Человек не ангел и не животное, и несчастье его в том, что чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное. Блез Паскаль ©
Осаму держал за руку мальчишку, который сейчас выглядел донельзя радостным, поедая тайяки. В этом году, к всеобщему удивлению, выпал снег. Неважно, что он таял почти сразу, как касался земли, важна та атмосфера, что создавалась благодаря ему. Беловолосый вытянул кисть руки из ладони молодого человека и выставил ее вперед, силясь поймать снежинки, что хлопьями падали с темно-серого неба; хотелось хоть на несколько мгновений, пока тепло ладони не заставило снег растаять, стать частью новогоднего чуда. Губы изогнулись в улыбке, фиолетовые глаза засверкали. Мальчик, вдыхая полной грудью свежий вечерний воздух, осознавал, что жизнь, наверное, не такая уж и плохая. Это был один из тех редких моментов, когда такая мысль не подвергалась атаке сомнений, мешающих наслаждаться тем, что происходит. Деревья и их ветви, раскидывающиеся в разные стороны, были обмотаны гирляндами, что мерцали разными яркими огоньками; сверху, над головами прохожих, висели красные фонарики с пушистыми кисточками внизу; они искренне улыбались. Всюду мелькали люди, держащие коробки и пакеты с подарками в ярких, блестящих упаковках. Руки их сжимали шуршащий материал от нетерпения — каждому хотелось поскорее узнать, что же там внутри, что в этот замечательный праздничный вечер преподнес близкий человек. Где же сейчас Рюноске? Как себя чувствует Гин? Дазай-сан рассказывал, что у них все хорошо, но я не знаю, правда это или очередная ложь. Жизнь с этим эксцентричным человеком, кстати, оказалась не такой уж и плохой, как Ацуши сначала показалось. Осаму, несмотря на то, что его описывали, как морального урода, был хорошим человеком. Альбинос видел в нем, как и в старшем брате, сильного человека, который способен защитить и никогда, ни при каких обстоятельствах, не обидит. Порой ему казалось, что они бы могли жить большой семьей, вместе с Рю и Гин, но, увы, это было невозможно. Шатен позволял Ацуши не спать допоздна, смотрел с ним страшные фильмы, после которых тигренок спал с ним в обнимку, оплетая худые ноги полосатым хвостом. Позволял таскать еду из холодильника, несмотря на то, что обед или ужин еще не скоро, разрешал обнимать себя чуть ли не по сто раз за сутки, что с Рюноске было невозможно провернуть, ибо он после раза пятого начинал ворчать, что оборотень слишком нежный. Дазай, насмотревшись на то, как мелкий вышивает, попросил научить и его тоже. Ацуши, которому никогда и никто не предлагал кого-то поучить, поначалу был в шоке, однако быстро втянулся и непомерно радовался тому, что все это интересно новоиспеченному другу. Шатен, пробуя что-то настолько новое и необычное для себя, исколол все пальцы, на которые беловолосый потом заботливо клеил пластыри, отказываясь верить в то, что этого не нужно. Младший Акутагава был счастлив. — Дазай-сан, — обратился беловолосый к молодому человеку, крепче сжимая его руку, — а что Вы постоянно слушаете? — он указал пальцем на белую капельку наушника и провод, тянущийся вниз и прячущийся за черным шарфом. — Хочешь послушать, Аку-чан? — А, — мальчик смутился, — ну, если можно, конечно… Осаму протянул ему один из наушников и чуть наклонился, чтобы было удобнее. Девятилетка почувствовал себя еще более неловко, когда человек оказался так близко, они практически соприкасались щеками.Время не лечит, и пусть. Рано с утра тошнота от тоски И боль от неизбежных конвульсий, А так хочется в детство, Где прятались в темных подъездах, Но за тобой не вернутся в детдом Любимые лица, что тебе не знакомы.
По детским щекам начали стекать слезы. Ацуши и сам не мог понять, отчего же, отчего эмоции захлестывают, словно волны темной воды, не давая сделать глоток свежего воздуха, отчего вдруг стало так грустно. Быть может, от осознания того, что детство у него никак не ассоциируется со словами «беззаботность», «свет» и «любимые родители». Быть может, оттого, что он не может стать любимым младшим братом для Рюноске, а если и мог бы, все равно не стал. Альбинос, грустно улыбнувшись и стиснув зубы, вслушивался в слова, что пел молодой человек с очень красивым голосом и приятную музыку, вливающуюся в уши и заполняющую собой все сознание.Ведь нам хочется найти тех людей, Тепло оторвать из груди и отдать им. Я сжимаю сердце в ладонях, Оно рвется наружу, я понял: Мне тебя отпустить, чтобы не было больно, Нужен кто-нибудь кроме, кто-нибудь кроме! Я так ненавижу себя за неискренность, Искрами глаз загорается небо.
Ацуши сквозь пелену слез взглянул на Дазая, который сейчас, думая, вероятно, что младший его не видит, позволил себе снять маску и стать каким-то спокойным и одновременно грустным. Пушистые ресницы его едва заметно подрагивали, губы искривились, плотно сомкнувшись, длинные пальцы его крепче сжали руку мальчишки. Едва шатен услышал жалобный всхлип со стороны рядом идущего тигренка, тут же принял более бодрый вид и, взяв себя в руки, отвел его немного в сторону, чтобы не мешать движению других людей. Он присел, оказавшись на одном уровне с альбиносом, и положил немного замерзшие руки тому на щеки, большими пальцами стер соленые дорожки слез с бледного лица, на котором виднелись серые тени под глазами. — Ты чего, Аку-чан? — Осаму улыбнулся так нежно-нежно, что мальчик заплакал с еще большей силой, губы его задрожали. Он зажмурил глаза и воскликнул: — Простите, Дазай-сан, я не хотел Вас расстраивать! Просто я скучаю по Рюноске и Гин и очень переживаю за них. — С ними все хорошо, — кареглазый еще раз успокаивающе огладил чужую щеку, — хорошие дети не должны плакать. Ты ведь хороший ребенок? — Д-да, — казалось, Ацуши и сам не был уверен в том, насколько он хороший или плохой. Всю жизнь ему в голову буквально вколачивали мысль о том, что хуже мальчика, чем он, на всем свете не найдется. Он поверил. — Вот и молодец, — шатен улыбнулся уголком губ и выпрямился в полный рост, кладя руку на голову младшего. — Если что-то случится, ты всегда можешь ко мне обратиться. Пойдем дальше. Свернув за угол и пройдя еще чуть дальше, они оказались на новогодней ярмарке. Девятилетка не смог сдержать восхищенный вздох: украшения были поистине прекрасными, свет был настолько ярким, что создавалось ощущение, словно сейчас день, а не поздний вечер. Справа и слева были торговые палатки, в которых можно было приобрести какие-то сувениры и небольшие подарки в традиционном стиле. Шатен мягко выпустил руку младшего из своей ладони и, произнеся: «я сейчас вернусь, жди меня тут», скрылся где-то в толпе людей. Ацуши же, вздрогнув от ощущения мороза на кисти, отошел в сторону и оперся спиной о стену какого-то кирпичного здания. Яркие глаза бегали от прохожего к прохожему, будто ища кого-то родного в чужих тенях, но, увы, никого нужного не было. Однажды, когда его и других детей повели в храм, Ацу всю дорогу чувствовал чье-то присутствие рядом с собой, словно за ним кто-то ходит, однако стоило обернуться, натыкался взглядом на заполненную людьми улицу, и вычислить в толпе кого-то конкретного было просто невозможно. Он, сложив вместе руки, молился на счастье и благополучие родителей, которых почти и не помнил, всей душой взывая к Богу, не смея просить что-то для себя. Когда-то ему сказали: «Страдание — это путь к счастью. Прими свое страдание, и однажды будешь щедро вознагражден». Мальчику с недавнего времени начало казаться, что тот священник, рассказавший ему об этом, был как никогда прав. Девятилетка даже подумывал наведаться к нему, чтобы поблагодарить за ценный совет и мудрость. Счастье нашло его само, судьба сжалилась над ребенком, не знавшим ни любви, ни сострадания, ни заботы. Flachback. Тонкие руки с содранными в кровь костяшками держат темно-зеленую холодную из-за ледяной воды тряпку, которая когда-то была чьей-то одеждой. Мальчик поднимает свои фиолетово-желтые глаза на девочку чуть старше его, стоявшую на крыльце приюта. Рыжеволосая, с россыпью веснушек на щеках, в бледно-зеленом платье, юбка которого колыхается от теплого летнего ветра; глаза ее похожи на морскую гладь, освещенную лучами закатного солнца; руки, не знавшие тяжелой работы, с аккуратно остриженными ногтями и золотым кольцом на указательном пальце, держат лист бумаги, исписанный мелким почерком. Девочка, как успел заметить Ацуши, несколько раз в день бегала своими красивыми глазами по строчкам письма, тихо плача и стирая слезы с немного пухлых щек. Он наблюдал за ней уже неделю. С того момента, как она здесь появилась семь дней назад, зеленоглазая стояла, не смея ступить назад. Даже ночевала на этом крыльце, отказываясь слушать уговоры воспитателей. Рыжеволосая ждала сестру, оставившую ее здесь. Сердце альбиноса обливалось кровью от этой картины. Столько желания увидеть родного человека он не видел ни в чьих глазах, кроме тех, которые отражались в зеркале. Своих собственных. Мальчик понимал, что этой девочке, должно быть, бесконечно грустно. От нее веяло тоской и болью, которые ребенок подавить в таком возрасте не в силах. — Кого ты ждешь? — однажды решился спросить Накаджима, тихо подойдя к девочке со спины. Та едва заметно вздрогнула и обернулась, рассматривая мальчика, который уже не раз попадал в ее поле зрения. — А почему ты спрашиваешь? — рыжая была вежлива, хоть альбинос и не вызывал доверия. — Ну… — мальчик в неловкости почесал затылок, — Ты тут вечно одна. Ждешь кого-то непонятно зачем, даже спишь на крыльце. Вот мне и стало интересно… Незнакомка смягчилась и, грустно улыбнувшись, произнесла: — Старшую сестру. Она сказала ждать ее тут, а я жду, — зеленоглазая покрутила кольцо на указательном пальце правой руки и, воззрившись на собеседника, спросила: — А ты… долго тут уже живешь? — Уже пять лет. Я не знаю, кто меня тут оставил, — фиолетовоглазый взглянул в облака, осознавая, что даже имени девочки не знает, — Как тебя зовут? — Хикару… — девочка на секунду прервалась, словно осекшись, — Сасаки. А тебя? — она протянула беловолосому руку, которую он тут же слабо пожал. — Ацуши Накаджима. Тогда альбинос еще не знал, что странная рыжеволосая девчушка, напомнившая ему историю о Хатико, станет его лучшим и единственным другом в этом страшном месте. Ему казалось, что Хикару похожа на него, как никто другой. Девочка, попрощавшаяся с привычной жизнью, услышавшая напоследок слова: «Жди меня, я вернусь за тобой». Flashback end. — Ацуши, — внезапно рядом оказался шатен, протянувший альбиносу средних размеров коробку с фиолетовым бантом и золотистыми полосками на упаковке, — вот, держи. Он, растерявшись, не рискуя протянуть руки к подарку, стоял и секунд десять хлопал глазами, мечась взглядом от Дазая к коробке и обратно. Тот, поняв, что стоять так можно еще долго, сунул предмет младшему Акутагаве прямо в руки и, поправив его светло-серую вязаную шапку, съехавшую слишком низко, обнял. Ошарашенный мальчишка не сразу понял, что происходит, а после уткнулся носом в чужое плечо, вдыхая запах нового в своей жизни человека и закрыв глаза, слушал пение девушек в красивых костюмах. Дазай-сан — ангел без крыльев. *** Черный карандаш с приятным шаркающим звуком скользит по листу бумаги, рисуя прядь волос старшей сестры Ацуши. Он, задумавшись, прикусывает нижнюю губу, выводя знакомые черты лица двух любимых людей. Вот острые скулы Рюноске, пряди у лица; вот алюминиевого цвета глаза Гин, пушистые ресницы, которые она никогда не подкрашивала, потому как старший брат постоянно убеждал ее в том, что она и без «штукатурки» красива. Вот кольцо на руке, вот редкие светлые брови брата… Девятилетка старается, как может, чтобы передать все, чего он так страстно желает. Люди, изображенные на нем, должны быть похожи сами на себя, иначе новогоднее желание не сбудется. Когда дело доходит до еще одного члена семьи, Ацуши замирает с серым карандашом в руке, так и не коснувшись им листа. Как выглядел его.? Его кто? Кто его оставил? Он нахмурился, взглянув в угол, где стоял средних размеров кадомацу, принесенный Дазаем с ярмарки, на которой они с мальчишкой гуляли этим вечером. Рисовать того, кого не помнишь, было сложно. Альбинос в очередной раз вздохнул и откинулся на спинку стула, начав сверлить взглядом потолок комнаты, на котором были изображены какие-то витиеватые темно-коричневые узоры. По традиции, каждый ребенок в новогоднюю ночь рисует свое самое сокровенное желание, а потом, положив творение под подушку, засыпает. Желание, если ребенок примерно вел себя весь год, должно сбыться. И сейчас Акутагава рисовал то, чего больше всего желала его душа: старшие брат и сестра и… видимо, отец. Хотя, это могла быть и его мать. Он долго думал, кого изобразить, решив в итоге нарисовать кого-то без лица. Этот человек стоял позади и обнимал всех троих. У него были белоснежные волосы, достигающие своей длиной до плеч и черная, в общий цвет всей семьи, рубашка. На его шее был космический кулон. Сделав последний штрих, Ацуши победоносно улыбнулся и, посмотрев на свое творение издалека, решил, что, в принципе, выглядит неплохо, а потому можно положить это под подушку. Черная ткань наволочки скрыла заветное желание мальчика, и тот, прикрыв глаза и поджав губы, мысленно произнеся: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!», выбежал из комнаты и направился к Дазаю, который гремел посудой на кухне. Девятилетка, сев за стол, взглянул на шатена, несущего праздничное блюдо, разложенное по тарелкам. — Аку-чан, ты уже закончил рисунок? — поинтересовался бинтованный, садясь напротив и мягко беря младшего за руки. — Да, Дазай-сан, — альбинос высвободил свои руки и взял палочки, — спасибо за еду. — он слегка наклонил голову, выражая признательность. — Всегда пожалуйста, — Осаму на пару секунд прикрыл глаза и, дождавшись, пока часы пробьют полночь, произнес: — Хорошего наступающего года. — Хорошего наступающего года, — эхом проговорил Ацуши, сложив вместе руки. Акутагава оглядел большое по площади помещение и поежился от мысли об одиночестве шатена. В его доме нет ни одной вещи, посмотрев на которую, можно было бы утверждать обратное. Нигде не было фотографий семьи или чьих-то вещей — какая-то пустая квартира, в которой, наверное, самым жарким летом было холодно. И это отнюдь не из-за вечно включенного кондиционера. Единственное, что девятилетке удалось найти, — фотография, на которой Дазай, облокотившись обо что-то наподобие стола, целовал какого-то мужчину, схватив того за плохо выбритый подбородок. Мальчик, увидев это тогда, густо покраснел. Так, словно увидел что-то донельзя личное, что никому показывать нельзя. По факту, так оно и было конечно, потому Ацуши быстро положил фото на место и удалился из кабинета молодого человека. Так вот, кого любит Дазай-сан. Наверное, это хороший человек. Такой же бескрылый ангел.