящее, чтобы пережить следующую встречу с Хастуром и остаться после неё целым и невредимым. Теперь ему было ради кого стараться, а всё остальное уже не имело значения. — Правда? Вы не откажетесь работать со мной после этого… маленького инцидента? Я боялся, что вы скажете, что я вам больше не подхожу. — Я сказал, что хочу писать только вас, и не собираюсь забирать свои слова назад, — процитировал художник фразу, оброненную Ангелом в прошлую встречу. — Просто мы будем идти в приемлемом для вас темпе. Не слишком быстро. Больше никаких двусмысленных прикосновений и неловких попыток соблазнения. Кроули умел ждать и умел добиваться поставленной цели. Ангел не был создан для быстрого перепиха на грязном матрасе. Если это заметил даже Хастур, значит, это было просто очевидно. Ангел был чистым существом, сотканным из любви и света. Кроули хотелось разгадать его загадку. И если для этого требовалось время и долгие беседы о религии, что же, так тому и быть. Художнику всегда хотелось поухаживать за кем-то красиво, просто он не мог найти для этого правильного человека. Ангела же хотелось осыпать вниманием и заботой, раздобыть для него редкое издание какой-нибудь старинной книги, прокатить с ветерком на «Бентли» в дорогой ресторан, вроде «Ритц», а лучше сразу умчаться с ним на далёкую Альфу Центавра, чтобы не приходилось делить его общество с прочими смертными. В голове Кроули роилось множество планов, но пока он мог только попытаться помочь Ангелу пережить ужасное смущение и самостоятельно готовиться к предстоящей встрече с Хастуром. Примечания: la petite mort (фр.) — маленькая смерть, выражение используется для описания кратковременной потери сознания или посторгазменного состояния.