***
— Денис, нам нужно поговорить, — отец Александр вошёл к нему в комнату, когда парень готовил домашнюю работу. — Я хочу знать, что с тобой происходит и почему ты стал таким невнимательным на службах? Это как-то связано с тем, что ты переехал ко мне? Может тебе у меня плохо? Не отрывая взгляда от учебников, юноша нервно сунул ручку в рот и сжал зубами колпачок. К тонкой белой коже лица прилил жар. Он чувствовал, что загорается и боялся посмотреть на отца Александра. — Я… готовлюсь к экзаменам, — смог выдавить он из себя более-менее уверенно, чтобы это было похоже на правду. — Почему ты не сказал мне раньше? Я бы не стал нагружать тебя работой. Твоё служение в храме не должно стоять выше твоей учёбы и уж тем более мешать ей – это неправильно. Отец Александр присел рядом и, взяв со стола учебник по истории музыки, начал листать, растерянным взглядом пробегая по страницам. — С завтрашнего дня начинается страстнáя седмица, потом Пасха, потом сплошная седмица…как же я справлюсь без тебя? — он устало выдохнул и Денис взволнованно посмотрел на него. — Но… я ведь не отказываюсь помогать Вам. Или Вы хотите… — Да, я освобождаю тебя от работы в храме. Ты устаёшь, и это видно. Когда появится желание, можешь приходить петь. Пение полезно. Оно снимает напряжение, и ты легко сможешь сдать экзамены. — Но я хочу помогать Вам на Пасху. Будет же воскресенье, я успею подготовиться к занятиям до понедельника. — Сегодня тоже воскресенье, но я смотрю, ты не очень успеваешь, — неожиданно уставился священник в лекционную тетрадь Дениса, где между строчками корявого почерка красовались маленькие синие сердечки. Начинающий было утихать, стыдливый жар, снова обжог лицо юноши. Он потянулся через стол к учебникам и, как будто случайно, прикрыл тетрадь рукой. — Пасхальная литургия проходит в ночь с субботы на воскресенье и длится долго. Четыре часа, как минимум, нужно выстоять на ногах, а тебе в прямом смысле придётся бегать. Нет! Ты устанешь, не выспишься, а за воскресением следует понедельник. — Но я хочу порадоваться воскресшему Христу вместе со всеми и с Вами… — Пасху празднуют сорок дней, так что не переживай – успеешь. — А как же Вы? Вы очень устанете. — Ничего, я привыкший. Попрошу отца Михаила и его алтарников. А может даже певчих пришлёт. Всё. Занимайся, — и он, положив книгу обратно на стол, вышел из комнаты, оставив Дениса страдать над учебниками. И парень страдал. Страдал, что обманул своего духовного отца, и что на самом деле, никаких экзаменов ему сдавать не нужно, ведь те давно проставлены за отличную успеваемость и активное участие в жизни училища и церкви; он страдал, что не сможет помогать любимому в те дни, когда ему будет особенно трудно; страдал, что не может признаться в своих истинных чувствах к нему. Ложь никогда и никому ещё не служила во благо…***
Почти всю следующую неделю Денис провёл в одиночестве. Отец Александр вставал ни свет ни заря, и юноша не мог поймать его пробуждения. Когда срабатывал будильник, того уже не было дома. Приходил священник поздно, это было связано с тем, что ежедневно перед Пасхой служились вечерни, на которых вспоминались последние земные дни жизни Иисуса Христа и его крестные страдания. Исповедующихся в эти дни было очень много. Отец Михаил был занят в своём соборе и помогать не приезжал. Отец Александр приходил домой очень уставшим и сразу ложился спать. Он лишь подходил к двери комнаты Дениса, стучал, не открывая, спрашивал всё ли у него хорошо, а после, желал спокойной ночи. Живя в одной квартире, они почти не видели друг друга. Не пересекались на обедах и ужинах в столовой при церкви. Страстнáя седмица – идёт строжайший пост и пищу не готовили. Во время страстной седмицы некоторые священнослужители, да и миряне отказываются есть. А отец Александр, казалось, питался одним Святым Духом, потому, как Денис не видел на кухне никаких признаков приёма им пищи, только вода из аквафильтра периодически убывала. Но в холодильнике лежали свежие фрукты и овощи – настоятель заботился о своём младшем брате и, как учащемуся, не разрешил ему строго поститься. Денис скучал. Он раскаивался, что солгал отцу Александру про экзамены и хотел во всём признаться, чтобы снова быть с ним рядом. С этим намерением, он вечерами приходил петь на клирос, чтобы после подойти на исповедь, но отец Александр не разрешал ему выстаивать долгую вечерню, и на середине отправлял домой. Анастасия Васильевна недоумевала, почему Денис забросил работу в алтаре и оставил батюшку одного в самые ответственные и напряжённые дни церковного календаря? — Почему Денис не помогает Вам? — спросила она отца Александра после исповеди. — Я освободил его. Он готовится к экзаменам, — вздохнул священник. Было заметно, что ему очень не хватает своего помощника. — Но у Дениса все экзамены и зачёты давно сданы автоматом, а оценки уже проставлены в зачётку, — сказала Анастасия Васильевна. — Что? Вы уверены? — Конечно уверена. Я ведь по совместительству работаю в учебном отделе училища, вхожу в состав комиссии по контролю за учебным процессом. Я знаю всё об успеваемости наших студентов. У Дениса успеваемость отличная. Он один из лучших учеников на курсе, он… — Всё ясно, — священник сказал как отрезал. — Благодарю за информацию, Анастасия Васильевна. Женщина заметила, что батюшка, после разговора с ней стал выглядеть не просто уставшим, но чем-то расстроенным. Она догадывалась, что это напрямую связано с Денисом. — Батюшка, неужели он отказался работать с Вами? Хотите, я с ним поговорю? — Нет, нет, не нужно. Он не отказывался, я сам освободил его. Думал, раз конец первого курса, то обязательно сессия и всё такое… Я же не знал, что он отличник училища. Настоятель над чем-то задумался, зацепившись взглядом за икону Святой Троицы, висящую на стене напротив, но быстро очнулся, услышав просящую благословить её на причастие Анастасию Васильевну. — Бог благословляет. Идите с миром… — устало выдохнул он, тут же переключаясь на очередного, подошедшего к аналою человека… Великий четверг, великая пятница, великая суббота… Пока церковь и её прихожане во главе с отцом Александром готовились ко встрече с Воскресшим Спасителем, Денису снились эротические сны. В них он видел обнажённый, крепкий, мускулистый торс своего настоятеля, которым не любовался вот уже целых пять дней. «Невыносимо! Скорее бы прошла эта Пасха и всё, что с ней связано,» — думал он, мучительно томясь в постели и борясь со своими первыми в жизни соблазнами, теми, что по обыкновению испытывают все юноши. Предмет его обожания, приходивший последние несколько дней из церкви около полуночи, сегодня, что ещё хуже, не изволил ночевать дома. Денис чувствовал обиду, смешанную с одиночеством – самая безрадостная Пасха в его жизни. Желая утешиться, парень хотел было сунуть руку в трусы, но вдруг вспомнил, что отец Александр разрешил ему прийти на позднюю Пасхальную литургию, которая начнётся уже через час. На Дениса тут же нашёл стыд. Он поборол в себе греховное желание и, вскочив с кровати, предпочёл разделить радость Пасхи со своим духовным отцом, нежели впервые заняться рукоблудием. Это была самая светлая Пасха в его жизни! Только Денис вошёл в храм, как отец Александр, увидев его, с распростёртыми объятиями и словами: «Радость моя, Христос Воскресе!», кинулся к нему обниматься и целоваться. Парень пришёл в щенячий восторг и едва не намочил штаны! «Ах, если бы только «радость моя» заменить на «любовь моя», было бы идеально!» Денис так обалдел от счастья, что потерял дар речи, так и не ответив: «Воистину Воскресе!» Он навалился на батюшку и, сжимая его в объятиях, уткнулся носом в колючий подбородок, пьянея от аромата сладкого кагора. — Не выспался, да? Всю ночь к экзаменам готовился? — совсем не обращая внимания на этот казус, улыбался отец Александр, а Денис всё понял и раскраснелся. — Ваше Преподобие… — хотел покаяться он, но тот остановил: — Денис, ты чего? Какое ещё Преподобие? — рассмеялся он. — Расслабься! Христос Воскресе! — Воистину Воскресе! — радостно выдохнул юноша. Он никогда не видел отца Александра таким сияющим и впервые услышал, как он смеётся. Великий пост окончился, и настоятель изменился. Стал более открытым, общительным и не таким строгим и резким, каким был во время поста. Удивительно, как преображает человека Светлое Христово Воскресение! Хотя работы в пасхальные дни у священника только прибавилось, Денис не грустил, потому как вернулся в храм и был с ним рядом. Его чувства к настоятелю крепли с каждым днём и очень мешали парню работать. Денис пел в хоре, а прихожане удивлённо хлопали глазами; дьякон и отец Александр, периодически выходившие из алтаря, недоумённо поглядывали в сторону клироса, певчие кривили лица, а Анастасия Васильевна хмурилась, недовольно мотала головой, сердито стучала карандашом (служащим дирижёрной палочкой) по аналою и по нотным тетрадям. Было видно: ещё чуть-чуть и она хрястнет этим карандашом Дениса по лбу. — Безобразно фальшивил! Сквозной фа мажор не слышал, что ли? — ругалась она на него после службы. — Что с тобой случилось? Ты же прекрасно знаешь, что тропарь второго гласа оканчивается тем же аккордом, что и начинается! Ты нарочно, чтобы позлить меня, во вторую ступень смещался? Я показывала, пропевала, а ты головой вертел по сторонам и на меня даже не смотрел! Чем забита твоя голова? Экзамены сдал и расслабился? Всю всенощную мне загубил! Бедный Денис чуть ли не плакал. Ни один преподаватель, ни в школе, ни в училище не критиковал его. Он же не мог рассказать, что в этом курьёзе был опять и снова виноват отец Александр. Если бы тот не мельтешил перед глазами с кадилом, свечами и благословениями, да не взывал к Богу своим неподражаемо прекрасным басом-баритоном, перекрывающим сразу две октавы, то Денис не отвлекался бы и смотрел куда следует. Анастасия Васильевна как с цепи сорвалась и не унималась, привлекая внимание верующих, ещё не ушедших домой. Денис чувствовал, как из левого глаза вытекает слеза. Даже на исповеди он никогда не плакал, а тут… Спас его отец Александр. Он подошёл к регенту и о чём-то её спросил. Они перекинулись парой слов, и она вдруг заторопившись и, на ходу накидывая на себя кофту, убежала. — Получил? — слегка улыбнувшись, священник ласково потрепал юношу за хвост густых золотистых волос, а большие иконы скрыли от посторонних глаз то, как он утирал парню слёзы…***
Как отец Александр не старался заглянуть в душу раба божьего Дионисия, чтобы узнать, что гложет его и помочь брату, тот либо молчал как рыба, либо заверял, что с ним всё хорошо. На то, как его помощник роняет зажжённые кадила и свечи, портя линолеум, священник ещё закрывал глаза, но когда Денис выронил из рук Евангелие, которое должен был держать прямо перед лицом отца Александра, когда тот читал, терпению иерея пришёл конец. — Ступай на клирос! — приказал он щадящим тоном, дабы не обидеть и без того ранимого парня. Но на клиросе Денису оказались не очень-то рады. Анастасия Васильевна знала о косяках молодого алтарника и после того, как он загубил ей несколько богослужений подряд, не спешила снова принимать его в свои ряды. Быть певчим на клиросе – это вам не караоке петь и не на вокальных шоу выступать. Богослужение – это прямое общение человека с его Создателем; это самое важное, что происходит на земле, а человек, участвующий в нём, несёт колоссальную ответственность за качество и каждую секунду этого таинственного действа. Талантливый послушный юноша, из-за которого священник и регент когда-то чуть не разругались, перетягивая его каждый на свою сторону, теперь стал никому из них не нужен. Они просто открыто спихивали его друг дружке. Денис страдал, душа его болела, а бремя грехов тяжёлой ношей легло на плечи. Виной всему была запретная любовь, которую он испытывал к своему настоятелю. Он знал: мужчине нельзя любить мужчину – это грех. А он ещё и был влюблён в священника – в человека, который этот грех ненавидит; смысл жизни которого – служить Христу, бороться с дьяволом, искоренять грехи вверенной ему паствы. Денис не мог признаться ему в своих чувствах – боялся оскорбить и быть им осуждённым. И даже если отец Александр выслушает, поймёт и не осудит – им никогда не быть вместе, а на свете нет ничего больнее неразделённой любви. Служа в алтаре по церковному уставу, Денис должен был часто прибегать к таинствам исповеди и причастия. Раз в две недели исповедуясь духовному отцу в своих повседневных мелких грехах, без которых любой живущий на земле человек не может прожить и дня, Денис умалчивал о самом постыдном, самом неприличном, самом низменном грехе, который чёрной пиявкой присосался к его сердцу и сосал, сосал, сосал, изо дня в день мучая и терзая его душу. Отец Александр догадывался. Он словно видел пьявку и потому, перед тем, как прочесть над Денисом разрешительную от грехов молитву, каждый раз спрашивал: не утаил ли он какого греха от Господа? На что Денис отвечал: «нет», и… не приступал к Причастию. Отец Александр, видя, что парень избегает таинства соединения со Христом, ещё более подозревал его в сокрытии какого-то греха и пытался поговорить с ним. Денис же придумывал множество отговорок, чтобы не причащаться, так как знал: нельзя подходить к Святой Чаще с нераскаянным скрытым грехом – за это можно поплатиться жизнью. Среди верующих ходила масса слухов и разговоров на эту тему. Сам отец Александр иногда рассказывал Денису по вечерам церковные страшилки. Рассказал, как шесть лет тому назад, он исповедовал одну молодую женщину. Это была её первая исповедь, а на следующий день, когда она подошла к Святой Чаше и вкусила Тело и Кровь Христову под видом хлеба и вина, тут же вскрикнула и упала замертво. Отец Александр тогда ужасно перепугался. Богослужение прекратили и вызвали скорую. Оказалось, что у этой женщины была внематочная беременность, о которой она не знала. И так совпало, что маточная труба лопнула, как раз в тот момент, когда она причастилась. В итоге, женщина умерла от внутреннего кровотечения в машине скорой помощи. Прихожане, ставшие в тот день свидетелями этого ЧП в один голос утверждали, что женщине этой несказанно повезло, и вот каждому бы так умереть: причаститься и прямиком в Царствие Небесное, в Вечную Жизнь. Но отец Александр переживал: причастие – не причастие, а человек умер. Он приехал в морг, чтобы узнать результаты вскрытия и увидел в медицинской карте, что в анамнезе у внезапно скончавшейся было несколько абортов, о которых она ничего не сказала на исповеди, скорее всего, боясь от священника духовного наказания. Таким образом, она оказалась наказанной не человеком, а Богом, и причастилась не в Жизнь Вечную, а в вечную смерть. Этот случай так напугал отца Александра, что с тех пор он старается подробно исповедовать своих прихожан, чтобы те, не дай Бог, не утаивали тяжёлых смертных грехов. Похожих «случайностей» в истории православной церкви было не так много, а верующие никогда не сомневались в их достоверности и передавали эти истории из уст в уста. Ну а самый яркий пример причащения в вечную смерть, стало причащение Иуды Искариота. Денис не хотел причащаться в вечную смерть, потому последний месяц лгал отцу Александру, что якобы плохо подготовился к таинству, что не вычитал положенных молитв и канонов, что не смог попоститься или что перед причастием плохо себя чувствовал. Одна ложь порождала другую. Он понимал: это не может длиться вечно. Сейчас, когда он отстранён от работы в храме, не поёт и не участвует в таинствах, ничто не связывает его со священником, и тот может запросто, в любой момент выставить его за дверь. Страх расстаться с любимым, оказался сильнее страха остаться на улице, и Денис решил всё же признаться в своём грехе, но… не отцу Александру. Близился праздник Вознесения Господня. Праздничное всенощное бдение начиналось уже накануне. Денис знал: в такие дни в церковь стекается много народу, и отец Михаил традиционно приезжает на помощь отцу Александру, привозит своих певчих и алтарников. Юноша хотел исповедоваться именно отцу Михаилу, потому как отцу Александру он не поведает о своей тайной любви ни за что и никогда. Оба священника выходят на исповедь, только когда заканчивается богослужение. Но когда народу очень много, один из них выходит раньше, а второй продолжает вести службу. В правой части храма, на аналое уже лежали крест и Библия. Тут же образовалась очередь, которую Денис предварительно «забронировал», чтобы покинуть её, если вдруг исповедовать выйдет отец Александр. Время шло, очередь увеличивалась, а священник всё не выходил. Напряжение Дениса усилилось, а сердце заколотилось, когда дверца ризницы, откуда должен был выйти священнослужитель, приоткрылась. «Только не Александр, только не Александр,» — мысленно умолял он Бога. Наконец, в дверях показался священник, и все стоящие в очереди (и Денис в том числе) облегчённо выдохнули: отец Михаил. Узнав этого протоиерея поближе, верующие предпочитали теперь исповедоваться у него, а не у отца Александра. Дело в том, что отец Михаил был ласков, приветлив, добр, шутлив и самое главное – стар; никогда не накладывал епитимий, всегда со вниманием выслушивал исповедующихся и любил беседовать с ними. Где совет даст мудрый, где пожалеет, а где и по головке погладит – классический батюшка Божий одуванчик. Его обожали старушки, что так любили посудачить, и молоденькие девушки, кои не так робели каяться перед дедушкой в блудных грехах. Отец Александр был не таким. Он не любил сюсюкаться и не переносил в своём храме слёз и соплей. Поэтому женщины старались его избегать, а девушки, стесняясь молодого красивого священника, прятались по углам, уступая очередь более отважным прихожанам мужского пола. Он был строг и часто назначал епитимии (аскетические санкции), а самое главное – обладал превосходной памятью на грехи своих духовных чад, из-за чего каяться перед ним с каждым разом становилось всё страшнее и страшнее. И если перед отцом Михаилом можно было покаяться общими словами, просто перечисляя грехи по списку, то отец Александр требовал, чтобы в деталях, чтобы со всеми подробностями. Каждый грех он разбирал по косточкам и прежде, чем прочесть над грешником разрешительную молитву, всю душу его наизнанку выворачивал и вытряхивал, доводя беднягу до искреннего раскаяния, а потом ещё и ругал, что тот разводит в храме слёзы и сопли. Отец Александр это умел. У него на исповеди рыдали даже взрослые мужики, что уж говорить об остальных. Только Денис никогда не плакал – настоятель относился к нему мягче и бережнее, чем к остальным, видимо, боялся повредить его нежную ранимую психику. Пока Денис прикидывал в уме и репетировал свою речь перед отцом Михаилом, подошла его очередь. Он приблизился к аналою и начал, как всегда с мелких грехов, с которых обычно начинают все грешники, дабы перебороть стыд и дать душе привыкнуть к священнику, оставляя самые постыдные и тяжкие грехи на самый конец. Денис перечислил все свои обычные и повседневные грехи, а потом глубоко вдохнул и сделал затяжную паузу, набираясь храбрости, чтобы озвучить тот самый грех, что не давал ему покоя с того дня, как он вошёл в этот злополучный храм. И тут отца Михаила позвал его алтарник, что выглянул из дверей ризницы. Старый священник извинился перед Денисом и сказал, что ему нужно отлучиться на минутку и что, когда он вернётся, они продолжат. Денис усмотрел в этом добрый знак – у него будет ещё минутка сосредоточиться и собраться с силами. Прошла минута, хлопнули двери ризницы… и вышел отец Александр. У Дениса при виде его душа ушла в пятки, а ноги стали ватными и приросли к полу, вместо того чтобы взять и сбежать. Прочитав шёпотом какую-то молитву, молодой священник подошёл к аналою и приклонил голову, давая Денису знак, чтобы тот начинал. — А отец Михаил? — дрожа как осиновый лист, спросил Денис. — Он устал. Теперь я за него. А что? Тебя что-то не устраивает? — он вопросительно выгнул бровь. — Я исповедовался отцу Михаилу и не закончил, — пытаясь предотвратить неизбежное, сказал Денис. — Ну, так начни сначала, какие проблемы? — недопонимал тот. — Я хотел исповедаться отцу Михаилу, а не Вам, — дерзко сказал юноша, от чего отец Александр слегка офигел. — С каких это пор отец Михаил стал твоим духовником? Ты в курсе, что бегать от одного духовного отца к другому – нехорошо? Я знаю, что со временем вам стыдно становиться одному и тому же священнику свои постыдные дела сообщать, вот вы и бегаете по разным. Разве возможно в таких случаях обрести истинное покаяние? Давай, Дионисий, не томи. Видишь, сколько людей позади собралось? — торопил его отец Александр и снова приклонил ухо к аналою. Денис решил не говорить ему о самом главном, а начал заново перечислять свои незначительные грехи: осуждение, сквернословие, лень, раздражительность, обидчивость, ложь во благо и бла, бла, бла, то, что отец Александр и так за ним знал. — Никакого разнообразия… — не без иронии сказал он, когда Денис закончил толкать речь, — всё одно к одному, даже придраться не к чему, — разочарованно смотрел он куда-то вдаль, в одну точку. Денис удивлённо уставился на него. А что ещё отец Александр ожидал от него услышать? — Денис, каяться нужно в том, что тяготит душу и причиняет ей боль, а не во всякой мелочи, которая как пыль застилает глаза и мешает тебе познавать себя. Достань мне тот камень, который скрывается под толстым слоем пыли, — отец Александр иногда говорил непонятно, какими-то притчами. А Денис, делая вид, что всё понимает, молчал. — Ладно, — устав выуживать из него истину, отец Александр задал контрольный вопрос: — У тебя всё? — Всё, — солгал Денис перед распятием и Евангелием, и отец Александр накрыл его голову епитрахилью. — Нет, постойте, есть ещё один, — оказавшись в одиночестве, в темноте, под уютной прохладной тканью, уверенно произнёс юноша. Отец Александр не открывая епитрахиль, склонился над ним, чтобы слышать каждое его слово. — Я слушаю, Денис… Тело юноши пробрала стыдливая дрожь, к опущенному лицу прилила горячая кровь, плечи ссутулились под тяжкой ношей и сильно вспотели ладони. Крохотные пузырьки звука, клокоча, поднялись из груди к горлу, и он чётко произнёс: — Я влюбился в мужчину. Опомнился слишком поздно. Казалось, это услышала вся церковь. От стыда заложило уши, и он не слышал ничего: ни пения хора, ни молитв дьякона, ни звона кадила, ни перешептываний прихожан – тишина. Только он и тот, кого он любит. Мысли стали бессвязными, на глаза навернулись слёзы. Безумный стыд, страх и желание остаться под епитрахилью навечно. Оберегающая рука, вдруг ласково коснулась его плеча и дрожала, дрожала вместе с ним, поглощая ладонью его страх. Он лишь слышал обрывки разрешительной молитвы. Затем темнота резко сменилась слабым приглушённым светом светильников. Неужели это всё? — Готовься, завтра пойдёшь к Причастию, — сказал отец Александр. — Не пойду, — заявил Денис. — Но почему? Ты уже месяц не причащался. — Я боюсь. Вы разве не слышали какой у меня страшный грех? — Это не грех, а всего лишь одна из твоих эмоций, которой ты в силу своего нежного возраста, пока не можешь дать определение. Ты ещё ребёнок и путаешься в своих чувствах. То, что ты называешь любовью, на самом деле, таковой не является. Повзрослеешь – поймёшь. — Я уверен то, что я чувствую и есть настоящая любовь, — не соглашался Денис. Он не хотел расставаться с тем приятным чувством, что с одной стороны мешало ему, но с другой наполняло его жизнь особым смыслом, без которого он уже не представлял своего существования. — Послушай, Денис, — тихий голос отца Александра начал дрожать, на лбу выступили капельки пота, но юноша не заметил этого, так как сам был взволнован своим признанием, — пока твои помыслы не переросли в поступки, они вредят только тебе одному. И если они доставляют тебе удовольствие, ты не сможешь в одиночку побороть их. Поэтому нужно просить помощи у Бога и как можно чаще прибегать к таинствам церкви. Да, исповедь очищает, но окончательно истребляет грех и даёт человеку силу бороться с ним только Христос. Ты избегаешь Его уже месяц и результат налицо: подозрительные чувства крепнут с каждым днём, всё глубже и глубже проникают в твою душу, как сорняк прорастают в неё, отравляя тебе жизнь. Завтра будешь причащаться – я благословляю тебя. Этот злостный, пока ещё безобидный росток нужно погубить, пока он не пустил корни, — священник незаметно сжал одну из рук в кулак. Было ощущение, что он сказал последнюю фразу и самому себе тоже. — А что делать мне? Как бороться с моей любовью? — отчаявшимся голосом спросил Денис. — Всеми силами избегай встреч с этим человеком. Если вы учитесь вместе, старайся не смотреть на него, не сближаться. Если вы в одной группе, переведись в другую, чтобы не пересекаться с ним. Если это преподаватель, общайся с ним только в рамках учебного процесса и никогда не оставайся с ним наедине. А если… — тут отец Александр замолчал и обратил взор на ожидающих в очереди прихожан, думая о чём-то своём. — А если этот человек живёт в одной квартире со мной? — неожиданный вопрос заставил настоятеля вновь переключиться на того, кто всё ещё стоял у аналоя. — Что? — спросил он, как будто не расслышав вопроса, но Денис был уверен: он слышал и продолжал: — Тогда мне придётся уйти из дома и… — новая эмоциональная волна захлестнула юношу и, поднявшись до края глаз, брызнула слезами на аналой, — …и никогда больше не приходить в этот храм… — он резко отвернулся и хотел уйти – но отец Александр успел схватить его за рукав и притянуть обратно: — Прошу, не уходи. Зайди в иконную лавку и дождись меня там – уйдём вместе, — шептал он, дрожащей ладонью придерживая парня за затылок, — наш разговор не для церкви. Давай поговорим об этом дома… Денис кивнул, вытирая слёзы с раскрасневшегося лица и, прикоснувшись губами к благословившей его руке, вышел из храма. Прихожане, знавшие Дениса и впервые увидевшие его заплаканное после исповеди лицо, лишь отчаянно молились, крестились, с надеждой искали глазами отца Михаила и не находя, уступали свою очередь ничего не подозревающим «новичкам». Пусть идут первыми и узнают какая она должна быть – настоящая исповедь у отца Александра, который сумел довести своего бывшего алтарника до слёз…