Millions

      Сынюн умылся холодной водой несколько раз, фокусируя уставший взгляд на своём отражении в зеркале — взгляд цеплялся за собственные губы. Их покалывало всё время — особенно, когда Сынюн, проводя пальцами, неизбежно вспоминал вечер; и в животе тогда тянуло сильнее, чем когда-либо — напряжение сковывало настолько, что Сынюн иногда просто не мог свободно двинуться.              И они с Сынхуном ещё не говорили даже — просто не успели. И это, на самом деле, омрачало то, что все путанные навязчивые мечты Сынюна вдруг начали становиться реальностью — состояние неопределённости за почти пять лет вместе стало совсем непривычным. Он всегда мог приблизительно предположить, что чувствует или думает Сынхун — обычно в этом вообще не было необходимости: они привыкли просто делиться всем друг с другом. Но сейчас, как вдруг понял Сынюн, Сынхун уже (наверное) безвозвратно стал ощущаться по-другому, немного как ещё во времена пре-дебюта и самого дебюта: неразгаданно. Потому что сейчас даже догадаться было сложно о том, что для Сынхуна эти поцелуи значили: зная его, можно сказать, что это могло быть просто внезапной идеей, появившейся в голове; но также, зная его, можно предположить, что те же поцелуи были давно принятым взвешенным решением. Пар медленно исчезал с зеркала, и Сынюн ещё раз провёл полотенцем по мокрым волосам — он снова надолго застыл, пытаясь дать логическое объяснение действиям хёна.              Тёплые ладони коснулись щёк, как только он вышел из ванной — и на секунду Сынюн решил забыть все надуманные собой же проблемы и просто наслаждаться: Сынхуном, тёплым, близким, почти-родным; растрёпанным и уткнувшимся лбом в холодное от высыхающей воды плечо. У него красивая спина — с выступающими мышцами, гармонично смотревшейся татуировкой; Сынюн, сам того не понимая, прижался к Сынхуну ещё сильнее, несмело проводя пальцами по позвоночнику. И Сынхун не отстранился — продолжал сопеть в плечо, видимо, ещё не до конца проснувшись, и держать тёплые ладони у основания шеи Сынюна. Они всё ещё не говорили, но сейчас тишина не была неудобной — наоборот, казалось, что говорить и не нужно; и Сынюну так до безумия нравилось стоять так, чувствовать хёна рядом, иметь возможность просто коснуться его, если очень хочется, ощущать, как колются его волосы на шее. И потом Сынхун провёл большими пальцами по его щекам — так просто и легко, как будто это в порядке вещей — и поцеловал снова, всё также крепко, затягивающе, и Сынюн не мог не ответить ему, приоткрывая рот сильнее и обхватив хёна руками.              — Доброе утро, — хрипло поздоровался Сынхун, улыбаясь как-то по-новому, но всё также красиво. И Сынюну захотелось не то, что вписать, но прокричать ему, скрывшемуся за дверью в ванной, все те десятки причин любить его в спину, добавив всё больше новых, родившихся в голове только что. Но сказать не вышло даже ответное «доброе утро».              Судьба как будто решила никогда не давать Сынюну шанса поговорить об (уже!) трёх их поцелуях, отвлекая то на разговоры с организаторами очередного концерта, то на жуткую усталость, то на внезапные съёмки. В автобусе Мино с хохотом вспомнил, как Сынхун пытался по пьяни пытался поцеловать его, и Сынхун рассмеявшись вместе с Джину, сморщился, начал громко возмущаться и перечислять все проколы Мино — Сынюн смог только тяжело вздохнуть: иногда казалось, что это действительно — судьба, которая подстраивает чужие разговоры так, чтобы он помучился побольше. И он снова смотрел на Сынхуна со своего места в очередной небольшой гримёрке университета — было ощущение, что теперь их связывает что-то тайное, об этом не знают даже Джину с Мино; и наблюдать за Сынхуном через эту призму было интересно. И Сынюн снова замечал, что видит Сынхуна совсем иначе — и то, что происходит между ними сейчас изменит их отношения навсегда, даже если дальше трёх поцелуев никто из них не зайдёт; потому что Сынюн, наверное, никогда не сможет забыть такого Сынхуна — близкого, как никогда раньше.              — Хён, можно поцеловать тебя? — тихо спросил Сынюн, когда комната неожиданно опустела. Сынхун поднял глаза, в них мелькнуло что-то — что, Сынюн уловить не успел, заблокировал телефон.              — Конечно, — Сынхун вытянул губы уточкой, когда Сынюн подошёл к нему ближе, останавливаясь рядом с креслом. Его губы слегка подрагивали — он плохо пытался сдержать улыбку, но Сынюн смотрел на него завороженно. Сейчас в комнату может зайти кто угодно в любой момент — в голове мелькнула мысль, что поцеловаться — чистейшей воды безумие, и Сынюн, конечно же, неудобно наклонившись, прижался к хёну губами. У Сынхуна почему-то пропала усердно сдерживаемая улыбка, и это горчило поцелуй слишком сильно, поэтому Сынюн, немного неловко проведя языком по приоткрытым губам, отстранился, стараясь отойти как можно спокойней и чуть не врезавшись в зашедших в этот момент Джину с визажистом. Сынхун сидел на своём кресле внезапно растрёпанный и румяный — Джину с хохотом спросил, в чём причина такого вида и, пропустив ответ мимо ушей, начал показывать что-то на телефоне. Сынхун выглядел заинтересованным, даже, Сынюн сказал бы, слишком.              На выступлении Сынюн, немного растерянный после того, как Сынхун слишком неожиданно нежно потрепал его по волосам, смотрел в толпу подпевающих фанатов. В голове, как слайд-шоу из фотографий мелькали все статьи с разоблачением отношений айдолов — и никто, никто пока не встречался с человеком из своей же группы — это было бы жутко странно; и Сынюн вдруг как наяву представил, как в сети появляются гневные комментарии, как выбрасывают их пластинки, как директор, срочно вызвав группу в кабинет, кричит на них, и говорит о необходимости прекратить деятельность. Сынхун, смеясь, вместе с Мино развлекал толпу — взгляд снова прицепился к его (невероятнооченькрасивым) губам: но Сынюн содрогнулся — может, и правда, хорошо, что пока они не зашли дальше четырёх (!) поцелуев. Странно, что он не думал об этом раньше, когда убегал в туалет, чтобы спрятать очередной стояк — наверное, потому что тогда он даже надеяться не мог, что хоть часть того, что он придумал себе перед сном, станет реальностью.              И Сынюн пытался вести себя как обычно, правда: спокойно разговаривал со всеми участниками группы, шутил, помогал менеджеру, тихо занимался новой музыкой. Нужно оторвать пластырь резко — они с Сынхуном так и не говорили насчёт поцелуев; и Сынюн, очень боясь (но искренне желая) продолжения, снова изо всех сил пытался не оставаться с хёном наедине. Во снах Сынхун целовал его; во снах Сынхун, возбуждённо блестя глазами, снимал с себя футболку и сильно прижимал Сынюна к себе — проснувшись, он всё ещё ощущал тепло его тела; и от этого было немного больнее, чем он ожидал. А ещё Сынхун — один раз осторожно потянул его за рукав в свою комнату, несмело улыбаясь (Сынюн знал, что это должно было быть — разговор), и пришлось сбежать (опять) под предлогом срочного звонка — грубо, глупо и всё также больно. Но Сынюн продолжал машинально что-то делать — например, даже, уныло вдохновлённый, продолжил разбирать с Мино наброски песен прямо в своей комнате; Сынхун, шурша упаковкой салата, присоединился к мозговому штурму тоже — и всё, к счастью, было как обычно.              — Даже не думай, — вдруг неожиданно холодно встал Сынхун у двери, когда Сынюн поднялся, чтобы проводить Мино. Сердце ухнуло вниз — он рано обрадовался; и мог только в панике смотреть на хмурое лицо хёна, заслонившего собой дверь.              — Дверь нужно закрыть за ним…              — Мино не маленький, сам закроет, — Сынхун, подобно стене, не двигался с места, и Сынюн почему-то даже не пытался прорваться в спасительный коридор, где щёлкнула замком входная дверь.              — Хён…              — Опять сбежишь? — вот оно. Именно тот разговор, который, казалось, не состоится никогда — Сынюн практически в это поверил. — Сынюн, что происходит? Снова «нужно немного побыть наедине с собой»?              — Сынхун-хён…              — Что? Я что-то сделал не так? Почему… Почему ты так себя ведёшь? — голос хёна немного дрогнул, срываясь с холодного до просто отчаянного; Сынюн сжался — каждое новое слово высасывало все силы. — Ты делаешь мне больно.              Всё. Последний удар — самый сильный; Сынюн задохнулся ненавистью к самому себе — он сам, совершенно самостоятельно сделал то, чего зарёкся больше не делать никогда. Ты делаешь мне больно. Если бы Сынюн мог, он бы ударил сам себя.              — Хён, я… — Сынхун был совсем близко — но не так, как раньше: теперь между ними была целая пропасть, и чтобы дотянуться друг до друга, нужно было сильно наклониться вперёд — и Сынхун, заложив руки за спину, так и сделал. Его мягкие губы почти невесомо коснулись щеки; почему-то это ощущалось так знакомо. Совсем так, как Сынюн поцеловал бы его, когда Сынхун нёс его, пьяного, из бара; как так, как Сынюн поцеловал бы его, когда они вместе смотрели фильм в Таиланде; так, как Сынюн поцеловал бы его, танцующего на берегу моря под музыку с телефона.              Как будто всё встало на свои места.              И на этот раз первый шаг сделал Сынюн, притянув Сынхуна ближе, и целуя его — много-много раз, иногда ударяясь о его зубы своими, проводя пальцами по шейным позвонкам и скулам, зажмурившись от переизбытка смешавшихся внутри чувств. Раньше казалось, что так может быть только в кино — когда парочки посреди ссоры вдруг начинают неистово целоваться; но сейчас всё было абсолютно реально. Губы Сынхуна смазано проехались по щеке; Сынюн не сдержал слишком громкий стон, когда почувствовал поцелуи уже на шее, они смешивались с рваным дыханием Сынхуна; прижавшись лбом к лбу Сынюна, Сынхун смотрел ему в глаза несколько секунд, и в голове набатом стучала только одна мысль:              — Только не останавливайся…              — Хорошо, — и Сынюна чуть не отключило от одного такого тона хёна — он смутно понял, как оказался на кровати, прижатый телом Сынхуна — его бедро проехалось по возбуждённому члену, и Сынюн, кажется, уже просто что-то проскулил, ловя губами чужое дыхание. Пальцы вцепились в плечи Сынхуна, хотелось прижать его ещё ближе, как это было во снах, он двинулся вверх ещё раз, простонав в поцелуй от завязывающегося в узел внизу живота удовольствия; холодный воздух лизнул торс, когда Сынхун резким движением поднял вверх его футболку. Сынюн не сразу понял, что нужно приподняться, чтобы помочь ему — он смотрел на хёна, нависшего над ним, забыв ненадолго о том, что вообще происходит вокруг.              — Сынюн, если… — Сынхун облизнул красные и немного распухшие губы, всё ещё держа в руках наполовину снятую футболку Сынюна. Сынюн перехватил его руки, сжав пальцы на запястьях — с неровным стоном он выдохнул всё, что держал себе уже так долго.              — Я люблю тебя, — и теперь скрывать было нечего — Сынхун вздрогнул — в этот момент оказалось, что ответ действительно мог быть любым. Сынюн сжал пальцы на его руках сильнее, вцепившись в этот момент всеми силами, пока всё не рухнет.              — А я люблю тебя.              — И… погоди, что?