***
Поездка на такси затянулась из-за утренних пробок. Ангел задумчиво смотрел в окно, а Кроули клевал носом, мужественно борясь с накатывающим волнами чувством сонливости. Кажется, в какой-то момент он всё же задремал, так как голос Азирафаэля заставил его вздрогнуть от неожиданности. — Забавно, что столько лет спустя судьба всё равно ведёт меня в Тадфилд. Когда я уезжал оттуда более десяти лет назад, то был уверен, что у меня не будет повода возвращаться. И вот мисс Гаджет понадобилось поселиться именно в Жасминовом коттедже, как раз на той улице, где живут мои родители. Кроули молчал, ожидая, что Азирафаэль скажет ещё что-нибудь. На языке вертелся неловкий вопрос, созревший ещё в кабинете матери-настоятельницы, которая упомянула, что родители её подопечного находятся в добром здравии. — Удивительное совпадение, — сказал наконец Кроули, осознав, что пауза затягивается. — Совпадений не существует, — сухо заметил Азирафаэль. — События идут своим чередом, подчиняясь божественному плану. Кроули еле сдержался от того, чтобы фыркнуть. — В таком случае этот план разрабатывал сумасшедший, так как в нём нет абсолютно никакой логики. Взять хотя бы эту историю с Адамом и Евой. Спрашивается, зачем сажать древо познания с табличкой «не трогать» прямо посреди сада? Ведь это так и кричит: «Сорви яблоко». Почему было не поместить дерево, например, на какую-нибудь гору или даже на Альфу Центавра? Азирафаэль лишь покачал головой. — То, что простой смертный разум не может постичь логику божественного плана, ещё не означает, что её там нет. — Да-да, именно это я бы и сказал, если бы у меня был дерьмовый план, — усмехнулся Кроули. — Впрочем, я слишком трезв для теологических дискуссий. Лучше расскажи мне, как так получилось, что… Как ты попал в приют, если… — Мои родители до сих пор живы? — закончил за него вопрос Азирафаэль, избавив от лишней неловкости. В его голосе не читалось ни злости на несправедливость, ни раздражения на то, что кто-то лезет не в своё дело. Лишь лёгкая нотка печали, свойственная людям, которые рассказывают о несчастье, с которым смирились давным-давно. — Что же, это вполне справедливый вопрос. Думаю, ты догадался, что я из достаточно, кхм, религиозной семьи? Оба моих родителя являются рьяными католиками, что per dafaltam* накладывает на них обязательство создания большой многодетной семьи. — Ты это о запрете на контрацепцию? — поднял брови Кроули. — Всегда казалось мне страшным варварством. — В любом случае, — проигнорировал его возмущение Азирафаэль. — Представь себе их горе, когда они осознали, что не могут зачать даже одного-единственного ребёнка. Мать была бесплодна, и для отца это оказалось серьёзным ударом. Измена и бесплодие — единственные богоугодные причины для развода в нашей конфессии. Однако отец не пошёл на поводу у общины и решил сохранить брак. — Получается, твоё рождение было настоящим чудом? — В каком-то смысле — да. Я был поздним ребёнком. Матери было около тридцати пяти, когда окончательно отчаявшись и перепробовав все возможные способы, от дорогостоящего лечения до поклонения святым мощам, она дала обет в Церкви святой Бериллы — покровительницы любви, семьи и брака. Она попросила у святой сына, пообещав, что если её молитвы будут услышаны, и малыш родится крепким и здоровым, то она воспитает из него доброго католика и посвятит его жизнь Богу. — Вау, — выдохнул Кроули. — Смахивает на сюжет какой-нибудь книги. — С той лишь только разницей, что это моя жизнь. Когда я родился, всё уже было предрешено: в десять лет я должен был отправиться в монастырь, а в двадцать один поступить в семинарию и стать священником. Мой голос в принятии этих решений никогда не учитывался. Никто не спрашивал, чего я хочу на самом деле, просто потому, что моя жизнь не принадлежала мне. Она была обещана Богу. Кроули потупил глаза, не зная, что на это сказать. «Мне очень жаль» — прозвучало бы глупо, а «Ты же знаешь, что это неправильно?» — могло задеть чувства Азирафаэля. — Именно поэтому ты… Не поддерживаешь связь с родителями? Ты обижен на них за то, что они отняли у тебя нормальное детство? — Скорее, я не хочу причинять им боль. Особенно матери. Её сердце разбилось в день моего отъезда из дома. Она в слезах умоляла отца забыть о данном обещании, как о страшном сне, но он был непреклонен. Все вокруг были уверены, что я и дня не проживу, если отступлю от уготованной мне судьбы. — Но ты же ушёл из монастыря, не стал священником. И вот всё равно целый и невредимый сидишь здесь передо мной, — с плохо скрываемым возмущением в голосе воскликнул Кроули. В глубине души ему было жаль родителей Азирафаэля, этих глупых фанатиков, отославших единственного сына из дома из-за глупой веры в чудо, которое наверняка имело под собой логическое объяснение. Но всё же, он не мог простить их за искалеченную судьбу любимого человека, за кучу нежизнеспособных представлений о мире, вбитых в его голову с младенчества. — Не осуждай их, — словно бы прочитал его мысли Ангел. — Как бы ни было тяжело мне, им пришлось в разы тяжелее. Они сдержали данное слово, но какой ценой? Оба прекрасно знали, что никогда не увидят единственного и горячо любимого сына вновь. В этот момент с водительского сиденья донёсся отчётливый всхлип. Азирафаэль и Кроули синхронно бросили взгляд в зеркало заднего вида, поймав отражение заплаканного лица кэбмена. — Прошу прощения за то, что невольно подслушал. Эта история растрогала меня до глубины души, — с сильным индийским акцентом произнёс мужчина. Кроули не был расистом. Умом он прекрасно понимал, что иммигранты — кровь экономики, но всё же невольно поймал себя на мысли о том, что англичанин никогда бы себе такого не позволил. Он скорее бы притворился глухим, чем влез в чужую личную беседу. — Мы, пожалуй, выйдем здесь, — принял единственно верное в данной ситуации решение Ангел и протянул водителю две пятифунтовых банкноты. — Сдачи не нужно. Хорошего вам дня. До «Хэрродс» оставалось каких-нибудь десять минут пути, однако промозглый декабрьский ветер превратил прогулку в настоящую борьбу за выживание. Азирафаэль поднял воротник своего пальто, и Кроули, сжалившись, снял с себя подаренный шарф, чтобы вернуть его законному владельцу. — Спасибо дорогой, — от мягкой улыбки Ангела пасмурный день начал казаться чуточку светлее. — И тебе спасибо за то, что поделился со мной. Я понимаю, что это была не самая приятная для тебя тема. — Всё это уже давно осталось в прошлом. Я вырос, к чему сейчас горевать о событиях двадцатилетней давности. Всё сложилось так, как было необходимо. Кроули бессознательно потянулся к ладони Азирафаэля и взял её в свою. Они шли по людной улице, держась за руки, и это казалось самой правильной вещью на свете.***
До этого дня Кроули бывал в «Хэрродс» лишь однажды. Тогда он только-только приехал из своей сельской глуши в Лондон для поступления в университет и с юношеским задором посещал все туристические места. Впечатления от того похода остались смешанными: красивая архитектура и безумные цены на самые простые вещи, вроде куска мыла за двадцать фунтов. Впрочем, в декабре в «Хэрродс» стоило зайти хотя бы ради того, чтобы полюбоваться рождественскими приготовлениями. До праздника оставалось больше трёх недель, однако магазин сверкал мириадами разноцветных гирлянд и стеклянных шаров как снаружи, так и внутри. Азирафаэль уверенно вёл Кроули за руку сквозь толпу людей, нагруженных увесистыми сумками с логотипами именитых брендов. Создавалось такое чувство, что люди пытались закупиться подарками впрок из страха, что ближе к Рождеству прилавки опустеют. Кроули вертел головой из стороны в сторону, отмечая идеально выверенную композицию и сочетания цветов в каждой витрине. Подумать только, сколько сил и энергии вкладывалось в эти недолговечные «произведения искусства». На ум невольно приходило сравнение с песчаными картинами тибетским монахов* — ослепительно-прекрасные, но такие недолговечные. Одно дуновение ветра и тщательно выстроенный узор исчезает без следа. Так и этим украшениям суждено было отправиться на свалку после двадцать пятого декабря. — Нам сюда, — всё ещё не отпускавший руки Кроули Азирафаэль уверенно обогнул широкий фонтан и скользнул в дверь с неприметной на первой взгляд чёрно-белой вывеской. Атмосфера этого бутика резко контрастировала с сумасшедшим ажиотажем в коридорах торгового центра. Здесь не было ни набивших оскомину рождественских хитов, ни броских украшений. Свет ламп был приглушён, в воздухе разносился аромат чего-то сладковато-пряного, а посетителей можно было пересчитать по пальцам. — Добрый день, мистер Фелл, — поздоровалась материализовавшаяся из неоткуда сотрудница магазина. — Ищете что-то конкретное? Всё указывало на то, что Азирафаэль был здесь постоянным посетителем. — Да, мы с моим партнёром хотели бы обновить обстановку в спальне. Нас интересует двухместная кровать. У вас есть что-нибудь в стиле Чиппендейл или Бидермейер? Несмотря на употребление местоимений «мы» и «нас» сотрудница удостоила Кроули лишь беглым взглядом и едва заметным кивком головы. Ей было кристально-ясно кто именно будет платить за покупки. — Думаю, у нас есть несколько вариантов, которые могут вас заинтересовать, мистер Фелл. Пройдёмте за мной. Именно в этот момент безвольно повисшая рука Кроули выскользнула из тёплой ладони Азирафаэля. Тот направился вслед за консультантом вглубь рядов с искусно расставленными безделушками, а художник так и остался стоять на месте с видом побитой собаки. Всё вокруг кричало о том, что ему было здесь не место. Полное отсутствие ценников на товарах словно бы усмехалось над ним — в такие магазины ходят люди, которым не требуется считать деньги. Либо же цифры содержали в себе такое количество нулей, что просто не влезли бы на крохотные этикетки. Кроули быстро потерял удалившуюся парочку из вида. Щебечущий голос молодой сотрудницы отчётливо разносился по залу, однако было невозможно определить его источник. Художник побрёл наугад, разглядывая выставленные на обозрение посетителей инсталляции жилых комнат. Вот гостиная с мягким персидским ковром и нарочито небрежно разбросанными по дивану подушками. Вот кухня с высокими барными стульями и модным «островком» в центре. Вокруг было так тихо и безлюдно, что можно было попытаться вообразить себя владельцем такой вот квартиры. Стерильной, необжитой… мёртвой. Кроули представил, как возвращается после работы в подобный дом. Вешает пальто на уродливую, зато невероятно дорогую напольную вешалку в форме журавля. Проходит на навороченную бытовой техникой кухню, где никогда не готовят, и наливает щедрую порцию виски в хрустальный бокал. Да, в такой обстановке хорошо разве что спиваться. Художник неуверенно замялся на перепутье отделов «Свет» и «Текстиль», не зная, куда ему следует свернуть, чтобы нагнать Азирафаэля. Внезапно, его внимание привлекло колыхание многочисленных образцов портьер, струящихся от пола до потолка. «Откуда здесь сквозняк?» — с удивлением подумал он, как внезапно чья-то рука, показавшаяся из складок ткани, схватила его за предплечье и утянула вглубь бархатного кокона. Кроули инстинктивно попытался закричать, однако ему тут же грубо заткнули рот. — Здравствуй, маляр. Давно не виделись, — Лигур улыбался настолько невозмутимо, словно похищение людей посреди люксовых мебельных бутиков было для него самым обычным делом. — Слушай внимательно. Сейчас я отпущу тебя, и ты не будешь орать или пытаться привлекать внимание каким-либо другим способом. Понял? Вау. Это, наверное, была самая длинная фраза, произнесённая наркоторговцем в адрес Кроули за всё время их знакомства. Получив утвердительный кивок, Лигур убрал руки от чужого лица. Его жёлтые нечеловеческие глаза горели плохо скрываемой злостью. — Если это из-за денег… — начал было Кроули, но его резко оборвали болезненным тычком под рёбра. — Подумай лучше, — прошипел Лигур. — Мне не сдались деньги твоего богатого трахаля. Даже если бы ты пришёл в мой клуб с его чековой книжкой, я бы всё равно вышвырнул тебя на улицу. Ты скользкий тип. Никогда мне не нравился. — В таком случае, не стану мозолить тебе глаза, — нервно засмеялся Кроули и осторожно попятился к выходу из этого королевства портьер. — Не так быстро, — угрожающий тон наркоторговца был достаточно весомым аргументом в пользу того, чтобы отбросить жалкие попытки побега. — Сначала ты мне расскажешь, что случилось с Хастуром. — А что с ним случилось? — решил прикинуться дурачком Кроули. — Его мобильный не в сети со вчерашнего вчера. Машину с утра привезли на штрафстоянку. «Так значит с малышкой «Бентли» всё в порядке», — с противоестественным для данной ситуации облегчением подумал художник. На сердце стало чуточку легче. — Так, а причём здесь я? — осторожно, словно прощупывая неизведанные воды, поинтересовался он. Лигур отозвался на невинный вопрос низким гортанным рыком. — А при том, маляр, что вчера он сказал мне, что отправится с тобой в поездку загород. Как раз на той самой машине. — Злишься, что он предпочёл меня тебе? — решил разрядить тяжёлую атмосферу шуткой Кроули. Как оказалось, зря. На секунду жёлтые глаза расширились. Так, словно это и не была шутка вовсе. Так, словно бы Кроули попал в самую цель. «Не может же на самом деле…», — проскользнула шальная мысль у художника в голове, да так и не успела оформиться окончательно, так как поза Лигура, до этого излучавшая лишь пассивную агрессию, внезапно засигнализировала о возможной атаке. Инстинктивно избегая открытого пространства, Кроули отскочил вбок, всё глубже зарываясь в бесконечный ворох портьер. Подобно ужу скользил он между слоями ткани. Лигур же шёл напролом, раздвигая их руками. В какой-то момент жертва и хищник потеряли друг друга из вида. Кроули притаился, прислушиваясь к каждому шороху. Тяжёлое дыхание наркоторговца было совсем близко. — Я знаю, что ты задумал, маляр. Воспользовался хорошим отношением Хастура к тебе, дождался пока он потеряет бдительность, а потом заманил в логово к своему дружку. Думаешь, мне не известно, что машину эвакуировали буквально от дверей книжного магазина? Я сравняю это место с землёй, если потребуется, но вызволю Хастура из ваших мерзких лап. Лигур был всё ближе, и Кроули не смел пошевелиться, надеясь каким-то чудом остаться незамеченным. В памяти невольно всплыло подёрнутое дымкой давности детское воспоминание: залитый солнечным светом просторный деревянный дом в Батгейте, он со своими старшими братьями играет в прятки. Нашли уже абсолютно всех, лишь он, ловко спрятавшийся за пыльной шторой, стоит незамеченным. «Olly olly oxen free», * — чеканит вода, и с каждым словом сердце маленького Кроули ухает в пятки. Тогда ему было страшно почти так же, как и сейчас. С той лишь только разницей, что теперь опасность вполне осязаема. Внезапно, ласковые руки обняли Кроули со спины, одним ловким движением вытягивая его из вороха портьер в просторный светлый зал. В глазах Азирафаэля заблестели весёлые искорки, когда он с головы до ног оглядел вспотевшего от страха и порядком растрёпанного художника. Лигур со злобным бормотанием продолжал блуждать в многочисленных слоях ткани, как в дремучем лесу. Азирафаэль поднёс палец к губам и, вновь взяв ладонь Кроули в свою, повёл его к выходу из магазина, как маленького ребёнка. — Что скажешь о вешалке в форме журавля? — буднично поинтересовался он, проходя мимо касс. — По-моему, она неплохо вписалась бы в прихожую? — Полная безвкусица, — фыркнул Кроули, сгорая от стыда под пристальным взглядом сотрудников магазина. — Вот видишь, тебе не стоило бросать меня одного. Что, если теперь ты забракуешь и выбранную мной кровать? — Кровать лучше тестировать без посторонних глаз, — тихо, так чтобы расслышал только Азирафаэль, парировал Кроули. — Верно, — ответ Ангела потонул в шуме коридоров торгового центра. Вновь кругом замелькали яркие праздничные краски, зазвучали затёртые до дыр рождественские джинглы. Кроули с радостью позволил сказочной атмосфере омыть себя с головы до ног, увлечь в ритмичный танец, состоящий из простейших па — обогнать замешкавшихся у очередной витрины зевак, вовремя отскочить, чтобы не наступить на чьего-нибудь ребёнка, пропустить нагруженного сумками мужчину. Уже на выходе из «Хэрродс» Ангел накинул на плечи Кроули клетчатый шарф. — Учитывая сложившиеся обстоятельства, не лучше ли нам будет пропустить прогулку в парке и направиться прямиком в Тадфилд? — Да, — выдохнул Кроули облачком морозного пара уже на улице. В последний раз он оглянулся на величественную махину торгового центра. Ему вдруг стало интересно, блуждает ли до сих пор ослеплённый гневом и ревностью Лигур среди бесконечных занавесов, как какой-нибудь призрак оперы? Странно было думать о том, что в их личной с Азирафаэлем сказке они были положительными героями, в то время как где-то параллельно разворачивалась совсем иная история, в которой протагонистом был Лигур, мечтающий спасти дорогого ему человека из лап «скользкого типа» и его дружка. Азирафаэль был прав: если там наверху и составлялся всё это время какой-то план, он явно был непостижимым.