Я знаю, мы найдем родителей! История Питера.

Глаза наполнились предательскими слезами, отчего трудно было ориентироваться в пространстве, поэтому мальчик буквально на ощупь прокладывал себе путь вперед. Голова гудела, вновь и вновь прокручивая в мозгу все то, что невольно и не специально выдал Кричер минуту ранее, а сердце раненой птицей стучало в своей клетке, не находя выхода. Звуков не было, он, казалось, мгновенно очутился в каком-то вакууме, который совершенно не пропускал посторонние звуки, но стук сердца громко пульсировал в ушах. Поворот, еще поворот, лестница, снова поворот. Открыть дверь и сесть на кровать, свернувшись в кокон в одеяле, все это как на автомате, пока перед глазами стоит улыбающаяся Панси, которая, кажется, что с довольно искренней заботой проводит рукой по его волосам, и столько в этом жесте любви и какой-то материнской заботы, которую Питер не один раз уже видел у Демиана и Гермионы, что хочется буквально утопиться в слезах или броситься вниз с утеса. Вот Панси снова, такая красивая и домашняя, сегодня ранее утром смотрит на него с улыбкой, настоятельно прося его съесть полностью его завтрак, отчего сейчас становится буквально тошно, что кажется, что его вырвет. «Как? Как так можно? Почему они со мной так поступили?» — вертятся в голове эти вопросы, но он не находит на них ответа, пока из глаз текут предательские слезы, которые он при всем своем желании не смог бы остановить, да и смысл? Пусть видят. Из груди вновь вырывается крик, больше похожий на звук загнанного в ловушку дикого зверя, но мальчик по старой привычке, выработанной еще из приюта, пытается сдержать его, ведь он никогда не мог выражать свои чувства открыто, иначе бы и не выжил там. В том чертовом месте, куда попал по вине родителей. Это их вина, только их. Но за что? За что они с ним так?! В голове полный штиль, и неприятно давит на виски, отчего мальчик еще больше сгибается вниз, к ногам, ведь терпеть это невыносимо, но боль, что идет изнутри, не отступает, разрывая его сердце и внутренности на части. Хочется биться головой об стены, все что угодно, лишь бы заглушить это. Он так устал, так чертовски устал им верить! Ведь он им верил, верил отцу, что тот бы никогда бы его не бросил, верил Розе, хоть немного, на грани потаенной, самой желанной, но и сокрытой ото всех мечты, что нет, мама его любит, а все это одна большая ошибка. Но нет, они все врали. Все. И отец, он тоже. Он герой, но врал! Врал ему! Злость и обида постепенно заполняют его сознание до такой степени, что кажется, что он не может выдохнуть, и мальчик вдруг осознает, что начинает кричать, безудержно и громко, не жалея своих легких, что кажется, что он сейчас лишится чувств, а комната, в которой он запер себя сам до этого, взрывается сотнями тысяч искр и обломков, которые летят в разные стороны, благо не задевая его. Кровать, на которой он сидит, это единственное, что уцелело, но все остальное: шкаф, кровать Демиана, его вещи и стол, сейчас лишь жалкая груда щепок, а люстра на потолке, продырявлена насквозь осколками, что лежат грудой мусора на полу. Он пораженно замирает, в шоке от того, что только что натворил, и до его слуха наконец доносится голос отца, который уже видно окончательно потерял над собой контроль, именно поэтому дверь и стена взрываются потоком магии, но не задевают его, благодаря мгновенной реакции родителя, который влетает к нему весь перепуганный и тяжело дышащий. Его глаза полны боли и растерянности, но сильнее всего в них виден страх. Страх, что буквально поглотил его целиком, стерев все допустимые нормы, что удерживали его ранее. Питер, наконец осознав, что натворил, шмыгает носом и утирает следы истерики с лица, почему-то чувствуя за собой вину за причиненный ущерб, который собственноручно учинил, потеряв всякий контроль, именно поэтому, опустив глаза вниз, выдавливает из себя единственное, что может сказать в этой ситуации, пока отец нависает над ним, тяжело дыша: — Прости, я не хотел… — а слезы вновь, независимо от его желаний, катятся из его глаз, заставляя ребенка, сжавшегося в комочек на постели, и чувствовать подступающую обиду и разочарование, которые оплетают его со всех сторон и толкая на новые и новые разрушения, но неожиданно отец подбегает к нему и поднимает его легко на руки, крепко прижимая к себе и шепчет ему в макушку, отчего все эти порывы мгновенно испаряются. — Мерлин, Питер, как я рад что ты в порядке! Сын, как ты напугал меня, когда заперся в этой комнате! — он продолжает крепко прижимать его к своей груди, и Питер чувствует, что у самого Гарри Поттера, героя, победившего Темного лорда, текут слезы по щекам, отчего он вновь не может себя сдержать. Чувства и мысли переплетаются между собой, а сердце стучит как ненормальное, но голова уже не болит так сильно и невыносимо. — Пап, я не хотел, правда не хотел! Я нечаянно, пап… — плачет ребенок, уткнувшись отцу в плечо, пытаясь оправдать тот погром, что устроил только что из-за эмоций, хотя и сам не понял как так вышло. — Ничего, сын, ничего! Все хорошо, это просто мебель, не переживай! Главное, сынок, что ты в порядке! — шепчет ему отец, улыбаясь, и он это чувствует. Он это знает! — Почему ты обманул меня? — сквозь плач выдает мальчик. Эмоции от слов родителя вновь дают ему надежду, которую он не хочет принимать. Нет, он больше этого не выдержит, именно поэтому Питер отчаянно желает отстраниться, оттолкнуть его сейчас, но не может. Он не может этого сделать, ведь его руки как будто занемели, и мальчик продолжает крепко цепляться за родителя как за единственную соломинку, удерживающую его на плаву. Он только в тот момент четко и ясно осознает, как сильно желал найти родителей, как сильно желал этого в тайне даже от самого себя, как сильно завидовал Демиану за его упрямство и непоколебимую веру в то, что все образуется! Питер не может отпустить отца, он не выдержит этого. Нет, нет, никогда! Гарри мгновенно застывает, отчего его плечи буквально каменеют, и он чуть-чуть отстраняется от сына, чтобы посмотреть ему в глаза. Он никогда не видел сына таким раздавленным и испуганным. В глазах его ребенка сияет чистая и неприкрытая боль, слезы не перестают литься, а сам он едва сдерживается, чтобы не завыть в голос. Губы, искусанные до крови, дрожат. Сердце отца тяжело бьется в груди, и он сам едва ли сдерживается, чтобы вновь не пустить слезу. — Питер, о чем ты? Я не обманывал тебя. Клянусь. — шепчет аврор, вытерая следы слез с лица ребенка, который начинает тяжело всхлипывать, но смотрит твердо и упрямо ему в глаза. — Тогда почему… почему ты не сказал… не сказал про маму? — шепчет мальчик растерянно, но все еще твердо уверенный в том, что отец просто не поделился с ним этим. Обманул. Скрыл. Предал. — Я не знал. Точнее догадывался, но не был уверен. — Почему… почему не был уверен? — Панси, она… — начинает говорить Гарри, сам еще не до конца смирившись с этими новостями, отчего ком стоит в горле и ему трудно выдохнуть, но Питер ждет от него честного ответа, поэтому он, собрав силы в кулак, поясняет ему. — Она была… Я, наверное, влюблен в нее, понимаешь? — шепчет он, на грани слышимости. Он даже себе в этом боялся признаться прежде. — Влюблен с самого выпускного в школе, и я… Мне невыносима мысль, что она бросила тебя. Что она поступила с нами обоими так, понимаешь? Питер пораженно застывает у него на руках, пытаясь, видно, обмозговать все то, что рассказал ему отец. Гарри аккуратно посадил сына на кровать, и сам сел рядом с ним на корточки, чтобы видеть его глаза. — Вы встречались? — наконец через пару минут выдает новый вопрос мальчик, видя, прекрасно видя как отцу тяжело. — Нет, не встречались. — со вздохом признается ему Поттер, когда неожиданно в комнату влетает знакомый патронус петуха и громко выдает, что ему нужно срочно прибыть в аврорат. Что-то случилось, причем очень срочное. Гарри нервно выдыхает через зубы, впервые в жизни собираясь послать всех далеко и надолго в Запретный лес, ведь сейчас это не имеет никого значения. Только его сын имеет. И точка. Он нужен прежде всего ему. Чертово спасение мира в кой-то веке подождет. Но неожиданно сын берет его за руку, говоря: — Пап, тебе надо идти. Я видел в газете статьи про убийства. Они без тебя не разберутся. — Нет, мы должны поговорить с тобой. Я не могу… — решительно возражает ему отец, по привычке нервно взлохматив шевелюру, но сын перебивает его. — Нет, тебе пора. Позже поговорим. — четко выговаривает это Питер, но специально отводя глаза в сторону. Ему самому нужна передышка, чтобы подумать. Ему нужна пауза, ведь он и так был сам не свой из-за последних известий, но это его просто добило. Он никогда не был вспыльчивым и порывистым, но это выбило его из колеи, буквально, что он не смог оправиться, хотя всегда был в этом мастер. В тот момент ему даже непонятно, что он чувствует, ведь его штормит, а мысли разлетаются от него, как стая пикси. — Но мы должны обсудить все с твоей… — Я не буду с ней разговаривать! — неожиданно громко кричит Питер, решительно вскочив с кровати, все еще обернутый, как в кокон, одеялом. Ненависть и злость мгновенно поглощают его, застилая глаза красной пеленой. Он ее ненавидит. Это она виновата во всем. Она. И только. — Но… — мягко хочет начать Гарри, выставляя в защитном жесте руки, ведь в глазах Питера вновь виден огонек, который может снова вылиться в такой же всплеск стихийной магии, как и прежде до этого. В его глазах он все еще запутавшийся ребенок, отчего сердце неприятно колит обидой и досадой, и он прекрасно понимает мальчика, ведь сам не лучше. — Я сказал нет! — не успокаивается Питер, как капризный ребенок, топнув ногой по полу, от чего там остается след как от огня. У Гарри дергается глаз от этого, но он делает единственное, что может сделать родитель в такой ситуации. — Хорошо. — тянет Поттер, мягко соглашаясь с ребенком, чтобы не вызвать вновь истерику. — Но мне нужно идти, а … — Отправь меня в Хогвартс. — решительно ставит ему ультиматум Питер, шмыгая носом, ведь он довольно быстро отходит от этого состояния, возвращая себе благоразумие. — Пап, я не хочу… Не заставляй меня с ней… — продолжает он, и в его глазах вновь мелькают слезы. Гарри решительно кивает и снова притягивает сына к себе, крепко обнимая и гладя по макушке, качая и успокаивая как какого-то младенца. Мерлин, сколько он пропустил! Сейчас он готов на все что угодно ради сына. — Хорошо, сын, хорошо! Как скажешь, только не плачь, ладно? — Я стараюсь, но не получается! — сквозь слезы выдавливает Питер, крепко обнимая отца в ответ. — Пап? — Что? — Ты правда меня любишь и не оставишь, правда? — спрашивает его ребенок таким тоном, будто от этого буквально зависит его жизнь. И это правда. Сейчас ему как никогда нужна поддержка и абсолютная и ничем неприкрытая уверенность в том, что он не один. Папа рядом. Всегда. — Правда, сын, правда! Я очень люблю тебя! — И я тебя люблю! — сквозь слезы выдавливает из себя улыбку Питер. Он еще никогда не был так не счастлив как сейчас. Это все что ему нужно. Никакое письмо из Хогвартса не сравниться с этим «Я тебя люблю!», сказанным родителем таким уверенным тоном. Ничто. На несколько минут они так и застывают, обнимаясь и боясь потерять ту связь, что только что смогли обрести, но одновременно с этим осознавая, что они оба сделают все, что нужно для того, чтобы это осталось с ними навсегда. Они не потеряют больше друг друга. Никогда. — Питер? — сиплым голосом зовет Гарри, не переставая улыбаться. В голове полный штиль, но он никогда не был так счастлив. — Что, пап? — А как же Роза и… — Я тут. — вклинивается неожиданно в разговор поникшая девочка, аккуратно входя в комнату, переступая через все эти обломки вокруг них. — Я поеду с тобой в Хогвартс. А тебе, крестный, нужно срочно идти. Она тебя ждет. Это важно. — Но, Роза… — Не спорь, крестный! — решительно говорит она, но тут тоже не выдерживает, и, подбежав к Питеру с разбега, обнимает его плечи, плача и гладя того по спине. — Мне так жаль, так жаль, Пит. — Левент сквозь слезы улыбается, явно приходя в себя от поддержки подруги, обнимая ее в ответ, зарываясь носом ей в волосы, чтобы спрятать предательскую улыбку, которую не может сдержать, впрочем, как и слезы. — Спасибо, Роза. — едва слышно шепчет мальчик, всхлипывая. — Ладно, я сейчас отправлю вас в Хогвартс и чуть позже напишу директору письмо. — с улыбкой говорит Гарри, смотря на обнимающуюся парочку перед ним. Все что не делается, все к лучшему. — Кричер! — Да, хозяин? — мгновенно из воздуха появляется существо с крайне поникшим и виноватым лицом. Уши прижаты к телу, а голос немного подрагивает, хоть домовик пытается это скрыть. — Собери вещи ребят, те, что по крайней мере остались, и перенеси их в Хогвартс им в комнаты. Те, что не подлежат восстановлению, купи в Косой аллее. — Хорошо, хозяин. — кланяется в ноги домовик, но жмется перед тем, как уйти. В глазах мелькают слезы, но он все равно храбрится. Наверное по привычке, и не желая признавать, что глубоко привязан к ним всем. — Что еще, Кричер? — Мисс Паркинсон стало плохо. Молодая хозяйка переволновалась и упала в обморок почти сразу, как вы ушли. Я отправил ее в больницу Святого Мунго. — выдает домовик виновато, а Гарри пораженно замирает на месте, бросив взгляд на Розу, которая кивает ему в ответ, подтверждая его слова. — Как она? — хриплым голосом интересуется Гарри. Питер, слыша все это, сначала испуганно вскидывает взгляд, но позже насупившись отворачивается от них, сжав руки в кулаки. Осколки в комнате снова, едва различимо начинают звенеть. — Не знаю, сэр. Мне проверить? — Да, проверь. Первым делом сообщи мне потом об этом.