***
Он занёс руку для удара, но в последний момент плотно сжатый кулак остановился. Нужно ли ему это? Да. Хочет ли он это делать? Нет. Он надеялся, что больше никогда здесь не появится. Он не хотел здесь появляться больше никогда. Потому что больно, потому что страшно. Из открытого на этаже окна доносились крики. На улице гоняли мяч мальчишки и радостно гоготали, стоило ему прилететь в чужие ворота. Ничего здесь не изменилось, только он вырос. Кулак со всей силы опустился на деревянную поверхность. Ничего не произошло. Дверь не открылась, за ней не послышались шаги, он не увидел перекошенное злобой лицо своего отца. Ничего, только с улицы вместо детских криков послышался отборный мат. Дверь была не заперта. Пит понял это, когда снова занеся над ней кулак, случайно толкнул ее вперёд. В квартире стояла ужасная вонь. Пахло алкоголем, блевотиной и травкой. Этот аромат вызывал спазм в горле. Парень зажал нос рукой, только чтобы не вдыхать эти омерзительные запахи. Все очень изменилось. Теперь здесь было безжизненно. Да, именно так. В воздухе не пахло едой и лёгким запахом маминого парфюма, с кухни не доносился голос Джона Леннона из магнитолы. Все было перевёрнуто вверх дном, под ногами валялись осколки разбитых бутылок и окурки. Ободранные обои, пятна на стенах, плесень на потолке — он знал, что все будет плохо, но не подозревал, что настолько. Стекло хрустело под ногами, когда Пит уверенно направлялся в сторону родительской спальни. Память не подвела его в этот раз, он нашел ее без труда. Здесь всегда было светло, окна в этой комнате выходили на солнечную сторону, отчего в теплую погоду, а особенно летом, здесь становилось невероятно душно. Зато здесь не было ни одного темного уголка, все было видно как на ладони. В детстве ему так нравилось приходить сюда по утрам, пока мама все ещё нежилась в кровати, и наблюдать за бликами солнечных зайчиков на потолке. Они отражались от большого зеркала, что занимало по ширине почти что всю стену. Сейчас его там не было. Не было даже осколков. Кровать была не заправлена, а подушка вообще валялась где-то в углу. Мальчик в смешной синей пижамке, с изображенными на ней щенками, забрался на кровать. У него были ужасно холодные ноги — он все утро бегал по квартире босиком. То ходил попить воды, то брал книжку со шкафа. Но в основном он все утро запускал с дивана свои машинки. Мама все ещё нежилась в постели, пригретая теплыми солнечными лучами. Поэтому прикосновение ледяных щиколоток к ее спине подействовало лучше любого утреннего душа. — Ноа! — она взвизгнула и повернулась к ухмыляющемуся мальчику лицом, чтобы в следующий момент резко завернуть его в кокон своего одеяла и притянуть к себе. — Маленькая ледышка! Мальчишка залился смехом. — Где ты успел так замёрзнуть?! — Я игрался, — он шмыгнул носом и заворочался в одеяле, силясь повернуться к женщине лицом. Он старался так усердно, время от времени недовольно сопя от того, что не получалось. — Я же просила тебя не ходить босиком, Ноа, — она наощупь нашла маленький нос, чтобы оценить его температуру. — Я не мог удержаться, — он наконец-то оказался повернут к ней лицом. Его холодный носик почти что упирался маме в шею, а ее горячее дыхание колыхало его волосы на макушке. Рядом с ней было так тепло. И пахло от нее так, будто она все утро ходила по цветочным полям, собирая букеты. Пит вынырнул из болезненного воспоминания и тряхнул головой, окончательно прогоняя наваждение. В конце концов, он здесь не для того, чтобы предаваться ненужной ностальгии. Шаг влево, к стоящему у стены шкафу. Краска с его дверей уже слегка отодралась, трудно было понять, какой рисунок на них раньше был изображен. Кажется, там были какие-то птицы, если память не обманывает его. Створки поддались нехотя, издав жалобный скрип. Изнутри пахнуло затхлостью: шкаф не открывали уже довольно долгое время. Видимо не было повода, его полки были пусты, а на перекладине висела лишь одинокая вешалка. Нужная коробочка нашлась в самом низу, в дальнем углу. Небольшая, с потрепанными от времени картонными краями и некогда ярко-красной крышкой, выцветшей со временем. Пальцы ловко подцепили ее и вытащили на свет, оставляя на поверхности глубокие следы поверх толстого слоя пыли. После смерти мамы, отец сложил сюда все ее вещи. Их оказалось немного: пара книг, пустой блокнот, уже не нужная волшебная палочка и, собственно, то, ради чего Пит и пришел сюда. Небольшая бархатная коробочка притягивала взгляд, как-то неуловимо выделяясь из всей этой простоты своим великолепием. Не удержавшись, парень почти нежно провел по мягкой ткани ее обивки большим пальцем, прежде чем открыть крышку. — Что это? — мальчик на коленях подполз к женщине. Она лежала на траве и читала книгу, периодически жмурясь от проворных солнечных лучей. Маленький пальчик подцепил на ее груди небольшую, чуть больше одной фаланги пальца, подвеску. Кроваво-красная, она сверкала в лучах солнца. — Этот камень называют Глазом Брахмы, — начала она и приняла сидячее положение. Мальчишка тут же перебрался к ней на колени, удобно устраиваясь в коконе материнских рук. — Мне подарила его мама. А ей — ее мама. Когда-нибудь я подарю его твоей невесте, Ноа. — А почему… Почему не мне? Женщина легко засмеялась, запрокидывая голову назад, и нежно погладила сына по голове. — Видишь ли, Ноа, эта подвеска передаётся в нашей семье от матери к дочери. — Я бы хотел сестрёнку, — задумчиво протянул тот, удобно устраиваясь щекой на не закрытом тканью платья плече. — Но только если она будет тихой. Мам, у меня будет сестрёнка? — Боюсь, что нет, милый. Рубиновая подвеска все так же лежала там, увитая металлическими цветами закрепки. Пит быстро проморгался и захлопнул шкатулку, поспешно убирая ее в глубокий карман своих брюк. Он уже хотел было убрать коробку на место, но что-то остановило его. Что-то заставило взять в руки блокнот и мельком пролистать его, будто в надежде увидеть на его страницах записку, предназначенную ему. Но он все так же был девственно чист. И ни одного слова, написанного ее рукой. В квартире хлопнула дверь. Парень быстро закрыл блокнот, но не выпустил его из рук, и убрал на место коробку. В коридоре послышались шаги, слегка шаркающие и нетвердые. Раздался глухой хлопок, будто закрыли дверцу холодильника, а следом громыхнуло что-то стеклянное. Пит вышел из комнаты, стараясь ступать тихо, не издавая лишних звуков. Его отец сидел на кухне к нему спиной, одной рукой перебирая какие-то бумаги, а в другой, — держа открытую бутылку пива. Когда под ногами у парня предательски хрустнуло стекло, он еле слышно чертыхнулся сквозь плотно сжатые зубы. Мужчина, сидящий за столом, тут же по струнке выпрямился и обернулся. Он очень сильно изменился. Постарел, волосы на его голове были совсем седыми, как и редкие — в складках бороды, и совсем обрюзг. Его папаша никогда не был особенно привлекательным, но сейчас определённо превзошел самого себя. Время и количество выпитого им алкоголя брали свое. — Ты что здесь забыл? — грохнула поставленная на стол стеклянную бутылка. Мужчина поднялся с места. Вот ты и встретился со своим самым худшим кошмаром лицом к лицу. — Пришел повидаться, — Пит широко улыбнулся, сильнее сжимая руку, в которой был зажат блокнот. — Не рад меня видеть? А я скучал, папа. — Не смей меня так называть, — мужчина почти рыкнул и небольшими шагами стал направляться к нему, прихрамывая на левую ногу. — Ты не мой сын, эта сука тебя нагуляла! — Не смей так о ней говорить! — лицо парня исказилось гневом. Он в пару больших шагов пересёк кухню и встал почти вплотную к отцу. — Не смей вообще говорить о ней, ты не достоин того, чтобы даже думать о ней! Они были на одном уровне и смотрели друг другу прямо в глаза, изучая и будто даже пытаясь испепелить взглядами. — Что ты здесь забыл, сосунок? От мужчины пахнуло перегаром и сигаретами. Мерзкий коктейль ароматов, от которого тут же стало дурно. Питу было отвратительно даже дышать с ним одним воздухом. Возможно, частично от осознания — он становился на него похожим. В конце концов, гены рано или поздно возьмут свое, и он станет таким же алкашом без жизненных целей. Каждый вечер после работы — одна банка пива за другой, чтобы только сбежать от реальности, в которой он — жалкий неудачник. — Не твое дело, — почти выплюнул парень и отступил на шаг, намереваясь направиться к выходу. — Я не разрешал уходить! — А мне не нужно твое разрешение. Мысли в голове путались, а под ногами хрустели осколки стекла, пока он двигался в сторону двери. За спиной послышались торопливые, но сбивчивые шаги. — Обокрасть меня собирался, сучий выродок? Пита грубо дёрнули за плечо, заставляя развернуться. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! Маленькие свинячьи глазки его отца полыхали яростью, а губы исказились в некрасивой, а лучше даже сказать, уродливой гримасе. — Это ты называешь разговором? — Выверни карманы! — Нет. Мужчина схватил его за грудки и притянул к себе. Сказать по правде, хватка его была до того слабой, что Пит без труда мог бы из нее выбраться. Но не стал, будто хотел узнать, как далеко все это зайдет. — Выверни карманы! — он толкнул его назад с такой невероятной для человека, который выглядел так плохо, силой, что парень не удержался на ногах. Позорно упал, в кровь царапая кожу ладоней после соприкосновения с битым стеклом. Пит зашипел сквозь плотно сжатые зубы. Из рук выпал блокнот, отлетев куда-то в дальний угол коридора, а из кармана показался уголок бархатной коробочки. Он поднялся сначала на колени, чувствуя, как впивается в них стекло даже сквозь плотную ткань джинсов, а затем и в полный рост, слегка прихрамывая на правую ногу. — Я ничего не крал. Лишь забрал то, что по праву принадлежит мне, — спокойно ответил парень, сужая глаза до размера двух щелок. — В этом доме нет ничего твоего, сукин сын, уясни это раз и навсегда! Его рука потянулась к карману сына, намереваясь вытащить из него шкатулку, но была резко отброшена назад звучным шлепком. — Я не дам тебе забрать у меня и это. — Это ты, ты забрал у меня все! Ты, чертов выродок! Толчок, в этот раз слабее предыдущего. Пит удержался на ногах, но слегка покачнулся. — Ты во всем виноват! — голос сорвался на яростный крик, больше похожий на рык раненого зверя. Таким уязвимым он своего отца не видел ещё никогда. Мужчина налетел на парня, всей своей немаленькой тушей пригвождая к стене. — Я виноват только в том, что не успел попрощаться с ней! — А Я УСПЕЛ?! Я ЛЮБИЛ ЕЕ, ЛЮБИЛ! А ТЫ ОТНЯЛ ЕЕ У МЕНЯ! — Я ТОЖЕ ЕЕ ЛЮБИЛ, ЧЕРТОВ ТЫ УБЛЮДОК! — Пит закричал во весь голос, срывая связки, от ярости, застилающей глаза, брызжа слюной во все стороны. — Но я не виноват в том, что с ней стало, ясно?! НЕ ВИНОВАТ! Он и не заметил, как по щеке скатилась первая слеза. Совсем не по-мужски. — Она сделала это из-за тебя, — пробормотал мужчина почти жалобно и опустил взгляд вниз. Но в следующий же момент вскинул голову, а голос вновь зазвенел от злости. — Из-за тебя! Ладонь Пита сжалась в кулак, и он не успел заметить, как тот опустился на левую щеку мужчины со всей имеющейся силой. Кровавая пелена перед глазами не давала ясно мыслить и контролировать себя. Его отец резко подался назад от силы удара, врезаясь спиной в противоположную стену узкого коридора. Вдох. Выдох. Пит считал каждый удар своего сердца, лишь бы успокоиться. Слезы лились из глаз неконтролируемым потоком. Вдох. Выдох. Перед глазами возник образ. Сначала он был мутным, нечетким, а потом вдруг принял очертания Бо. Бо. Ее имя мягкой патокой сорвалось с губ. Ему нужно к ней. Прижать ее, такую все до невозможности нежную и хрупкую к себе, зарыться носом в непослушные кудри ее волос, от которых пахнет лавандой, и больше ни за что не отпускать. Пит оттолкнулся от стены и нетвердой походкой двинулся к выходу, чувствуя, как медленно отступает ярость. Бо — его якорь, его предохранитель, его дом. По дороге он поднял с пола блокнот и чертыхнулся сквозь плотно сжатые губы, когда случайно измазал кожаную обложку кровью. На кой черт ему сдалась эта пустая тетрадка? Он не обернулся назад, когда переступил порог квартиры. Мужчина не сказал ни слова, Пит слышал только его тяжелое, слегка прерывистое, дыхание. С прошлым покончено. Раз и навсегда.***
— В этом доме действуют три правила, — начала Кассандра, когда Корделия, а следом за ней и Тома, вошли в просторную гостиную. Света в ней хватало лишь для того, чтобы ненароком не споткнуться об угол задравшегося ковра, потому как плотные шторы были задернуты, пропуская внутрь лишь жалкие солнечные крохи. Женщина положила свои жилистые, но не лишенные силы руки на плечи девушке, подталкивая ту к стоящему посередине комнаты столу. — Первое и самое главное: никакой темной магии в стенах этого дома. Девушка, повинуясь державшим ее рукам, села на стул и тут же подалась чуть вперёд. На столе было пусто, и только с краю стояла одинокая свеча. — Разве Грин-де-Вальды не сторонники темной магии? — скептически бросила Дели, обводя внимательным взглядом помещение. Сказать по правде, она мало знала об истории семьи Грин-де-Вальд. О них редко можно было найти хоть какие-то упоминания в истории или в литературе. Только о Геллерте, и то только из-за магической войны, которую он развязал в Европе во время Второй мировой. — Были, — согласилась Кассандра, но из ее голоса тут же пропали мягкие, будто поучительные нотки, а на смену им пришла звенящая сталь. — И куда их это привело? Темная магия лишает человека его доброго начала, вытаскивает наружу всё самое гадкое, самое потаённое, что хотелось бы скрыть от чужих глаз! Именно она уничтожила мою семью, именно она сделала из моего брата монстра. И именно она чуть не погубила Тома́. Упомянутый парень тут же помрачнел, погружаясь в какие-то свои, видимо, не самые приятные воспоминания. У всех здесь было, что скрывать. — Второе правило: не недооценивай своего противника, — продолжила Кассандра, обходя стол по кругу. — Самое важное правило, от которого может зависеть твоя жизнь. Тома сложно следовать ему, потому что оно напрямую зависит от третьего: держи свои эмоции под контролем. Оно очень важно для тех, кто пытается учиться основам беспалочковой магии и особенно важно для тебя, потому что беспалочковая магия — часть тебя. Тот потенциал, что скрывается в тебе, просто безграничен и потому очень опасен. Пожалуй, из всех этих правил, третье для тебя самое главное. — Вы тоже колдуете без палочки, — внимательные океаны глаз Корделии вперились в лицо женщины, пытаясь понять ее, изучить, считать. — Там, за завтраком… — Во мне нет такой силы, дитя. Все что я могу — лишь пара заклинаний, как и все, кто учился такому. Ты — другое дело, — она свела брови к переносице и лицо ее приняло напряжённый или лучше сказать задумчивый вид. — Магия подобна огню или воде. Она может быть хаотична и разрушительна, а может быть податлива и созидательна. Волшебники используют палочки, чтобы направлять ее в нужную сторону, но по своей сути даже в этом случае она завязана на эмоциях. Если они сильные и яркие, то и магия увеличивается прямо им пропорционально. В беспалочковой магии все точно так же, только здесь некому ее направлять. Она стихийна, непредсказуема и оттого более сокрушительна. — Почему… — Корделия запнулась, не зная, как лучше сформулировать свой вопрос. Он даже сначала показался ей неприличным, но желание узнать правду пересилило чувство стыда. — Почему эта магия именно во мне? Я имею в виду… почему у вас нет такой силы? Кассандра усмехнулась. Она ожидала подобного вопроса. Позади тихо хмыкнул Тома, с тихим хлопком занявший место посередине длинного дивана. Создавалось ощущение, что эти двое знают что-то такое, чего не знает она. И делиться они этим с ней не хотели. — Магия Грин-де-Вальдов всегда была очень сильна, — начала женщина, отходя от стола ближе к задернутому шторами окну. — Отсюда пошел интерес к темной магии, отсюда желание быть лучше других, а точнее убеждение, что они лучше других. Но со временем она начала угасать. Смешивалась кровь, новые поколения становились все более слабыми и беспомощными. Пока не родился мой брат. У него было все: ум, талант, амбиции, но эта увлеченность темной магией, это желание иметь все сразу… Но он не хотел задумываться о последствиях. И вот куда его это привело. — Куда? — девушка почувствовала себя ужасно глупо после этого вопроса, особенно когда Тома позади вновь выразил свое недовольство очередным фырканьем. — Гниёт в собственной же тюрьме, — лицо женщины исказила ярость, но она быстро смогла взять себя в руки. — Твоя мама — Камилла — была чудесным ребенком, но в ней не было нашей родовой магии. Но Геллерт не хотел этого замечать, он хотел вырастить из нее не просто солдата, а свою преемницу. Я пыталась с ним об этом говорить, но он не хотел слушать. А потом и вовсе забрал ее у меня, — Кассандра поджала губы и повернулась к ней лицом. — Когда ты родилась, твоя магия дала о себе знать буквально с первых минут, ты была сильнее всех нас. Наша родовая магия неожиданно пробудилась спустя столько лет! — А моя мама… — Дели плотно сжала губы и опустила свой взгляд к столу. Внутри все разрывалось, кричало от боли. Спонтанность всего происходящего не давала возможности остановиться и просто осознать, что жизнь ее больше уже никогда не будет прежде. Не будет рядом друзей и родителей тоже. Она осталась одна. Но надежда на то, что ее мама, ее родная мама жива все ещё теплилась внутри. — Нет, — Кассандра сразу поняла, что та имела в виду и отрезала жёстко, бескомпромиссно. — Они убили ее. Тяжелый выдох. Она закрыла глаза, силясь справиться со слезами. Надежда снова не оправдалась. Возможно, вспоминая и анализируя прошлое, в будущем Корделия поймет, что именно этот момент послужил отправной точкой. Точкой, когда был запущен обратный механизм.*
— Слушай, а у вас в Хогвартсе все настолько убого колдуют? Или только ты? — Ещё одно слово, мистер-безупречный-костюм, и я тебе продемонстрирую, насколько убого колдую. — Ме-е-ерлин, — протянул парень, лениво перекатываясь с пятки на носок. — Давай тогда что ли побыстрее. Кидаешься обещаниями все утро, а результата ноль. Корделия громко фыркнула и заправила за ухо выпавшую прядь волос. Пары часов проведенных с этим парнем хватило, чтобы она от всей души его возненавидела. Как бы хотелось сбить с него всю эту спесь, но… Но без палочки она пока что никто. Только и может, что кидаться пустыми обещаниями. Как бы Тома ее ни раздражал, настолько сильных эмоций, чтобы начать колдовать, он не вызывал. Она сверлила взглядом чёртову свечку уже почти час, но та никак не хотела зажигаться. Ей даже начинало казаться, что тот фокус с яблоком, который она провернула ещё в Хогвартсе, был чистой случайностью. — Ему обязательно находиться здесь? — девушка устало уронила голову на сложенные на столе руки. — Тебе нужно научиться не реагировать на внешние раздражители, — подала голос Кассандра. Женщина сидела в глубоком кресле в дальнем углу комнаты и внимательно читала какую-то книгу. — Абстрагируйся. — Я не могу абстрагироваться, когда этот постоянно что-то пищит над ухом, как комар, — девушка запустила пальцы в волосы и сжала у корней, слегка оттягивая. — Так и хочется прихлопнуть. — Эмоции — твой враг, Корделия. Абстрагируйся. Глубокий вдох. Девушка закрыла глаза. Выдох. Не думать о родителях. Не думать о Пожирателях. Не думать о Ребекке. Не думать о друзьях. Не думать об одиночестве. Не думать о Фреде? Рука взметнулась в воздух, делая доведенный до автоматизма пасс, а с губ слетело нужное заклинание. Она почувствовала, как магия сорвалась с кончиков пальцев, обдавая нежную кожу жаром, чувствовала ее силу. — Какая же ты бесполезная, — раздался едкий комментарий над ухом. Она открыла глаза. От фитиля вверх поднималась лишь тонкая дымка, огня не было и в помине. В груди вскипела ядовитая ярость. Она комом поднялась от груди вверх, мерзким кислым привкусом оседая на языке. Девушка подорвалась с места так стремительно, что опрокинула назад свой стул. Резко обернувшись, она оказалась к Тома очень близко. Пришлось слегка задрать голову, чтобы увидеть эту мерзкую ухмылку на его лице. — Думаешь, что самый крутой, да? — процедила она сквозь зубы. — Милая, я в этом не сомневаюсь. Ее рука взметнулась вверх, и в тот же момент Тома́ откинула назад сильнейшая магия. Он пролетел через всю комнату и с глухим стуком врезался в противоположную стену. Лицо парня исказилось в страдальческом выражении, а из груди вырвался протяжный стон. Несколько вальяжных шагов вперёд, и она остановилась на середине. Глаза ее сверкали тем самым безумным взглядом. Один из них успел потемнеть, превращаясь из ярко-голубого в тёмно-коричневый, цвет самого крепкого кофе. — Зарвавшийся мальчишка! — ладонь сжалась в кулак. Дел смотрела прямо на него, но не видела в его глазах ни капли испуга. А ей хотелось этого. Хотелось, чтобы ее боялись. Тома начал задыхаться, будто невидимая рука сжала его горло. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, а в глазах начинает темнеть от нехватки кислорода. «Убей его, давай же», — шептал голос в голове, подначивал. И Мерлин, как же хотелось ему поддаться. — «Он это заслужил. Никто не смеет так с нами разговаривать.» Кулак сжимался все сильнее, ногти со всей силы впивались в нежную кожу, выпуская наружу струйку крови. — Отключись, — раздался четкий голос Кассандры откуда-то сбоку. Глаза Корделии тут же закрылись, и она навзничь упала на пол, раскидывая руки в разные стороны. Парень жадно вдохнул воздуха и даже слегка закашлялся, не прекращая держаться за горло. — Когда ты уже поумнеешь? — почти что с отвращением бросила женщина, пряча свою волшебную палочку в карман кофты. — Что она здесь делает, а? Она просто тратит твое время! — Она ищет здесь защиту и помощь. Как и ты когда-то, — заметила она. — Ты сам только что видел, на что она способна. Она уделала тебя, как сопливого юнца. Мне на мгновение даже стало стыдно. — Я просто был не готов! — Прекрати оправдываться, — Кассандра сморщилась, точно весь этот разговор ей был противен. — В реальной жизни никто не будет спрашивать, готов ты или нет. Ты даже палочку достать не успел. Лицо Тома́ начало покрываться некрасивыми красными пятнами, не то от смущения, не то от злости. Он уже давно поднялся с пола и теперь тщательно одергивал и отряхивал свой костюм. Он ненавидел не оправдывать чьи-то ожидания. А с недавнего времени он ненавидел и эту наглую девчонку, что так беспардонно влезла в его жизнь. Он найдет способ избавиться от нее. — Позови Кронка, пусть отнесет ее в комнату. Парень сконфуженно кивнул, обводя взглядом полным отвращения девушку, что раскинулась на полу. Грудь ее еле-еле вздымалась, а ресницы слегка трепетали, будто глаза вот-вот готовы были открыться. — И Тома́, — Кассандра остановила его буквально у самого выхода, когда его пальцы уже легли на ручку двери. — Не говори ей ничего. — О чем? — Ты знаешь о чем. Ещё не время. Я скажу ей сама. Он заторможено кивнул и скрылся из комнаты.