Я не ангел

      Денис плакал. Никогда ещё он не чувствовал себя таким несчастным. Неужели из-за его худобы, мягких очертаний лица и длинных русых волос, он был похож на девушку? Ещё в школе, начиная с шестого класса, его дразнили гермафродитом. Всё из-за долбаного урока биологии и кольчатых червей. Да, черви гермафродиты, но неужели он похож на червя? Разве что длинный и тощий. Одноклассники тупые, как сибирские валенки, каждый день блистали своими тремя извилинами, обзывая мальчика столь «сложным» биологическим термином. На большее их мозг, видимо, был не способен.       Терпя от них насмешки целых четыре года и кое-как дождавшись окончания девятого класса, Денис поступил в музыкальное училище. Уж тут-то люди должны быть умными и воспитанными – будущие деятели искусства как-никак. Парень ошибся. Он был слишком добр, наивен и недооценивал коварство подростков. Студенты оказались теми ещё сволочами! Если в школе Дениса просто дразнили, то в училище конкретно затравливали. Гормоны пёрли из шестнадцатилетних парней, да и девок так, что юноша оказался под прицелом обоих полов одновременно.       — Слушай, ангелочек, тебе девочки нравятся? — допытывались у него малолетние личности слабого пола. — Ты ещё мальчик, да? Хочешь, мы тебя всему научим?       «Ужас! И такое предлагают девушки, которым едва исполнилось шестнадцать. Куда катится мир?» — думал Денис.       Подобного рода предложения его не только не привлекали, а отпугивали. Он не мог принять того, что девушки первыми склоняют парней к близости, а ведь по законам природы должно быть совсем наоборот. Где это видано, чтобы самки домогались самцов?       — Слышь, ты гей, что ли? — подстерегали его после учёбы личности сильного пола.       И сколько бы Денис ни объяснял этим тупоголовым извращенцам, что ему не нравятся ни мальчики, ни девочки, а нравится учиться, – лучше не становилось.       — Мы не поняли, ты нарцисс тогда, что ли?       — Идиоты! — подумал Денис про себя и от чего-то получил кулаком под дых. Наверное, он всё-таки озвучил эту мысль. Вот незадача…       — Хватит, пацаны, хватит! — каждый раз спасали его от побоев, проходящие мимо старшекурсники и, разглядывая худенькое голубоглазое существо, добавляли. — Хватит, пацаны! Нельзя бить девушек!..       Тут же над Денисом раздавался дикий ржач, и бедный парень, подбирая с тротуара разбросанные учебники, убегал, пока его обидчики надрывали животы от смеха. Глотая слёзы, он зашёл в церковь, что стояла рядом с училищем. До какого состояния нужно довести молодого парня, чтобы он стал искать помощи у Бога?       В послеобеденный час и прихожан в церкви не было. Вволю наплакавшись перед иконой Божией Матери «Утоли мои печали» и помолившись защитнику слабых – Александру Невскому, Денис немного успокоился. Боженька помог: парнишке и вправду стало легче. Но это было ещё не всё: Господь послал ему не только утешение, но и видимую помощь. Уходя, на двери Денис увидел объявление: «В церковный хор требуются певчие. Если у Вас есть слух, голос или просто желание петь, обращайтесь в церковную лавку или к регенту – Анастасии Васильевне».       Денис подумал: это его шанс! Если он будет певчим при церкви, его перестанут унижать однокурсники и зауважают, да и к учёбе плюс. Музыкальное училище уже много лет активно участвует в жизни этой церкви: проводит совместные мероприятия на Рождество и Пасху, устраивает благотворительные концерты, учителя из училища преподают в детской воскресной школе, а одна из выпускниц училища работает в этой церкви регентом.       Денис зашёл в церковную лавку и поинтересовался у торгующей свечами и иконами бабушки, как попасть в хор. К его удивлению, никаких прослушиваний и собеседований не требовалось. Нужно будет просто подойти к регенту до начала богослужения и возможно сразу же присоединиться к хору. Согласно церковному расписанию, сегодня вечером должен читаться акафист Божией Матери. До него оставалось ещё три часа, и Денис побрёл в общагу, чтобы поесть и выполнить домашку.       В храм он пришёл задолго до начала акафиста, так как в общаге его снова достали соседские по комнате пацаны, и парень, дабы избежать их издёвок, ушёл пораньше. В церкви ещё никого не было, только пожилая монахиня продавала свечи у входа. Царские врата в алтарь были закрыты, они открывались только во время богослужения. Перед вратами находилось небольшое возвышение пола, похожее на широкую ступень – солея́. Центральная её часть полукругом выдавалась вперёд и называясь амвоном, а боковые части были скрыты за большими иконами. Как раз в боковых частях солеи располагались клиросы – места для певчих и чтецов. Денис хорошо это знал. В детстве, когда он с бабушкой ходил в церковь и слушал пение церковного хора, то очень хотел узнать, откуда же доносится столь дивное пение. Но большие иконы перед солеей волшебным образом скрывали певчих. Из-за этого Денис думал, что в церкви поют настоящие невидимые ангелы. Будучи ребёнком, он любил подпевать «ангелам», и любовь к музыке в нём зародилась именно в церкви…       — Молодой человек, — вдруг окликнул его строгий мужской голос. — Вы почему по солее расхаживаете, как по своей квартире?! Страха Божия не имеете?! Здесь только священнослужителям и певчим разрешено находиться, а я Вас не знаю!       Денис испуганно обернулся на голос. Он и сам не заметил, как взошёл на солею и прохаживался по ней туда-сюда, разглядывая иконостас и клиросы. Виновато опустив голову, он хотел спуститься с солеи тут же, где стоял, но из-за мешающих икон, ему пришлось сделать это через амвон, где он чуть не столкнулся с мужчиной, который на него всходил.       — Вы кто? — строго спросил тот. — Надеюсь, в алтарь не входили?       Денис поднял на него взгляд – и обомлел: перед ним стоял неимоверно красивый, статный, брутальный, высокий мужчина, лет около тридцати; волосы тёмные, не столь длинные, как у Дениса, и так же опрятно собраны в хвост; подбородок украшала густая, коротко подстриженная борода. Он был одет в длинное до пола чёрное облачение, рясу, на груди на длинной цепочке висел довольно большой серебряный крест, сантиметров десять. По кресту Денис догадался, что перед ним именно священник, а не дьякон, пономарь или кто-либо другой, и удивился, что священники бывают такими молодыми и симпатичными. Тёмно-карими глазами, тот сверлил Дениса, требуя дать чёткий ответ на поставленный им вопрос.       — Н-нет… я… это… — мямлил и заикался Денис, то ли от того, что его отругал сам священник, то ли сам не зная от чего, — …я не заходил в алтарь… я пришёл петь… я регента жду, чтобы петь… — он робко показал рукой в сторону клироса, — …я новенький, я…       — Всё ясно, — мужчина твёрдо поставил точку, после многочисленных многоточий юноши. — Значит, Анастасию Васильевну ждёте. Она скоро подойдёт. Певчие нам нужны. Нужны… — напоследок, он окинул Дениса оценивающим взглядом с ног до головы и быстро вошёл в алтарь через боковую дверь в иконостасе.       Денис стоял как заворожённый. Это впервые в жизни, когда издалека его приняли за парня, а не за девушку. И он воодушевился, что не всё так плохо!       — Здравствуйте, девушка! — окликнул его женский голос, и Денис мигом вернулся в реальность. — Это Вы хотите петь в нашем хоре?       — Здравствуйте. Да, это я. Только я не девушка, а парень. Зовут Денисом.       — Ой, извините ради Бога! — женщина прикрыла рукой рот, чтобы не засмеяться. — Мне в церковной лавке сказали, что вечером подойдёт новенькая девушка. В лавке бабушка торгует, она плохо видит, вот и… не обижайтесь, пожалуйста.       «При чём здесь бабушка? Будто по мне не видно, что я парень: в брюках и без платка. Как ещё мне одеваться, чтобы вы поняли», — всё же обиделся Денис.       — Я – Анастасия Васильевна, руководитель церковного хора, — сказала женщина и стала кратко вводить новенького в курс хорового пения.       Только Денис всё это уже знал: и тональности голосов, и сольфеджио, и основы дирижирования и церковнославянский. Его лёгкий, бархатистый, драматический тенор-баритон, покорил всех пятерых девушек-певчих, включая регента, а прихожане во время богослужения перешёптывались и украдкой переходили в противоположную от клироса часть храма, вытягивая шеи, чтобы увидеть, кто же так дивно поёт, спрятавшись за иконами.       — Поёшь как ангел! — похвалила Анастасия Васильевна лишь служба окончилась. — Мужских голосов нам очень не хватает. Бывает, по праздникам к нам присоединяются алтарники, да и то редко.       Прихожане разошлись. Храм опустел. А Денис и Анастасия Васильевна разговорились на клиросе. Парень рассказывал, что слухом и голосом владеет с раннего детства, но никогда не стремился развивать свой талант, так как не видел себя вокалистом. Пел просто для отдыха, для души, а после поступления в музыкальное училище, напрочь забыл про свой голос, ведь в общаге особо не распоёшься. Он выбрал отделение «теория музыки», чтобы в дальнейшем стать педагогом. Анастасия Васильевна вспоминала свои молодые годы, проведённые в училище. Говорила, что нынешняя молодёжь училища не рвётся петь при церкви, а мужских голосов днём с огнём не сыщешь. Так они мирно беседовали.       Внезапно, в их разговор вмешался вышедший из алтаря священник. Он был разоблачён от белой ризы, в которой вёл вечерню и одет в рясу. Во время чтения акафиста, когда он выходил на солею, Денис как-то не обращал на него внимания, так как был сосредоточен на песнопениях. Он думал, что священников было двое или трое, так часто белые ризы мелькали у него перед глазами. Но священнослужителей было двое, и один из них был дьяконом, который после службы сразу ушёл.       — Как твоё имя? — обратился он к Денису.       — Денис.       — Крещёный?       — Да.       — Дионисий, значит… — священник над чем-то задумался, прищурив глаза, и через пару секунд добавил, — твоё имя означает «принадлежащий Богу». Хорошее имя, подходящее! Я – отец Александр, настоятель этого храма, — он протянул юноше руку для знакомства.       Денис пожимал его сильную, вместе с тем, невероятно нежную руку, а священник всё не отводил от парня глаз. Регент забеспокоилась:       — Батюшка, Вы же не собираетесь отобрать у меня этого мальчика? Вы слышали, какой у него чудесный голос? Пожалуйста…       — Спокойно, Анастасия Васильевна, спокойно, — улыбнулся священник и, тронув Дениса за плечо, повёл от солеи в правый предел храма.       Когда они отошли в самый дальний угол, он спросил:       — Денис, ты женат?       — Мне только шестнадцать, — чуть не прыснул смехом юноша.       — Что смешного? — нахмурился священник. — Шестнадцать лет – возраст, когда при определённых обстоятельствах официально разрешено вступать в брак. Так ты женат или нет?       — Нет.       — Блудил?       — Что, простите?       — С девочками спал?       — Нет… ещё нет, — смутился Денис.       — И не надо. Рано тебе ещё. Значит, девственник. Это очень хорошо… — поглаживая свою бородку, отец Александр снова над чем-то задумался, а Денис смутился ещё больше. — Пойдёшь работать ко мне алтарником? Мне алтарники, ох, как нужны. Понимаешь, по церковному уставу в алтарь допускаются либо невинные юноши, либо мужчины состоящие в первом браке. Блудники, разведённые, женатые во второй и более раз не допускаются, дескать нечистые они – прелюбодеи. А молодёжь долго не держится, чуть какой соблазн, так сразу блудить бегут. Потом каются мне тут… — священник недовольно покачал головой. — А ты, я вижу, парень религиозный, ответственный, к соблазнам стойкий и девушки тебя не интересуют.       — Откуда Вы знаете? — Денис даже испугался такой прозорливости.       — По лицу твоему вижу и по голосу слышу, а когда мне исповедуешься – в душу твою загляну, какая она. Ты когда-нибудь исповедовался?       Денис немного застеснялся:       — В детстве, наверное, один раз. Я не помню. Я с бабушкой в церковь ходил.       — Если согласишься помогать мне в алтаре, я тебя наперёд хорошенько поисповедую, — из уст брутального священнослужителя эта фраза звучала несколько угрожающе, и Денис нервно сглотнул. — Литургии у нас проходят с утра по субботам и воскресеньям, и по великим церковным праздникам, а в остальные дни по вечерам, можешь петь в хоре. Если ты не школьник, то вероятно студент. Расписание богослужений для тебя как раз подходящее, ни в ущерб твоему учебному процессу. Подумай. Дело я тебе предлагаю благое, и за не просто так, ибо трудящийся во славу Божию, достоин награды, то есть твой труд будет оплачиваться. Что скажешь?       Денис было хотел согласиться, но неожиданно возле них возникла какая-то старушенция и прилипла к отцу Александру.       — Благословите, батюшка, — сложила она ладони в просящем жесте.       — Бог благословляет, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа, — перекрестил он её, и она поцеловала его благословляющую руку. — Опять твой Юрка в запой ушёл, что ли?       — Так точно, батюшка. Всю пенсию мою пропил, хлеб купить не на что… — и она залилась горькими слезами. — Работать не хочет, в церковь идти не хочет. Говорю ему: «сходи перед неупиваемой чашей помолись, чтобы бросить пить». Так он смеётся, ругается, нарочно твердит, что атеист он. Что мне делать, батюшка?       Священник кивнул Денису: «можешь идти». Денис кивнул в ответ и стал удаляться, чтобы не мешать их разговору.       — Подумай, — сказал отец Александр ему на прощание и переключился на бабулю. — Молиться, мать. Тебе остаётся только молиться. Вот, возьми, купи себе поесть, — он вынул из своего кармана деньги и вложил в ладонь несчастной женщины.       — Спаси Вас Бог, батюшка! Я долг отдам. И те деньги, что Вы мне в прошлом месяце давали тоже верну. Как пенсию получу – отдам, честное слово.       — Не надо отдавать ни этих, ни тех, — священник отмахнулся рукой от её слов о возврате долга, как от ерунды. — Как будешь о сыне молиться, пару словечек и за меня замолви. Иди с миром…       Удаляясь, Денис то и дело оборачивался, поглядывая на отца Александра. Он никогда не встречал таких рассудительных, твёрдых, но вместе с тем благородных и милосердных людей. Несмотря на кажущуюся суховатость и строгость, было в нём что-то притягательное и таинственное, словно он был ангелом во плоти…

***

      Денис пел в церковном хоре. Чтобы не расстраивать Анастасию Васильевну, которая слёзно молила и цеплялась за него руками и ногами, не желая отдавать самый лучший свой голос, он так и не дал внятного ответа отцу Александру, от чего чувствовал себя виноватым перед ним. Возможно ли одновременно угодить двум расходившимся во мнении людям? Священник не настаивал и не искал поводов для переубеждений.       «Он сердится на меня», — думал Денис, и его тенор-баритон почему-то дрожал, когда во время богослужения отец Александр выходил из алтаря на солею. С другой стороны, Денис очень хотел служить в алтаре. В первую очередь для того, чтобы подзаработать на аренду отдельной комнаты, так как жить в общаге, среди бескультурных озабоченных парней стало невыносимо.       — Эх, по девочкам бы сейчас… — лёжа в кроватях, мечтали те по ночам.       — Какие девочки? Долгов и домашки куча! Долбанные преподы, отдохнуть спокойно не дают!       — Эй, Макс, ты там потише дрочи, не пыхти так, а то возбуждаешь.       Такие разговоры и звуки отчаянных мастурбаций Денису приходилось слушать чуть ли ни каждую ночь.       «Будущие деятели культуры и искусства, блин! Просвещающие умы грядущих поколений…»       — Эй, Дэни, а ты чего молчишь? По сексу разве не скучаешь?       — Да спит он, или лежит дрочит втихаря. Колокольчик он ещё, неопытный.       — Слушайте, парни, а может он голубой или транс? Характер–не характер, а личико-то бабье.       — Был бы одним из них, нас бы тут давно уже не было.       — Странный он какой-то. Не от мира сего.       — А я иногда пугаюсь, когда он вдруг откуда ни возьмись нарисовывается, особенно, когда в сортир заходит.       — С чего так?       — Да, думаю: либо баба зашла, либо я сортиры перепутал.       — Точняк! Он как девчонка. Симпотный, падла! Жаль только, что без сисек. Я его тоже пугаюсь, когда он домашку сидит делает, а я в комнату захожу. Прям «Оно» какое-то.       — О, точняк, пацаны, а давайте у него кликуха « Оно» будет?..       Денису было очень обидно и он решил принять предложение отца Александра подрабатывать алтарником, чтобы съехать от этих тупоголовых. Когда после вечерней службы началась исповедь, Денис занял к нему очередь, но не для того, чтобы каяться в грехах, а чтобы поговорить, потому как священник постоянно был в окружении прихожан и выловить его Денису, даже в обычные дни не удавалось. В этот вечер, накануне Сретения Господня, прихожан и исповедующихся было особенно много – яблоку негде упасть. Отцу Александру пришлось просить о помощи знакомого священника. Тот являлся одним из настоятелей центрального городского храма, был в годах преклонных и исповедовал в противоположной части церкви.       — В правом крыле отец Михаил исповедует, идите к нему, не толпитесь здесь! — инструктировал прихожан отец Александр, видя, что к нему выстроилась длиннющая очередь.       Верующие, однако, не слишком хотели каяться перед незнакомым священником. Некоторые, те, что устали долго стоять на ногах или торопились домой, перешли к нему, но большая часть продолжала тупо стоять к своему духовному отцу. Денис тоже. Ему не нужен был отец Михаил, а нужен был отец Александр. Когда до Дениса доходила очередь, он уступал её позади стоящим. Ему хотелось остаться самым последним, чтобы совсем без свидетелей.       Чего только парню не пришлось выслушивать в очереди: одни недальновидные прихожане по ошибке называли его девушкой, вторые, ещё более близорукие, отчитывали, что он одет в мужскую одежду, а третьи, те, что совсем без мозгов, пытались покрыть его голову платком, или нацепить платок поверх его брюк, типа вместо юбки. Нельзя, мол, женщинам идти на исповедь с непокрытой головой и в брюках. Бедный Денис уже не знал после такого к нему отношения, что для него хуже: ошарашить прихожан и подойти к отцу Александру без платка и в брюках, или продолжать пропускать и выслушивать от них «комплименты». Он забился в уголок, лицом повернулся к висящей на стене большой иконе и ждал, когда рассосётся народ.       — Дионисий, а ну-ка иди сюда! — неожиданно и громко позвал его отец Александр, от чего Денис вздрогнул и покраснел. — Братья, сестры, пропустите, пожалуйста, моего певчего, он давно стоит дожидается.       — Конечно, конечно, проходите, проходите… — как перед вип-персоной расступилась перед Денисом, выпавшая в осадок, толпа прихожан.       «Боже, какой позор! Ну, отец Александр!..» — кусал губы Денис, подходя к аналою.       — Можешь не говорить, я знаю, зачем ты здесь, — остановил отец Александр, когда юноша собрался открыть рот. — Завтра Сретение… — задумчиво посмотрел он вдаль, — работы много и у тебя, и у меня. Давай послезавтра. Приходи за полчаса до службы, я тебя в алтарь введу и всё покажу, что да как нужно делать.       — Хорошо, спасибо, отец Александр, — обрадовался Денис и хотел отойти.       — Куда?! — схватил его за рукав священник. — А исповедоваться кто будет? Прежде, чем служить в алтаре, в грехах покаяться нужно.       Денис испуганно округлил глаза. К такому повороту он явно был не готов.       — Ну давай, я тебя слушаю… — склонил священник голову над аналоем, чтобы лучше слышать.       — У меня нет грехов, — уверенно сказал Денис.       — Как так? — удивился настоятель. — Грехи есть у всех. Безгрешным был только Сын Божий – Иисус Христос. Всё! Все остальные люди, начиная от Адама, пророки – не пророки, святые – не святые, монахи, патриархи, священники, миряне, дети – все грешные, за исключением Божией Матери и младенцев до семи лет, на которых лишь первородный грех, как под копирку от Адама переданный. Ясно? Давай, Дионисий, вспоминай свои грехи. Я жду. Люди ждут.       Это оказалось сложнее, чем сдавать вступительные экзамены – вспоминать свои грехи, которых у тебя возможно и нет. Но раз священник говорит есть– значит есть. Чувствуя напряжение Дениса, отец Александр обернулся к верующим и дал им знак, что, мол, он устал, и чтобы они шли исповедоваться к отцу Михаилу. Некоторые, конечно, расстроились, старушки заохали, но тем не менее повиновались своему духовнику и перешли на другую сторону храма. Отец Александр и Денис остались наедине.       — У меня нет грехов, — робко начал Денис. — Я никому никогда ничего плохого не делал, наоборот, это меня все обижали. Я и алтарником стать хочу, чтобы иметь возможность жить отдельно от своих обидчиков.       — Неплохо начал. А вот и первые грешки за тобой нашлись, — ехидно подбодрил отец Александр, — продолжай…       — Какие грешки? — обиженно спросил Денис.       — Первый – это сребролюбие, попросту корысть. Ты ведь не Богу пришёл служить, не мне помогать и не людям, а деньги тебе нужны, вот что. А второй – обидчивость. Ты такой обидчивый, Дионисий. Тебя обижают, но тебя что, бьют? Вот я каждый день смотрю на твоё лицо и что-то ни разу не замечал на нём синяков или ссадин. У тебя кожа такая светлая и тонкая, что сквозь неё вены просвечивают, не то что синяки видны будут. А пацаны когда дерутся, чаще всего в лицо бьют.       — А Вы разве каждый день смотрите на моё лицо? — смутился Денис.       Отец Александр смутился тоже. Ох уж этот парень, сумел-таки поставить иерея в неудобное положение.       — Ты не ответил на мой вопрос, — хотел уйти от ответа отец Александр.       — А Вы на мой, — не сдавался Денис, осмелев и подняв на священника взгляд, чтобы посмотреть, как тот будет выкручиваться.       — Хорошо… — усмехнулся тот, почёсывая затылок, а потом посмотрел юноше прямо в лицо, отчего тот зарделся алым цветом. — Да, я каждый день смотрю на твоё лицо и не только на твоё. Я смотрю на лица людей, моих работников и прихожан этого храма – это происходит автоматически, по долгу моей службы. Я – священник. Я тесно общаюсь с людьми и вижу проблемы и тяготы любого, стоит мне только взглянуть ему в лицо. Это такой талант – прозорливость, по типу, как у тебя голос. Я не стараюсь развивать свой дар, он просто есть и я направляю его на богоугодные дела.       — Я тоже пришёл петь не с целью заработать, а для души, для Вашей церкви, — оправдывал Денис свои выявленные грехи.       — Ты молодец, — мягко тронул его за плечо отец Александр. — В тебе скрыт огромный потенциал, Денис. Мне и моей церкви нужен такой помощник, как ты. Если кто клевещет на тебя и говорит про тебя неправду – смолчи, неси свой крест, а если кто осуждает тебя и указывает на твои грехи – радуйся. Зачастую, мы сами не видим собственных грехов, зато прекрасно видим чужие. Так и окружающие люди, лучше нас замечают наши грехи. Мысленно благодари таких людей, которые тебя осуждают и ругают и благодари Бога за то, что посылает их тебе для смирения твоей гордыни. Именно такие люди, как правило, и открывают нам глаза на наши грехи, о которых мы и не догадывались.       — А что мне делать, если люди обзывают меня девушкой? Как мне поступить? Благодарить их за то, что открывают мне глаза? На что? — набравшись дерзости, спросил Денис, чуть ли не плача от обиды.       — Не обзывают, а называют по невнимательности, глупцы – по невежеству, завистники – из зависти, блудники – от вожделения, сплетники – от осуждения, — священник посмотрел на Дениса в упор. — У тебя красивое лицо, а твоя душа ещё более прекрасна. И не люди, а ты сам своей внешностью указываешь им на их грехи. Когда Бог наделяет человека привлекательной внешностью, в этом тоже усматривается Его благой промысел о нас, грешных. Красивый человек имеет особый дар – отзеркаливать чужие грехи. Какое чувство ты испытываешь глядя на красивого человека, тем и заполнено твоё сердце. Каждый судит в меру своей испорченности. Прими свой дар, Дионисий, и не раскисай так. У тебя всё или ещё что-то есть?       — Если быть одиноким и несчастным – это тоже грех, то я грешу им очень часто, — сказал юноша, никак не соглашаясь с наставлениями и советами своего духовного отца.       — Ещё какой грех! Если ты чувствуешь себя самым несчастным, то грешишь унынием, которое может перейти в отчаяние – смертный грех, по тяжести приравненный к убийству. Ты знаешь, в чём опасность отчаяния? Знаешь, что делает отчаявшийся человек? –голос отца Александра вдруг утратил былую находчивость и твёрдость, стал дрожащим и ослабленным.       — Идёт в церковь и молится? — неуверенно сказал Денис, услышав грусть в словах священника.       — Если он ещё не выжил из ума и надеется на Бога, то да. А если… — у священника резко покраснели глаза, в уголках скопилась влага, — …если у него внезапно умирает беременная первенцем жена… если у него нет ни отца, ни матери, если у него вообще никого нет… — он успел подобрать пальцами выступившую слезу. — В общем, мне бы твои проблемы, Денис, — тихо сказал он и накрыл голову юноши епитрахилью: — Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит чадо Дионисия все согрешения твои. И я недостойный иерей, властью Его мне данною, прощаю и разрешаю тебя от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Целуй крест и Евангелие.       Денис благоговейно поцеловал крест и Библию, лежащие на аналое и, сложив ладони в лодочку, попросил благословение. Отец Александр благословил его, осенив крёстным знамением, и юноша впервые прикоснулся губами к мягкой ароматной коже, благословившей его руки.       — К Причастию завтра пойдёшь?       — Я не успею подготовиться. В общаге негде уединиться, чтобы вычитать молитвы…       В душе Денису очень хотелось причаститься. Последний раз он причащался в детстве и хорошо помнил, как Божественная благодать сходила на него во время принятия Тела и Крови Христовой.       — Я благословляю тебя причаститься. Завтра на клиросе сам прочтёшь молитвы ко Причастию. После полуночи ничего не ешь и не пей – к таинству приступают натощак. Иди с миром…       Впервые за две недели, что Денис пел в хоре, он видел своего настоятеля таким уставшим… После исповеди ему стало легче и он с каждым днём всё более и более восхищался отцом Александром: его мудростью и непоколебимостью веры.

***

      Через несколько дней Денис уже служил в алтаре. Анастасия Васильевна была не очень довольна, по выходным дням лишаясь своего ангельского голоса. Но с отцом Александром лучше не тягаться, ибо себе дороже выйдет, и регент смирилась. Впрочем, Дениса по велению души тянуло на клирос и он умудрялся подпевать в перерывах между своими поручениями. С виду спокойный, застенчивый, медлительный парень, а всё успевал, всё делал, всё схватывал на лету. В храме он так и порхал, словно ангел: молниеносно перемещался между алтарём, солеей и средней частью храма, успевал бегать и в церковную лавку, и в подсобное помещение, при этом аккуратно и плавно огибал церковную утварь и не сталкивался с прихожанами, как обычно врезаются в народ особо торопливые и неуклюжие послушники. Облачение алтарника – стихарь, который Денис надевал поверх одежды, придавал его фигуре ту недостающую мужественность, которой, как ему казалось, очень не доставало. Он чувствовал себя увереннее в этой одежде, и никто из прихожан по незнанию больше не называл его девушкой. Отец Александр в нём души не чаял. Отец Михаил, временами помогающий вести литургии и вечерни, всё нахваливал Дениса, когда того не было рядом и предлагал отцу Александру перевести послушника в центральный кафедральный собор:       — Санёк, где нашёл такого? Отдай его нам. Такой ангел по епархии летать должен, самому епископу служить, а мы тебе в обмен на него целых двух пришлём, самых лучших, а?       На что отец Александр мотал головой, шутливо смеялся и говорил: «Не отдам, хоть трёх присылайте! Мой он!»       В стенах церкви, рядом с отцом Александром, Денис чувствовал себя нужным и вполне счастливым. По его наставлениям он научился справляться с обидой и уже не обращал никакого внимания на насмешки однокурсников. Тех такая реакция явно не устраивала. Ну на ком ещё, как не на ангелоподобном Денисе, можно выпустить пар и блеснуть крутизной?       — Что с лицом? — тревожно спросил отец Александр, вечером увидев у Дениса разбитые губы и синяк на подбородке.       — Чужая зависть. В училище прознали, что я пою в церкви. Преподаватели всячески хвалят, зачёты автоматом засчитывают, ставят меня в пример… вот однокурсники и позавидовали…       — Дай взглянуть, — настоятель приблизился и осторожно провёл пальцами по гладкому юношескому подбородку.       По коже лица побежали иголочки – реакция на прикосновение благословляющей руки. Никто и никогда так бережно не прикасался к нему.       — Я боюсь, что у тебя может быть перелом нижней челюсти, — не скрывал волнения священник. — У меня был. В юности тоже доставалось. Внешне его может быть не видно. Нужно сделать рентгеновский снимок челюсти и осмотреть рот. Разговаривать больно?       — Немного. Когда губы натягиваются.       — Как же ты будешь петь и ходить по храму в таком виде? Всех верующих мне распугаешь! Нет, посидишь сейчас в алтаре, а после вечерни поедем в челюстно-лицевую хирургию.       — Отец Александр, а может я лучше домой, то есть в общежитие пойду? Оно здесь недалеко. Синяк-то пустяковый, заживёт как-нибудь…       — Не вздумай никуда уходить! Тебя ударили в лицо! Лицо – это голова, а голова – это мозг. Ты знаешь, что большинство травм лица, сопровождаются повреждениями головного мозга от ушибов до сотрясения? Сядь и сиди здесь! — он подвёл послушника к обшитому красным бархатом архиерейскому креслу, символизирующему трон Царя Небесного Иисуса Христа.       — Отец Александр, я могу постоять, у меня с ногами всё в порядке, это же грех… — хотел помешать ему Денис, так как знал, что это седалище предназначено для священнослужителей высокого чина.       В него даже сам отец Александр ни разу не садился, потому что считал себя недостойным; лишь отец Михаил иногда присаживался отдохнуть в силу своего преклонного возраста.       — Никакие уставы церкви не могут быть важнее здоровья человека! — настаивал отец Александр и надавил на плечи юноши, усаживая его на трон. — Я благословляю тебя сесть сюда. А если Господу не угодно то, что благословляет священник, он понесёт за это ответственность. Если сесть в это кресло грешно, то я беру твой грех на себя, с меня и будет спрос. Тебе ясно?       — Да… — испугавшись такой заботы о нём, кротко ответил Денис, а отец Александр нежно дотронулся пальцем до губ разволновавшегося юноши.       Денис почувствовал приятную влагу и лёгкий аромат на своих губах.       — Масло, — пояснил священник, — освящено на мощах святителя Николая чудотворца. Очень целебное. Моргнуть не успеешь, как всё заживёт. Я его сам из Италии привёз. Там, в городе Бари, находятся мощи этого святого. Я бы каждому верующему посоветовал там побывать хоть раз в жизни. Сильное святое место, с мощной энергетикой. В конце года ещё раз собираюсь съездить, может вместе с тобой поедем.       Вопросительным предложение не звучало, и Денис всей душой захотел, чтобы так и случилось. Перелома у парня, благодаря молитвам отца Александра, не выявили, и настоятель проводил своего послушника до общежития.       — Здешние тебя били? — спросил отец Александр, указывая взглядом на общагу.       — Нет. Здешние боятся — за драку могут выселить и отчислить. Бьют те, кому есть где отсидеться, спрятаться, те, кто с родителями живёт. Родители всегда заступятся, если надо глотки учителям перегрызут, лишь бы чадо их понапрасну не беспокоили. А в общаге меня не трогают. Только словесно издеваются. Домашку мешают делать. Нарочно, чтобы я в учёбе отставал. Хорошо, что при церкви Вашей пою. Учителя мне за это долги прощают.       — И сколько ты уже учишься?       — Около полугода. А всего четыре года учиться.       — Живёшь на что? Родители живы?       — Отец алименты высылает. Только я с ним не общаюсь, они с мамой развелись, когда я маленький был. Он живёт в другой семье. Его жена ко мне хорошо относится, она мне и посылки, и деньги высылает.       — А мать?       — Лишена прав. Я не знаю, где она и жива ли. Отец не рассказывал, а меня бабушка по матери воспитала. Она мне тоже ничего о ней не говорила. Умерла недавно. Я только девятый класс окончил, и она умерла.       — Молишься?       — Что?       — За бабушку молишься?       — А надо? Она же умерла.       — Ты что? Конечно надо, у Бога нет мёртвых. Она же тебя с Богом познакомила, в церковь тебя водила. Значит, когда она кормила, поила, растила тебя, — нужная была, живая, а как умерла, ты о ней даже ни разу не помолился?       — Я часто вспоминаю о ней, грущу. Разве этого недостаточно?       — В воспоминаниях нет пользы. Вспоминать — это то же самое, что расслабленно лежать целый день в кровати и ничего не делать. Нужно действовать! Земная жизнь коротка! Каждое своё воспоминание о родных и близких, будь они живыми или усопшими, подкрепляй молитвой. Пусть своими словами, пусть мысленно, но соединяй их имена с Богом. Проси Христа и святых Его. Пусть Бог вспоминает о твоих близких и пусть святые за них молятся, если ты не умеешь. От этого тебе и твоим близким будет огромная польза, — отец Александр пристально посмотрел в глаза своего послушника. — Завтра с утра я приду в училище и пройдусь по всем курсам от первого до четвертого, пригрожу, чтобы тебя не трогали. Какой предмет у тебя завтра стоит первой парой?       — Нет, отец Александр, только не это, — испугался Денис. — не надо меня защищать — ещё хуже будет! Меня редко бьют… то есть обычно не бьют… это вышло случайно, из зависти!       — Но я не позволю, чтобы моего лучшего послушника унижали и поднимали на него руку!       — А если бы я не был Вашим лучшим послушником, Вы бы позволили? — взгляд юноши наполнился мольбой.       — Денис, — священник ласково положил ладони на его худые плечи, и слегка сжал хрупкие косточки, — ты для меня больше, чем алтарник моего храма. Ты не просто мой помощник, моя правая рука, ты – моя родственная душа, единственный в моей жизни человек, которому я готов доверять. Ты словно продолжение меня! Со мной такое впервые… и я не знаю, как это объяснить. Я очень хочу быть твоим другом, а не только духовником. Пожалуйста, позволь мне приблизиться и поддерживать тебя во всём.       Денис опустил глаза, боясь встретиться со своим наставником взглядом. На улице около нуля, но ему от чего-то сделалось жарко. Странное, тёплое чувство, которое он временами испытывал к своему настоятелю, нахлынуло в область сердца и прилило к лицу, оставляя на нём румяный след, и далёко не от холода. Он лишь скромно кивнул в знак согласия, и они, попрощавшись, разошлись.

***

      Пожилая женщина, проводив последнего покупателя церковного магазинчика и аккуратно сложив вырученные деньги в пустой свечной ящик, хотела было выключить свет и уйти, как вдруг…       — Матушка Агафья, — обратился к ней спокойный, мелодичный голос, но старушка от неожиданности испугалась и подскочив, ойкнула. — Не бойтесь, это я – Денис, — в дверях стоял высокий, стройный юноша с русыми до плеч волосами.       — Ох, Дениска! Как же ты меня напугал! Так и Богу можно душу отдать! — на выдохе растирала бабушка область сердца.       — Простите меня Бога ради. Я хотел попросить Вас: разрешите мне переночевать здесь всего пару ночей? Так получилось, что мне некуда идти…       — Пресвятая Богородица! — ахнула старушка и перекрестилась. — Да что с тобой случилось-то, сынок? Никак выгнали? Ты батюшке сказал?       — Нет, нет, не говорите ему, не беспокойте, — шёпотом продолжил Денис. — Я просто переночую, а утром, как Вы придёте, уйду на учёбу. Всего две ночки, прошу Вас.       Денис, глазами, полными безысходности, смотрел на бабулю, а та, осматривая непригодное для ночёвки помещение магазина, сомневалась.       — Да где ж ты спать здесь будешь? Зима на улице – полы холодные! — внезапно за спиной Дениса раздался обличающий властный голос настоятеля, и парень от неожиданности дёрнулся и ойкнул покруче бабули. — Идите с миром, матушка, я сам всё закрою, — священник благословил старушку и та ушла, оставив ему ключи. — Рассказывай, — погасив свет и возясь в темноте с ключами и замком, требовал отец Александр.       — Да… пустяки, — начал, как всегда мямлить Денис. — Разругался с пацанами из общаги. Надоело терпеть их выходки… Я уже почти накопил на аренду квартиры. На днях отец алименты пришлёт и…       — И все деньги на неё пойдут, а на что жить-то будешь? — обернулся настоятель и посмотрел на Дениса так, как будто обладал ночным зрением.       — Мне хватает и на еду, и на одежду, и на…       — Не лги мне – грешишь! Думаешь, что раз носишь растянутый свитер и стихарь поверх него, так я не вижу, что под ними скрывается, и какой ты, на самом деле, тощий? А ну-ка, пошли… — он по-хозяйски прихватил юношу за талию, чтобы тот не отпирался и повёл в сторону церковных ворот. — Будешь жить со мной. Я вдовец, живу один в двухкомнатной, утром ухожу и до вечера меня нет. Тебе будет спокойно у меня.       Денис молчал. Он не мог отказаться. Душа плавилась от радости быть ближе к своему духовному отцу, а куртка – от его крепких, оберегающих объятий…