Семейный круг должен быть нашей безопасной гаванью. Но очень часто это место, где мы находим глубочайшую сердечную боль. Иянла Ванзант ©
Акутагава не знал, что двигало им в тот момент, когда он увидел этого ребенка, которому можно дать лет шесть от силы, но факт остается фактом. Сейчас он, подхватив беловолосого на руки, направляется домой. Быть может, его добило то, что фиолетовоглазый мальчишка был сильно покалечен кем-то, может, то, что он был чем-то похож на подростка. Он не знал. Да и неважно это, наверное, главное сейчас — успеть ему помочь. Рюноске примерно понимал, как и в каких случаях следует оказывать человеку первую помощь, но, увы, не знал, насколько серьезны и опасны повреждения мальчика. Никаких глубоких ран вроде не было видно, однако не факт, что у него нет каких-то внутренних кровотечений. — Вы Смерть? — на грани слышимости прошелестел мальчик, еле приподняв ставшие свинцовыми веки, с будто седыми ресницами. Голос его был похож на ветер. Ужасно. — Н-нет… — отчего-то выдавить одно единственное слово было неимоверно сложно. Казалось, он просто обманывает несчастного ребенка, ведь он — сама смерть. Тот, чье мертвенно-белое лицо под черным капюшоном так боятся увидеть люди. — Спаси меня, — его маленькая тощая ручка вцепилась в черную ветровку подростка, изо всех сил сжав ее, однако настолько слабо, будто мальчик постоянно недоедал. — Я постараюсь, — уверенным голосом заверил его Акутагава, надеясь, что если ребенок и покинет этот мир, то до самого конца будет уверен в том, что его спасут, — ты только держись. Подросток шел быстрыми широкими шагами, крепко держа мальчика на руках и стараясь не навредить ему еще больше быстрыми движениями. Идти приходилось переулками, протискиваясь в узкие промежутки между домами. Ни к чему показываться людям на глаза, никогда это ничего хорошего не сулило. Flashback. — Смотри, какую малявку я нашел! — кричит какой-то мужчина очень крупного телосложения, каких обычно называли «шкафами». Он своей массивной рукой поднимает Гин до уровня своих глаз, схватив за длинную косу густых темных волос. Ему отвечает второй человек, ничуть не меньше, чем схвативший: — Используешь ее и выбросишь? — тон его насмешлив, будто человеческая жизнь для него совсем ничего не значит. — Отпусти ее немедленно! — во все горло кричит Рюноске в отчаянии. Кричит, надрывая и без того больное горло и чувствуя, как по щекам из серых глаз текут ручьи горячих слез. Кулаки сжимаются до хруста в сильно выпирающих костяшках. — Да что ты мне сделаешь, сопляк? — бугай пинает мальчика ногой в бок, отчего тот практически рычит, подобно зверю, и чуть ли не сворачивается в клубок от боли. — Убью, — голос тощего мальчишки звенит сталью. Такой же сталью, что видна в его глазах, когда он донельзя серьезен или разозлен. — Не отпустите, сами умрете. — Ты кем себя возомнил? — хрустнув пальцами и чуть размяв шею, вопрошает мужчина с черными, что сама тьма, глазами, которые Рюноске сейчас хотелось вырвать. — Смерть, — цедит Акутагава и, крикнув привычное «Расемон!», распахнув свои большие глаза, рвется вперед так быстро, как только может, учитывая не самое прекрасное состояние. «Черный дракон», широко разинув свою огромную пасть, напоминавшую своим цветом людскую кровь, одним движением разорвал противника пополам, отделив туловище от ног. Кровь поверженного мужчины хлынула наземь, заливая все вокруг и пачкая собой босые белые, будто алебастр, ступни мальчишки. Сзади послышался крик.Монстр. Тварь. Демон.
— Отпусти ее, — все так же четко произносит Рюноске, развернувшись и глядя на напавшего убийственным, уже далеко не детским взглядом. Применять способность сейчас было страшно: вдруг Расемон при нападении заденет и Гин. (Не)человек, державший до этого застывшую в немом ужасе девочку, опустил ее на землю, подняв обе руки вверх и пугливо, будто загнанное в угол животное, глядя на маленького убийцу. — Спокойно, — попытался, видимо, отсрочить свою смерть он, но это было бесполезно. Одаренный ребенок уже все решил за него. Таких мразей нельзя прощать. Умри же здесь, жалкий скот. — Убить, — слово, положившее конец никчемной жизни насильника. Второе тело упало рядом с Гин, которая тут же вскричала, зажмурив глаза, чем вывела Рю-чана из некого подобия транса, в которое он погрузился. Он тут же подскочил к ней, обнимая и прижимая к себе, поглаживая по взлохмаченным волосам. Истерика ее не прекращалась, слезы потоками лились из глаз, смешиваясь с кровью, что запачкала ее лицо, когда монстр, пожелавший навредить ей, был убит. Осознание, что брат всего лишь защитил ее, не желало умещаться в голове. Она стала его бояться. Flashback end. Еле держа альбиноса одной рукой, Акутагава далеко не с первого раза смог попасть ключом в замочную скважину входной двери. Руки, несмотря на все его вечное спокойствие, тряслись, а на лбу выступила испарина. Не хватало еще, чтобы ребенок прямо у него на руках умер, так и не дождавшись помощи. Спирт. Бинты. Пинцет. Пластыри. Зеленка. Обезболивающее и жаропонижающее. Таз с водой и платки. Когда из домашней аптечки было вытащено практически все, что там вообще имелось, руки обработаны, а мальчишка уложен на стол, с которого одним взмахом подростковой руки было сметено все на пол, Рюноске принялся за дело. Сорвал с него одежду, которая явно была большая, ибо висела на маленьком тельце, как мешок из-под овощей, и принялся аккуратно, стараясь не причинять еще больше боли, стирать с тонкой кожи грязь смоченным в прохладной воде платком. Далее. Обработать ранки, достать из кожи застрявшие осколки стекла пинцетом и перебинтовать в нужных местах, залепить пластырями. Было страшно. Акутагава, черт возьми, понятия не имел, почему, но ему было страшно. Он боялся за этого ребенка, хотя, казалось бы, серьезных ран у него не было. Странно. Я же помню, что он был ни живой ни мертвый. А тут он будто просто поранился во время неаккуратной игры… В итоге мелкий был заботливо перенесен на футон, а Рюноске осознал, что забыл кое о чем важном — встретить Гин. Понял это он как раз тогда, когда услышал хлопок входной двери и шорох одежды сестры. Пока она молчала, но он знал, что по головке его точно за такой проеб не погладят. Обещания нужно выполнять, как-никак. Вот девушка кидает на деревянную полку ключи, снимает достаточно массивные ботинки на шнуровке — свои любимые, шуршит тканью черного плаща, швыряет сумку с многочисленными значками куда-то в угол, как это обычно бывает, и проходит дальше по коридору, в ванную. Брат тенью следует за ней, а, подойдя к помещению, опирается на дверной косяк, виновато произнося: — Прости. — Что же нашлось такого важного, что ты не смог меня встретить, хотя мы договаривались? Работа? Очередной вызов сенпая? — не скрывая недовольства, спросила она, нервно потирая руки ярко-оранжевым полотенцем, что всегда висело возле раковины. — Понимаешь… у нас теперь есть одна небольшая проблема. — Какая? — тон Гин резко сменился на обеспокоенно-озадаченный, глаза опасливо сверкнули. Яркий кусок ткани застыл на месте. — Пойдем, — подросток освободил проход и двинулся в комнату, в которой оставил нежданного гостя. Лицо Акутагавы вытянулось, когда она опознала в белом пятне ребенка. Это явно не то, что ожидаешь увидеть по приходе домой. Серые глаза заморгали чуть чаще. Вообще, ее было достаточно сложно чем-либо удивить, но сегодня старшему братику это удалось. — Кто это? — задала воле логичный вопрос девушка. — Ты где его вообще нашел? — В каком-то переулке. Он был избит, и я притащил его домой. Теперь вот думаю, нахуя я это сделал. — Ты молодец. Я серьезно, — последнее она добавила, заметив, что Рюноске пытается спросить, а не сарказм ли это часом, хотя, казалось бы, сказано это было абсолютно искренне. — Только вот что нам теперь с ним делать? — Когда очнется, скажем, что лимит доброты этого мира в виде моей помощи исчерпан, и отправим туда, откуда явился, — пожав плечами, заявил парень. — Я, грубо говоря, его похитил. — Нет, — отрезает Гин. — Не скажем. Это ребенок. Наверняка такой же, какими когда-то были мы, — воззрившись на брата, мягко произносит она. — Тебе не жалко его выкидывать на улицу, как какого-то ненужного кота или пса? — И как ты себе представляешь его дальнейшее существование у нас? — подросток немного хмурится, мимолетно глянув на беловолосого. — Документов при нем никаких нет, чтобы сделать новые, нужно обращаться к кому-то из Мафии, а я этого не хочу. Связывать с этой чернотой мелкого — это… — Жестоко, — заканчивает за него сестра. — Да. Именно, — будто в подтверждение, он кивает головой. Альбинос напоминал Гин их с братом в том далеком и несчастливом детстве, когда они жили в трущобах, когда каждый день превращался в борьбу за выживание, и невозможно было сказать, станешь ли ты вообще взрослым. В каком-то смысле ничего не изменилось. Мафия так же никого не щадит. Рюноске смотрел то на чулки младшей, то на привычную стену, на которой висела всего пара фотографий, то на стрелку старых часов, что постоянно раздражали своим мерзким тиканьем. Краем глаза он заметил, как сестра начала наматывать прядь челки на палец — плохо дело. Это происходит только тогда, когда она напряженно о чем-то думает, и ей надо занять чем-то руки. — Так что в итоге? — подняв голову и посмотрев на мальчишку, спросил парень. — Давай подождем. Когда очнется, расспросим, что произошло. — Хорошо, — спокойно произносит Рю, облегченно вздохнув. *** Ужин проходил спокойно. Двое, сидя друг напротив друга, были заняты какими-то своими размышлениями, что было странно, ведь обычно в это время они достаточно активно общались. Хотя, точнее будет сказать, Гин рассказывала брату о том, что происходит у нее в жизни помимо работы, а он просто периодически что-то тихо отвечал. Однако тишина была прервана чужим голосом, что послышался со стороны входа. — Здравствуйте… — альбинос весь зажимался, переминался с ноги на ногу и, поджимая губы, опасливо косился на незнакомых ему людей. — Привет, — девушка оторвалась от еды и, посмотрев на гостя, улыбнулась так тепло, будто всю жизнь его знает, будто это дорогой ей человек. Так она улыбалась лишь Рюноске. — Как ты себя чувствуешь? Акутагава решил пока молчать. Он знал, что для него напугать ребенка — элементарно. Подобные ситуации уже происходили: дети, только увидев его, могли убежать, а уж когда голос слышали… — Н-нормально… вроде как. — Ничего не болит? Кушать будешь? — Все хорошо, спасибо, — беловолосый осмелился подойти к столу и аккуратно присесть на пол рядом с девушкой, которая отчего-то вызывала у него доверие. — Да, буду. Он не знал, куда девать руки, а потому положил их на свои острые расцарапанные коленки, впиваясь в них взглядом. Говорить было жутко неловко, он понятия не имел, кто это, но раз эти люди спасли его, привели в свой дом и предложили еду, то, наверное, все должно быть хорошо. Через пару минут перед ним на стол опустилась тарелка с овощами, приготовленными, видимо, на пару. Рядом оказались палочки и чашка ароматного зеленого чая. — С-спасибо, — все еще смущенный и краснеющий мальчик дрожащими руками взял палочки и внезапно осознал, что даже не знает имен своих спасителей. Он тут же поднял глаза на них и быстро проговорил: — Извините, я не сказал вам свое имя. Я Накаджима Ацуши. А как зовут вас? — Я Акутагава Гин, — спокойно ответила девушка, — это мой старший брат. Рюноске. — она указала рукой на подростка, сидящего справа от мальчика. — Привет, — голос его был немного пугающим, но, тем не менее, Ацуши не чувствовал какой-то опасности, исходящей от него. — Расскажешь, что ты делал избитый в какой-то подворотне один? Альбинос взглянул на него с печалью в глазах и, неровно вздохнув, решил поведать. Оказалось, что Накаджиме почти девять лет, а не шесть, сколько Акутагава ему дал, увидев впервые, и что он сбежал из приюта, где над ним жестоко издевались. Он рассказал, что директор за что-то его нещадно бил, непонятно за что наказывал, заставляя мыть посуду и стирать белье в ледяной воде до онемевших и покрасневших рук, до содранной кожи. Рассказал, что детей там могли избивать до потери сознания, что их там за людей не считали. Сперва у Акутагавы возникла мысль, что мальчик просто бессовестно врет, пытаясь вызвать жалость, однако это предположение быстро отпало, когда он заметил, с какими эмоциями детдомовец об этом говорит и какие увечья у него были. У Ацуши во время его рассказа дрожали плечи, будто он вот-вот заплачет, тряслись руки, дрожали губы, которые он закусывал до крови, а на белоснежных ресницах показывались чистые детские слезы. Подросток смотрел на альбиноса и видел в нем самого себя, будто глядя в зеркало, которое способно показывать прошлое. Понимал, как тому было больно и страшно, потому что сам испытывал те эмоции. Он словно с головой окунулся в ледяные темные воды своего прошлого. По коже пробежали мурашки. Больно. — Оставайся на ночь у нас, — с грустной улыбкой на губах сказала Гин, поглаживая худые плечи девятилетки. — Потом посмотрим, что будет дальше, — ложных надежд она дарить мелкому не хотела. Не любила врать. Фиолетово-желтые глаза сошлись на чертах ее лица, которые сейчас казались самыми родными на всем белом свете. Накаджима никогда не знал своих родных, даже не помнил лица матери, что бросила его, оставила в том ужасном месте, где ему пришлось жить. После он уставился на Рюноске, будто ища у него подтверждения слов девушки, тот в ответ лишь кивнул и, замявшись, положил руку на голову Ацуши. — Рю, я от него в восторге. Такой милый ребенок. Давай оставим его? — Оставим.