***
Первое, что он услышал по возвращению в номер отеля, был шум воды. На ходу стягивая с себя одежду, Лестат прошествовал в ванную — тёплую, с запотевшим от влажности зеркалом. Раздеваясь догола, он не сводил взгляда с туманного силуэта, что угадывался сквозь мутное стекло душевой кабины. Проведя ладонью по зеркалу, Лестат посмотрел на собственное отражение: его лицо, красивое, с налипшими на висках прядями, не оставляло и намёка на недавнюю одержимость. Был ли он сам тем дьяволом-искусителем, что одурманил Ники, или же это сделал тот, другой Лестат? Глаза выцепили тёмное пятно на полу. Обернувшись, он заметил одежду Ники, беспорядочно скинутую на керамические плиты. Вздохнув, Лестат нагнулся: схватил измятые брюки, пару носков и бёлье. Заправив длинную прядь за ухо, он аккуратно сложил одежду на крышку унитаза. Чёрная футболка с потёртым рисунком, скомканная дрожащей рукой Николя, напоминала измочаленную вдовью вуаль; Лестат, нахмурившись, прижал футболку к груди и стоял так несколько секунд, ощущая исходящий от ткани запах Ники — такой домашний и неожиданно тусклый. Стоило раздвинуть дверцы душа, как взгляду открылась поникшая спина Ники. Тот стоял, опустив голову, и позволял бесконечным струям воды стекать по телу. Он вздрогнул, когда Лестат, закрыв кабинку, прижался к нему сзади и, обняв, сцепил руки у него на животе. — Не помешаю? — он заискивающе улыбнулся, морщась от падающих на лицо капель. Ники не ответил. Он продолжал стоять, как статуя под ливнем, и пришёл в движение, лишь когда Лестат скользнул ладонями ниже живота. — Зачем ты пришёл? — безжизненно обронил он, удерживая его запястья. Мокрая кожа заскользила под щекой, стоило Лестату прижаться к его плечу. — Мыться, конечно. Зачем же ещё? — он, беспечно фыркнув, попытался прихватить зубами чужую лопатку. Он внезапно охнул и вжался спиной в тонкую стенку кабины: опустив ладонь ему на грудь, Ники уже второй раз за день отталкивал его от себя. Повернувшись боком, он всё ещё избегал смотреть на Лестата. Мокрые пряди облепили его лицо, как водоросли утопленника; зажмурившись, Ники вытер лоб и, убрав руки, раздвинул хлипкую дверцу душевой. — Ну так мойся, — холодно произнёс он, покидая кабинку. Лестат хотел его остановить, протянув ладонь вслед, но дверца закрылась прямо у него перед носом. Сквозь мутную перегородку он наблюдал, как Николя, не удосуживаясь вытереться полотенцем, выходит из ванной совершенно мокрый и голый. В груди, затопляя внутренности чёрной смолой, разлилась горечь: Лестат ощутил, как к глазам подступают жгучие слёзы обиды. Что он снова сделал не так? Неужели из-за этого треклятого контракта Ники теперь до конца жизни будет избегать его? Не став задерживаться, он поспешно намылил тело и волосы. Пушистая пена стекала в водосток, и освежающее чувство чистоты, гуляющее по коже, немного помогло прийти в себя. Собравшись с силами, Лестат выскочил из душа, промокнул потяжелевшие пряди полотенцем и, не натягивая одежду, прошлёпал босыми ступнями в номер. Комната была погружена во мрак. Щёлкнув выключателем, Лестат прищурился от яркого света и, потерев глаза, увидел Ники. Тот лежал на кровати, укрывшись с головой белоснежным одеялом, и никак не отреагировал на вторжение. Стоило ему, осторожно подкравшись, содрать мягкий полог, как взгляду предстало свернувшееся в комок тело. Прижав колени к груди, Николя пялился в пространство пустыми глазами, словно его здесь и не было. С его волос, плеч и бёдер стекали капли воды, изрядно намочившие наволочку и простыню. — Ники, — сокрушённо прошептал Лестат, ложась на него сверху. — Ники, пожалуйста. Он сам не знал, о чём умолял. Простить его? Но за что? Предложив подписать договор, он не желал Ники зла. Как раз наоборот. Лестат заботился о нём больше, чем о ком-либо в жизни; оставшись с группой, Ники больше не придётся горбатиться на дурацких работёнках за гроши, не придётся рыскать по миру в поисках лучшей доли. Нужно подождать до выхода альбома, а там, вместе с успехом и славой, деньги сами потекут им в карман. Он сможет позволить себе обучение хоть в десяти консерваториях одновременно, да пусть вообще спит со своей скрипкой ночь напролёт, Лестат не будет возражать. Ну, разве что чуть-чуть поревнует. Но почему же Николя ведёт себя так, словно жизнь для него кончена? — Почему? — вторил его мыслям Ники, пряча лицо в ладонях. — Почему ты сказал мне сделать это? Его слова хлестнули Лестата сильнее любой плётки. Голос Ники, разбитый и потухший, напоминал сломанную, покрытую пылью пластинку. — Ники, — повторив имя, как заклинание, Лестат отстранил его руки от лица. — Перестань. Ничего плохого не произошло. Он удивлённо моргнул, когда Ники вдруг фыркнул: громко и зло. — Конечно, — он отбросил со лба кудрявые после душа пряди. — Ничего не произошло. Для тебя, Лестат. Хладнокровная, ледяная змея, угнездившаяся в животе, лениво разлепила сонные глаза. Обхватив бледное лицо ладонями, Лестат с ужасом наблюдал, как Ники превращается в чёрствую, неподвижную куклу. — Так у нас всегда, правда? — продолжил шептать Николя, игнорируя его прикосновения. — Ты говоришь мне, что делать, и я слушаюсь. Как безвольная марионетка. — Это не так! — отчаянно воскликнул Лестат, заглядывая ему глаза. — Ты не безвольный. Там, в студии, ты просто был не в себе, потому что Ларри со своими россказнями затравил тебя у всех на глазах, — он тяжело сглотнул. — И что, я должен был смотреть, как ты уходишь? Как оставляешь меня? Его резко схватили за плечи. — Я бы не ушёл, — чуть ли не закричал Ники, стискивая пальцами беззащитную кожу. — Не ушёл бы от тебя, потому что мне некуда идти! А теперь я на целый год связан по рукам и ногам чёртовой бумажкой, которую подписал из-за секундной слабости! Только сейчас осознав, что практически трясёт Лестата, он поспешно убрал руки и прижал их к груди, как раненый солдат. Глядя сверху вниз на скрюченную, изломанную фигуру, Лестат громко шмыгнул носом, а потом, мягко опустив ладони на щёки Ники, поцеловал его. Чужие губы, оставаясь неподвижными и безответными, ещё больше распалили желание оживить их. Объятый страстным безумием, он накрыл Ники собой и целовал его до тех пор, пока воздух в лёгких не иссяк. Тогда, жадно вдохнув, Лестат опустился ниже. Он скользил губами по влажной шее, воровато облизывал ключичную впадину и, походя на изголодавшееся животное, прихватил зубами его сосок. Ники задушено ахнул, наконец, выпадая из оцепенения, и в припадочном жесте схватил его за волосы. Он загнанно задышал, когда Лестат, настойчиво процеловав дорожку вдоль напряжённого живота, взял в рот его член. Он в миг позабыл, о чём они говорили за минуту до этого, и говорили ли вообще. Всё потеряло значение, кроме прерывистых, срывающихся стонов Ники. Лестат, давясь его эрекцией, слушал их подобно музыке — самой притягательной и неземной, какую не сможет исполнить ни один инструмент. Поддаваясь горячечному порыву, он развёл бёдра Ники и, проведя ладонью между его ягодиц, дразняще вставил в него палец. Сделав глубокий вдох, он со всей дури насадился на его член — так сильно, что уткнулся носом в лобковые волосы. Запрокинув голову, Ники простонал что-то бессвязное и донельзя резко свёл бёдра, словно хотел задушить Лестата ляжками. Он так и не поднял на него взгляда — даже когда Лестат отстранился, вытирая мокрый от слюны подбородок. Ничего, он не злился. В конце концов, может же Ники позволить себе обидеться? А пока ему было достаточно мягких, сладострастных вздохов, срывающихся с чужих губ. Достаточно было видеть Ники, касаться его, целовать и доводить до исступления, граничащего с помешательством. И когда Лестат, вылив на себя щедрую порцию смазки, вошёл в Ники, то впервые в жизни осознал: он скорее умрёт, чем позволит себе лишиться этого. Стискивая потными пальцами его подвздошные косточки, он понял, что предпочтёт потащить Ники за собой на край света, чем добровольно отпустит в никуда. Это потустороннее вожделение росло в нём с каждым толчком и, почувствовав, как сладко Ники сжимается на нём, Лестат не вытерпел. Резко подавшись вперёд, он прикусил его шею, словно и правда стал вампиром, и теперь пытался добраться до бившейся в глубине горла артерии. Заметавшись в его смертоносных объятиях, Ники с протяжным стоном кончил себе на живот. Отвернувшись, он спрятал лицо в подушку, позволяя Лестату излиться в себя спустя минуту. Лишь когда Лестат, прижавшись к нему, обнял его взмокшую шею, Ники вдруг хрипло прошептал: — Ты опять сделал это. Не поднимая головы, Лестат прислонился ухом к голой груди, слушая чужое сердцебиение. — Что? — устало полюбопытствовал он. Тяжело вздохнув, Николя окончательно распластался под ним, смирившись со своей судьбой мокрого матраса. — Это. Каждый раз, когда я пытаюсь заговорить о том, что меня беспокоит, ты залезаешь на меня — или под меня — и превращаешь разговор в часовой сеанс секса. И тогда я замолкаю. До следующего раза. А потом это повторяется снова. И снова, и снова, — он сглотнул вязкую слюну. — И, выходит, я никогда не смогу поговорить о своих проблемах. Это бесконечный круговорот недомолвок и разврата. Отстранившись, Лестат приподнялся на локтях и, заглядывая в карие глаза, убрал с его лица налипшие пряди. — Послушай, — он обессилено уткнулся носом в скулу Ники. — Тебе нужно поспать. А завтра утром мы поговорим об этом. Столько, сколько захочешь. Хорошо? Медленно перевернувшись на бок, Николя не ответил. Он не сопротивлялся, когда Лестат, обхватив поникшие плечи, притянул его к своей груди. Они пролежали так долго — настолько, что дыхание Ники успело выровняться, а сам он провалился в глубокий сон. Правда, Лестату не спалось. Завернувшись в покрывало на голое тело, он покинул постель, предварительно укрыв спящего Ники одеялом и выключив свет. Достав из кармана кожанки полупустую пачку сигарет, он проник на крошечный балкон. Покурил, вдыхая свежий воздух и разглядывая яркие огни ночного города. Сигаретный дым растворялся над головой, и Лестат, наблюдая за эфемерным шлейфом продуктов горения, размышлял. Правильно ли он поступает? Какие плоды принесут его импульсивные, необдуманные действия? Вздохнув, он затушил окурок о бортик балкона и щелчком выкинул его за борт, прямиком в океан чернильной темноты. Номер встретил его безмолвием и еле слышным шорохом чужого дыхания. Пройдя в коридор, Лестат осторожно прикрыл дверь и уселся у стационарного телефона. Развернув изрядно помятую бумажку с номером, он принялся вдавливать клавиши с заветной последовательностью цифр. В динамике добрую минуту раздавались протяжные гудки, пока с той стороны, наконец, не послышалось шуршание снимаемой трубки. — Алло? — спокойный голос рокотом прокатился посреди безмолвия позднего вечера. Закусив губу, Лестат на мгновение замялся. — Привет, Луи, — наконец, поздоровался он, натянув привычную улыбку. — Как ты? — О. Привет, Лестат, — слегка удивлённо ответил тот, узнав собеседника. — Всё в порядке, — секунду он молчал. — Вообще-то, всё просто отлично. До сих пор не могу забыть концерт. Мне кажется, после него я вышел из зала другим человеком. Неловкий смешок Луи приятно резанул по ушам, посылая вдоль загривка колючую стаю мурашек. Глуповато улыбаясь, Лестат неожиданно проникновенным тоном начал: — Извини. Я немного забыл про тебя, — он вцепился пальцами в мокрые после секса волосы. — Мне стоило встретиться с тобой после, ну, знаешь, выступления. — Ничего. Всё в порядке, — поспешил заверить его Луи. — Ты и так уделил мне кучу внимания. А таких, как я, там был полный клуб. Боги. Какой же он душка. Задумчиво наматывая прядь на палец, Лестат вдруг выпалил: — Хочешь прийти к нам на студию? Судя по шуршанию, Луи перехватил трубку поудобнее. — Прости? Тебя плохо слышно. — Я говорю, — рассмеялся Лестат, проехавшись голой пяткой по ворсу ковра. — Хочешь прийти к нам на студию? Мы будем записывать сингл. Кстати, — он прижался к динамику губами и таинственно протянул. — Твоя любимая песня. Что скажешь? Трубка притихла на несколько мгновений. — Сингл? — неверяще произнёс Луи. — Поздравляю вас. То есть, это же здорово! О вашей музыке обязан узнать весь мир, — его голос мечтательно заискрился. — Но, пожалуй, я откажусь. Фраза огрела Лестата обухом по затылку. Он стремительно выпрямился, отпуская волосы, и, расстроенно нахмурившись, спросил: — Откажешься? Но почему? С другой стороны провода было слышно далёкое пение, и Лестат, напрягая слух, осознал: это звучит их собственное демо. — Прости, — совершенно искренне сказал Луи. — У меня выпускные экзамены на носу, а я только в воскресенье понял, что даже не начинал готовиться. Может, в другой раз? — с надеждой поинтересовался он. На белых стенах блуждал бледный отсвет фонарей. Подняв глаза, Лестат пристально рассматривал переплетённые тени от деревьев. — Мы уезжаем в промо-тур, — внезапно поделился он, накрывая коленку покрывалом. — А потом засядем в Лос-Анджелесе для записи альбома. Так что, — он выронил опечаленный смешок. — Не знаю, когда «другой раз» вообще случится. — Оу, — красноречиво ответил Луи. Сквозь паузу до Лестата донеслись аккорды непутёвой «Сильвы». — Тогда, что ж, был рад познакомиться, — продолжил кроткий, спокойный голос. — Приезжайте в Новый Орлеан почаще. С удовольствием схожу на ещё один концерт. «Сильва, дрянная девчонка» — пел исковерканный помехами голос Лестата на дешёвой кассете, — «Ты убегала от меня слишком долго». До боли закусив губу, он сокрушённо, почти что умоляюще воскликнул: — Ну хоть до аэропорта ты меня проводишь?Часть 5
8 декабря 2023 г. в 23:28
Они быстро покончили с черновым вариантом сингла. Мариус, сидя в рубке звукорежиссёра, с серьёзным, сосредоточенным лицом контролировал процесс записи. В конце концов он, стянув толстые наушники, улыбнулся им из-за стеклянной перегородки и ободряюще поднял вверх большой палец.
— Отлично, — приговаривал он, когда группа, ворвавшись в рубку, слушала записанный трек. — Просто невероятно.
Качая головой в такт музыке, он протянул свои длинные, мощные ноги под стол и, подавшись вперёд, крутанул ползунок на микшерском пульте, убирая реверберацию. Результат Лестату нравился. Эта запись, пусть и с парочкой огрехов, звучала в тысячу раз лучше, чем на демо. Быть может, дело в профессиональном оборудовании, а, может, теперь он просто знает, как исполнять именно эту песню. «Детка, детка, детка…» — повторял собственный голос, который Мариус прокручивал раз за разом, пытаясь очистить от шумов, «Я не смогу убить тебя…».
— Круто, — он, наклонившись, встал сбоку от Мариуса, упираясь руками в колени. — Чертовски круто.
Продюсер, отвлекаясь от прослушивания, обернулся к нему: уложенные волосы слегка сбились из-за ободка наушников.
— То ли ещё будет, — заговорщически пообещал Мариус, широко улыбаясь. — Помните, это лишь черновик. Чистовой вариант будет звучать гораздо лучше.
— Но как? — поинтересовался у того Ларри, задумчиво касаясь подбородка. — Что мы будем делать?
Слегка убавив громкость, Мариус откатился на кресле назад и одним плавным движением развернулся к группе.
— Мы запишем дорожки для каждой партии. В несколько дублей, — пояснил тот, стягивая наушники с шеи. — Отдельно запишем вокал Лестата. Потом я займусь сведением, пока вы, ребятки, будете готовиться к небольшому промо-туру.
Из-за чужих спин выступил неподвижный до этого Ники.
— К туру? — эхом повторил его бесцветный голос. — К какому туру?
Лестат, расстроенно нахмурившись, посмотрел на Николя. После завершения записи тот ходил весь взвинченный; нет, его игра, как и всегда, была идеальна, но Лестат, который знал этого человека вдоль и поперёк, почуял неладное. Вспоминая умоляющий взгляд Ники, он ожесточённо сжал волосы в кулаке. Он спросит его, что происходит, позже, в отеле. Обязательно спросит, мягко, но настойчиво прижимая к стене и заглядывая в карие глаза. Группе, а тем более Мариусу знать об этом необязательно.
— К промо-туру вашего предстоящего альбома, — закинув ногу на ногу, пояснил Мариус с тёплой улыбкой. — Проедитесь по большим городам, чтобы заявить о себе.
Он, откатившись на кресле к небольшому шкафчику, распахнул ящик и сгрёб оттуда новенькую пачку сигар.
— Хьюстон. Атланта. Нью-Йорк. Чикаго, — декламировал Мариус, срывая с упаковки этикетку-пломбу. — После заглянем на западное побережье. В Сан-Франциско, например.
При упоминании города, где провалилось последнее прослушивание в консерваторию, Ники сокрушённо закрыл глаза. Мариус уже достал сигару, но, очевидно, не желая курить в рубке, собирался закончить речь, чтобы со спокойной совестью вернуться в приёмную, где не было аппаратуры.
— И, наконец, осядете в Лос-Анджелесе, — он нежно, почти любовно скользнул пальцем по туго скрученному боку сигары. — Там и будете записывать альбом.
— Что? — воскликнул Алекс у него из-за плеча. — Мы будем писаться в ЛА? Охренеть, ущипните меня!
Таф Куки, подойдя сзади, тут же исполнила его просьбу, и Алекс, шикнув, стремительно схватился за задницу.
— Но это ещё не всё, — опустив руку на подлокотник кресла, Мариус нахмурил светлые брови. — Я бы хотел, чтобы вы подписали контракт. Экземпляры у меня с собой, так что, — он обвёл взглядом сбившуюся вокруг него группу. — Как насчёт закрепить наше сотрудничество официально?
Лестат, смешливо закусив губу, наблюдал, как на бэндмейтов наползает состояние мандража, так успешно накрывшего их в прошлую пятницу.
— Наконец-то, — с предвкушением потёр ладони Ларри, уже встав в проёме. — Меня дважды просить не надо, Мариус.
Все вместе они переместились в приёмную. На стол легли пять экземпляров контрактов: раздав всем ручки, Мариус с мудрым видом уселся в кожаное кресло.
— Не торопитесь. Вдумчиво прочитайте каждый пункт и, если будут вопросы, не стесняйтесь, — перехватив зубами сигару, он поднёс к лицу огонёк зажигалки.
Лестат, усевшись на диван рядом с Ники, решил подписать соглашение на коленке. Закинув ногу на ногу, он уложил сцепленные степлером листы на бедро и, скучающе окинув взглядом нагромождение строк, пересчитал страницы. Десять. Десять страниц необходимой, наверняка важной информации, без которой ему не следует ставить подпись на ровной, напечатанной чернилами линии. Сжав пальцами ручку, Лестат задумчиво надул губы. К чему медлить?
Стоило поднести кончик ручки к бумаге, как его запястье грубо перехватили. Ойкнув, Лестат уставился в горящие глаза Ники.
— Стой, — приказал тот строго, как не разговаривал с Лестатом никогда. — Ты прочитал это?
Поёрзав на месте, Лестат загляделся на слегка разъярённое лицо Ники. Сильная ладонь стискивала собственное запястье стальной хваткой и, вопреки тому, что они были не одни, Лестат почувствовал, как заводится. В сексуальном плане. Определённо, сегодня ему стоит попросить Ники быть с ним строже, но только в постели, а не когда они занимаются подписью скучных бумажек. Лестат облизнул губы.
— Нет, — честно признался он, не торопясь высвобождать руку. — Зачем?
Ответом ему был неверящий взгляд карих глаз. Ники, подняв брови, смотрел на него со смесью негодования и испуга — так на Лестата смотрели школьные учителя, когда он в свои двенадцать лет еле читал слова по слогам. Распахнув рот, Николя собрался что-то ему сказать, но внезапно перевёл глаза на дымящего в уголке Мариуса. Продюсер, кажется, вообще позабыл о них и, присасываясь к сигаре, пялился в пустоту перед собой, думая о чём-то своём.
— Мариус, — позвал его Ники, и тот, мигом встрепенувшись, кивнул ему. — На какой срок рассчитан контракт?
Осторожно опустив сигару на край пепельницы, Мариус подался вперёд, упираясь локтями в колени.
— Зависит от того, как быстро вы выполните поставленные обязательства, — начал тот, сцепляя ладони. — Во-первых, запись и выпуск сингла. Промо-концерты, потом продакшн альбома и, наконец, полноценный тур в поддержку вашего дебютника.
Возведя голубые глаза к потолку, Мариус прищурился. Широкая ладонь легла на бедро, смахивая крошечные частички пепла.
— Весь материал будет выпущен под моим лейблом, — пояснил он, откидываясь на примятую спинку кожаного кресла. — «М. Р. Рекордс». Срок сотрудничества, обозначенный в договоре — год.
Выпустив запястье Лестата, Ники заторможено вытер вспотевшую ладонь о штанину. Стоило ему услышать название лейбла, как в карих радужках промелькнула искра узнавания.
— Но, надеюсь, вы понимаете, что год — это только начало, — продюсер располагающе улыбнулся. — Если дела пойдут в гору, и я вас раскручу — а я раскручу — то мы заключим новый контракт. Долговременный и ещё более выгодный.
Он замолчал на миг, коснувшись подбородка большим пальцем.
— Но у меня есть единственное условие.
Лишь сейчас Лестат, соизволив бросить взгляд на буквы, заметил в тексте своё собственное имя. В первых строчках договора, там, где должно быть написано название их коллектива, значилось загадочное «Вампир Лестат». Мариус, сделав глубокий вдох, произнёс спокойно, но непреклонно:
— Группу нужно переименовать.
Время застыло. Клубы сигарного дыма витали в воздухе, напоминая туман новоорлеанских болот. А потом секунды, подогнанные пинком под зад, полетели вперёд с бешеной скоростью. Таф Куки неверяще распахнула рот, Алекс испуганно прижал ладонь к щеке, а Ларри…
Ларри взметнулся из своего угла со скоростью метеора и, истерически вскинув руки, наткнулся на поднятую ладонь Мариуса. Тот впервые за всё время их знакомства выглядел сёрьезно. То есть, он и до этого был серьёзным парнем, но всё его поведение больше походило на усталого отца избалованных детей. Сейчас же он, прищурившись, выпрямился в кресле; летнее небо в его глазах сменилось на дрейфующий айсберг. Лестат, невольно сжав кулаки, вспомнил, что перед ним восседал умудрённый жизненным опытом человек в четвёртом десятке. Который знавал великих мира сего и держался на короткой ноге со звёздами мирового масштаба. Должно быть, Мариус уже сто раз сидел вот так с ещё зелёными, начинающими музыкантами, которым нечего было предложить миру, кроме пары-тройки средних песен. Наверняка он, подмечая их ошибки — и успехи — сумел за долгие годы выдолбить из гранита шоу-бизнеса формулу, которая должна сработать и на их группе.
— Прежде чем спорить, — холодно произнёс он, остужая пыл Ларри. — Послушайте меня.
Отряхнув колени, он одним плавным движением поднялся. Неспешно прошёлся по комнате, приглаживая белёсые волосы на затылке. Его длинные, сильные ноги напоминали колонны Парфенона, в которые вдохнули жизнь. Родись бы Мариус в другое время, когда изящные искусства находились на пике мастерства, а светский мир ещё не утратил чувства вкуса, он непременно стал бы натурщиком для статуй Аполлона.
— Сделаем вот что, — повернувшись к ним спиной, он задумчиво сцепил пальцы. — Представьте себя зрителями. Что придёт вам на ум, когда вы слышите про группу «Бал Сатаны»? — обернувшись, он смерил их сардоническим взглядом. — Только честно.
Перемена в его поведении заставила бэндмейтов притихнуть. Они, сложив ладони на коленях, сидели как детишки в классе у строгого, но хорошего учителя. Даже Лестат, искушённый до фамильярного поведения и вольготных жестов, заставил себя сесть ровно, прижимаясь плечом к Ники.
На удивление, из всех них голос подал обычно беспечный Алекс.
— Кучка разодетых готов. Причём, в плохом смысле, — он неопределённо помотал рукой. — Карикатурные такие. Не понимающие смысла субкультуры.
— Или подростки-сектанты, — вдруг усмехнулась Таф, теребя сетчатые колготки на коленке. — Которые думают, что служба дьяволу состоит в том, чтобы шариться по заброшкам и отрезать головы мёртвым голубям.
Поджавший губы Ларри, мотнув головой, бросил Таф вслед:
— Дилетанты, одним словом.
Сжав руки на груди, Мариус удовлетворённо кивнул.
— Именно, — он остановился у спинки дивана, возвышаясь над ними, как обелиск. — Это название напыщенное. Подставное. Оно говорит многое о вашем желании соответствовать индустрии, но ничего не говорит о вас самих. А рассказать, между прочим, есть о чём.
Он опустил руки на спинку дивана. Лестат наблюдал, как его пальцы выводят на обивке невидимые письмена. А потом он, подняв глаза, затаил дыхание: Мариус, склонив голову, неотрывно смотрел прямо на него.
— Вам нужно сделать акцент на вашей уникальности, — начал тот издалека, изучая лицо фронтмена. — На том, ради чего зрители пришли на ваш концерт. Вы же помните, верно? — он, стиснув кожзам дивана, вновь окинул взглядом группу. — Как они реагировали на него. Как он управлял толпой без малейших усилий, словно заклинатель змей.
Краем глаза Лестат заметил, как кусавший губу Ларри еле заметно кивнул.
— Отбросьте гордость и поймите, — дипломатическим тоном объявил Мариус. — Что наилучший, беспроигрышный вариант — это назвать группу его именем. «Вампир Лестат», — он прошёлся языком по нижней губе, пробуя новое название на вкус. — Да. Я чувствую. Это именно то, что нужно.
Каблук звонко стукнулся о пол: это Таф Куки опустила задранную ногу. Проведя пальцем по уголку рта, она поправила смазавшуюся помаду.
— Ларри, ты об этом говорил? — она без тени издёвки посмотрела на басиста. — Тогда, в гримёрке. После первого концерта. Ты говорил, что Лестат — наша главная фишка, — Таф перевела сверкающий взгляд на Лионкура. — Я думаю о том же. «Вампир Лестат» — охренительное название.
Она, встряхнув в руках давно прочитанный договор, первой поставила корявую, размашистую подпись. Спустя минуту Алекс, всё это время заворожённо глядевший на Таф Куки, тоже расписался в соглашении.
Лестат не мог произнести ни слова. Он, поковыряв пол кончиком ботинка, нерешительно укусил себя за щёку; неужели они так просто пойдут на смену названия? Алекс, Ларри и Таф сколотили группу сами, на первые гроши, заработанные тайком от родителей. Они единогласно отказались от перспектив обучения в колледже и университете, вместо этого выбрав репетиции в душном гараже семь дней в неделю. Лестат и Ники, поспешно прибывшие в США, запрыгнули в их коллектив, как в последний вагон поезда. Должно быть, они действительно истово верят в Лестата, раз готовы на подобные перемены в мгновение ока. А что же он сам? Закрыв глаза, Лестат усмехнулся. Конечно, он не позволит надеждам и мечтам своих товарищей обратиться в пыль.
Крепче сжав ручку в пальцах, он одним резким движением подписал контракт. Ему не надо было поднимать взгляда, чтобы понять: Ларри подписал свой синхронно с ним.
Наблюдая, как группа торжествующе переглядывается, Мариус — наконец-то — улыбнулся им. Ледяная пелена спала с него, как тяжёлый плащ с плеча, и в голубые радужки вернулись привычные тёплые искры. Вдохнув полной грудью, продюсер пламенно, по-отечески гордо посмотрел на Лестата, и тот, выдерживая чужой взгляд, почувствовал, как в груди трескается нечто болезненное и застарелое. Собственный отец никогда не смотрел на него так. Да что уж тут, старик едва сдерживался, чтобы не наградить его подзатыльником каждый раз, как Лестат вернётся из школы с очередным неудом. Со временем для него стало нормой — быть разочарованием и лузером для всех, кроме Ники. И только сейчас, ощущая на себе чуткое внимание Мариуса, Лестат осознал, как ему не хватало настоящего отца. Доброго и любящего. Который поймёт его, признает таланты и поддержит.
Полный лучезарного, просветлённого чувства, Лестат позволил себе оторваться от Мариуса и лишь тогда заметил, что сидящий перед ним Ники остервенело стискивает ручку в ладони. Контракт, лежащий у него на коленях, остался нетронутым.
— Ники? — беспокойно окликнул его Лестат, мигом забывая обо всём.
— Год, — одними губами прошептал тот, даже не услышав его голоса. — Целый год… этого.
Пожевав губу, он поднял затуманенные глаза и, удивлённо моргнув, обернулся к стоящему за его спиной Мариусу.
— Можно мне подумать? — бесцветно и совсем обречённо спросил он.
Нависающий над ним продюсер, убрав ладони с дивана, не успел произнести ни слова: быстрая тень метнулась к Николя и вцепилась железной хваткой ему в плечо:
— Нет, — убийственно холодно процедил Ларри, стискивая его рукав. — Нет, нельзя.
Опешивший от поведения басиста Мариус, выпрямившись, увещевающе поднял руки, но того беспардонно прервали, так и не дав шанса вмешаться.
— Нет, Мариус, — ожесточённо произнёс Ларри, заметив могучую фигуру перед собой. — Прости, но этот разговор только между участниками группы. И он должен был состояться давно.
Его взгляд напоминал бурлящий котёл со смолой, с которого вот-вот сорвёт крышку. Наблюдая, как тот грубо хватает его дорогого скрипача, Лестат угрожающе сжал кулаки.
— Так вот, — как ни в чём не бывало продолжил Ларри, глядя на Ники сверху вниз. — Мне это надоело. Ники, — он наклонился к бесстрастному лицу. — Ты — эгоист и паршивый кидала.
Не прерывая речь, он отмахнулся от Таф Куки, гневно дёрнувшей его за футболку.
— Как давно мы встретили друг друга? Год? — обманчиво задумался он, тут же кивнув самому себе. — И весь этот год я наблюдал, как твоя лживая задница разрывается между твоей драгоценной скрипкой и группой. Нет, не так. Между скрипкой и ним.
Гневно выдохнув, Лестат стремительно вскочил с дивана. Так резко, что Ларри хотел было рефлекторно отшатнуться, но в последний момент сдержал себя. Вдавливая ногти в плоть ладони, Лестат приблизился к нему — его тяжёлое, разгорячённое дыхание шевелило каштановые пряди на чёлке Ларри.
— Достаточно, — прорычал он, наступая на басиста, как лавина. — Ещё хоть слово, и я…
Его вдруг оттолкнули: щадяще, но совершенно бесстыдно. Нет, не Ларри. Перед Лестатом, предостерегающе положив ладонь ему на грудь, стоял спокойный как удав Ники. Карие глаза хлестнули его сильнее любого удара. Николя никогда не вёл себя с ним так — никогда не отталкивал, предпочитая разбираться с проблемами самому.
— Отойди, — глухо произнёс он, отодвигая Лестата в сторону. — Дай ему сказать.
Он отвернулся обратно к Ларри, совершенно не страшась его гневных выпадов. А Лестат, глядя на тёмноволосый затылок Ники, остро почувствовал, как у него предательски задрожала нижняя губа. Он ведь не сделал ничего плохого. Только хотел заступиться за него перед потерявшим границы басистом. Почему Ники оттолкнул его?
Прервавшийся было Ларри, поняв, что его речи не препятствуют, вновь дал волю злости.
— Удивительно, — он переводил язвительный взгляд с Ники на Лестата. — Впервые ты решил не прятаться за его спину. Интересно, почему? — Ларри, стиснув кулаки, усмехнулся. — Понял, что я не потерплю этого в сотый раз?
Худощавая рука снова стиснула плечо Ники.
— Правильно. Потому что я устал, — Ларри перешёл на шёпот. — Устал смотреть, как Лестат тянет тебя за собой против твоей воли. Ты же не хочешь играть с нами, так? — его глаза шарили по внезапно взмокшему лицу Николя. — Да. Ты грезишь только своей скрипкой, но добиться успеха с ней не можешь. А идти тебе больше некуда. Но он этого не понимает.
Он, дёрнув напоследок рукава куртки, отпустил Ники, словно не желая больше его касаться.
— Но знаете что? Мне плевать на вашу драму, — он ткнул пальцем в замершего Лестата. — Я забочусь об успехе группы, потому что для меня это единственная отдушина и смысл существования. А Ники, который даже не пытается сделать вид, что ему это нужно, только тянет нас назад, — Ларри фыркнул. — Ники, ты пятое колесо в телеге. Если тебя не будет, ничего не изменится. Но Лестат из раза в раз заливает нам, что без тебя — такого важного и незаменимого — мы никуда не поедем.
Опустив лицо, он замолчал на несколько секунд. Обхватив собственные плечи, Ларри неспешным шагом обошёл оцепеневшую фигуру Николя и, наконец, снова остановился у него перед носом.
— Но вся соль в том, Ники, — басист взглянул на него исподлобья; в его глазах не было гнева, лишь голая честность. — Что поедем. Так быстро, как никогда не поехали бы с тобой. Потому что ты в кои-то веке перестанешь мешаться.
Игнорируя присутствующих, Ларри подобрал с дивана договор и ручку. Его цепкие ладони всучили бумаги Николя, и тот, будто в трансе, стиснул контракт в пальцах.
— У тебя есть два варианта, Ники, — деловито заявил Ларри, прищурившись. — Ты подписываешь контракт. Ты участвуешь с нами в записи сингла и альбома, а после едешь в тур. Ты перестаёшь бегать по консерваториям, куда тебя всё равно никогда не примут. Если коротко, то, — он сжал зубы, поймав замыленный взгляд скрипача. — Ты станешь полноценным участником группы. Чего не было до сих пор.
Ларри отстранился. Некоторое время он молчал, позволяя Николя переварить услышанное. Лестат, стоя за его спиной, наблюдал, как напрягаются мышцы на чужих лопатках.
— Либо, — подал голос Ларри, разминая замёрзшие пальцы. — Ты уходишь. Можешь таскаться за Лестатом, ждать его в гостинице после концертов и наблюдать, как мы записываем альбом. Но ты покидаешь группу. И никогда, слышишь? — напоследок Ларри заглянул ему в глаза. — Никогда не возвращаешься.
Его голос отразился от стен неясным шипением. Ники стоял перед ним, держа контракт кончиками пальцев. Лестат не видел его лица, но ему казалось, что Николя сверлит злосчастную бумажку ненавидящим взглядом, пока принимает одно из самых важных решений в жизни. Но он не беспокоился. Конечно, Ники останется в группе. Останется с ним. Завтра они соберутся в студии снова, спокойно поговорят и помирятся, а дальше жизнь вновь потечёт своим чередом.
Продолжая мысленно повторять это, Лестат неверяще смотрел, как Ники протягивает контракт обратно. Он, всучив документ хмурому Ларри, схватился за лежащий на столе скрипичный футляр и, не оглядываясь, шагнул к выходу.
В ту секунду, глядя на его удаляющуюся спину, Лестат отчётливо понял: что-то происходит. Внутри него. В глубине груди, там, где обычно при виде Ники ликующе стучало сердце, воцарилась мертвенная тишина. В Лестата словно кто-то влез. Вселился, отодвигая настоящего куда-то на задворки. Грубо выхватив у Ларри договор, он в два шага догнал Николя и, схватив его за запястье, остановил. Так резко, что Ники, не ожидая препятствия, споткнулся, путаясь в собственных ногах. Куртка натянулась на нём вместе с футболкой, оголяя беззащитную ямку ключицы, и Ники, испуганно обернувшись, столкнулся взглядом с Лестатом. Он, разглядев контракт в его руках, посмотрел на него совсем уж затравленно. Без слов понимая, чего от него хотят, Николя попытался вырвать руку, но тщетно; пара тёмных прядей упала ему на лоб, подчёркивая и без того бледную кожу.
— Ники, — Лестат осторожно шагнул к нему, подобно охотнику, что нагнал раненого зверя. — Ну же, Ники.
Он выговаривал его имя тихо, умоляюще, как обычно делал только во время секса. Перестав вырываться, Николя застыл. Его зрачки расширились: так прохожий пялится на приближающийся грузовик, что вот-вот его собьёт. До конца не осознавая, что делает, Лестат подошёл к нему вплотную. Втянув в себя запах Ники, он улыбнулся ему и, взяв за руку, вложил контракт в дрожащие пальцы.
— Всё будет в порядке, — Лестат заглянул в карие радужки. — Подпиши. Я обещаю, ты не пожалеешь об этом.
Бережно огладив большим пальцем костяшки на чужой руке, Лестат снова улыбнулся и помахал шариковой ручкой перед его лицом. Ему удалось притушить распалённый Ларри пожар: Николя, постепенно выровняв дыхание, неуверенно забрал ручку из его пальцев. На ум некстати пришла история о древнеримском пастухе, который, встретив разъярённого льва, набросил тому плащ на морду, отрезая доступ к зрению, после чего животное сразу стихло. Так и Лестат, накрыв Ники плотной вуалью бархатного голоса, усыпил его истерику.
— Как ты можешь, — сбивчиво прошептал Николя, стискивая порядком примятый контракт. — Как ты можешь обещать то, чего не знаешь.
Ладонь Лестата скользнула вниз, мягко сжимая его запястье.
— Я знаю, — доверительно шепнул он в ответ, касаясь носом волос Ники. — Потому что буду с тобой. Вспомни, — вкрадчиво бросил он ему на ухо. — Заставил ли я тебя хоть раз сомневаться во мне?
Они стояли в дверном проёме, скрытые от глаз группы спиной Лестата. Задрожав, Николя снова посмотрел на него жалостливо и, отрицательно мотнув головой, без слов ответил на вопрос.
— Видишь, — Лестат приподнял уголки губ, нежно опустив ладонь ему на шею. — Мы справимся. Пройдём через это вместе, как делали всегда. А в конце, сидя на вершине мира, будем пить шампанское, смеяться и вспоминать, какими мы были маленькими и наивными.
С каждым его словом Ники всё сильнее стискивал контракт. В конце концов он, затаив дыхание, поднёс ручку к бумаге. Внутри Лестата натянулась струна; она гудела от напряжения и, помедли Ники ещё секунду, готова уже была разорваться. Но стоило тому одним судорожным движением расписаться в контракте, как наваждение ушло. Схлынуло прибрежным отливом, и Лестат, набрав в грудь воздуха, почувствовал, как некто покидает его тело, отпуская собственную душу обратно на волю.
И Лестат, вернувшись в своё тело, смотрел, как Николя в страхе кидает договор на пол и, схватившись за скрипку как за спасательный круг, сбегает прочь из студии. Только когда тёмная, взлохмаченная макушка мелькнула в коридоре в последний раз, он ошарашенно прижал ладонь ко лбу и прислонился к стене. Ноги сделались ватными, стоило, наконец, осознать, что именно он сотворил. Лестат без колебания, без малейшего зазрения совести заставил любимого человека сделать что-то против его воли. И самое отвратительное было даже не в поступке, а в простом факте: вины за это он не чувствовал.
Заклинатель змей? Нет. Он, чёрт его дери, заклинатель людей.
Из потрясения его вывел резкий звук: Таф Куки, развернув к себе Ларри, дала ему звонкую, не по-женски сильную пощёчину.