Для того чтобы что-то изменить,
это что-то следует вначале принять.
Карл Густав Юнг ©
— Ну давай съездим! — практически воет мелкий, готовясь вцепиться в брюки Акутагавы.
— Я сказал, нет, — жестко произносит подросток, гневно глядя на младшего брата, который, видимо, хотел, чтобы он опоздал на работу. — Никуда мы не поедем. Делать нам больше нечего, кроме как на звездное небо пялиться.
— Ну пожалуйста, — виновато опустив голову, произносит Ацуши. — Ну почему мы не можем съездить?
— Я уже двести раз объяснил, — отмахивается подросток, — и если ты от меня не отцепишься, пущу в ход Расемона. Я не шучу, ты меня знаешь.
— Рюноске, пожалуйста.
— И правда, Рю-чан, чего ты такой вредный? — в дверном проеме появляется еще одна Акутагава, будто завершая картину. Стоит с кружкой зеленого чая в одной руке и чашкой кофе в другой. Младшему брату и старшему, соответственно. — Давайте съездим.
— Вы, бл… сговорились что ли? — гневный взгляд стальных глаз бегает от одного родственника к другому, намереваясь, кажется, протереть в телах обоих дыры. — Вечером поговорим. — полы плаща его колыхнулись от резкого разворота.
Ацуши победоносно улыбнулся, хотя старший вроде как разрешения на поездку еще не дал. Правда, то, что он согласился обговорить все это вечером — уже небольшая, но все-таки победа. Если бы на все это со стороны смотрел совершенно посторонний человек, он бы мог осознать себя жутко умиляющимся, потому как «Ну это же семейная идиллия. Младший братик с сестрой пытаются уломать старшего на семейную поездку». Как бы не так. Это, пожалуй, самый страшный и опасный способ просрать свое свободное время, коего из-за особенно напряженной в последнее работы и так было не то чтобы много.
Бывший Накаджима предлагал посмотреть на луну и звезды.
Да, быть может, кто-то решит, что это настолько мелкая просьба, что отказ от ее выполнения — преступление против семейственности. Однако не все так просто, как может показаться, ведь чтобы добраться до лучшего места наблюдения, нужно было пройти все девять кругов ада.
Рюноске по пути в офис, отчаянно пытался игнорировать SMS-ки, что сыпались на его телефон уведомлениями, как из рога изобилия. Когда вибрация телефона стала невыносимой, он все же достал его из кармана, увидев вполне ожидаемые сообщения от младших.
Мелкая: Рю, не будь таким злым)
Отказывающее легкое: я не злой. меня не устраивает тот факт, что мы должны потакать желаниям Ацу только потому, что он младше.
Мелкая: а мне ты такого не говорил
Мелкая: ты знаешь, что своим отказом разбиваешь хрупкое детское сердце?
Мелкая: [фотография]
Мелкая: вот видишь ты ребенка до слез довел, тебе не стыдно?
Отказывающее легкое: манипулировать мной с помощью детских слез — слишком низко
Отказывающее легкое: когда вы хотите выдвинуться?
Мелкая: завтра вечером, вернемся, наверное, к утру.
Отказывающее легкое: ладно
Акутагава до сих пор порой поражался тому, как безжалостный убийца, специализирующийся на быстрых и бесшумных атаках, убивший сотни человек, может быть таким мягкосердечным и при этом всем обнимать ребенка руками, что по локоть в крови, не пачкая его былые одежды.
Он все не мог взять в толк, как же так Гин это удается: прятать всю черноту внутри себя, не выпуская ее там, где этого делать явно не следует. Рю так не умел, он был не в силах сменить оболочку. Не в силах понять, что, собственно, за этой оболочкой скрывается.
Flashback.
Мальчик, обвешанный с ног до головы старыми черно-серыми тряпками, несется во временное убежище, держа в руках кусок полузасохшего черного хлеба и законсервированную тушенку, что удалось раздобыть в том месте, которое все люди, тут живущие, называют рынком, понимая, что это просто сбор какого-то хлама и практически несъедобной еды.
Он подбегает к полуразрушенному, древнему, как, вероятно, сама планета, зданию. Нервно оглядывается, проверяя окружение на наличие слежки и, резко выдохнув, выпуская облачко пара изо рта, проникает внутрь через отверстие, оставшееся от входа, перегороженное какой-то деревяшкой. Спускается вниз, на первый этаж, по ступеням, которые таковыми назвать можно было с большим натягом. Оказавшись в самом низу, подходит к стене, на которой висит кусок ткани, прикрывающий металлическую дверь, отворив которую, Рюноске оказывается в «жилом» помещении. Проходит вглубь, оказываясь в их с сестрой комнате, и ставит хлеб с консервами на не самый чистый стол.
Гин, завернувшись в одеяло, лежит, отвернувшись к стене лицом. Сразу становится понятно, что она не спит, лишь притворяется, дабы избежать разговора с братом. К слову, продолжалась вся эта молчанка уже довольно долго. Девочка «спала» все то время, что брат был в комнате, и вылезала из своего укрытия лишь ночью и тогда, когда он уходил. Брала часть принесенной еды и, выйдя на то, что осталось от крыши здания, смотря на небо, ела. Приемы пищи на завтрак, обед и ужин не делились. Ешь каждый день по одному разу — большая удача, радуйся жизни и не выебывайся.
Рюноске пугал ее. Пугала его звериная ненависть в глазах. Пугали его чересчур резкие движения и слова. Пугал его дар. Играть с «ручным драконом из одежды» больше не хотелось. Хотелось убежать, но она не была глупа, а потому прекрасно понимала, что в одиночку, без дара старшего брата ей не протянуть — погибнет при первой же встрече с людьми, подобными тем, что недавно напали на них.
— Гин, — мальчик присаживается на их общий матрас, лежащий у стены, и аккуратно поглаживает ее рукой по спине, отчего та нервно дергается и издает вздох, подозрительно похожий на всхлип, — ты как?
В ответ тишина, давящая на плечи не хуже производственного гидравлического пресса.
— Гин, — повторяет он, чуть потрясся плечо, — давай поговорим, пожалуйста. — говорит он это, еле сдерживая слезы, чувствуя, как по спине и рукам табунами бегают мурашки.
— Гин…
А черноволосая, закусив губы и стараясь даже не дышать, будто собиралась имитировать собственную смерть. Разговаривать с Рю-чаном не хотелось, было дико страшно.
Хоть бы лишнего звука не издать…
Лишь когда он сдался, поднялся на ноги и ушел, девочка смогла позволить себе дать волю слезам, которые горячими ручьями текли по худым щекам и мочили нечто, заменяющее детям подушку. Она тихонько всхлипывала, стирая маленькими ручками влагу с кожи, и шмыгала носом.
Я боюсь тебя, брат.
Ты должен быть моей защитой, но в тебе я нахожу лишь опасность.
Мне так больно видеть, как ты день за днем умираешь.
Гин, сидя на своем шарфе, использованном в качестве подстилки, глядела на ночное небо и вдыхала свежий морозный воздух. Вспоминала истории, которые они с братом от кого-то слышали. Истории о том, как за каждым человеком следит некий защитник.
Интересно, кто следит за нами с Рюноске?
Flashback end.
Акутагава практически проклинал себя за то, что дал Ацуши какую-то книгу по астрономии, которую купил в ближайшем книжном магазине. Теперь мальчика его больше, чем до этого момента, манило к себе ночное небо.
— Рюноске, — неуверенно, смотря в пол, начинает мальчишка, — ммм. А ты можешь купить мне еще парочку книг? Те я уже прочитал.
— Вполне. Какие ты хочешь?
— Что-нибудь по астрономии.
Как он потом сообщил опешившему поначалу подростку, книга по этой теме ему нужна, чтобы «разгадать загадку кулона». Акутагава, правда, понятия не имел, каким образом космос и всякие его тела связаны с самоцветом на серебряной цепочке, но если мальчика это успокаивает, то пусть.
***
Собственно, проблема в том, что чтобы добраться до нужного места, нужно было около четырех часов трястись в автобусе, а потом идти пешком в гору семь километров. В принципе, на этом можно было остановиться, но беловолосый хотел забраться на самый верх горы, а потому им втроем предстояло еще сквозь деревья и ручьи продираться, взбираясь по достаточно крутым склонам.
Стоило учитывать еще и то, что Ацу-чана, вероятнее всего, пришлось бы нести на руках Рюноске, потому как сам он может и со склона упасть, разбившись насмерть. Самый логичный и самый пренеприятный исход.
Блять, ну что же ему не сидится на месте?
Может, все дети его возраста такие активные? Акутагава этого не знал, потому как активным и все вопрошающим никогда не был — детство рано кончилось, вытолкнув в смертельно-опасный мир страшных взрослых людей.
Если смотреть на сложившуюся ситуацию под другим углом, все гораздо лучше. Это время, когда можно сблизиться с новоиспеченным младшим братом, который живет в их доме вот уже два месяца. Беловолосый, трудами Гин и Рюноске, стал более открытым и радостным, однако, как успел заметить подросток, периодически просыпающийся среди ночи, чтобы прокашляться и подышать свежим воздухом, Ацуши каждую ночь со слезами на глазах смотрел на то, что ему оставили родители.
Понять этих людей Акутагава не мог, как бы не старался. Уж если бросили родного сына, то, блять, не оставляйте после себя следов, чтобы он не страдал, глядя на, наверняка какую-то дорогую фамильную вещь. С другой же стороны, зачем оставлять что-то ценное при ребенке, который тебе не нужен?
Непонятно. Нужно как-нибудь разобраться.
***
— Спасибо большое, — слышит откуда-то сбоку подросток, с головой ушедший в свои мысли. Ацуши, что был донельзя смущен, о чем можно было судить по крови, прилившей к щекам и ушам, улыбнулся.
— Да пожалуйста, — будто отмахиваясь, отвечает Рюноске, — большое дело, тоже мне… Придется использовать дар не по назначению.
— Ва-ау! — восторженно вздыхает младший, понимая, кажется, о чем идет речь. — Ты будешь, как человек-паук!
Акутагава
нахмурил брови нахмурил то место, где должны быть брови. Не сказать, что он совсем ни черта не смыслил в современной поп-культуре, нет, просто не горел желанием туда влезать, ибо «Ну что мне, восемь лет, в конце-то концов? Я же взрослый серьезный человек».
— Кхм. В смысле?
— Ну-у… — беловолосый замялся. — Лоскутами Расемона будешь цепляться за скалы и тащить нас всех на верх.
— Гениально, — саркастично прокомментировал подросток, не желающий использовать способность где-то, кроме работы. Она ассоциировалась только с чем-то страшным, приносящим боль и заставляющим считать себя монстром, пусть и в глубине души.
Бывший Накаджима растерянно заморгал и отвернулся к окну, продолжая смотреть на пейзажи, что мелькали за окном. Деревья, кусты, речушки, обочина, заборы и дома — все смешивалось в грязно-серый хоровод с изредка мелькающими яркими пятнами.
Бледные тонкие веки с просвечивающими капиллярами постепенно опускались, альбинос, утомленный днем, зевал и облокачивался на стекло. Он был где-то на грани сна и реальности, в том самом состоянии, в котором некоторые люди видят во тьме всяких демонов, потому что воображение берет верх над разумом. До Ацуши долетали лишь обрывки фраз старших брата и сестры.
— …я не могу полностью ему доверять…
— Учись… вины его здесь нет…
— …ты слишком мягка… будто всем подряд откроешься…
— Не неси чепухи… я смогу перерезать горло, если он вдруг будет тебе угрожать.
— …ладно.
От этих кусков фраз почти уснувшему мальчику стало жуть, как не по себе. Кому они не доверяют и кого могут прирезать в случае опасности, он пока не понимал, но что-то внутри буквально орало: «Да это же о тебе, жалком ничтожестве речь!». Верить чему-то внутреннему, неподвластному разуму не хотелось, но в голове все же мелькнула мысль, что надо чуть позже это обдумать.
***
Проснулся мальчик от того, что кто-то тряс его за плечо, пытаясь разбудить. Он повернул голову в сторону раздражителя и заметил, что уже начинало темнеть, да и пора уже было выходить наружу.
Ацуши внезапно осознал, что как-то странно чувствует себя. Изнутри будто что-то вырваться хочет, ломая кости и разрывая мышцы. Ощущения не самые приятные, в общем, о чем мальчик сразу решил сообщить старшим. Не трудно догадаться, каков был ответ Рюноске.
— Мы возвращаемся домой, — произнес он это жестко, сразу стало понятно, что он предельно серьезен, — не хватало еще, чтобы тебе стало еще хуже на горе. Там мы совсем далеко от цивилизации будем.
— Но… — уже было начал беловолосый, но его перебили:
— Никаких «но». Мы…
— Мне не сильно плохо. Мы правда можем продолжить дорогу! — он глядел на подростка снизу вверх, сжав кулаки. — Пожалуйста.
— Кх! — раздосадовано прошипел Рю. — Черт с тобой, Умрешь, я не виноват.
— Я просто поделился, — начал оправдываться Ацу.
— Когда не хочешь раздражать людей без повода, держи язык за зубами.
— Понял, — он взял старшего брата за руку и стал морально готовиться к экстремальному подъему. Не говорить же брюнету, что он высоты боится. Об этом знала пока только Гин, которой он доверял явно больше.
Путь предстоял долгий.
Первая часть не стала проблемой. Троица просто шла по относительно прямой дороге, не было какого-то обилия спусков или подъемов, из-за которых бы хотелось лечь на кровать, оторвать себе ноги и никогда вообще больше никуда не ходить. Каждый просто двигался вперед: Гин, практически не смотревшая под ноги, но каким-то чудом до сих пор ни разу не споткнувшаяся и не упавшая, тыкала тонким пальцем с серебряным кольцом в экран телефона, с кем-то переписываясь; Рюноске, опять ушедший куда-то в свои мысли, постоянно ворчал, аки древняя старуха, мол, чего они пошли вечером, а не утром.
Взгляд Ацуши цеплялся за небольшие частные домики, достигающие максимум двух этажей. Дома европейского стиля соседствовали с домами в традиционном японском; лохматые неаккуратные кустарники сочетались с красиво остриженными ветвями; в окнах горел теплый свет, создавая ощущение кого-то уюта, какой Ацуши смог познать совсем недавно и, даже, несмотря на это, понимал, что это не то. Неродные брат и сестра никогда не заменят родителей, которым он бы мог быть нужен, если бы не… Если бы не что?
Вторая часть пути была проблематичнее — пришлось идти в гору. И хоть физическая подготовка Гин и Рюноске была на достаточно хорошем уровне, после тяжелого трудового дня кто угодно начнет ныть о своей усталости.
Подъем не был как-то оборудован, а потому вся троица смогла в полной мере почувствовать единение с природой, поползать по неебически огромным валунам, держась за все, что только можно руками, пройти вблизи обрыва, схватившись за руки, и, спустившись вниз, осознать, что дальше — опять подъем.
— Рюноске, давай ты понесешь Гин, а Гин понесет меня, — с совершенно невинным лицом предлагает Ацуши, взглядом впиваясь в бледное лицо, которое в свете луны будто светилось.
— Ацу-чан, как ты мог заметить, наш Рюноске далеко не Геракл, — подмечает Акутагава, собирая длинные волосы в косу и закрепляя ту на затылке.
— Вообще-то… — уже хотел было выдать гневную тираду подросток, но сестра его остановила:
— Расемон, который и танк в воздух поднимет, не считается, — она подняла вверх указательный палец, словно разъясняя очевидные вещи, которые почему-то остаются непонятными для других.
Парень в ответ лишь недовольно цыкнул и, демонстративно отвернувшись, активировал способность, преобразуя свой привычный плащ в нечто, похожее на четыре огромные паучьи лапы.
— Ну что, дальше пешком подниметесь или с моей помощью?
— Пожалуй, с твоей помощью, — рассудила девушка, приложив палец к подбородку и задумчиво поглядев на ту высоту, которую им еще предстоит покорить. Нет, ну это, конечно, не Эверест, но все же.
Младшие подошли к Рю и, обхватив его худое тело с двух сторон, почувствовали, как их так же схватили и немного приподняли над землей.
Остаток пути прошел, словно в сказке. Попробуй тут вообще возмутиться, когда тебя в гору с достаточно неплохой скоростью поднимает огромный «паук», с которым еще и поговорить о насущном можно. Ну не райское наслаждение ли?
— Почему ты раньше это не предложил? — вылезшие из прически короткие пряди Гин развевались на ветру.
— Раньше народу было чуть меньше, чем дохера.
— Не ругайся при ребенке, — строго произнесла девушка, будто мать, что поучает сына.
— Все нормально, — попытался прикрыть Рюноске Ацуши, — я уже много раз до этого слышал ругающихся людей.
***
Звезды, словно миллионы белых огней, сияли в ночном небе.
Ацуши восторженно смотрел на все это великолепие, не в силах оторвать взгляд. Полная луна была сегодня особенно большая, ее мертвенно-холодный свет отражался в живых и невинных глазах мальчика, делая их еще ярче. Одно лишь не покидало его мысли — боль во всем теле. Мышцы сводило, кости ломило, глаза слезились, и он, чтобы ни Гин, ни Рюноске не заметили неладное, быстро смахивал соленые капли с глаз, делая рукава куртки влажными.
Было такое странное чувство, будто он что-то новое в себе открывает, и это самое новое так и просится наружу, хочет подавить волю мальчика. От этого становилось жутко.
Только бы Рюноске и Гин не заметили, что мне плохо. Я не хочу показаться ничтожным!
— И все-таки небо сегодня просто прелестное… — мечтательно, словно маленькая девочка, произнесла Гин, наклонив голову и смотря на темное небо.
— Ага! Очень! — восторгу Ацуши, кажется, нет предела.
— Угу, — за компанию буркает Рюноске, глядя на звезды пустым взглядом.
Вскоре, когда из-за тучи снова вышла полная луна, осветившая все вокруг, альбинос выгнулся в спине, выкатив грудь вперед и завопив от боли. Сердце будто сдавили тисками, а конечности выкручивали, хотя, естественно, никакого механического воздействия на тело не было.
Мальчик согнулся пополам, приложив руки к животу, а после сжав изо всех сил горло, сдавленно хрипя и смотря на старших непроизвольно закатывающимися глазами. Крик стал больше похож на звериный рык. Акутагава, наконец опомнившись от шока, попытался схватить его за ноги, чтобы хоть как-то зафиксировать, однако был сброшен с обрыва.
— Рюноске! — безумный крик Гин был слышен на всю округу, ее затрясло еще больше, сердце разрывалось, она не знала, кому кинуться на помощь: Ацуши или Рю. Муки выбора делали ситуацию еще плачевнее.
В итоге черноволосая кинулась к младшему: старшего либо уже не спасти, либо он поможет себе сам. Больно, страшно, но нельзя позволять мерзким оковам паники мешать себе в такой напряженной ситуации. Девушка подскочила к беловолосому, на ходу опускаясь на колени, разрывая ткань джинсов, достала откуда-то сбоку нож и, с точностью профессионала, вонзила его в капюшон мечущегося из стороны в сторону Ацуши. Мало вероятно, что это надолго его задержит, но все же лучше, чем ничего.
Выхватив второй нож, Гин проткнула им насквозь предплечье мальчика, пригвоздив его тем самым к земле и снизив подвижность. За этим последовал крик дичайшей боли, алые ручейки потекли по бледной тонкой коже. Вскоре все конечности были пробиты. Покалечить, чтобы в итоге спасти.
На скалу взобрался растерянный Рюноске, потирающий голову, которой, очевидно, ударился при падении. Девушка облегчено выдохнула, не позволив одинокой слезе прочертить путь от глаза до подбородка. Нечего нюни распускать.
— Ты как? — держа нож над горлом орущего Ацуши, спросила она брата.
— Я нормально. Что нам с ним делать?!
— Я не знаю, Рю, не знаю! — уже практически кричала черноволосая, борясь с желанием прижать руки в перчатках без пальцев и забиться в угол, надеясь, что брат все решит. — Я не понимаю, что с ним происходит!
— Похоже на пробуждение способности, — стараясь охладить рассудок, предположил подросток, — нужно доставить его к Дазай-сану.
— А больше вариантов… — Гин не договорила; лапа появившегося на месте мальчишки тигра ударила ее по ногам, а полосатый хвост протащил по земле, сдирая кожу и разрывая одежду, закинул куда-то в кусты.
Стального цвета глаза метались от тигра к сестре, от сестры к тигру. Нужно решать: бросить здесь Гин и нести младшего к наставнику, или привести Гин в чувство, пытаясь попутно отбиться от зверя, который, судя по всему, был крайне зол.
Подросток сомкнул челюсти с такой силой, что зубы должны были начать крошиться, зажмурив глаза, а спустя мгновение уже несся на полосатого, активировав Расемона. Одна его голова пошла на тигра, а вторая же — на защиту сестры.
— Держись, блять, держись! — непонятно, кому был адресован этот крик, полный отчаяния и ярости. Быть может, самому себе.
Тигр бил с невероятной силой. Бил так, будто ненавидел Акутагаву больше всего на свете. Казалось, что в зверя обратился не маленький мальчик, а взрослый человек. Брюнету было страшно представить, насколько сильным Ацуши станет, когда вырастет…
***
Когда он очнулся, поначалу не мог понять, где находится. Двигаться было тяжело.
Ацуши постарался сфокусировать взгляд на том немногом, что видел: справа на тумбочке стоял горшочек с глоксиниями, из окна можно было видеть какое-то красивое дерево. Слева… сидел человек, читающий книгу с бело-красной обложкой. Одной рукой он держал бывшего Накаджиму за руку, что его удивило.
— В-вы… кто? — слабым голосом еле выговорил мальчик.
Человек был одет в черный плащ, поверх которого накинут обычный белый халат, белая рубаха, немного смятая, не была заправлена в брюки, черный галстук был расслаблен. У незнакомца были чуть отросшие волнистые волосы каштанового цвета и кофейного цвета глаза. На руках и шее были намотаны бинты. На вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать.
— Наставник твоего брата, — в этот момент у альбиноса внутри все похолодело. Неужели это тот самый человек, которого боится даже бесстрашная Гин и не может победить невероятно сильный Рюноске? — Дазай Осаму. — худшая догадка подтвердилась.
— Здравствуйте… — голос окончательно сел. Дазай кивнул, — А Вы зачем меня за руку держите?
— Обнуляю твою способность, — он перевернул страницу.
— А?
— Да неважно, — отмахнулся шатен, улыбнувшись так мягко, что Ацуши засомневался в правдивости всех рассказов старших, — считай, что я просто хочу тебя поддержать.
— Ну… ладно, — согласился мальчик, ощущая мягкость кожи руки, что держала его ладонь, периодически оглаживая большим пальцем костяшки. Незнакомец нравился ему.
— Что последнее ты пом… — молодой человек не успел договорить — дверь палаты открылась, и из-за нее показался помятый Рюноске. — Что ж, Акутагава-кун, оставляю твоего братика на тебя. — Осаму резко поднялся со стула, отпустил руку мальчика, который на мгновение сжал его длинные пальцы.
Ацуши мог поклясться, что шатен улыбался Рюноске. Улыбался так, словно они друг друга любят. Где-то внутри всего на мгновение кольнула ревность.
И чего это сестрица так плохо настроена?
После рассказов Гин бывший Накаджима представлял себе Дазая не иначе, как какого-то страшного монстра, у которого вообще ничего святого нет, а тут — обычный человек, дружелюбный даже.
— Ацуши, ты как? — обратился Акутагава к младшему, когда наставник вышел из палаты.
— Все хорошо. А что со мной случилось? — он попытался податься вперед.
— Слушай, — старший присел на койку и, сложив руки на груди, начал свой рассказ.
Услышанное повергло беловолосого в шок. Поверить в то, что внутри заперт мощный зверь, обладающий разрушительной силой, было не то чтобы просто. Рюноске, кстати, не стал молчать о том, что его скинули со скалы, а Гин ударили с такой силой, что ее на несколько метров откинуло. Мальчик смотрел на брата глазами, полными ужаса. Неужели он может нести такие разрушения? Да нет, быть не может… или все-таки может?
Он схватился за голову, с силой потянув пальцами волосы и, сжав челюсти, замотал ею во все стороны, словно отрицая все, что натворил, а потом вскрикнул:
— Прости меня! — плечи его затряслись, были слышны всхлипы.
— Ты… — Рюноске был в полнейшем замешательстве, людские слезы всегда действовали на него, как финальный писк таймера на бомбе — вводили в состояние, схожее с паникой. Успокаивать людей не его конек, — не смей реветь! — подросток резким движением прижал к себе младшего, гладя по худой спине с выпирающими позвонками. — Все нормально, и не такое бывает.
— Останься со мной, — почти проскулил оборотень, взглянув заплаканными красными глазами на брюнета, — останься со мной в палате на ночь. Пожалуйста.
— Ладно, — на сей раз можно было облегченно выдохнуть, ведь в полноценную истерику Ацуши все это не переросло.
Беловолосый потом всю ночь прижимался к старшему брату во сне, бормоча что-то про любимого человека.
