***
Утром Марк пролил кофе прямо на мраморную столешницу. От недосыпа потряхивало, от звонка в дверь рука дернулась, и Марк едва успел отскочить, чтобы не залило брюки. - У тебя ключ есть, - вместо доброго утра сказал он, едва Гриша возник на пороге. Тот дернул уголком губ, а вот у двух крепких молодчиков в похоронных костюмах за его спиной лица были каменные. По кивку головы босса они заняли позицию по обе стороны от входа снаружи, а сам босс шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. - Не при ребятах же, - хмуро буркнул он. - Как будто ребята не знают, что у тебя есть ключ. Гриша повел носом, уловив кофейный дух. Осмотрел лицо. Нахмурился на темные круги под глазами и то, как с недосыпа еще ярче прорезались паучьи лапки морщин на президентском лице. - Снайперы по всему маршруту кортежа стоят. Третий круг по периметру площади. За твоей машиной два бронированных мерса плюс мотоциклисты. Готов? Марк решительно кивнул головой и одновременно вслух сказал: - Нет. - Я с тобой на заднем сиденьи поеду. - Тогда готов. Уже в машине, когда Марк смотрит на плывущую за окном, умытую солнцем Москву, Гриша спросил: - С лицом что? - Не выспался. Марк сжал дрожащие колени дрожащими же ладонями. Так и сидел, пока подъезжали к Большому Кремлевскому дворцу. Гриша потянулся к ручке со своей стороны. Вышел первым, обошел машину, открыл дверь перед Марком. Когда тот на неверных ногах неуклюже выбрался, шепнул на ухо: - Просто ставь одну ногу перед другой и не останавливайся. На лестнице, крытой красной ковровой дорожкой с золотым кантом, Марк почти навернулся, прямо перед камерами и на глазах офицеров президентского полка, несущих почетный караул. Коснулся ладонью ковра, выпрямился, нервно отряхнул брюки. Кашлянул. Колени были ватные. “Одну ногу перед другой”, - повторял он всю дорогу до последнего пролета ступенек, весь длинный путь через Георгиевский и Александровский залы, пока с обеих сторон аплодировала толпа гостей и щелкали затворы профессиональных фотоаппаратов. На подиуме Марк вцепился руками в подставку с микрофонами, хотя подойти к ней полагалось только по приглашению председателя Конституционного суда, и забегал стеклянными глазами по головам. В ушах звенело. - Уважаемый Марк Владимирович, прошу вас принести присягу народу России. Марк положил ладонь на красный твердый переплет инаугурационного экземпляра Конституции. Начал: - Клянусь… Сбился. Глаза, наконец, различили знакомую фигуру в строгом костюме. Фигура кивнула. - Клянусь при осуществлении полномочий президента Российской Федерации… Где-то за стенами дворца палили пушки и поднимался к небу президентский штандарт. Марк дышал через рот и мечтал о холодной стопке водки на фуршете, хотя прекрасно знал, что сначала придется пить только шампанское.***
Водки было вдоволь уже на неофициальной части банкета, но к этому времени Марку расхотелось, да и не нужно было - хватило шампанского. Новоиспеченный президент сверкал глазами, обменивался бодрыми похлопываниями по спине с кабанчиками, прижимал руки к груди в ответ на поздравления, и на радостях даже сгреб в объятия своего пиарщика, когда тот пришел согласовать несколько кадров: в прессе, мол, любят, подробности частной жизни первого лица, так лучше им якобы случайно сольют строго отобранный материал. На сцене, установленной между белыми витыми колоннами, надрывались постаревшие девчонки из группы “Комбинация”. Марк подпевал хором, а на припеве стрелял глазами в сторону соседнего кресла: А я люблю военных Красивых, здоровенных Еще люблю крутых И всяких деловых Гриша сдержанно отводил взгляд в фужер с шампанским, всего-то вторым за вечер. Он бы, наверное, и первый не стал, по привычке. Марку пришлось дважды напомнить, что, хоть Гриша и начальник всей службы безопасности, сегодня он не при исполнении, а почетный гость. Так Гриша и цедил через край, а к неофициальной части вечера пузырьки уже выдохлись, пришлось обновить. Как ни силился Марк, так и не мог рассмотреть, какие у Гриши сейчас глаза. Во внутреннем кармане пиджака завибрировала труба. Марк поморщился, но достал телефон и посмотрел на экранчик. Недовольная гримаса сменилось выражением, какое бывает на морде у кота, только что погрызшего хозяйский фикус. Марк бросил еще один быстрый взгляд на Гришу и начал пробираться из-за стола в сторону двери, на ходу неловко зацепив край скатерти и чуть не утянув за собой тарелку с приборами. В коридоре Марк быстро огляделся по сторонам и на всякий случай двинулся в сторону туалета, подальше от входа в банкетный зал и понадежнее от чужих ушей. - Ма-арик! Поздравля-яю! Голос Нателлы в динамике был таким громким, что отскакивал от итальянского мрамора. Для верности Марк заперся в кабинке. Привалился плечом к стенке. Он не ждал звонка, уж тем более, с поздравлениями, но загадка решилась быстро: Нателла, кажется, звонила не поздравить, а поддеть: - Ну что, Ма-арик, как тебе донашивается с моего плеча? Сначала мужчинку, теперь должность? - А должность-то была с моего плеча. - Про мужчинку, значит, не споришь, ммм? Раздались приглушенные шаги, и Марк вздрогнул. Вжал телефон в грудь динамиком, из которого продолжал журчать противный, крашенный поросячьей помадой голос. Шаги остановились где-то в районе умывальников, но журчания воды из крана не последовало. Нателла бубнила прямо в костюмный пиджак о том, как психолог учил их с Танюшкой пользоваться я-сообщениями. Марк осторожно толкнул дверцу. В разъехавшуюся щель был виден край зеркала в тяжелой золоченой раме, в котором отражался стриженый темный затылок. Трясущимися пальцами Марк попытался пробраться между пиджаком и трубой, чтобы нажать на отбой. Получилось с третьего раза. Из кабинки выглянул так, что со стороны было ясно: этот кот не только сгрыз фикус, но еще и покушался на хозяйскую канарейку. - Мать звонила, - сказал он первое, что пришло в голову. - Твоя? - Ну, не твоя же. - Тебя там потеряли. Пацан твой с камерой скачет весь на измене. Пиарщик и правда скакал и настаивал на портретном снимке. Марк обвил Гришу рукой за плечи, прижал поближе. Тот помедлил, но все-таки ответил тем же жестом. Марк прильнул к горячему боку, склонил голову в сторону Гриши, едва не прильнув к плечу. На своем плече Гриша и тащил его из президентского мерседеса до самого порога квартиры. Марк, вроде, выпил немного, но от духоты, музыки и нервов его развезло не хуже, чем от лютейшего ерша. Под конец банкета он уже на ногах не держался, а до машины и вовсе сам дойти не смог. Внутри, оставив двоих телохранителей по ту сторону входной двери, Гриша усадил новоиспеченного президента на диван. Марк рванул галстук, раскинул руки по спинке и откинул голову. Уперся носком туфли в задник другой, с третьего раза скинул, а потом проделал то же самое со второй туфлей. Позвал: - Бандюжка моя! Пьяно хихикнул от того, как Гриша на него зыркнул. Бандюжкой он не был вот уже лет семь, а по официальным бумагам так и вообще никогда. - Ну иди ко мне! Гриша подошел и осторожно присел на краешек дивана. Марк снова обвил его за шею, притянул поближе. Опять хихикнул. Гриша понял по-своему: - Счастлив? Марк утвердительно кивнул, потом сразу же замотал головой, а потом снова кивнул и залился высоким смехом. Гриша поначалу хмыкнул, но когда смех начал переходить во всхлипывание, нахмурился. Когда Марк издал долгий высокий стон с присвистом, развернул его к себе за плечи и легонько встряхнул. - Марк Владимирович, ты чего? Марк не ответил, был слишком занят тем, чтобы вдохнуть, и у него никак не получалось. - Марк Вл… Марк, ёпт! Ну ты чего? Марк, чего происходит-то? Сквозь пелену истерики Марк чувствовал, как его обнимают за плечи, прижимают к груди, гладят по голове и испуганно бормочут в затылок: - Марк, чего с тобой? Что мне делать-то, бляха? Ебанашка ты моя… Тут Марк откровенно разревелся и сквозь напавшую икоту попытался объяснить, что плачет потому, что “ебанашка моя” - это самое нежное, что он слышал от Гриши в эти несколько месяцев, пока шла самая горячая шумиха вокруг выборов, но слова давались ему через раз. Гриша отпаивал его водой, смачивал виски, устраивал головой на коленях, гладил и строго выговаривал, что пьяница-мать - горе в семье, а ебанашка-президент - во всей стране. Марк уже вымотанно и сонно всхлипывал, и жаловался сквозь навалившуюся дремоту: - Т-ты… ты меня п-пять месяцев... никак не зва-ал! - Так ты же не любишь. - Все равно-о! Сон накрывал президента с головой. Во сне к Марку раз в год из Америки приезжала Нателла. На этот день он отменял все дела и встречи, и они распивали вискарь из дьюти-фри под ее рассказ о том, как Таня до сих пор в обиде за свадьбу в Вегасе - не по-настоящему, мол, Ричард бы и тот лучше сделал, - и как теперь Нателла готовит символическую свадебную церемонию на Мауи, прямиком на годовщину. Годовщина. Марк полез в стол. Было тошно и хотелось, чтобы разбудили, пусть хоть телефонным звонком, пусть реальным рассказом про свадьбу на Мауи. Мобильник предательски молчал. Во сне Марк шарил по ящику и в ужасе никак не мог найти снимок. На диване реального Марка обняли со спины. - Лапуля моя. Золотце. Ну тихо, тихо. Плюшечка. Сладкий мой. Успокойся. Все хорошо. Марк забыл, что искал в ящике. Да и ящика не было. И стола. И кабинета. И Обнинска. До утра он проспал без сновидений, а утром сонно щурился на Гришу, который заснул рядом с ним под одним костюмным пиджаком на двоих. Темные волосы растрепались за ночь, в уголке приоткрытого рта собрались пузырьки слюны. Марк осторожно вывернулся из объятий, потом из собственного пиджака и укрыл Гришу поверх.***
В бутике на Третьяковском проезде Марк перемерял все рубашки. Гриша успел выпить четыре чашки кофе с коньяком и прикончить шоколадные конфеты, и теперь барабанил пальцами по подлокотнику кожаного кресла, пока Марк вертелся у трельяжа и рассматривал себя со спины. Тот поймал в зеркале волчий взгляд и повернулся: - Ну, что? Какую? Гриша пожал плечами. - Да все одинаковые. - Как это, “одинаковые”?! Вежливую девочку, которая зашла с пятым кофе на подносе, как ветром сдуло. - Я такие не люблю, ты же знаешь. - Ты вообще кроме своих водолазок ничего не любишь. И какие это “такие”?! - Да стремные какие-то. - Стремные? - Пидорские. Брови у Марка поползли чуть не до макушки. Он вытаращился на Гришу. Для человека, который столько времени, несмотря на ярые протесты Марка, настаивал, чтобы звать его “золотцем” и “лапонькой”, сейчас он как-то слишком громко разбрасывался такими словами. Марк холодно переспросил: - Какие? - Пидорские. И место это пидорское. И выглядишь ты как… - Гриш. Ты, может, забыл. Мы десять лет как спим вместе. - Ну, спим и спим, что я теперь, пи… - Я в политику обратно въехал на поддержке пидорам. - Да помню я. - “Первый президент России - открытый гей”. Нью-Йорк Таймс, на минуточку, Гардиан, Уолл Стрит Джорнал… - Да знаю я. - Мы сюда зачем вообще приехали, помнишь? - Вон ту возьми и поехали отсюда. Марк закатил глаза и картинно сцепил в воздухе в кольцо большой и указательный пальцы, оттопырив три остальных. Посмотрел сквозь кольцо на своего спутника. Сказал: - Ноль. - Чего “ноль”? - Количество секунд, которые ты потратил на размышления. - Ну не понимаю я в этом ничего, у тебя же есть дрессированный человек, который тебя одевает. - Гриш, ну это же особый случай. Я сам хотел выбрать. И вообще, ты чего расселся? Нам обоим костюм нужен. Гриша отвел глаза. Покачал чашку в ладони, залпом допил остаточки со дна вместе с гущей. Поморщился. Пошарил в изящной фарфоровой вазочке, но шоколадки закончились. - Марк. Я не хочу. Марк аж замычал в негодовании. - Ну блин, ну тыщу раз же уже обсуждали, что нужно в новом! - Не костюм. - А что… а. Теперь Марк, кажется, понял. Гриша изучал донышко чашки как будто что-то крайне удивительное углядел в кофейных разводах. Может, свое счастливое свободное будущее. Марк подцепил с вешалки пиджак, торопливо достал из внутреннего кармана портмоне, выложил на столик несколько купюр и пошел к выходу, на ходу крикнув в глубину бутика: “За беспокойство!”. Водитель понял без слов, что второго пассажира дожидаться не будут. - По городу покатай, - буркнул Марк. В пиджаке зашелся трелью телефон, но кнопку отбоя он нащупал не глядя.***
Ночью они с Нателлой упились в зюзю, и он плакал на ее насиликоненной груди по человеку, которого десять лет назад застрелили. Нателла чесала его по голове похожими на черные мачете ногтями. Он промочил насквозь тонкую блузку, пока выплакивал горе из костей. В мире осталась черная дыра размером с Гришу, которую уже ничего и никогда не заполнит. - Ма-арик, - тянула Нателла. - Дура-ашка. Как же ты скучаешь. Марк кивал прямо в декольте. - Ну чем тебе помочь? - Нателла брала его ногтями за подбородок и поднимала голову, чтобы Марк на нее посмотрел. - Ну, хочешь… ммм? Марк сначала не понял, а потом Нателла так изогнула бровь, что понял и аж закашлялся. - Ты мне очень поможешь, если мы не будем, - сказал он. - Я знаю, как ему нравилось. Я тебе сделаю так же. Лапуля. Ну что, Марик? Марк? Марк! Кто-то касался плеча и звал по имени, но Марк все никак не мог вырваться из цепкой болотистой реальности сна. Он метался по кровати и хныкал, пока его, наконец, не сгребли в охапку и не тряханули как следует. С громким всхлипом Марк проснулся. Обвил Гришу руками, уткнулся носом в шею. Снова всхлипнул, когда почувствовал, что Гриша обнял в ответ. - Рассказывай. - Кошмары снятся, - пожаловался Марк в шею. - Не слышу ничего. По-человечески говори, пожалуйста. Марк горячечно зачастил в изгиб плеча: - Гриш, давай не будем, если не хочешь. Ничего не будем. Все отменим. Все интервью, прессу, съемки. Книгу. - Какую книгу? - Биографию мою. То есть, нашу. Восемь языков, крупнейшие издательства. Да забудь, до нее еще полгода, только контракты подписали. Разорвем. Не будем ничего. Костюмы тоже не будем. Никаких костюмов, никаких колец, никакой свадьбы. Не хочу. Всем телом Марк почувствовал, как Гриша напрягся и попробовал отстраниться. Вцепился еще крепче. - Марк. Ты точно ебанашка. Полгода меня до печенок доставал своей свадьбой, ничего поперек слышать не хотел. А теперь ты же меня и динамишь? Как это, “не хочу”? Алло, гараж! - Так - не хочу. Ты как согласился, так эти полгода на меня волком смотришь. Я от тебя слова ласкового не слышал. - Тебе ж не нравится, - снова напомнил Гриша, но Марк перебил: - Мне кошмары снятся. Снится, что ты умер. Скучаю как сволочь. Не сплю из-за тебя. На собственной инаугурации на лестнице навернулся. - Нет уж, на лестнице ты сам. Я ни при чем. - Короче, не хочу, если ты не хочешь. Не будет свадьбы. Ничего не будет больше! - Я не… кхм… - Гриша поперхнулся и начал заново. - Я не понял сейчас. Ты, типа, меня бросаешь, что ли? Вот что ты за человек-то такой, Марк Владимирович, если не мудак? Марк не слышал. Марка развезло. Он отлепился, наконец, от Гришиной шеи. Теперь смотрел на него щеночком и лихорадочно шептал: - Вообще ничего не будем, если не хочешь. Давай хоть всю жизнь вот так, как будто не при делах друг с другом, хочешь, давай по разным постелям, да хоть по разным домам давай, только перестань, пожалуйста, невозможно же каждый день видеть эти твои щщи мрачные, ты же правда как будто умер, ты меня даже не зовешь никак больше… - Бляха, Марк, тебе все десять лет не нравится! - Потому что ты так бывшую свою звал! - С которой ты теперь тайком в туалете разговариваешь?! - Ты же со мной не разговариваешь! - Ты ж не даешь, ты только сам болтать и умеешь! Десять лет тебя слушаю, всю твою херню терплю. Как тебе уперлось на весь мир про свою постель рассказать, так ты моего мнения ни разу и не спрашивал, а я за тобой все равно как гребаный доберман везде езжу, физиономией на камеры свечу. Потому что тебе надо. Один раз тебе “нет” сказал, и то не сказал. Со свадьбой этой. Так ты к моей бывшей побежал! Жаловаться или советоваться? Это она тебе сказала на попятный пойти, чтобы мне стыдно стало и я сам согласился, да? Ты хоть понимаешь, чего ты сейчас творишь-то? - Отношения наши спасаю! Марк брякнул и осекся. Забегал глазами. Почувствовал, как щеки краской залило. Посмотрел украдкой на Гришу и увидел, что тот и сам сидит пунцовый и только рот открывает. Слова на букву “о” за десять лет ни один вслух ни разу не сказал. - Гриш… - Я уже был один раз в браке для галочки. Мне второй такой не нужен. - Почему для галочки-то? - Потому что ты только и умеешь, что все на камеры делать. - Да ты без камер не согласился бы никогда! - в отчаянии выкрикнул Марк. Гриша вскинулся и посмотрел на него так, что в спальне повеяло Обнинском. Взял Марка за плечи. Спросил: - А ты что, и без камер хотел бы? Марк хотел огрызнуться, уколоть его как-нибудь, возмутиться. Но вместо этого молча кивнул. Ладони поползли вверх по плечам, по шее, остановились на щеках. - Правда, что ли? - Да какая разница, если ты не хочешь! Гриша покачал головой и наклонился вперед. Уперся лбом в лоб. И Марк, кажется, понял. Накрыл Гришины руки своими. Повернулся, поцеловал ладонь. Сказал: - Только ебанашкой больше не называй. - Ну а кто ж ты есть-то, Марк Владимирович? Марк глубоко вдохнул, как будто решался на что-то. Он - Марк Владимирович Багдасаров. Президент Российской Федерации. Первый открытый политик-гей в стране. Икона борцов за права человека. Международная легенда. - Лапуля, - сказал он. - Золотце. Плюшечка. И впервые за долгое время услышал, как Гриша мягко смеется прежде, чем утянуть его на простыни. Кошмары в эту ночь Марку не снились, но он все равно не выспался.***
Утром Гриша варил кофе. Марк зашел на кухню, подошел, прижался грудью к спине, обвил руками. В правой была бархатная коробочка из ювелирного. - Ты чего это, Марк Владимирович? - Мы, вроде, Марка Владимировича ночью в постели, наконец, оставили? Гриша снял турку с конфорки. - Дай разлить-то. Ты чего, лапонька? - Возьми. Это мое кольцо. Будешь готов - сам мне отдашь. Гриша помедлил с туркой в руке. Поставил ее обратно на плиту. Одной рукой взял коробочку, второй прижал ладонь Марка к своей груди. Тот потерся носом о затылок и скользнул рукой под домашнюю футболку. Никаких больше тайн. Никаких недосказанностей. Никаких кошмаров. Одна тревога, впрочем, у Марка осталась. Он по три раза проверял, все ли убрал из истории браузера на домашнем компьютере, и научился мгновенно менять страницу, стоило Грише войти в комнату. Сначала это были электронные письма Нателлы с фотографиями. Потом ссылки на свадебные агентства с десятками фотографий ажурных беседок на фоне закатного океана и заманушными текстами, обещающими незабываемое торжество для счастливой пары. Гриша подходил со спины, приобнимал Марка за плечо и ставил кружку с кофе рядом с клавиатурой. Марк ждал, когда вместо кружки на столе появится знакомая коробочка из ювелирного, и гадал, успеют ли они в беседку к океану или все-таки придется расписываться в Хамовническом отделе ЗАГС первыми в Москве да и во всей России.