Петля вестника

Ты всегда прячешься в тишине. Закрадываясь в дальний угол комнаты, пытаясь слиться со стеной, ты бесшумно плачешь, оставляя дорожки из крови и слез на щеках. Боль убивает тебя. Она внутри и снаружи, лезет по стенкам, скребется в половицах и продуваемых деревянных стенах этой несчастной квартирки-сарая, в которой ты существуешь. Раз за разом получая удар ремня по своим рукам, спине, животу и даже лицу, ты больше не сопротивляешься открыто, смирение проступает на твоей коже в сломанном потупленном взгляде, и ты раз за разом встречаешь ее удары, повторяя одними лишь губами молитвы Господу Богу. Я, стоя в тени, повторяю с тобой в унисон: «Non spirant, non spes, nolite timere*». Не сходящие неделями синяки, безумная боль в конечностях и страшное, невыносимое одиночество. Брошенность. Ты никому не нужен. Ты один. И это убивает, медленно сжирает тебя изнутри, наполняя обидой и жаждой мщения. Жизнь не подарила тебе любви. И ты, милый Криденс, день за днём начинаешь сомневаться в том, достоин ли ты вообще любви. Услышав твой очередной стон боли, тяжелые всхлипы и дорожки из крови, я приду к тебе тёмной ночью. Я буду в белой робе и со скрытым лицом в капюшоне, едва переставляя ноги, я подойду на цыпочках и присяду перед тобой на колени, оторвав твои изрезанные руки от посеревшего лица. Я вижу, ты пугаешься и злишься, пытаясь закрыться, сбежать и даже завопить своей мамочке о том, что в доме незнакомцы, но я лишь сильнее стискиваю твои запястья в руках, призывая к боли. Мне жаль, милый Криденс, мне так жаль, но к сожалению, это единственный язык, которому ты способен внять. И я использую его в своих благородных целях, потому что «цель оправдывает средства». Поймав твоё внимание, я обнажаю тонко очерченные губы и прижимаюсь ими к твоему предплечью, целуя и слизывая тонкие стекающие струйки крови. Ты разом напрягаешься и немеешь от ужаса, но я лишь поднимаю пустую голову в капюшоне и протягиваю руку, чтобы закрыть твои усталые глаза. Доверие? Тебе незнакомо, поверь, я знаю, но в тебе ещё теплится надежда, потому я лишь едва слышно выдыхаю: — Позволь мне. И ты подчиняешься, разом обмякаяешь, прислонившись к стене. Мои пальцы бережно прикрывают твои веки. Я кладу руку тебе на грудь, медленно, но с нажимом, нащупывая сердце. Ты загнанно дышишь и очень сильно боишься. Я понимаю, чего мне будет стоить забрать у тебя эту ужасную боль и непризнанную силу, Отвергнутый. Но я иду на этот шаг. Меня все равно нет. Я перевожу руки на виски, оглаживая выбившиеся пряди твоих волос, и опасно приближаюсь к твоим губам, легко их накрывая. Ты издаёшь испуганный писк, но я тут же использую этот момент, чтобы пробраться своим языком в твой рот, отчего ты удивленно стонешь и со скрежетом царапаешь ногтями пол. Я пробираюсь пальцами к твоей шее и обхватываю ее ладонью, поглаживая кадык, ты, будто очнувшись, стремительно сталкиваешься со мной, с жаром отвечая на горько-металлический поцелуй. И в то же мгновение я отрываюсь, наклоняясь к твоему уху, облизывая мочку, сдавленно шепчу: «Clamatis et spes*.» И одним движением резко хватаю тебя за горло, стискивая пальцы до хруста, зажимаю рот ладонью, с наслаждением наблюдаю за подступающей истерикой в твоих глазах и следами на тонкой коже шеи от сильного нажима. С резкой сменой эмоций в твоём организме начинается паника и тебе не остаётся ничего кроме как вступить в борьбу. Подписаться на мои правила игры. — Сдавайся, Криденс, ты в моей власти. И ты начинаешь рычать, кусаешь мою руку до крови, но я лишь сжимаю шею сильнее и слышу, как тебе начинает не хватать воздуха, руки отчаянно бьются по полу, а ты пытаешься сбросить меня с себя, но, милый Криденс, ты так ослаб, а я всего лишь неподступный прах. Замечая признаки того, что кислород в твоих лёгких скоро закончится, я лишь давлю ещё сильнее и, наконец, вижу, как твои глаза мутнеют и приобретают оттенок потемневшего серебра, словно разливающаяся ртуть. Я, криво ухмыляясь, ослабляю хватку и резко убираю свою руку от твоей шеи, затыкая рот новым поцелуем. И ты нещадно кричишь. Кричишь мне прямо в глотку, кусая губы до крови и переваливая меня на спину, подминая под себя. Воешь, словно подстреленный волк на охоте. А я лишь цепляюсь за твою спину пальцами и с нажимом глажу, принимая, давая возможность освободиться, перехватываю твои ладони и переплетаю пальцы. Воздуха начинает не хватать, дорожки слез начинают омывать мое лицо, и я понимаю, что ты плачешь. Я задыхаюсь вместе с тобой. В порыве отчаяния ты издаёшь последний вопль и затихаешь. Затем медленно отрываешься и смотришь. Пронзительно смотришь мне прямо в душу. Я ощущаю неконтролируемые выбросы энергии, которые бушуют вокруг тебя, потому лишь коротко усмехаюсь и ласково шепчу: — Ты - волшебник, Криденс. Ты отшатываешься от меня, как от удара, глаза меняют свой цвет снова на карий, и твое тело невольно приходит в себя, начиная осознавать происходящее, ощущая искрящую магию вокруг себя. Пытаясь осознать произошедшую ситуацию, ты с неверием смотришь на меня, пытаясь разглядеть мое лицо, но не понимая ничего. Я медленно поднимаюсь, отряхивая робу и осторожно протягиваю тебе руку. — Я не причиню тебе вреда, Криденс. Ты можешь не доверять мне, если не хочешь, но все, что я сделала сейчас было направлено на помощь. Невольно морщась при слове «доверять», но все так же внимательно рассматривая меня, ты наконец приходишь в себе и, словно слепой котёнок, которому открыли глаза на то, что он уже очень давно чувствовал, но не мог видеть, ты решаешься дать мне руку, прыгая в омут. — Кто ты такая? Твой севший голос, больше похожий на хрип, бьет по мне куда сильнее, чем я рассчитывала, а проявляющиеся следы на шее от удушья вызывают невольный укол вины, но я быстро собираюсь и, скрывая нижнюю часть лица под капюшоном, жестом предлагаю тебе присесть на кровать. — Ты должен знать, Криденс, что тебе нужно принять то, что ты увидел в себе сегодня и научиться жить с этим. Иначе ты умрешь. Ты, едва осев на край, резко подскакиваешь с кровати и с полным обиды и гнева взглядом пытаешься просверлить пустоту под моим капюшоном, стискивая руки в кулаки и злобно выкрикивая свой злополучный вопрос: — Да кто ты такая?! Я аккуратно кладу руки на его кулаки и разжимаю их, успокаивающе поглаживая. — Меня не существует. Это не имеет значения. Но тебя такой ответ не устраивает, ты теряешься, снова злишься, потом устало выдыхаешь садишься на кровать, но снова выскакиваешь и со злостью бьешь кулаком деревянную скрипучую стену. Я наблюдаю за этим с грустной улыбкой, спрятавшись под белоснежной робой пока не вытягиваю руку и не опускаю ее тебе на плечо, тихо шепча: — Ты не должен привязываться ко мне, Криденс, я не смогу вернуться. Ты болезненно отшатываешься от моей руки и разворачиваешься с лицом боли и отчаяния, смиренно принимая очередной удар судьбы. — Тогда чего ты хочешь? — Я лишь пришла, чтобы пробудить тебя и донести одну весть. Я медленно отхожу от тебя спиной, опуская руку и ускользая к проему. Ты устало смотришь на меня, мысленно принимая боль, еле дыша. Я знаю, что не могу задерживаться здесь ни минуты, ибо с каждой моя затея может обернуться против тебя. — Clamatis et spes. К тебе придёт скоро человек после самого чудовищного обмана, который ты бы мог пережить. И этот новый человек будет способен спасти тебе жизнь. Ты резко бросаешься вперёд, перехватывая мои руки и обнимаешь, стискиваясь в объятиях, безмолвно крича. — Ты уже пришла. Ты открыла мне глаза на себя, я чуть не убил тебя, но ты жива. Умоляю, останься. Твой глухой шёпот оглушительнее крика, и мне не остаётся ничего кроме как прижаться губами к твоему виску и прошептать: — Я не та. Я мертва. И свою задачу я уже выполнила. Clamatis et spes. И одним точным движением я отталкиваю тебя, скрываясь во тьме. Пока ты кричишь.