Гвоздика в меду

— Ты можешь не дергаться?! — Но мне щекотно! — Будешь меня отвлекать, скажу Джафару, куда ты спрятал его любимую кепку. Любимая кепка Джафара была также горячо любимой женой Годзиллы, как шутил Муса. Пес при любом удобном случае слюнявил и сношал несчастный головной убор. Зная брезгливость Джафара, и его особые отношения с Годзиллой, Дидье полагал, что кепка отправится в утиль после первого акта вандализма (или любви, как посмотреть). Однако Джа каждый раз терпеливо стирал вручную выцветшую, бледно-желтого цвета ткань с эмблемой UFC. Страсти к избиениям Дидье тоже не понимал, но все же купил Джафару точно такую же, а старую, которая бесила одним своим видом, сказал, что выбросил. Но это была бессовестная ложь. Бейсболка выбиралась из закром, когда пес сводил с ума своей активностью. Альфа обрадовался подарку (примерно также, как Годзилла, когда начал получать свою «жену» легально), но выразил огорчение от потери, по его словам, приносящей удачу вещи. Если вы спросите Дидье, то по его скромному мнению, кепка приносила разве что нравственные страдания. Диди был уверен, если Джафар узнает, что его любимица все еще жива, он снова будет ее носить, вопреки всему. — Если ты меня уколешь еще раз, я расскажу папам и Джафару, что ты живешь с альфой, — решил достать козырь из рукава Дидье. — Засранец.… А прикидывался таким милашкой в начале. — Я все еще милашка, — обиделся Дидье, расстроенно поджав губы. В последнее время он, правда, чувствовал себя противным старикашкой, и слова шурина его задели. Впрочем, с вредностью Данаба ему все равно никогда не сравниться. Вот и сейчас, старший омега фыркнул на заявление Диди, откладывая мелок, булавки и жестом показывая Дидье, что тот может слезать с табуретки. — Если Джафар узнает, что я заставил тебя встать на стул в твоем положении, он сделает себе шляпку из эксклюзивной кожи Данаба цвета морского заката. Оба омеги задумчиво уставились на крошечный предмет мебели, высотой около десяти сантиметров, достаточной, чтобы небольшого роста Данабу было удобно ушивать одежду на Диди. — А мы ему не скажем? — неуверенно сказал Дидье. — Этот помешанный все равно каким-то образом пронюхает, — с сомнением в голосе ответил Данаб, потирая подбородок. — Может у малыша есть какая-то телепатическая связь с папашкой? — Он бы не стал меня сдавать, — захихикал Дидье. — Более того, с этой кочерыжки невозможно упасть. Данаб снисходительно рассмеялся: — Расскажи об этом своему муженьку. Он, точно тебе говорю, всюду расставил камеры, чтобы следить за тобой и фасолинкой. — Или только фасолинкой, — тихо ответил Дидье, переодеваясь в свою одежду. Повисла тишина. Дидье, выпутавшись из рубашки необычного кроя, в принципе, как и все вещи, сшитые Данабом, повернулся, чтобы отдать ее, но наткнулся на проницательный, серьезный взгляд светло-серых, прямо как у его мужа, глаз. — Ты ведь не думаешь, что он тебя разлюбил? Дидье уверенно покачал головой: — Нет. Конечно, Джафар не мог разлюбить луну своей жизни. Особенно после того, как он подарил ему первенца. Маленький Сабр только укрепил их отношения. Сабр. Его дитя. Их дитя. Неожиданный, но не менее любимый подарок мироздания, такой же, каким Дидье был для своих родных. Кому-то покажется, что «Сабр» слишком грубое имя для озорного омежки. Прозвище приклеилось к нему, когда малыш начал изводить папочку пинками и поворотами, словно маленький вихрь поселился внутри Дидье. Тогда, когда Дидье уже был готов плакать, Джафар клал свою большую, горячую ладонь на животик, говорил шутливо «сабр», и малыш, будто по волшебству, успокаивался и засыпал. С тех пор тюлененка и называли Сабром, что с родного языка а-папы означало «терпение». — А что тогда тебя гложет? Дидье немного раздраженно повел плечом. Однако это раздражение было отнюдь не в сторону старшего, нет-нет! Дидье всего-навсего не любил не справляться со своими эмоциями, постоянно невольно выдавая их наружу. Так же не любил он рассказывать о своих чувствах к Джафару. То было слишком личным, слишком их «двоих». Он предпочитал стирать свое грязное белье в семье*. — Не бери в голову, — улыбнулся Дидье, сверкая полюбившейся Данабу ямочкой на щеке. — Просто иногда Джафар… — Да, я видел, — фыркнул Данаб. — «Дидье, мы наняли Камиллу не для того, чтобы ты сам себе завязывал шнурки»; «Хаятальби, зачем ты читаешь книгу в позе лотоса, вдруг ребенок вывалится прямо из твоей…». Дидье начал заливисто смеяться, изящной ладошкой показывая Данабу остановиться. — Что, я не прав? — Последнее абсолютно в точку. Знаешь… Дидье замялся, он не знал, можно ли такое обсуждать с братом его мужа, но спросить больше было не у кого. — Не томи, мне же любопытно. Дидье посмотрел на забавную, сердцевидную мордочку Данаба и краем мысли подумал, что вполне очевидно, как Данаб умудряется крутить всеми, как ему вздумается. — У нас Джафаром давно не было близости. Сам, понимаешь, какой. — И насколько давно? — С самого начала, как стало известно, что нас будет четверо. Вдруг он решил, что фасолинке будет неприятно, если папа попадет ему в глазик своим… ты понял. Настала очередь Данаба смеяться так, что было слышно до бульвара Сен-Жермен, хотя его студия находилась около площади Бастилии. — Братец прогуливал уроки биологии в школе? Дидье покраснел. — С Сабром было точно так же, но только спустя полгода. Фасолинке лишь полгода, а Джафар трясется так, будто если он воспользуется чем-то, кроме своего языка, то… ой. На этот раз Данаб просто начал заваливаться назад на своем кресле-мешке, будто в замедленной съемке, смеясь беззвучно и хватая воздух губами, как человек, которого толкнули в солнечное сплетение. Дидье спрятал покрасневшее личико в ладонях и мучительно простонал: — Давай мы сделаем вид, что ты этого не слышал, а я этого не говорил? — Не думал, что вы на такое способны. Я вообще удивлен, что вы сделали Саби. Хотя не могли же вы заказать его в интернет-магазине. Кстати, с кем он? — С Мусой и Латиф. Они поехали с ним в детский центр. — Значит, они еще будут долго? Дидье перевел взгляд на тоненькие наручные часы. Время показывало три дня, а значит, у него в запасе было еще пару часов. На самом деле, еще было неизвестно с кем его малыш проводит больше всего времени: с законными родителями или их многочисленной родней. Саби был первым внуком, первым племянником, первым ребёнком за долгое время. Но больше всех, больше всех на свете (хотя это было большим секретом, о котором все, конечно, были в курсе) малыша любил дедушка Саед. Он души не чаял в мальчике, унаследовавшем сапфировые глаза его любимого Зарифа. Да если бы только глаза, Сабр был точной копией о-деды в молодости — озорливый, добрый, буквально маленькое солнышко в обличии человечка. Сейчас малышу было два года, и к вящей радости всех вокруг, он начал смешно разговаривать, развлекая непосредственной болтовнёй всех желающих (да и не особо желающих, например, как Мишеля, тоже). Деда любил катать омежку на могучих плечах, щекотать его, называть «нуром», рассказывать сказки и кормить вкусностями тайком от Зарифа и Дидье. Делать это было довольно проблематично, потому что Саби всегда сдавал его родителям, стоило только им спросить, чем они с дедой занимались сегодня. — Прости, звезда моя, советовать тебе, как соблазнить братца, я не могу, это противоречит моим принципам и убеждениям, что ему вообще кто-то даёт, но я могу кое-что порекомендовать тебе, как молодому папочке, — прервал мысли Диди вытирающий слезы Данаб, который, наконец, пришел в себя после тихой истерики. Дидье встрепыхнулся. Было интересно, что же ему мог предложить омега, который отцом не собирался становиться ближайшие несколько лет. — Ну, заинтриговал? — Данаб шаловливо дернул тонкой, изящной формы, бровью, одновременно вставая с насиженного места, пробираясь к туалетному столику. — Весьма. — Мой милашка Кияр привёз мне с последней командировки ворох разнообразных штучек по уходу за собой. Со всех своих щедрот, я намереваюсь отдать тебе половину. Дидье только собрался отказаться, но Данаб предупреждающе поднял ладонь, останавливая. — Это даже не обсуждается. Мне столько не нужно, и он брал, рассчитывая на папулю, тебя и Мишель. Но этому… я не хочу ничего отдавать. Все равно не оценит и закутается в свои убогие серые тряпки. Вот как может Муса… Дидье захихикал. О нелюбви Данаба к омеге Мусы ходили шутки даже у Ирэн и Матильды, что говорить о его новой семье. Сухой, как оставленное на столе на несколько дней имбирное печенье, с постным лицом и надменным взглядом (а еще с бесящей многозначительной полуулыбкой, добавил бы Данаб) Мишель напрягал даже миролюбивого в целом Джафара, что говорить о его вспыльчивом старшем брате. Мишель и Данаб были разные, как овсяная каша на воде и персиковая пана-кота, хотя, казалось бы, что это Данаб, выходец из консервативной арабской страны, а Мишель из прогрессивной Европы. — … холодная сардина, он точно извращенец, если… — По-моему, ты увлёкся, — с улыбкой остановил Дидье шурина. Иногда Данаба надо было одергивать, иначе он мог растекаться мыслью по древу очень и очень долго, пока не забудет, о чем изначально шла речь. — Прости, он меня действительно раздражает. — Могу тебя понять, — вздохнул Дидье, следя, как Данаб переворачивает с ног на голову свой уголок красоты, как он называет симпатичный, увитый гирляндой с нежно-золотистыми лампочками столик. Мишель и его немало сердил. В первую очередь пренебрежительным и снисходительным отношением к семье Джафара. Дескать, что с них взять, шумных бедуинов. Также немалую роль сыграло первое знакомство, когда омега неосторожно обронил про свадьбу по залёту (за несколько дней до самой свадьбы, когда Дидье очень расстраивался из-за выпирающего животика). Обычно Диди не общается с людьми, которые его единожды обидели, и прямо им говорит, какие они неприятные личности, но Муса очень попросил принять свою пассию, потому что один омега из семьи уже с ним конфликтовал, а Мишель якобы очень из-за этого расстраивался (Ди очень сильно в этом сомневался). — Короче, тебе, как папуле, нужен отдых. И я предлагаю тебе спа-процедуры от самого мастера красоты Дани аль Саеда Мухаретта. Откажешься, будешь насильно искупанным, причесанным и огурцами обложенным. Дидье сладко выдохнул. — Не нужно насилия, я сам разденусь. *** Спустя десять минут Дидье блаженно наслаждался горячей ароматной водичкой, откинув голову на специальную непромокаемую подушку внутри джакузи. Он обожал просторную светлую студию Дани, обставленную очень сдержанно, почти аскетично. Она находилась в оживленном месте, как уже было сказано около площади Бастилии, однако в весьма и весьма тихой и живописной улочке, проход через которую закрывался от всякой «нечисти» в вечернее время. Здесь он всегда отдыхал и головой, и телом, позорно убегая от своих обязанностей мужа и отца. Надо сказать, что его семья его в этом поддерживала, считая, что молодому мужчине, омеге, нужно не меньше часа в день на самого себя. Эта беременность протекала гораздо сложнее, чем первая. Дидье сильно уставал, даже если ничем не занимался весь день, у него постоянно болела грудь (теперь он не мог спать на животе, как любил больше всего, хотя фасолинка своими размерами позволял), и самое раздражающее самого омегу — он стал более чувствительным, ранимым. Дидье на самом деле очень повезло с семьей, которая не просто предлагала помощь, а приходила на выручку сразу. Его уединение прервал Данаб в одном легком халатике, и прежде чем Дидье успел хоть что-нибудь пикнуть, старший сбросил себя шелковое одеяние и, блеснув аппетитными ухоженными ягодичками, нырнул к Дидье. — Эй! — возмутился он, глядя в бесстыжие глаза напротив. — Розмариновые бомбочки мои любимые, — доверительно поведал Данаб. — Но это ведь не повод залезать ко мне в ванную. — Повод, если бомбочка последняя, — Данаб вредно плеснул на Дидье воду, мол «все, закройся». Дидье послушно «закрылся» и вернулся в свое положение мумии, прикрывая глаза. Благо ванная была и правда большая, Данаб ему никак не мешал медитировать. — Эй, Ди, — тихо позвал его Данаб спустя пару минут подозрительным голосом. Если бы не его осторожный тон и заискивающие нотки, вряд ли бы Дидье откликнулся, но он недовольно промычал, безмолвно говоря: «Ну что там у тебя?», однако, не открывая глаза. — Помнишь, я сделал пару твоих фоток после публикации Пепе? «Тюлененок Пепе» был первым выпущенным сборником сказок Дидье, написанным им сначала для Мали, затем все быстрее растущему в животике тыковке Сабру. Как ни странно, его издательство было в восторге, и спустя год доработанные сказки увидели свет. Его успех, как писателя детских историй, до глубины души порадовал его большую семью. И каждый его поздравил по-своему. Вот, например, Данаб, сшил и подарил ему ворох новой одежды. Нежные пастельные тона очень шли Дидье, оттеняя загоревшую в Лилле кожу, изумительно сочетаясь с алебастровыми кудрями и темными маслинами глаз. Восхищенный успехом, Данаб сделал кучу снимков, желая опубликовать их в своем блоге, но ревнивый Джафар пообещал выдрать ему весь пирсинг на радость отцу, поэтому фотки остались только на память. — Ну и? — Поль Анри их недавно увидел на моем рабочем компьютере, ну и… — О, Святая Мария, не говори мне, что он их где-то опубликовал? — Дидье резко вынырнул, расплескивая воду на кафель. — Ты ведь знаешь его. Когда я увидел, уже было поздно, фотографии получили тысячи отзывов, заказы полились рекой. — Ты сказал Джафару? — Я надеялся, что это сделаешь ты, — заискивающе промурлыкал Данаб. Хитрец, наверняка и свои ненаглядные бомбочки отдал, чтобы задобрить Дидье перед тем, как вылить на него ушат холодной воды. Дидье схватился за голову. Ему было без разницы на эти фотографии, но в последний раз, когда речь зашла о них, Джафар чуть ли не на стенку полез от одной мысли, что лик его драгоценного супруга будет красоваться в интернете. По правде говоря, Джа никогда ничего ему не запрещал, попусту не ругался, и вообще был образцово-показательным альфой, но издание снимков стало их болезненной темой. Его не мог убедить Зариф задушевными речами, не мог Данаб воплями, что он мешает своему омеге развиваться, как писателю (а ведь каждому писателю нужна капелька рекламы), не мог Муса безмолвным укором. Джафар уперся: никаких интервью, никаких снимков, единственная уступка — портрет Ди позади обложки книги. Он нашел себе неожиданную поддержку в лице Матильды (Дидье от Бабули такого не ожидал!), хотя даже Саед отмахнулся, не видя ничего неприличного в безобидных фотографиях. — Ты сам виноват, что Джафар неадекватный в этом плане, — Данаб бросил в воду сушенные цветочные лепестки. — Ты его избаловал с самого начала, дал ему понять, что он единственный альфа рядом с тобой. — Но ведь так это было и есть, — расстроенно сказал Дидье, играясь с лепестками ромашки. — Даже Луи, редактор, бета. Да и что в этом плохого? — А то, мой милый, что он считает тебя своей собственностью. Альфам нельзя идти на уступки в этом плане. Вот ты удаляешь свой профиль в Instagram, а вот он уже не разрешает выходить тебе из дома, — вспомнив что-то свое, ответил Данаб. — Что за абсурд, — фыркнул Дидье. — Джафар никогда так не поступит. — Ну-ну, — вредно хмыкнул Данаб. — У меня довольно богатый опыт в общении с альфами, и все они, какими бы милашками не были в начале, в конце концов, превращаются в жутких чудовищ. — Что, даже твой любимый Кияр? — полюбопытствовал Дидье, стреляя глазами в посмурневшего Дани. — При всем твоем «богатом опыте», не помню, чтобы ты жил с мужчиной до него. Данаб, потеряв всю свою задиристость, уткнулся взглядом в фиолетовые разводы бомбочки на воде. Даже его розовые волосы вдруг будто потемнели, выдавая настоящее положение дел хозяина. — Даже мой любимый Кияр, — отрезал он, и Дидье, почуяв нутром, что омега не хочет продолжать разговор, отступил. — Хитрая лисица, увел от темы филигранно, — Дидье осторожно вернулся к изначальной проблеме. — Ты ведь знаешь, как Джафар был против. Я так не хочу с ним ругаться, расскажи ему ты. — Все было без твоего ведома, а братец сделает из меня кебаб, когда узнает, что я не удалил твои фотографии с рабочего ноутбука. И то, что это не я их выложил в блог, меня не спасет. Ну, Дидье, миленький, скажи ему сам. Дидье помассировал виски, подавляя желание расхныкаться. Спорить с Данабом было также бесполезно, как пытаться переспорить глухого. — Назови хоть одну причину, почему я? Почувствовав слабину в голосе омеги, Данаб радостно начал тараторить: — Во-первых, ты его беременный муж. Во-вторых, там нет подписи, кто модель, поэтому твоя вина только косвенная. Вот, целых две причины, — Данаб счастливо показал сложенные буквой V два пальца. — Моей вины там вообще нет. Наоборот, Джафар бы предпочел увидеть свою фамилию под фотографией. И то, что я беременный, никак положение не спасает. Черт побери, Данаб, он правда теперь начнет дуться… Лицо Данаба обрело наиглупейшее выражение на свете. Он только что довел идеального мужа своего брата до ругательств, которых не слышал от него буквально… никогда. — Мне никто не поверит, — тихо пробормотал он. — Эта беременность делает тебя каким-то нервным, Диди. Подыши розмарином, успокойся. Не съест же тебя Джа? Дидье прищурил глаза и откинулся на бортик, обретая вид Цезаря, к которому пришли подданные на поклон: — Вот и тебя не съест. Данаб вылетел из ванной также быстро, как запрыгнул в нее: — Что-то водичка совсем остыла… Дидье только оставалось покачать головой вслед розовым пяткам.