Обнажённая натура

Кроули сидел за единственным столом в студии, машинально ковыряя вилкой яичницу. Самую идеальную из тех, что он когда-либо пробовал. Желток был прожарен ровно настолько, чтобы лопнуть от лёгкого касания и растечься по тосту, а белок таял на языке, словно невесомое облачко. И как только Ангелу удалось создать настоящий кулинарный шедевр из тех немногочисленных ингредиентов, что имелись в холостяцкой берлоге художника? Оставалось лишь жалеть о том, что после пробуждения организм Кроули отвергал любую, даже самую вкусную пищу. Зато свежесваренный кофе был как нельзя кстати. С первым же глотком остатки сновидения окончательно рассеялись. Кажется, там было что-то про лошадей. Или наездников? Кроули уже не мог припомнить. Азирафаэль всё это время сидел напротив, методично уничтожая свою порцию. От недостатка аппетита по утрам он явно не страдал. Пухлые руки, виртуозно владевшие ножом и вилкой, порхали над тарелкой. Стороннему наблюдателю могло показаться, что Азирафаэль был привычным собой — молчаливым, задумчивым, немного рассеянным. Однако зоркий глаз художника поневоле цеплялся за многочисленные изменения, произошедшие в любимом образе со вчерашней ночи: загадочная полуулыбка, поселившаяся в уголках ангельских губ, полные обожания взгляды, которые он украдкой бросал на Кроули, общая расслабленность. Всё это говорило громче любых слов. «Это самый лучший день в моей жизни», — внезапно понял художник. Вот сейчас они покончат с завтраком и продолжат валяться в постели в обнимку. Кроули устроит свою голову на мягкой груди Ангела, как на подушке, и будет болтать обо всём на свете: сложностях прохождения змейки, предстоящем благотворительном показе, встрече со странной американкой в библиотеке… Да хоть об арабо-израильском конфликте! Тема разговора была абсолютно не важна. Главное было слышать вдумчивые ответы Ангела, чувствовать кожей исходившее от него тепло, обмениваться ничего не значащими ласками. Одним словом — ощущать его присутствие каждую секунду. Если им наскучит бездельничать, они отправятся на прогулку по окрестностям. Зайдут в так приглянувшуюся Азирафаэлю пекарню, чтобы купить свежих круассанов. А ближе к вечеру, когда свет угасающего дня всё ещё будет позволять работать, Кроули уговорит Ангела немного попозировать для новой картины. Конечно же, это будет всего лишь предлог, чтобы избавить его от многочисленной одежды, в которую он по неосмотрительности облачился перед завтраком. — Отсюда ходят прямые автобусы до Сохо, дорогой? Или мне лучше поймать кэб? Азирафаэль отставил опустевшую тарелку и деликатно промокнул салфеткой губы. Кроули едва не поперхнулся очередным глотком кофе. Он даже не представлял, что всего одной короткой фразы окажется достаточно, чтобы спустить его с небес на землю. Причём спуск этот, скорее, напоминал стремительное падение. — Как? Ты уже собираешься уходить? — сказал Кроули, прежде чем успел прикусить свой непомерно длинный язык. Вопросы такого рода никому не нравились. От них разило навязчивостью, попытками всё контролировать и страхом одиночества. Художник не хотел производить такое впечатление. Он осознавал, что для Азирафаэля всё произошедшее было в новинку. Если ему требовалось время и личное пространство для того, чтобы всё осмыслить — Кроули не станет его удерживать против воли. — Мне нужно открыть книжный магазин. Вряд ли налоговая благосклонно отнесётся к двум месяцам беспрерывной инвентаризации. В последнее время проверки участились, а инспекторы стали задавать всё больше неудобных вопросов. — Конечно, — Кроули поджал губы, нанеся яичнице ещё несколько колотых ран. Объяснение Азирафаэля было логичным и абсолютно естественным. Только вот художник разглядел спрятанный между строк укор: «Я же не безработный, как ты, дорогой, мне некогда прохлаждаться в студии». Кроули стало очень обидно за себя. В первую очередь потому, что это было правдой. У Азирафаэля был собственный бизнес и почётная должность в попечительском совете. У Кроули — долги перед контрабандистами и наркозависимость. Как бы он ни пытался измениться — «лучшая версия себя» и всё такое — стать равным в этих отношениях ему было не суждено. — Всё в порядке, дорогой? — чуткий Ангел, по всей видимости, сумел уловить резкую перемену в настроении любовника. Кроули кивнул, пытаясь отогнать от себя дурные мысли. Глупо было злиться на Азирафаэля за его успех. Не он был виноват в том, что художника отчислили из университета. Напротив, Ангел всеми силами поддерживал его: постепенно возвращал веру в себя, позировал для новых картин, даже договорился об этом дурацком показе. Кроули мысленно упрекнул себя в чернейшей неблагодарности и, чтобы успокоить разбушевавшуюся совесть, предложил: — Хочешь, я составлю тебе компанию сегодня? Ничего не смыслю в литературе, зато могу протереть вековую пыль с книжных полок или попытаться уболтать парочку покупателей приобрести какие-нибудь дорогущие редкие издания перед Рождеством. Глаза Ангела расширились от невероятного ужаса. — Только не редкие издания! — казалось, что он вот-вот схватится за сердце. — Да и пыль меня полностью устраивает. Она, как бы это сказать… создаёт нужную атмосферу. Брови Кроули поползли вверх. Либо он чего-то не понимал в специфике книжного бизнеса, либо Азирафаэль исповедовал крайне неортодоксальные методы. В привычную схему «купи дешевле — продай дороже» его поведение никак не вписывалось. Создавалось впечатление, что он только покупал, а затем бесконечно инвентаризировал. Как его бизнес вообще до сих пор держался на плаву? — Знаешь, дорогой, — Азирафаэль внезапно стал очень серьёзным. — После того, что произошло между нами вчера, я должен тебе кое в чём признаться. Я не совсем тот, за кого себя выдаю. Ангел посмотрел на собеседника в упор, буквально прожигая его своими льдисто-синими глазами. Кроули поёжился, ему было не по себе. Растревоженная совесть напоминала о том, что у него самого было достаточно неприятных секретов. Неужели это будет один из таких разговоров? Что же, Ангелу вряд ли удастся его переплюнуть. Только если он состоит в Аль-Каиде или поедает за ланчем младенцев. — Мой книжный магазин — фикция, — у Кроули даже от сердца отлегло. — В начале девяностых, когда я оформлял документы на собственность, агент подсказал мне небольшой трюк… Юридические лица платят меньше налогов на недвижимость в центре города. Это связано с тем, что правительство стремится поощрять малый бизнес. Когда я понял, сколько у меня останется денег на благотворительность, я тут же согласился. Я ничего не продаю, Кроули, я только делаю вид… На самом деле в этом помещении хранится моя личная библиотека. Ты, наверное, считаешь меня страшным лицемером? — Нет, я считаю тебя прекрасным лицемером, — художник встал, обогнул стол и уселся к удивлённому Ангелу прямо на колени. О, как счастлива была бы Вельзевул, принеси он подобный компромат ей прямо на блюдечке. Наверняка Азирафаэля можно было бы с лёгкостью шантажировать уклонением от налогов, грозя разрушить его безупречную репутацию. Только вот Кроули, конечно же, ничего такого делать не собирался. Ангел, как и все его секреты, будет принадлежать ему одному. Он не собирался ни с кем делиться. — Я рад, что ты воспринял эту новость нормально, — облегчённо выдохнул Азирафаэль, запуская пальцы в длинные рыжие волосы. — Теперь я могу предложить тебе переехать, не боясь, что у тебя возникнут вполне логичные вопросы. — Переехать? — удивился Кроули. «После парочки поцелуев и минета? Что же последует за анальным сексом? Клятвы у алтаря?» — Не обижайся, дорогой, мне очень нравится твоя студия, но… Тебе нужно намекнуть арендодателю на проблемы с отоплением. Кстати, когда я попытался с утра принять душ, горячей воды не было. А ещё вон там в углу на потолке, кажется, растёт плесень… Азирафаэль продолжал перечислять недостатки квартиры, с которыми художник смирился уже много лет назад. Его голос расслаблял, а руки так и вовсе творили нечто невероятное. Сначала они просто массировали кожу головы. Кроули никогда не думал, что это может быть настолько приятно. Но затем Ангел разделил всю массу волос на пряди и принялся что-то плести. О, этим рукам художник готов был позволить делать с собой всё, что угодно. Он даже пожалел о том, что послушался Вельзевул и всё-таки сходил в парикмахерскую. Медная грива, струившаяся прежде до самых лопаток, теперь едва доходила до плеч. А жаль, можно было бы почаще обращаться к Ангелу с просьбой помочь привести волосы в порядок. К вящему неудовольствию Кроули, ласка закончилась так же внезапно, как и началась. Азирафаэль с тоской посмотрел на часы и объявил, что ему пора уходить. Художник проводил его до порога и даже галантно помог надеть пальто. Впрочем, это был всего лишь удобный манёвр для того, чтобы закинуть руки на чужие плечи и прижать Азирафаэля к двери. Неужели тот думал, что Кроули отпустит добычу из своего логова без законного поцелуя? Наивный. Сначала глаза Ангела удивлённо расширились, а затем он блаженно зажмурился. Уже по отработанной за прошлую ночь схеме он приоткрыл рот, позволяя юркому языку художника проникнуть внутрь. Яичница и растворимый кофе. Распробовать вкус завтрака с желанных губ было куда приятнее, чем с позабытой тарелки. Когда Кроули отстранился, взор Азирафаэля был затуманен, а грудь часто вздымалась и опадала. — Я правильно понимаю, что вечером ты ждёшь меня у себя, Ангел? — добавив в голос игривых ноток, поинтересовался художник. — Да. С нетерпением, дорогой, — выдохнул Азирафаэль и поспешил удалиться, словно боялся, что лишняя минута в обществе Кроули может стать слишком суровым испытанием на выдержку. Лишь затворив за гостем дверь, Кроули позволил себе широко улыбнуться. Впервые за долгое время он был по-настоящему счастлив. Ему хотелось петь и танцевать, обнять разом весь мир, а ещё лучше — вылезти через круглое окно на крышу дома и крикнуть: «Я люблю и любим в ответ!» Какое прекрасное утро! Хотя, чисто технически, был уже день. Художник использовал переполнявшую его энергию для того, чтобы убрать со стола грязную посуду. Ничто не должно было портить наведённый Азирафаэлем порядок. Набрав полную раковину воды, чтобы замочить в ней тарелки, Кроули вновь услышал тихий щелчок двери. Должно быть, Азирафаэль что-то забыл. Или всё-таки передумал? Кроули была приятна мысль о том, что его поцелуй оказался достаточно веским аргументом. Однако улыбка сама собой сползла с его лица, когда вместо Ангела в дверном проёме показалась знакомая угловатая фигура. — Давно не виделись, Энтони, — Хастур выпустил изо рта клуб сигаретного дыма. «Чёрт-чёрт-чёрт», — закрутилась в голове извечная мантра. Кроули никак не предполагал, что тихое размеренное утро будет нарушено внезапным появлением начальства. На данный момент ему нечего было предъявить Хастуру кроме залитых вином пейзажей да отформатированной карты памяти. Внутри всё заныло от плохого предчувствия. Не дождавшись никакой реакции на свои слова, Хастур прошёл внутрь. Сквозняк с грохотом захлопнул дверь, отделяя их от всего остального мира. Тлеющий окурок полетел на пол и с шипением потух под влажной подошвой ботинка. Незавидная участь. Кроули невольно вспомнил, как не далее чем месяц назад сам извивался под ногами контрабандиста. — Какой-то ты кислый. Так плохо в завязке? — осклабился Хастур, бесцеремонно плюхаясь на незаправленный матрас. — Думаю, мне есть, чем поднять тебе настроение. Он достал из кармана кожаной куртки связку ключей и позвенел ими в воздухе. Кроули соображал мучительно медленно. Может, всему виной был длительный сон, а может — просто страх путал мысли. Пауза затягивалась. Хастур, явно рассчитывавший на бурный восторг, сузил глаза. Он заподозрил что-то неладное. Подобно полицейской ищейке, он несколько раз со свистом втянул носом воздух. — Этот запах, — пробормотал он, а затем скомкал в пальцах простыню и поднёс её к носу. Сердце Кроули ухнуло в пятки. Ткань до сих пор хранила тонкий аромат тела Ангела, не говоря уже о характерных пятнах засохшей спермы. Хастур обо всём догадался. А значит, сейчас неминуемо всплывёт вопрос об обещанных видеозаписях. Как хорошо, что он удалил хотя бы те из них, которые явственно свидетельствовали о его предательстве. — Ты меня разочаровываешь, мальчик мой, — недобро сверкнул глазами контрабандист. — Тебе были даны чёткие инструкции, а ты их нарушил. Уже во второй раз. Хастур резко встал в полный рост и направился в сторону Кроули, волоча за собой простыню прямо по полу. Всего нескольких отработанных движений оказалось достаточно, чтобы скрутить её конец в тугой жгут. Ноги художника подкосились. В поисках опоры он вцепился в холодный край раковины, сжимая его до побелевших костяшек. Ему бы сейчас стоило волноваться за сохранность своей шкуры, но единственной мыслью, пришедшей в голову, было: «Как мне предупредить Азирафаэля о том, что я не смогу прийти сегодня вечером?» Ангел был таким ранимым и неуверенным в себе. Наверняка воспримет отсутствие Кроули на свой счёт. Решит, что больше ему неинтересен… Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, контрабандист накинул получившуюся удавку художнику на шею. — Думаешь, можешь прохлаждаться, разбрасываясь чужими деньгами направо и налево? — с каждым словом петля затягивалась всё туже и туже, перекрывая доступ кислорода. Художник ощутил, как кровь из передавленных артерий прилила к лицу, окрасив его в ярко-пунцовый цвет, а вены на висках вздулись уродливыми жгутами. Глаза грозились вылететь из орбит, как у персонажа какого-нибудь глупого американского мультика. Дышать было нечем, а губы Хастура, как назло, маячили в опасной близости от его собственных, ловя каждый вымученный хрип. «Должен. Предупредить. Азирафаэля». Только эта мысль мешала окончательно провалиться в черноту. Кроули наугад шарил рукой в переполненной раковине, пытаясь ухватиться хоть за что-то. Как назло, ножи и вилки сгрудились в дальнем углу. Зато скользкий бок тарелки услужливо ткнулся в раскрытую ладонь. Не задумываясь о последствиях, художник в следующую же секунду обрушил импровизированное оружие на голову своего обидчика. Тарелка со звоном разбилась на множество осколков. Давление на горло ослабло, а поле зрения, сузившееся было до темного тоннеля с далёким просветом, постепенно начало расширяться. — Сукин сын, — прошипел Хастур, вытирая кровь с лица. Вряд ли ущерб был серьезным: лёгкий ушиб и пара неглубоких порезов. Но даже этого оказалось достаточно, чтобы ввести контрабандиста в неконтролируемое бешенство. — Сопротивляешься? — Хастур схватил дезориентированного художника за болтавшуюся на шее удавку и потащил к матрасу. Резкое падение выбило воздух из лёгких. Хастур всем своим весом навалился сверху, заставив пружины протяжно скрипнуть. Кроули попытался вывернуться, но его с лёгкостью удержали на месте.  — А это даже заводит, — раздалось над самым ухом. Лицо художника побелело. Хастур не скрывал, что наслаждается происходящим. Одной рукой он перехватил запястья Кроули, зафиксировав их над головой, а второй — потянулся к спрятанному за поясом пистолету. Холодное дуло упёрлось в плотно сжатые губы художника. Послышался щелчок взведённого курка. — Открывай рот, иначе я вышибу тебе мозги, — спокойно, словно речь шла о погоде или последнем футбольном матче, сказал Хастур. Кроули послушался, с ужасом ощущая, как стальной ствол сантиметр за сантиметром погружается во влажную глубину. В горле нещадно першило, но было страшно даже закашляться — вдруг палец на курке дрогнет от неосторожного движения? Кроули терпел, глотая стекавшие в горло слюни, в то время как Хастур начал методично трахать его рот пистолетом. — Вот так, хорошая девочка, — шептал он, с маниакальным блеском в глазах наблюдая за происходящим. «Да у этого урода стояк», — понял художник, в бессилии переводя взгляд на потолок. За долгие годы проживания в студии он успел изучить каждую трещинку, каждый скол штукатурки. А вот и островок плесени в углу, о котором говорил Азирафаэль. Главное — отвлечься и не анализировать то, что сейчас происходило с собственным телом. Когда-нибудь это закончится. А пока можно представить, что это вовсе не пистолет, а член Ангела. Кроули вчера понравилось ублажать его ртом. Интересно, ему выдастся такая возможность ещё раз? — Я знаю, что ты курил траву, Энтони. Вся постель провоняла ей, тебе не отвертеться, — информировал его Хастур, тяжело дыша. «Так значит, он не догадался, что на самом деле мы с Ангелом…» — Кроули ощутил иррациональное облегчение. Его секрет был в безопасности. Лицо Хастура исказила странная гримаса — нечто среднее между звериным оскалом и пьяным кайфом. Кажется, этот урод был близок к пику своего противоестественного наслаждения. — Но я не скажу Вельзевул… И от тестов тебя отмажу, если… — дыхание срывалось то ли на хрип, то ли на стон. — Если ты мне подыграешь. Поступившись гордостью, художник высунул самый кончик языка и обвёл им металлический ствол. Этого зрелища оказалось достаточно, чтобы бросить перевозбудившегося контрабандиста за грань. Он закатил глаза и, низко прорычав: «Твою мать, Энтони», кончил себе в штаны. Резкий звук выстрела оглушил Кроули. Пару секунд ему казалось, что он мёртв. Наверняка мёртв. Только вот труп вряд ли может ощущать вес чужого тела, навалившегося сверху. И уж точно не может чувствовать отвратительную вонь от смеси пота и табака. Художник с опаской скосил глаза в сторону. Буквально в сантиметре от его лица в матрасе зияло всё ещё дымящееся пулевое отверстие. Кроули не смог сдержать нервный смешок. А затем ещё один и ещё. Подступающая истерика была прервана лишь удушающим кашлем. Спихнув с себя обмякшего Хастура, художник едва успел свесить голову с матраса, как его вырвало. Спазмы по-прежнему сотрясали его тело, когда над ухом раздалось вялое: — Если бы ты блеванул на мой член, я бы не промахнулся. Впрочем, к нему имеют доступ лишь красотки с четвёртым номером и тугими бритыми кисками. «Вот ведь ублюдок!» — подумал Кроули, вытирая рот рукой. Затолкать бы ему этот чёртов пистолет поглубже в задницу и выстрелить. Может хоть тогда он наконец смирится со своей ориентацией? То, что по Хастуру уже давно плакало кресло в кабинете у психиатра, было неоспоримым фактом. Наверняка все садистские наклонности были следствием давления предрассудков. — А что, ты думал я позарился на твой болтливый рот? Просто хотел проверить, насколько ты пригоден для соблазнения антиквара. Результаты удручающие. «Удручать тебя должно только то, что в свои сорок с хреном лет ты кончаешь в штаны при одной мысли об оральном сексе с мужчиной», — вертелось на языке, но Кроули сдержался. Он смотрел на Хастура и видел, что тот напуган произошедшим едва ли не больше, чем он сам. Кого на самом деле контрабандист хотел убедить в мнимой гетеросексуальности: едва не изнасилованного художника или всё-таки самого себя? Кроули знал ответ на этот вопрос. И вместо положенного страха или отвращения он испытывал скорее… жалость. Он больше не видел грозную машину для убийств. Только несчастного стареющего гомосексуалиста, так и не сумевшего разобраться в себе. «Это нормально. Нормально хотеть человека одного с тобой пола», — уже собирался сказать художник, как вдруг осознал, что его слова ничего не изменят. Чего доброго, контрабандист ещё решит, что его стремление к странным ролевым играм пользуется взаимностью. — Хватит прохлаждаться, — Хастур резко присел и воспользовался куском многострадальной простыни, чтобы вытереть липкое болото у себя в штанах. — Пока ты катался кругами на автобусе и курил траву, нам с ребятами удалось кое-что нарыть на твоего дружка. Мы едем в Тадфилд. На «Бентли». И если ты перестанешь быть таким унылым куском дерьма, я даже дам тебе порулить. Кажется, на вечерних планах всё же можно было поставить крест. Жаль, что Кроули не обладал даром предвидения, как Азирафаэль. Иначе, обязательно сохранил бы номер телефона книжного магазина, подсмотренный в библиотечной монографии. Предупредить Ангела об отмене свидания по-прежнему не представлялось возможным.

***

Обычно Кроули выражал свои эмоции через искусство. Когда он был зол, мазки получались широкими и резкими, фактура — грубой. Меланхолия лилась на полотно холодными оттенками и тонкими нерастушёванными линиями. Сейчас же единственным способом взаимодействия с миром были руль да педаль газа. Кроули вдавил её в пол, стоило «Бентли» вырваться из душного плена лондонского трафика и съехать на пустующую в это время суток М-25. Ему почти не потребовалось времени на то, чтобы привыкнуть к габаритам машины — она ощущалась как продолжение собственного тела. Благодаря модифицированному двигателю, старушка давала фору большинству современных автомобилей, которые быстро превращались в крохотные точки на периферии зеркал заднего вида. А может, просто другие водители не хотели связываться с сумасшедшим, нарушающим все мыслимые и немыслимые скоростные ограничения и обгоняющим по обочине. Кажется, Хастур был с ними солидарен. «Чёртов псих, ты нас угробишь!» — периодически восклицал он на особенно резких поворотах и отчаянно цеплялся за ручку над боковым окном. Кроули оставался глух к его увещеваниям. В душе до сих пор теплилась надежда на то, что он успеет вернуться к вечеру в книжный магазин. Без пробок дорога до Тадфилда занимала примерно полтора часа. Если постараться, это время можно было сократить до часа. Ещё в начале пути Хастур с гордостью сообщил то, что и так уже давно было известно художнику: именно в этом маленьком городке располагался монастырь Святой Бериллы, в котором вырос Ангел. Контрабандист надеялся на то, что очная встреча с настоятельницей поможет им нарыть на антиквара какой-нибудь компромат. Кроули лишь пожал плечами. Он и так знал о детстве Азирафаэля факты, которые вряд ли дадут ему спать спокойно. Впрочем, в том, чтобы своими глазами увидеть место, о котором шла речь, было нечто притягательное. Словно таким образом художник мог стать ещё ближе к своему возлюбленному. На удивление, компания Хастура не сильно портила настроение. Тот ни разу не упомянул о случившимся в студии, лишь изредка ругался сквозь плотно сжатые зубы да не переставая курил в приоткрытое окно. Кроули же, верный своему слову, от предложенной сигареты отказался. Уже через сорок минут пригород Лондона сменили сельские пейзажи: низкие домики, бесконечные поля и редкие стада щиплющих траву овец. Туристы просто обожали покупать подобные фотографии в сувенирных лавках, а Кроули, напротив, от них воротило. Слишком уж напоминали ту дыру, откуда он при первой возможности сбежал, получив грант на обучение в Университете Искусств. — Сворачивай! — внезапно спохватился Хастур. — Чёрт бы тебя побрал, проехали. Следующий разворот через десять миль. — Это не проблема, — ухмыльнулся Кроули и резко сдал назад, едва не впечатавшись бампером в отчаянно засигналивший автомобиль, так некстати возникший на дороге. — Ты хоть знаешь во сколько мне встал ремонт этой тачки? — возмутился непристёгнутый Хастур, которого ощутимо тряхнуло от резкого манёвра. — Обратно поведу я сам. Хотелось бы доехать до дома не по кусочкам. Кроули лишь отмахнулся. В отличие от контрабандиста, измерявшего ценность вещей, да и людей, только деньгами, он был уверен в наличие у чёрной ласточки души и интеллекта. «Бентли» бы не позволила ничему плохому случиться с понравившимся ей водителем. Интересно, как она отнесётся к Ангелу? Тадфилд представлял из себя хитросплетение абсолютно одинаковых улиц, большинство из которых вело в тупик. Хастур неустанно жестикулировал, роняя сигаретный пепел на обивку сиденья и прорезиненный коврик. При этом его указания чаще всего противоречили друг другу. Почти всё сэкономленное при быстрой езде время ушло на бесполезные блуждания. Не выдержав, контрабандист всё-таки сам сел за руль. С победным: «Я же говорил, Энтони», он вырулил к обнесённому сеткой Рабица полигону, который, по скромным прикидкам Кроули, походил, скорее, на концлагерь, чем на монастырь. Однако Хастура смогли переубедить лишь двое вооружённых автоматами военных. Оказалось, что территория принадлежала секретной авиабазе. Если бы Кроули так отчаянно не дорожил каждой потраченной минутой, он бы обязательно отпустил в адрес начальника пару едких насмешек. Впрочем, Хастур и без того одарил его столь злобным взглядом, что стало понятно — один подозрительно похожий на смешок звук, и он схватится за пистолет. Когда «Бентли» наконец была припаркована у скромной вывески «Орден Святой Бериллы», уже начало смеркаться. В начале декабря световой день был очень коротким. Кроули жадно впитывал в себя каждую деталь: заросший сад, вьющийся по каменной кладке стен плющ, покатую черепичную крышу и покосившуюся табличку с девизом над входом: «Nulli tacuisse nocet, nocet esse locutum».* Легко было представить себе маленького Ангела, впервые прибывшего сюда и с трепетом озирающегося вокруг. Кроули захотелось ободряюще похлопать мальчонку по плечу и сказать: «Не бойся. Ты сильный, ты справишься. Несмотря ни на что, из тебя вырастет прекрасный человек». Воображаемый Азирафаэль поднял на него свои огромные голубые глазища и послушно кивнул. С этого момента образ ни на секунду не покидал художника. В пустом коридоре монастыря за эхом их с Хастуром шагов он различал едва слышный топот детских ножек. — Я могу вам чем-то помочь, джентльмены? — внезапно материализовавшаяся из ниоткуда монахиня едва не подарила Кроули ранний сердечный приступ. Всё-таки было в этом местечке нечто мрачное, даже пугающее. Возможно, всему виной был затхлый запах сырости — извечный спутник заброшенных помещений, а возможно — полное отсутствие жизнерадостных розовощёких воспитанников. На ум Кроули сразу пришло несколько фильмов. И это не были комедии, вроде «Действуй, сестра!» или «Обаяние порока». Скорее — «Монашка-убийца» и «Демония». Того и гляди, из висящего на стене распятия засочится кровь, а Магдалина лукаво улыбнётся с картины, обнажая длинные клыки. Хастур, впрочем, оказался достаточно толстокожим, чтобы не обращать на подобные пустяки никакого внимания. — Да, у нас назначена встреча с матерью-настоятельницей. Мы созванивались сегодня утром. Сначала монахиня недоверчиво оглядела посетителей с ног до головы, что было неудивительно, так как они не очень-то походили на добрых католиков, а затем на её лице внезапно проступило понимание. — Да, конечно-конечно, — Кроули готов был поклясться, что послушница подмигнула ему. — Мать-настоятельница ожидает вас в своём кабинете. Сейчас я провожу вас к ней. Признаться, мы думали, что вы приедете немного раньше, но это ничего страшного. Сейчас Орден переживает не лучшие времена, и мы будем рады любой, пусть даже самой скромной помощи извне. — Что ты наплёл им по телефону? — шепнул Кроули на ухо контрабандисту. Сделать это незаметно было несложно, так как единожды открывшая рот монахиня не умолкала ни на секунду. Скорости её речи и способности перескакивать с одной темы на другую мог бы позавидовать любой ведущий новостей с ВВС. Казалось, ей не нужно было делать паузу даже для того, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха. В ответ на укор Хастур лишь грубо отмахнулся. Произошедшее в студии, равно как и долгие блуждания по Тадфилду, успели порядком вывести его из себя. Непрекращающаяся болтовня сестры грозилась стать последней соломинкой, что сломает спину верблюда. «Я пристрелю эту суку», — явственно читалось в белёсых глазах. — Вот мы и на месте, — когда монахиня отворила неприметную дверь, Кроули облегчённо выдохнул. Кабинет настоятельницы оказался весьма скромным. Он больше напоминал переоборудованный школьный класс. Пол был испещрен вмятинами от стоявших много лет на одном месте парт, а по стенам были развешаны плакаты с цитатами из священного писания. На каждом жирным шрифтом были выделены слова «грешник» и «Геенна огненная». Кажется, католики считали, что лучший способ мотивировать детей учиться — это страх. — Рада приветствовать вас в монастыре Святой Бериллы. Вы уже, наверное, познакомились с сестрой Мэри. Ко мне вы можете обращаться: «Преподобная мать» или «Ваше Преподобие». Чем могу быть вам полезна? Настоятельница, женщина преклонных лет, казалась кроткой и добродушной — того и гляди, ласково пожурит за опоздание, а затем достанет из сумки пригоршню конфет. Однако Кроули ни на секунду не поверил в этот спектакль. Только настоящий монстр мог допустить те изуверства, которые творились в монастыре больше десяти лет назад. Словно в подтверждение его догадки, воображаемый Азирафаэль, неустанно следовавший за ним всё это время, испуганно шагнул в сторону, прячась за его спиной. — Сегодня утром по телефону я изложил вам нашу проблему, — сказал Хастур, когда они присели на предложенные стулья, жёсткие и неудобные. — Мы являемся дальними родственниками одного из ваших бывших выпускников. Прошло уже много лет с тех пор, как мы потеряли с ним связь. Нам бы хотелось разузнать о нём побольше. — Азария Рафаэль Фелл, верно? — мать-настоятельница поправила массивные очки, сползшие на самый кончик её носа. — Азирафаэль? — вклинилась сестра Мэри. — О, этот мальчик — настоящий святой! Мы так горевали, когда он решил покинуть нас после… После того неприятного инцидента… — Помолчи, Мэри, — грозно прикрикнула на неё настоятельница. — Разве у тебя кончились дела на сегодня? Или, может быть, ты снова хочешь читать Розарий в часовне всю ночь? — Нет, Ваше Преподобие, — склонила голову монахиня и неслышной тенью выскользнула из кабинета. Кроули стало её даже немного жаль. Несмотря на очевидные недостатки, она казалась по-настоящему добрым и открытым человеком. Кажется, именно о ней положительно отзывался Азирафаэль, когда рассказывал о своём тяжёлом детстве. — Да, все мы помним и любим Азирафаэля, — продолжила настоятельница. — Впрочем, с тех пор, как он уехал в Лондон, от него нет никаких вестей. Вряд ли я смогу чем-то вам помочь. — Может быть, у вас остались какие-то бумаги? — не терял надежды Хастур. — Личное дело, оценки, фотографии… Подойдёт всё, что угодно. Мы очень горюем о нашем пропавшем сиротинушке. Верно, Кроули? Получив болезненный тычок под рёбра, художник активно закивал. Он не знал, чем ещё помочь Хастуру. Мать-настоятельница абсолютно не выглядела впечатлённой. Напротив, её глаза сузились за толстыми стёклами очков. Кажется, она начала о чём-то догадываться. — Мы точно говорим об одном и том же человеке? Насколько мне известно, родители Азирафаэля находятся в полном здравии. Они проживают неподалёку, в Тадфилде. «Что? — удивлённо вскинулся Кроули. — Ангела отправили в это ужасное место при живых родителях? Как такое вообще возможно?» — Конечно-конечно, — не растерялся Хастур. — Я употребил слово «сирота» в переносном значении. Ведь все мы с вами сироты, не так ли? — Мы, католики, верим в то, что Отец Небесный приглядывает за каждым из нас, — парировала настоятельница. — Наш Орден помогает ему в этом по мере своих скромных сил. Не стану скрывать, в последнее время наше финансовое положение… пошатнулось. Мы больше не можем позволить себе содержать целый пансион воспитанников. Именно поэтому, если бы какой-то добрый христианин предложил соответствующее случаю пожертвование… Я на старости лет могла бы позабыть о кое-каких правилах и предоставить ключ от архива постороннему лицу. Кроули стало противно. Он никогда не сомневался в том, что религия была всего-навсего прибыльным бизнесом. Мать-настоятельница, милая с виду старушка, оказалась ничем не лучше контрабандиста. Просто спекулировала она не крадеными картинами, а убеждениями. Хастуру, кажется, это пришлось по душе. Он понимающе улыбнулся. — Конечно. Я с радостью выпишу чек в тысячу фунтов на благое дело. — Пять тысяч, — холодно бросила настоятельница. — Увы, три — это тот максимум, который я могу предложить. «Это надолго», — понял Кроули. За игровым столом встретились два достойных соперника. Мать-настоятельница явно не упустит случая набить мошну, а Хастур заставит её отработать каждый потраченный пенни. Извинившись, художник покинул кабинет. Он рассчитывал разыскать сестру Мэри и подробнее расспросить её о «неприятном инциденте». В монастыре было пусто и тихо. Воображаемый Азирафаэль высунул голову из-за ближайшего угла и, озорно подмигнув, поманил Кроули рукой. Пожав плечами, художник послушался. Кажется, он забрёл в то крыло, где находились комнаты воспитанников. Все двери были открыты настежь, выставляя на обозрение пустующие кровати с отсыревшими матрасами. На Кроули вновь накатило ощущение, что он находится в фильме ужасов. Азирафаэль остановился, как вкопанный, у самой последней двери, приглашая художника войти внутрь. Эта комната ничем не отличалась от предыдущих: крохотная раковина в углу, четыре спальных места и платяной шкаф. Кроули отчего-то подумал, что Азирафаэль наверняка любил взбираться на подоконник с ногами и подолгу сидеть на нём, читая книги. Художник бесцеремонно плюхнулся на голый матрас, поднимая в воздух столп пыли. — Прямо тюремная койка, — задумчиво произнёс он вслух, качаясь на продавленных пружинах. — Что ты такого натворил, Ангел, что родители решили выгнать тебя из дома? Азирафаэль грустно вздохнул и пристроился на кровати рядом с Кроули, по-детски болтая в воздухе ногами. — Когда ты вырастешь, мы обязательно встретимся. Ты придёшь ко мне в студию и перевернёшь всю мою жизнь. А взамен я не позволю ничему плохому с тобой случиться. Договорились? Ангел усиленно закивал и улыбнулся. Так-то лучше. Кроули глядел в потолок, думая о том, что много лет назад Азирафаэль засыпал в одной из этих комнат, мечтая о том, что однажды выберется из этого места и откроет книжный магазин в центре города. Или о чём там положено мечтать мальчикам его возраста? — Это была его кровать, — внезапно нарушил тишину уже знакомый женский голос. В дверном проёме стояла сестра Мэри. Её чёрное одеяние сливалось с окружающей темнотой, создавая эффект того, что бледное лицо парит в воздухе. — Теперь, когда у нас больше нет воспитанников, я иногда прихожу сюда. Поплакать. А как вы угадали? — Интуиция, — отозвался Кроули, подмигнув в темноте маленькому Ангелу. Этот секрет останется между ними. — Скоро всю мебель выставят на аукцион. Ах, бедный, милый Азирафаэль. Ему приходилось нелегко. Я до сих пор испытываю вину за то, что не вмешалась. Хоть и знала, что происходит. Мне кажется, что… строгие наказания подорвали его психику. Мальчик всё время бредил пожарами. Он верил, что видит будущее, — сестра понизила голос до шёпота, словно боялась, что их могут подслушать. Кроули не решился прервать её многословную исповедь. Монахиня всё говорила и говорила, а воображаемый Азирафаэль, смутившийся от её похвалы, спрятал лицо в ладонях. Художник потянулся, чтобы погладить его по плечу, но рука зацепилась лишь за отходящий от стены кусок обоев. «Кроули!» — сверкнуло в появившимся просвете выведенное аккуратным детским почерком имя. Художник резко сел на кровати и принялся срывать высохшую от времени бумагу. Послушница возмущённо верещала что-то о порче имущества, но Кроули не слушал её. Слишком зловещим оказалось окончание надписи. «Кроули! Бери сестру Мэри и беги отсюда!» — На выход, быстро! — рявкнул художник, удивившись стальным ноткам в своём голосе. В два прыжка он достиг двери и схватил монахиню за руку. Сестра Мэри так удивилась, что даже на секунду замолчала. Но только на секунду. Затем её бледные щёки окрасил румянец, и она повисла у Кроули на шее, многозначительно подмигивая. — Вы похищаете меня, прекрасный незнакомец? — жарко зашептала она на ухо художника. — О, я читала о подобном в романах, запрещённых матерью-настоятельницей. Так вот, знайте, что я невеста Христова и буду сопротивляться до последнего! Снова подмигивание. «У неё нервный тик что ли?» — удивился Кроули, отчаянно пытаясь отцепить от себя чужие руки. Маленький Азирафаэль хихикнул за их спинами. Ничего не оставалось, кроме как перекинуть пищащую от восторга монахиню через плечо и броситься наугад в темноту, надеясь по памяти отыскать выход. — Отпусти меня, грешник! Негодяй! Распутник! — оглашала криками пустые коридоры сестра Мэри. — Здесь направо и вниз по лестнице. Следуя так кстати предложенным указаниям, было несложно найти знакомую массивную дверь на первом этаже. Только вот хрупкая внешне монахиня на деле оказалась неудобной и тяжёлой. Кроули порядком запыхался. — Всё… Дальше на своих двоих, — безапелляционно заявил он, опуская возмущённую сестру Мэри на пол. — Вам стоит поработать над похищениями, у вас получается неубедительно. — Тихо, — насторожился Кроули. Несмотря на отдышку и стук крови в ушах, он явственно почувствовал — что-то было не так. К ставшему уже привычным запаху сырости и запустения теперь примешивался новый, более резкий. Прямо как растворитель для красок, в составе которого был… — Бензин! — в ужасе закончил мысль вслух художник. Словно в подтверждение его догадки, из-за угла вынырнул Хастур с опустевшей канистрой в руках. Он как раз вытряхивал из неё последние капли, злобно бормоча себе под нос: «Вот тебе пожертвование, тупая сука». Вопреки всем представлениям о безопасности и здравом смысле, во рту у него дымилась сигарета. — В обители Христовой нельзя курить! — возмутилась сестра Мэри. «Неужели, это единственное, что тебя сейчас волнует?» — сглотнув тугой ком в горле, подумал Кроули. — О, прошу прощения, — вежливо улыбнулся Хастур и швырнул сигарету в разлитую на полу лужу. Бензин вспыхнул за какую-нибудь долю секунды. В помещении стало светло, как днём. Пламени было чем здесь поживиться: старые обои, вытоптанные детскими ногами ковры, деревянная мебель. «Вот вам и Геенна огненная, — отстранённо подумал художник. — Нужно выбираться отсюда как можно скорее». — Попрощайся с дамой, Энтони. Нам пора. В их сраном архиве всё равно не было ничего полезного. — Святая Берилла, заступница наша! — вскрикнула сестра Мэри. — Что вы сделали с настоятельницей? — О, сейчас ты с ней увидишься, крошка, — сказал Хастур, доставая пистолет. Отблески разгорающегося пожара, плясавшие на искажённом злобой лице, делали его поистине демоническим. Однако Кроули смотрел на него и видел совершенно другую картину — развалившегося на матрасе старика с испуганными глазами, кончившего себе в штаны. «Не выстрелит», — пришла откуда-то извне уверенность, когда художник закрыл сестру Мэри собой. — Не дури, — прошипел сквозь зубы контрабандист, но было уже слишком поздно. Подобрав подол своего тёмного одеяния, монахиня отворила дверь и выскочила наружу. Потянувший сквозняк раздул пламя ещё сильнее. Не оборачиваясь назад, Кроули кинулся к выходу, чтобы в следующий момент навалиться всем своим весом на дверь с внешней стороны. Поджидавшая его тут же монахиня ловко вставила ключ в замок, запирая его на несколько оборотов. Не прошло и секунды, как деревянные створки сотряс мощный удар, а затем ещё один и ещё. — Открой, выблядок! — Хастур был вне себя от ярости и бессилия. — Ты об этом пожалеешь! — В машину, — скомандовал Кроули. Восторженный взгляд монахини заставил его почувствовать себя настоящим героем из боевика. Двери «Бентли» были приглашающе открыты. По всей видимости, Хастур забыл запереть её, когда доставал канистру. Однако на этом хорошие новости кончились — ключа зажигания в замке не оказалось. — Чёрт, — от души выругался Кроули, заставив монахиню поспешно перекреститься. Послышался звук разбиваемого вдребезги стекла. Беглецы переглянулись, разделяя нехорошее предчувствие, а затем синхронно посмотрели в сторону зияющей чёрной дыры, которая раньше была окном первого этажа монастыря. Сопровождаемый клубами дыма и пепла, оттуда выпрыгнул Хастур. Он скинул с себя горящую куртку и угрожающе быстрыми шагами начал приближаться к «Бентли». На этот раз пистолет, зажатый в вытянутой руке, не дрогнул. — И что ты будешь делать, кретин? Ключи-то у меня! — крикнул контрабандист, злорадно ухмыляясь. Пожар разгорался всё сильнее. Вот уже шипел и корчился в огне разросшийся по зданию плющ. Буквально через полчаса здесь останется лишь выжженный остов. Окружавший монастырь лес безучастно наблюдал за происходящим. Бежать было некуда. — Нам поможет только чудо, — всхлипнула сестра Мэри. И именно в этот момент мотор «Бентли» рыкнул, а фары зажглись, вынуждая ослеплённого Хастура зажмуриться и прикрыть лицо руками. Нога Кроули автоматически надавила на педаль газа. Послышался глухой удар тела о капот, сопровождаемый оглушительным визгом сестры Мэри. Не до конца понимая, что вообще сейчас произошло, Кроули дернул ручку коробки передач до упора назад. Колёса пару раз со свистом провернулись в грязи, а затем автомобиль на невероятной скорости попятился с подъездной аллеи. Последний раз свет фар выхватил лежащее без движения на земле тело, прежде чем Кроули развернулся, заложив резкий вираж. — Невероятно, это просто невероятно. Я всегда мечтала о таком приключении, — сестра Мэри не могла промолчать даже в такой момент. Над густым лесом, отделявшим монастырь от города, поднялось кровавое зарево. Уже через десять минут мимо «Бентли» просвистело несколько пожарных автомобилей. Кроули высадил разочарованную сестру Мэри на первой попавшейся автобусной остановке в городе. Монахиня никак не хотела смиряться с тем, что её не будут похищать. Сжалившись, Кроули поцеловал её в щёку. — Будет глупо просить тебя никому не рассказывать о произошедшем, да? — бросил он, отъезжая. Тоненькая фигурка в тёмном одеянии ещё долго махала ему вслед. Возможно, это была всего лишь игра света в стёклах заднего вида, но художнику показалось, что на секунду рядом с послушницей возник ещё один силуэт — маленький Азирафаэль. Он сверкнул благодарной улыбкой, а затем растворился без следа. Вместе с проклятым монастырём были уничтожены и все страхи, столько лет терзавшие Ангела. Только на М-25 Кроули ощутил, что резкий всплеск адреналина в крови постепенно сходит на нет, оставляя после себя лишь пустоту и усталость. Художник скосил глаза на приборную панель. Малышка «Бентли» не просто всё это время ехала без ключа зажигания. Оказывается, стрелка бензобака уже давно грустно склонилась за отметку «Е». Это поистине было чудом. Словно услышав его мысли, машина моргнула встроенным радиоприёмником, подбирая нужную волну. Из колонок полилось тихое: «Sunday mornings with a cup of tea Super powers always fighting Mona Lisa just keeps on smiling It's a miracle It's a miracle It's a miracle» «Это же Фредди Меркьюри, — понял Кроули. — Всегда актуален». Над слабоосвещённой трассой простиралось безбрежное звёздное небо. Лениво придерживая руль одной рукой, Кроули опустил стекло и высунул вторую наружу, словно пытаясь поймать частичку окружавшего его великолепия. Голос солиста Queen сливался со свистом ветра в ушах. Оставшуюся часть пути художник помнил только урывками. Он пытался сосредоточиться на мелькании пунктира разделительной полосы в свете фар, но позорно клевал носом. Словно так и было задумано, машина сама собой идеально вписывалась в каждый поворот и тормозила на редких светофорах. Кроули очнулся, только когда шум мотора затих, и «Бентли» тихонечко остановилась. Художник с удивлением огляделся по сторонам и понял, что находится в Сохо, прямо подле дверей книжного магазина. Табличка «парковка запрещена» с укором заглядывала в лобовое стекло. Кроули сонно потёр глаза и выбрался из машины, чтобы размять затёкшие ноги. «Спасибо», — прошептал он, несмело погладив блестящий чёрный бок. Ответом ему послужило короткое подмигивание фар. Сегодняшний день был так богат на приключения, что Кроули уже устал удивляться. Наличие знакомой фигуры, зябко кутающейся в светлое пальто, он воспринял, как нечто само собой разумеющееся. Азирафаэль выглядел бледным и замёрзшим, словно простоял на улице не один час. При виде художника на его лице отобразилось невероятное облегчение. «Он ждал, — понял Кроули. — Несмотря на нарушенное обещание, поздний час и отвратную погоду. Значит, ему не всё равно». — Прости, я опоздал, — вместо приветствия сказал Кроули, обнимая Ангела и пряча лицо в изгибе его плеча. — Ничего страшного, — ответил Азирафаэль, прижимая уставшего художника, как можно крепче. — Твой монастырь… Кажется, он сгорел. — Я знаю. Главное, что ты в порядке. Я молился за тебя. — Ангел… — Кроули втянул носом родной запах. Как он мечтал об этом моменте целый день. Глаза предательски защипало. Всему виной было сильное переутомление, не иначе. — Здесь прохладно, дорогой. Пройдём в дом? Кроули кивнул, незаметно вытирая слёзы, и отстранился от Азирафаэля. «Дом» — звучало просто прекрасно. Возможно, теперь, когда от детских кошмаров Ангела не осталось ничего, кроме пепелища, а главный мучитель Кроули валялся без сознания за множество миль отсюда, пора было попробовать что-то новое? «Дом» — звучало многообещающе.