* * *
Ничего не поделаешь. Эта мысль промелькнула на границе сознания Джона, когда Шерлок в первый раз притянул его к себе. Лежать на своём верном и тёплом друге не казалось особенно странным после жуткого приступа паники, свидетелем которого Джон стал. Не так давно он тоже страдал от подобных приступов, и память об этом внушала ему острое сочувствие к ужасу в глазах Шерлока. Страх и истерика на обычно непроницаемом лице его спутника смотрелись пугающе. Пока Шерлок метался, борясь с попытками своего тела убедить его, что он умирает, разум Джона совершенно естественно перешёл в "кризисный режим", который он выработал за годы службы в армии. Им овладела спокойная решимость, и он бросился сверху на Шерлока, чтобы не дать тому себя расцарапать. Когда он обнаружил, что прижимается губами ко рту своего друга, вдыхая воздух ему в лёгкие, это тоже показалось естественным. Конечно, как врачу ему был не чужд этот способ реанимации, но лечить таким образом приступы паники едва ли было нормальной практикой – Джон действовал инстинктивно. Сохраняя военную и врачебную выдержку, он дал своему мечущемуся другу единственное, что мог, чтобы убедить, что тот может дышать – воздух из собственных лёгких. Времени на сомнения не было – Шерлок падал в бездну, и Джон был готов на всё, чтобы его вернуть. Он сохранит Шерлоку жизнь, даже если придётся дышать за них обоих. Выучка обязала его подавить ропот своего тела, когда он почувствовал мягкость и полноту накрытых его губами губ, и не обращать внимания, как загорались нервы от прикосновений длинных скрипичных пальцев, лихорадочно перебиравших по его плечам, шее и затылку. Следуя наработанной схеме, он всё это заблокировал, классифицировал и тут же отбросил как несущественное для спасения жизни. Он привык так поступать с любыми случайными мыслями и эмоциями в момент кризиса. "Сначала выжить и спасти других, паника позже", – напомнил он себе. Когда Шерлок вернулся к жизни, высосав почти весь воздух из лёгких Джона, у того едва не остановилось сердце. "Это что-то новенькое", – сухо подсказал ему разум. Теперь дело было уже не столько в спасении лучшего друга от удушья, сколько в Шерлоке Холмсе, упивавшемся Джоном Ватсоном, что, как и всё связанное с этим ходячим чудом, было запредельно по силе своего воздействия. Он далеко не сразу решил отстраниться и, ощутив некоторую слабость, стал подозревать, что не может винить в этом головокружении одну лишь краткую нехватку кислорода. Но от того, как Шерлок в панике тут же вцепился в него, будучи, при всём своём красноречии, не в состоянии даже закончить фразу, сердце Джона сжалось. Он понимал, что Шерлок всё ещё не в себе, и что они уже вышли за определённые рамки, и его грызли сомнения. Его ободряющие слова были обращены не только к растерянному человеку внизу, он пытался убедить дышать нормально их обоих. Когда Шерлок произнес "Останься" надломленным и слабым голосом, настолько чуждым его обычно холодной и безучастной манере, Джон не посмел ничего возразить. Он не мог оставить друга одного в беде. Длинные пальцы, распростёртые по его спине, грозили выбить его из равновесия. Как только опасность миновала, Джон начал ясно ощущать находящееся под ним тело, пусть даже оно уже почти слилось с его собственным. Его мозг на мгновение затуманился, и чувствами завладели слегка подрагивающие, голые, жилистые ноги и такая же голая, поджарая, прерывисто вздымающаяся грудь. Страхи и сомнения стали просачиваться сквозь наспех сооружённую преграду, вновь усиливая в нём тревогу и замешательство. Но прежде чем Джон успел как следует сформулировать протест, Шерлок, как обычно, без церемоний, хотя и не напрямую признал свои неврологические проблемы, и Джону всё стало ясно. С учётом очевидных сильных и слабых сторон Шерлока, синдром Аспергера был самым подходящим.* Джон снова заблокировал неподобающие мысли, на этот раз получше. Доктор в его душе не мог отказать другу в небольшой передышке от постоянного и бесконтрольного натиска сенсорных реакций. После всего, что тот сейчас пережил, это было бы просто жестоко. Ради Шерлока он застрелил человека, он без колебаний бежал вслед за ним по бесчисленным переулкам и заброшенным зданиям, и сломя голову бросался навстречу опасности, чтобы его защитить – разве так страшно побыть его одеялом в течение двадцати минут? Поэтому он отшутился, чувствуя, как восхитительная вибрация шерлоковского смеха прокатывается по нему волной тепла, и отдался простому, хотя и необычному общению, которое возникло между ними. Проснуться спустя несколько часов, лёжа на Шерлоке и не помня, как уснул, было немного неловко. Но когда Шерлок тоже проснулся, и оба они занялись своими обычными делами, перед тем как разойтись по кроватям, Джон оставил свои волнения о случившемся и решил об этом особенно не задумываться. Однако, уже на другой день в перерывах между пациентами в клинике он просматривал онлайн-статьи об утяжелённых одеялах и синдроме Аспергера. В конце концов он набрал в поиске "Синдром Аспергера и отношения" и увлёкся изучением личного опыта как людей с этим синдромом, так и их партнеров, где объяснялись все перипетии таких отношений. Это на многое пролило свет и кое в чём было поразительно узнаваемо.* * *
Второй случай не имел явного повода. Джон был шокирован, когда тонкие пальцы сомкнулись у него на запястье. Глядя в серебристо-голубые глаза своего соседа и уже кожей чувствуя исходящее от его тела гостеприимное тепло, Джон на мгновение заподозрил кое-что совершенно другое, но эту неожиданно привлекательную мысль и не в меру разыгравшиеся эмоции он заблокировал, и держался спокойно, невозмутимо, пока Шерлок сам не сказал, что происходит. Когда стало ясно, что тот снова хочет, чтобы доктор выступил в роли его одеяла, Джон сначала склонился над ним, но вдруг засомневался. Шерлок скорее откажет себе в самом необходимом, чем прямо попросит о помощи, вдобавок Джон не мог не отметить, что тот не казался сильно взволнованным или потрясённым и вряд ли срочно нуждался в Джоне, чтобы справиться с сенсорной перегрузкой. Глаза Шерлока оставались закрытыми, но за их намеренной недоступностью Джон разглядел намек на смущение, неуверенность и нетерпение. По всей вероятности, Шерлок не видел никакой разницы между чрезвычайными обстоятельствами, в которых Джон стал его "шоковым одеялом", и настаиванием, чтобы тот бросил все дела и укрыл его, когда ему, видимо, просто захотелось вздремнуть. От этой мысли Джон испытал знакомый прилив нежности, смешанной с возмущением. Конечно, такого рода неписаные нормы и общепринятые рамки приличий не могли быть для Шерлока Холмса чем-то само собой разумеющимся. А поскольку детектив никогда прежде не исправлял подобные оплошности, Джон не ждал этого от него и теперь. Они оба знали, что доктор уже взял на себя большую часть забот о "транспорте" Шерлока. Он лечил раны этого человека, он единственный следил, чтобы тот регулярно ел, пил и спал, он даже однажды тащил его на себе домой до самой постели. В сравнении с этим, укрыть своего спутника на пятнадцать минут, чтобы дать ему отдых от его непомерного мозга, не было таким уж большим одолжением. Это мой друг. Надо так надо. К тому же, Джон очень устал, у него был долгий трудный день, и желание простого человеческого тепла было вполне естественным. Поэтому он сдался, опять. То, что тело его растеклось по лежащему под ним другу, тоже было естественным, и хотя именно он играл роль "утяжелённого одеяла", это, похоже, работало в обе стороны. Джон был укрыт от всего мира, всё исчезло, остались только они вдвоём. Он пытался бороться с чарами сна, но близость человека, который был самой большой частью его жизни, который его воскресил и снова дал ему цель, невероятным образом успокаивала, словно тот продолжал защищать его даже сонный и уязвимый. Уверенность в том, что Шерлок в безопасности, и что сам он в безопасности вместе с ним, приносила Джону ни с чем не сравнимое удовлетворение. Он отдался этому тёплому и тягучему ощущению, и когда мягкая темнота окутала его целиком, и сознание начало ускользать, он с тоской подумал, что не может вспомнить, испытывал ли хоть раз прежде чувство такой защищённости и принятия. Затем он погрузился в глубокий спокойный сон. Он проснулся не сразу – первое, что он почувствовал, это шелковистые, мягкие кудри, щекочущие его нос. С трудом возвращаясь в сознание, он глубоко вдохнул, впитывая их тёплый, уникальный аромат, который успел стать приятно знакомым, как аромат дома. Было вполне естественным повернуть голову, зарыться лицом в эти кудри, потереться носом о нежную мочку уха, а губами слегка коснуться крепкой шеи. – Жжоон. – Ответное мычание, в котором он расслышал своё имя, внезапно вырвалось из глубин прижатой к нему груди, заставив его замереть и распахнуть глаза, разом приводя в чувство. – Шерлок?.. – произнёс он как можно спокойнее, с ужасом осознавая, как далеко зашла эта в общем-то невинная ситуация, и что он делал со своим другом, пока тот пребывал в блаженном забытьи. Его сердце бешено колотилось, дыхание было учащённым. Он весь напрягся в ожидании, пытаясь определить, проснулся ли Шерлок, и мысленно готовясь встретить его реакцию. Мучительная тишина затягивалась, но Шерлок не шевелился. Наконец Джон облегчённо вздохнул и привстал, чтобы его рассмотреть. За окнами уже сгустились сумерки, и в желтоватых бликах фонарей его забывшийся глубоким сном темноволосый друг выглядел совершенно безмятежно. Это нехарактерное для него состояние придавало чертам детскую невинность. Сосредоточенные морщинки на лбу и вокруг глаз расправились и почти исчезли. Удивительно длинные тёмные ресницы покоились на бледном фоне щёк, а дыхание, глубокое и расслабленное, едва тревожило худую грудь, которая медленно вздымалась и опадала. Ни мускул не дёргался у этого обычно столь неугомонного человека – так крепко он спал. Это была картина полного умиротворения. Борясь с желанием вновь погрузиться в это уютное спокойствие и безопасность, Джон осторожно слез с дивана и побрёл в ванную справить нужду. У раковины он задержался, чтобы ополоснуть пылающие щёки холодной водой, но не смог поднять глаза и встретиться со своим отражением в зеркале – не хотел знать, что может там увидеть. Он проскользнул назад в гостиную и остановился, засмотревшись на своего тихо спящего сотоварища. Элегантный – это слово пришло ему на ум, когда он провёл взглядом по телу, от длинных гибких пальцев ног до высоких скул. Джон наклонил голову и поджал губы, чувствуя, как становится тесно в груди, потому что на него нахлынули воспоминания о том, как эта великолепная фигура проносится по комнатам, мчится по переулкам и перепрыгивает с крыши на крышу с удивительной ловкостью и быстротой, притом одетая в шитый на заказ костюм и шикарные туфли, стоящие больше, чем весь гардероб Джона. Даже сейчас, в домашнем халате и пижаме, этот человек обладал необычайной грацией. Честно говоря, Джон всегда считал Шерлока привлекательным, но это скорее был объективный факт. Как врач, разумеется, он мог отвлечённо судить о выдающихся представителях человеческого вида, а Шерлок, без сомнения, был особенным, красивым своей собственной уникальной красотой. Но знать, что кто-то привлекателен, и испытывать к нему влечение, для Джона было не одно и то же. И уж совсем другая вещь – подкрепить влечение действием. Если он видел, что человек красив, это не обязательно означало, что он станет стремиться быть с ним. И когда он заметил привлекательную внешность нового соседа, это была лишь праздная констатация очевидного, как если бы он оценивал произведение искусства. В этом не было ничего сексуального. Как правило, красоту другого мужчины Джон отмечал со смутным недовольством или даже с завистью – так бывает, когда смотришь на кого-то и видишь, чем природа тебя обделила. Джон полагал, это какое-то первобытное состязание размеров. Его мысли развивались как раз в таком направлении, когда он встретил Шерлока. "Я не смогу привести домой женщину, пока там этот парень. Эти скулы и эти глаза… шикарный костюм и длинные ноги. У меня не будет ни шанса." Вот почему он спросил Шерлока о его личной жизни в первый же вечер. Джон надеялся, тот уже связан серьёзными отношениями. Если нет, то ещё оставался шанс, что Шерлок играет за другую команду, и значит не будет создавать конкуренцию. Когда Шерлок предположил, что Джон пробует его снять, и даже добавил, что ему это льстит, бывший солдат испытал лёгкую оторопь. В нём проснулось странное, неизвестное чувство. Шерлок был первым человеком, кто по-настоящему увидел его с тех пор, как он вернулся с войны. Его средняя внешность и прежде не вызывала большого ажиотажа, но с приятной улыбкой и добрым расположением он мог на что-то рассчитывать, и, по крайней мере, люди смотрели ему в глаза. Теперь же его предпочитали не замечать. Люди смотрели сквозь или мимо него. Некоторые так боялись смотреть, что намеренно его избегали. А те, кто не боялся, никогда не видели дальше травмы, и поэтому в их глазах обязательно была жалость, брезгливость или что-то похожее на вину. Большинство его попыток возобновить свою личную жизнь наталкивались на такой же обидный отказ, смешанный со слабым отвращением, какой недавно ему дала Антея. Он обнаружил, что должен быть значительно более толстокожим, ведь почему-то сама идея, что "калека" может иметь на кого-то виды, всем казалась настолько дикой, будто и его мужское достоинство заодно сморщилось и отпало. Он пришёл к выводу, что в его нынешнем состоянии трудно представить, чтобы кто-то, увидев его скособоченное хромое тело, допустил даже мысль об интимной близости с ним. Тогда у Анджело он тут же начал протестовать, уверяя, что Шерлок его неправильно понял, но затем распознал комплимент, скрытый в несколько робком отказе, и на самом деле почувствовал себя… польщённым. Этот красавец увидел в нём достойного партнёра и рассмотрел возможность отношений с ним, вызвав тем самым приятный трепет. От долгожданного облегчения, что к нему наконец-то отнеслись как к мужчине, Джон ощутил прилив благодарности и столь необходимый рост самооценки. Конечно, Шерлок ему отказал, однако сделал это таким образом, что по опыту Джона (правда, исключительно с женщинами) означало: заинтересован, но недавно выпутался из какой-то неприятной истории и слишком ценит тебя как возможную пару, чтобы использовать в качестве утешения. Обычно в таких случаях требовалось лишь чуть больше времени или стараний. От этой мысли голова у Джона шла кругом. В тот момент (и время от времени после) внутри у него жарко покалывало, а нервы звенели, будто что-то новое и голодное пробивалось наружу. Когда Джон смотрел вниз на почти что ангельское создание, спящее на диване, он изо всех сил пытался заблокировать в себе это чувство, которое заставляло всё его тело гудеть, как провод под напряжением. Но оно возвращалось, с каждым разом становясь всё сильнее. Больше, чем дружба, нежность или привязанность, но нечто иное, чем просто похоть или влечение. Шерлок слегка вздрогнул – очевидно, ему не хватало их общего тепла и того заслона от прохладного вечернего воздуха, который обеспечивал ему друг – и неожиданно показался маленьким, одиноким и хрупким. В груди Джона поднялось знакомое чувство заботы – потребность защитить этого замечательного человека от всего мира. Перед его мысленным взором пронеслись воспоминания обо всех уязвимых моментах, что они разделили за последнее время: вечер, когда Шерлока накачали наркотиками; переулок, где у того случился первый приступ паники; затем второй приступ, гораздо более сильный, но и более интимный; и наконец этот вечер, когда Джон, по сути, уложил его спать. Джон поймал себя на том, что борется с острым желанием лечь обратно и рискнуть, зная, что в таком случае не сможет отвечать за себя и свои дальнейшие действия. Вместо этого он принёс одеяло и осторожно укрыл им спящего, тщательно подоткнув под босые ноги. Когда он склонился над головой Шерлока, чтобы подоткнуть одеяло и под плечи, то испытал странную тягу поцеловать лоб со спадавшими на него тёмными кудрями, которые источали густой и слегка сладковатый аромат табака. Ему захотелось припасть к нежным векам, скрывающим проницательные глаза, и распробовать вкус этих губ, с которых слетали такие потрясающие рассуждения… Испугавшись своих желаний, он отстранился, пока собственные губы не успели предать его, резко развернулся и пошёл наверх, чувствуя растущее внутри беспокойство, которое мешало ему уснуть весь остаток ночи.* * *
Как до такого дошло? Тело мертвенно неподвижно, глаза широко распахнуты и темны, челюсти сжаты. Шерлок расстроен. Раздражён. Вымотан до предела. Насколько Джон мог судить, он не спал уже несколько дней. Он смотрел на Джона с дивана, а в глазах жарко горела ярость. Затем, недовольно пыхтя, он перевернулся на другой бок, лицом к спинке, и Джон почувствовал, как с потерей этого взгляда ушло и тепло. Когда тот отвернулся, это смутило Джона чуть ли не больше, чем пристальный, испытующий взгляд, который был прикован к нему всё утро. После разрыва их зрительного контакта, казалось, сам воздух стал холоднее. Джон смотрел ему в спину, проводя взглядом по контурам позвонков, слишком чётких даже через халат и футболку. Его надо больше кормить. Шерлок свернулся в клубок и печально вздыхал. Боже, как же Джон ненавидел, когда тот был не в духе. Он хотел, чтобы его друг стал прежним, чтобы снова шутил, улыбался, смеялся. Он скучал по уютному общению, что было у них в минуты затишья, по мрачноватому чувству юмора Шерлока и приятно внезапным маленьким озарениям. Перемена случилась после последнего "одеяла", и вдруг появились признаки, которых Джон не понимал, и моменты скрытого напряжения, когда казалось, что они оба чего-то ждут. Джон не мог принести Шерлоку чай, не подумав (а может, надеясь?), что тот снова схватит его запястье и потянет вниз. Помимо этих моментов были ещё и другие, когда презрение, исходившее от детектива, было почти осязаемо. Джон чувствовал себя так, будто был в чём-то ужасно неправ, из-за чего скоро свершится насилие или, по крайне мере, очень громкий и бурный скандал. Бывший солдат был бы рад любому исходу. Это было всё равно что страдать от удущающей влажности и растущего давления в летний зной, молясь о том, чтобы неистовый, но очищающий ливень, наконец, смыл это всё. Однако ни крика, ни рукоприкладства так и не следовало. Шерлок всегда погружался в тягостное молчание, как только что. Что греха таить, сам Джон чувствовал себя не лучше, чем Шерлок выглядел – он был на грани, и не только из-за перепадов настроения своего соседа. Он не мог избавиться от навязчивого ощущения, будто что-то упускает. Это злило его и сводило с ума, как подкожный зуд. Джон посмотрел на высокого долговязого мужчину, свернувшегося в маленький калачик, и неодобрительно вздохнул. Пора было что-то делать, и, как обычно, делать приходилось Джону. Внутри него всё противилось этому, но если ему было трудно, то наверное Шерлок считал для себя вовсе невозможным обсуждать то, что хоть как-то затрагивает эмоции. Он явно чего-то хотел от Джона, но не мог заставить себя попросить, поэтому доктор обязан помочь ему открыться. Джон опустил газету и попробовал вызвать своего обиженного товарища на разговор. Он надеялся, что упоминание инцидента в переулке немного снимет напряжение, и Шерлок наконец сможет высказать ему все свои претензии. Но Шерлок холодно это отмёл, опять отвернулся к спинке дивана и секунду спустя сжался ещё сильнее. От этого защитного жеста у Джона стеснило грудь. Пусть он по большей части не понимал, что творится в голове друга, зато он нашёл как минимум одно средство, которое может его успокоить. Джон пересел на диван к Шерлоку и после секундного колебания опустил руку на его стройное крепкое бедро. Когда Шерлок посмотрел на руку, лежащую на его бедре, доктор почувствовал, как мышцы под ладонью дрогнули. Взгляд Шерлока был диким, Джон уже видел у него такой взгляд во время недавнего приступа. Он с трудом сдержался, чтобы не обнять друга и не попытаться утешить, пока паника не разыгралась сильнее. Его удивил категоричный отказ Шерлока от "одеяла". Напускное недовольство из гордости или упрямства было ожидаемо, но такая степень обиды и злости далеко выходила за рамки нормы. Шерлок как никогда нуждался в успокаивающем эффекте, который производило на него "одеяло". Поэтому Джон настаивал. Это был шок, когда Шерлок наконец перевернулся на спину, и его возбуждение стало явным под тонкой тканью пижамных штанов. Мозг Джона впал в ступор от вида мужчины, словно нарочно выставленного на его обозрение – тот лежал молча и неподвижно, чёрные ресницы чуть трепетали на порозовевших щеках, губы сжались в тонкую линию, напряжённые мышцы била лёгкая дрожь. Доктору потребовалось некоторое время, чтобы обработать эту новую информацию. До сих пор он избегал мыслей о сексуальности Шерлока, хотя и с переменным успехом. Те скудные факты, которыми он располагал, были расплывчаты, бессвязны и довольно противоречивы. Например, замечание "женщины – не моя сфера" и подозрение, что Джон пытался к нему подкатить в первый вечер. И реакция Шерлока на Ирен, когда та заявила, что Шерлок "не знает, куда смотреть", если дело касается женщин. Что, однако, было не совсем верно, ведь он видел вполне достаточно, чтобы снять с неё мерки. Был ещё намёк Майкрофта, что тот не имеет о сексе ни малейшего представления, но очевидно имеет, если сам признавался, что секс – это боль и насилие. И всё же, Шерлок казался наивным, каким-то пренебрежительным… даже отстранённым в сексуальных вопросах. За то время, что они жили вместе, у Шерлока, похоже, не было ни одного романтического партнера, и даже если он иногда флиртовал как с мужчинами, так и с женщинами, то делал это исключительно ради дела. Он, казалось, даже не занимался самоудовлетворением, насколько Джон мог судить по отсутствию обычных признаков. Хотя, Джон полагал, странно было бы думать, что Шерлок далёк от какого бы то ни было секса, только за неимением доказательств. Если кто и способен не оставлять никаких улик, так это единственный в мире консультирующий детектив. Затем Шерлок на него огрызнулся, и Джон почувствовал себя глупо, потому что понятия не имел, как долго пялился на его эрекцию, будто это какой-то чужеродный придаток, таящий в себе угрозу. Вернувшись в реальность, доктор понял, что должен что-то сказать… имея в виду, что у Шерлока, вероятно, был плохой опыт в этой сфере, и что нет ничего постыдного в том, что ты мужчина из плоти и крови, который иногда не может контролировать собственную природу. Раз или два такое случалось с каждым. Джон пытался заблокировать и убрать подальше чувство неловкости, сосредоточившись на насущной проблеме. Они оба взрослые люди, к тому же, Джон – врач. В конце концов, он был в армии, где парни вообще ничего не стеснялись. Он с этим справится. Очевидно, что Шерлоку по-прежнему нужен был отдых. Он должен немного поспать. Если бы только он смог расслабиться… Утяжелённое одеяло всегда его расслабляло. Джон качнулся, чтобы укрыть собой Шерлока в уже знакомом порядке, но тот вскинул руку вперёд и запретил ему это, потому что иначе не сможет унять возбуждение. Джон снова опешил, чувствуя, что заработал себе нервный срыв, пытаясь разобраться в происходящем. То есть его эрекция не исчезнет, потому что на нём кто-то лежит, или потому что лежит именно Джон?.. Хотел ли он сказать, что его влечёт к Джону?.. Влечёт в смысле "я бы с тобой переспал"?.. Неужели Шерлок вообще на такое способен?.. Мог ли сам Джон это спровоцировать? Он посоветовал Шерлоку подумать о сексе и о том, что секс может быть очень приятным. Тот заявил, что собирается “тщательно рассмотреть” его слова… Боже, неужели всё это из-за того, что тот возбудился, глядя на Джона? Но ведь это абсурд, да?.. Шерлок мог заполучить кого угодно. Сколько они уже жили вместе?.. Он никогда даже… Поток его мыслей внезапно пресёкся, когда Шерлок перевернулся на живот, предложив, чтобы Джон лёг ему на спину. Джон опустил взгляд на своего друга и невольно заметил, что у такого костлявого человека удивительно сочная филейная часть. Он слегка отпрянул, из горла вырвался не очень приличный звук, а мозг без разрешения начал прикидывать, что могло бы произойти с его собственным телом, окажись он прижатым к этому. Ощутив специфический жар внизу живота, он уже точно знал, к чему всё идёт, и что он натворит, если даст волю инстинктам. Когда он успел?.. С парнем? Со своим соседом? С Шерлоком Холмсом? Это плохо кончится. Джон ретировался так быстро, как только смог, ища спасения в привычном ритуале приготовления чая.* * *
Афганская пустошь. Придорожная мина. Искалеченное тело маленькой девочки. Эти образы поглотили его как свинцовая туча при виде места преступления. Запах. Кровь. Разорванное платье. Слипшиеся волосы. Он шёл ко дну, низвергаясь в свой личный ад. И тут он встретил взгляд Шерлока. Его поняли. Шерлок всегда понимал его. Шерлок видел его, когда остальные будто не замечали. Частичка тепла и безопасности, оставшаяся от времени, проведённого с Шерлоком в качестве “одеяла”, удержала его на плаву. Это был рай. Спокойная пристань во время шторма. Он подождал, пока они доберутся до дома, а потом сдался желанию, увлекая Шерлока на диван. Он хватался за быстро распадающиеся нити самоконтроля, а те выскальзывали из пальцев, обращаясь в кровь и песок. Шерлок был прямо под ним – сердце толкало кровь по венам, согревая и укрепляя плоть, лёгкие ритмично сдувались и раздувались, пропуская через себя тот же воздух, которым дышал он сам, – и всё же бывший солдат был в отчаянии от того, что долго так не продержится, что его друг ускользает. Джон не сможет его защитить. Он тоже закончит, как та девочка на складе или та, что в пустыне, – сломается, и никчёмные руки доктора не смогут его починить. Эта леденящая мысль омрачала душу и лишала сил. Кто-то пострадает. Он прижался крепче, с дрожью в теле ощущая собственное бессилие. Он пытался остановить этот тёмный холодный поток страха и сомнений, бороться с ним и вновь обрести контроль – он делал так каждый день с тех пор, как лежал под высоким безжалостным небом, пока кровь его жизни утекала в алчный песок – но всё напрасно. Внутри расползалось чувство жуткого понимания, пробирая до мозга костей, что теперь кто угодно способен уничтожить его. Не в смысле убить или причинить ему боль – этого он никогда не боялся – но отнять то самое, ради чего стоило жить, его цель. Неважно, насколько он будет бдителен или осторожен, неважно, насколько будет отважен или как отчаянно будет бороться – у него всё равно могут это отнять. Когда-то его цель и сама его личность были неотделимы от работы военным хирургом. Его лишили этого в один пронзительный миг, когда он осознал весь ужас быть уничтоженным. Такая участь страшнее смерти – остаться в живых, чтобы похоронить свою цель. Он знал, что снова эту битву ему не выиграть, потому что и прежде выиграл её не он. Это был Шерлок. Шерлок взял его выпотрошенную оболочку и вложил в неё новую цель. Всё, чем являлся сейчас Джон Ватсон, было оплетено миллионом тончайших нитей Шерлока, которые закручивались вокруг него, латая все дыры, как пряди в канате. Именно это делало его сильным. Он чувствовал, как его сердце кричало при мысли о том, что всё это может быть выжжено из него одним мерзким махом. Холодный пот покрывал его тело, когда он представлял всю хрупкость настолько сильной привязанности к другому человеческому существу, не говоря уже о бесстрашном и безрассудном Шерлоке Холмсе. "Я в порядке. Всё в порядке." – Джон закрыл глаза, прокручивая в голове свою заезженную успокоительную мантру, и добавил: – "Он в порядке," – заставляя себя почувствовать тело, на котором лежит – живое и невредимое под его защитой. Проникающее под кожу тепло развеяло ледяной страх, и его дрожь утихла. Сон пришёл нелегко, но придя, принёс с собой образы Шерлока, замелькавшие под закрытыми веками: Шерлок с улыбкой наклоняющийся к нему… Шерлок смеющийся у стены в прихожей… Шерлок заглядывающий ему через плечо, чтобы прочитать блог… Шерлок держащийся за него: "Ты единственный, кто может заставить его замолчать"… Шерлок хватающий за руку, привлекая к себе… "Джон"… "Останься"… Дальше всё было похоже на оживший кошмар. Проснувшись от неожиданного удара в спину и обнаружив, что столкнулся с полом, Джон на мгновение был уверен, что подтвердились все его худшие опасения и кто-то вломился в квартиру, чтобы причинить вред Шерлоку. Его первой мыслью было, что тот больше не с ним. Им овладела паника, каждый нерв его тела рвался в бой, чтобы вернуть и защитить. Повинуясь инстинкту, он вскочил на ноги, держа кулаки наготове, прежде чем глаза прояснились настолько, чтобы увидеть, на что надо направить удар. Когда его взгляд нашёл Шерлока, и он понял, что друг боится, и боится его самого, он почувствовал, будто ему распороли живот и вынули внутренности. Он ни разу не видел Шерлока настолько испуганным. С какими бы чокнутыми подонками и жуткими убийствами они ни сталкивались, в какие бы опасные ситуации ни попадали, и когда бы страх ни мелькал в глазах Шерлока – это не шло ни в какое сравнение с безудержным ужасом, исказившим его черты в тот момент. Джон был раздавлен. Ему до боли хотелось обнять своего друга, но ещё он знал, что сам был причиной этого. Каким-то образом, даже не проснувшись, он сумел уничтожить то, чем больше всего дорожил. Он не предвидел такого, а теперь был не в силах ничего изменить. Но чем он мог спровоцировать такой ужас? Он прокрутил в голове всё с момента, как вернулся домой, и осознание поразило его так сильно, что он отшатнулся. Он же практически вынудил Шерлока лечь под себя. Разве что не изнасиловал! Перенял необходимый Шерлоку терапевтический метод и злоупотребил этим в личных целях. Он думал лишь о себе, и Шерлок имел полное право его ненавидеть за то, что он так жестоко использовал его слабость против него. Он совершенно не замечал медленное сползание в пропасть и то, что оно было односторонним. Шерлок просто нуждался в хорошем друге и докторе, а Джон это извратил. Он взял и разбил всё в дребезги, даже не отдавая себе отчёта. С ним не просто что-то не в порядке – он чертовски жалок. Нормальные люди так себя не ведут. Джон знал, что этот момент навсегда врежется в его память. Образ Шерлока, обычно такого хладнокровного, спокойного и уверенного в себе, сжавшегося в защитный комок, выбросив между ними дрожащую руку, когда суровые слова упрёка сорвались с его покрасневших трясущихся губ. Пища для новых ужасных кошмаров. Вот и всё. Один пронзительный миг. И Джон Ватсон уничтожен. Джон удалился наверх к себе в комнату, ощущая наконец своё полное… окончательное… и безоговорочное поражение. Ничего не поделаешь.