Зарисовки к чаю

      Никого из них не смущает та дыра в груди.       Так вышло, что он — первая мысль её при пробуждении. И, как ни странно, последняя при засыпании. И где-то между ними тоже.       Ацуши Накаджима никогда не видел того, как Т/и любит его.       Все восхищённые взгляды, которыми девушка щедро одаривала его, оставались без какого-либо внимания парня. Все слова, в которые она вкладывала далеко не крупицу смысла, были пропущены мимо ушей. Все действия, на которые она шла ради него, не принимались во внимание тем самым стеснительным парнем. Должно быть, это всё из-за его низкой самооценки, что не позволяет ему сквозь свою призму разглядеть очевидные знаки внимания Т/и, которые бросались в глаза многим, но только не Ацуши. Можно предположить, что причина заключается и в чём-то другом, но в чём же?       А в действительности причина есть и кроется она в том, как Ацуши алеет под ледяным взором Изуми Кёки. И без промедления бросается в глаза его мальчишеская застенчивость, когда он рядом с ней. На Т/и он так посмотрит только после дождичка в четверг. Только тогда, или другими словами совсем никогда. Нет и следа от той взволнованности, что заявляет о себе только в присутствии Кёки. Безответную любовь можно было описать и более красивыми словами, но проблема в том, что в ней нисколько прекрасного.       Юношеская робость мешала Ацуши признаться в романтических чувствах Кёке. Накаджима никогда бы не решился на это сам. Не выдержав душевных страданий друга, Т/и порекомендовала ему действовать. Она считает, что любовь сопровождается жертвенностью и это один из важных аспектов любви.       Она была больше чем уверена, что его чувства не останутся без ответа. Не то что её чувства, которые и ломаного гроша для Ацуши не стоят. Её наставление дало тот самый необходимый толчок в верном направлении. Его чувства оказались взаимны… — Пусть хоть кто-то из нас двоих будет счастлив, — с нестерпимой горечью в голосе прошептала Т/и. — Что? Т/и, ты о чем? — спросил Ацуши, явно ничего не понимающий или только делающий вид. — Я очень рада за тебя, Ацуши, — отмахнулась от вопроса девушка, пытаясь придать голосу надобный оттенок непритворной радости.       Незаметно для парня она быстро вытирает рукавом прокуренной толстовки выступившую слезу. Поначалу привычка курить вызывала у девушки лишь отвращение, но вкусы меняются со временем. К тому же из вошедшего в привычку для неё стало обыденным не подавать виду, как она в самом деле относится к ситуациям, связанным с Ацуши.       По этой причине Т/и повернулась к нему лицом, выдавив из себя подобие улыбки, которая получилась уж слишком вымученной. Да и совсем не важно, какая она получилась, ибо главное здесь — приложить хотя бы небольшое усилие, поскольку парнем засчитается и такая жалкая улыбка. Губы Ацуши предсказуемо растянутся в тёплой улыбке. Он не заметит, сколько боли его подруга прячет за той самой улыбкой, что уж говорить о других очевидных вещах. Накаджима ослеплен любовью к безжалостной девушке… Значит, попытка засчитана.       Т/и несомненно счастлива за Ацуши. Но когда она видит, как он берёт девичью руку, преодолев собственную стеснительность, то ощущает это давящее чувство и как что-то внутри неё неприятно надрывается. Она знала на что шла, оказывая Ацуши помощь в любовных делах. Но всё же последствия собственной жертвы продолжают рвать душу в клочья. Поэтому она пойдёт к нему, к которому можно придти с сигаретой в руке и пустотой в глазах. — Позволь спросить ещё раз, для чего ты пошла на это? — спросил Осаму, нарушив образовавшуюся тишину сначала перемешиванием сахара ложкой, а после своим вопросом.       Лишь задумчивое выражение лица Дазая выдавало его крайнюю степень заинтересованности безрассудным поступком Т/и.       Весь этот вечер детектив смотрел на неё, не опуская карих глаз. Чёрное пальто и невзрачный шарф того же цвета. Т/и даже не посмотрела на него, устремив безжизненный взгляд на дотлевающую в пепельнице сигарету.       Озвученный вопрос выдернул её из собственных мыслей и она самую малость растерянно взглянула на парня, терпеливо ожидающего услышать ответ. Скорее всего, Дазай знает, но желает убедиться в собственной правоте. — Дазай, я лишь хотела, чтобы он был счастлив, пренебрегая даже собственным благополучием. — А что ты собираешься делать дальше, раз уже обрекла себя на очередные мучения?       Т/и почувствовала лёгкое прикосновение холода к спине и обратила внимание на приоткрытое окно. Столько опавших листьев в начале осени. Наверное, такое в первый раз. — Я буду любить его тихо. Никто об этом не узнает.       Его глаза больше не выражали глубокое сочувствие. Лишь лицо омраченное чем-то непонятным, известным только ему. В отличие от Т/и он никогда не рассказывал о том, что гложет его. Осаму глянул на настенные часы, чьи стрелки показывали уже далеко за шесть вечера.       От печального осознания того, что ей предстоит, она почувствовала, как эмоции постепенно берут над ней верх. — Извини, Т/и, но мне пора.       Т/и больше не может сдержать поток горестных слез. Она осторожно перехватывает перебинтованную руку парня, который собирался уходить. — Прошу не уходи… Побудь со мной ещё немного.       После того, как она попросит не уходить, он не может ей отказать, оставшись с ней в очередной раз.        Дазай притягивает её к себе, вовлекая в тёплые объятия. Он не жалеет искренних слов для её утешения. Она прижимается к нему ещё сильнее, заставляя его сердце биться чаще. Молодой человек успокаивающе поглаживает её волосы, иногда путаясь в них длинными пальцами. — Дазай… Любовь всегда подразумевает жертву. Тебе ли не знать об этом? — Не мне, милая.       Т/и не заметит, как он по уши увяз в неразделенной любви вместе с ней.