Гвоздика в меду

Через час он сидел в машине Джафара, пытаясь казаться меньше, чем он есть. Альфа был очень хмурый, но при этом он не забыл приветливо посигналить Матильде и Ирэн, машущим им из окна пятого этажа. Дидье вяло помахал в ответ и уткнулся в окно, наблюдая, как сгущаются тучи. Он поёжился от неприятного предчувствия, кутаясь в дутую джинсовую куртку — сегодня он был подростком из 90-х. Вот бабуля, спасибо ей большое, как всегда в своём репертуаре. Она так же его плавать учила в пятилетнем возрасте — просто бросила в неглубокий бассейн и сказала «плыви». Дидье поплыл. Так и сейчас, не посоветовав толком с чего начать, бросила своего внука жерло вулкана. Джафар зарулил на платную стоянку и выключил двигатель. — Давай пройдёмся, hubbi. От ласкового обращение сердце Дидье виновато заныло. Он зажмурился, смаргивая подступающие слезы (проклятые гормоны) и молча вылез из машины. В тишине, нарушаемой только редким сентябрьским дождиком, они шли к мрачному в вечерних сумерках Люксембургскому саду, каждый обдумывая свои слова. Дидье — как расскажет о незапланированной беременности, Джафар — как спросит об отказе Дидье. — Habibi, посмотри на меня, — грустно и тихо позвал Джафар. — Мне сложно, Дидье. Мне очень сложно. У меня впервые настолько серьезные чувства. Я же хочу на тебе жениться, lei. И это lei прозвучало настолько тоскливо, что у омеги заныло сердце. Дидье едва заметно покачал головой, не отрывая взгляда от пуговицы на пальто альфы. Он физически не мог посмотреть в глаза того, кто столько чувств в нем поднимал, кто сделал его совсем другим, не таким, каким он представлял самого себя в будущем. Он мог предположить, как же тяжело было Джафару начать этот разговор. Наверное, только самому Дидье было сложнее признать, что он совсем запутался. То, что раньше было просто для него, на деле оказалось чем-то непонятным и сумбурным. Легко размышлять об отношениях, когда ты сам вне их.  — Скажи мне, почему ты меня игнорировал так долго? Может, наши отношения ничего не значат? — Джафар крепко взял за плечи стоявшего прямо, как солдатик, Дидье, стараясь не реагировать на все же потерянный взгляд и полные непролитых слёз глаза омеги. Дидье почувствовал как у него от обиды начинает трястись нижняя челюсть и, покраснев до корней волос, резко и стыдливо отвернулся, мазнув альфу кудрями по лицу. — Я… — начал он, ища подходящие слова, — Я. — и не найдя в себе сил продолжить, бессильно вцепился в предплечья альфы, что так сильно и больно стискивал его. — Дидье, — выдохнул-простонал Джафар. — Я тебе нужен? — твердо спросил альфа, почти тряся одеревеневшего омегу в железном обхвате. — Дидье? — пробирающе шепнул мужчина. А Дидье никогда раньше не чувствовал себя таким тяжелым, будто свинцовым, его магнитом тянуло лечь на холодный и мокрый асфальт, позволить острым крохотным камушкам впиться себе в щеку, оставляя болючие ранки на память. Он был согласен пролежать на этом асфальте всю оставшуюся ничтожную жизнь, но лишь бы не чувствовать что-то непонятное, что-то тяжелое, подавляющее и, одновременно, окрыляющее, почти до тошноты и мушек перед глазами, чувство. Чувство обиды, вины и безграничного на этот момент невыплеснутого чего-то. Я люблю тебя, Джафар. — Нужен, — невнятно проплакал Дидье, закрывая пылающее лицо покрасневшими от холода пальцами. Джафар поднял голову и устало посмотрел на сизое небо, с безразличными серыми тучами. Затем вгляделся в горящий мерно желтым фонарь, около которого они стояли, и с трудом посмотрел на скукожившегося Дидье. Его длинные, красивые пальцы терли глаза. Видимо слезы заставили спечься веки, вот и жжется. Шарфик-снуд, раннее аккуратно намотанный, болтался на шее бесполезной мокрой тряпкой. Альфа посмотрел на красный остренький, как у любопытной мышки, носик и его неожиданно затопило такой волной нежности, что он почти задохнулся. Мужчина отпустил плечи Дидье, и резко притянул его к себе, к груди, скрытой холодной кожаной курткой. Будь он проклят, если еще раз согласится оставить Дидье для «подумать»! — Ты дурак, habibi. Дидье молча, согласно уронил ему на плечо голову, чувствуя как подгибаются колени и расслабляется спина. Дурак, еще какой. — Джафар, у меня были причины, — наконец-то смог сказать он, дыша родным и успокаивающим запахом гвоздики и корицы. — Для меня очень серьёзные причины. Джафар погладил его по спутанным кудрям большой ладонью, как маленького, понукая говорить дальше. — Я тебя люблю, — просто сказал Ди ему в подмышку. — Я люблю тебя так сильно, что теряюсь в этом чувстве, до першинок в горле, до волнения в желудке. Ты заставляешь меня летать и не даёшь падать. Ты — все, что есть у меня. Так было, по крайней мере, до недавних пор. Джафар встревоженно поднял голову, почувствовав в интонации любимого «но». Дидье, успокаивая, погладил его кончиками пальцев по шее и продолжил: — Я в ужасе, Джафар. Я не планировал этого, и не думаю, что ты тоже. Но… Это есть, и никуда от этого не деться. Джафар чувствовал подступающий липкий страх. Напряжение было такое, будто кто-то туго натянул струну, которая вот вот порвётся. Он страшился того, что мог сказать ему его Диди. В голове промелькнула тысяча и одна мысль о неизлечимой болезни или о чем-то настолько ужасном, что он, уверенный в себе альфа, чувствовал себя трехлетним мальчишкой. — Дидье, — хрипло прервал он Ди. — Пожалуйста, не тяни. Дидье прерывисто вздохнул и, собрав волю в кулак, сказал: — У нас будет ребёнок. Маленький или маленькая омега, я не уверен. Струна лопнула. — О, Господь. Джафар потерял дар речи. Все, на что его хватило — это впечатать Дидье в себя ещё сильнее, не в силах ничего ответить. Его ребёнок. Малыш. Похожий и на Дидье, и на него самого. Почти все, чего он когда-либо хотел. Он сделает ему комнату в их доме, который недавно только достроили в Лилле. Сам, своими руками. Сколотит кроватку, люльку, тумбочку и что-там ещё нужно для маленьких человечков. А Дидье он положит к ногам весь мир. — Джафар, не молчи, пожалуйста, — прошептал Дидье. Стоит ли говорить, что было на душе у этого омеги? О да, он боялся. Казалось бы, чего? Ведь Джафар был и-де-аль-ным. Добрый, справедливый, мужественный. Настоящий альфа. Если бы только беспокойной душе можно было объяснить беспочвенность волнения. — Спасибо, — срывающимся голосом ответил Джафар, а затем, как пушинку, подхватил вскрикнувшего от неожиданности Дидье на руки и осыпал холодную мордочку поцелуями.  — Спасибо, — сказал он маленькому ушку. — Спасибо — румяной щеке. — Спасибо — острому подбородку. Последнее спасибо он сказал прямо в улыбающиеся от счастья губы Дидье. И пускай на улице моросил дождик, в душах Джафара и Дидье тепло грело большое солнце.