all i'm sayin' pretty baby

Своим приглушённым гулом огромный зал аэропорта напоминал муравейник. Пусть и для раннего утра людей было немного, но Лестат, воодушевлённо подхватив Ники под локоть, с упоением потянул витающий в холле запах: некачественного кофе, цитрусового освежителя воздуха и авиационного топлива. Аромат свободы. — Ты готов к нашему вояжу, любовь моя? — мурлыкнул он Ники и тут же подался к нему, целуя в щёку. Хмуро спрятав ладони в карманы, тот слегка повернул голову, наблюдая за беззаботной фигурой Лестата. — Я готов умереть, — мрачно заявил он, стрельнув по толпе туристов карими глазами. Рассмеявшись, Лестат опустил голову ему на плечо. — Ты такой забавный, когда не высыпаешься. Не проронив больше ни слова, они молча прошествовали к ряду сидений, откуда издали виднелись маячившие силуэты группы. — Чёрт, — Алекс кивнул им, стоило подойти ближе, и ожесточённо вцепился в волосы. — Вот скажите, нам правда нужно было вставать в пять утра, чтобы зарегистрироваться на долбанный рейс? — Если ты не хочешь остаться в Новом Орлеане, пока мы улетим в Хьюстон, то да, — спокойно обронил Ларри, без интереса читая бесплатную газетёнку. — Стоп. Глядите-ка. Тут написано про нас! Выпустив рукав Ники, Лестат, гремя пряжкой ремня кожанки, подскочил к басисту. Он заинтересованно наклонился над развёрнутыми листами. В небольшой музыкальной колонке с краткой сводкой выступлений за месяц их группа числилась на первом месте. Статейка, конечно, суховатая — не уровень Дэниела и «Нью-Орлеан Старс», но тоже неплохо. — Мы становимся популярными! — он вдарил Ларри звонкое пять. — А всего-то понадобилось… — Полтора года репетиций и мужик при деньгах? — встрял Алекс, вырывая газету у брата из рук. — Дай-ка я лучше поразгадываю судоку. Ники, не глядя на них, заторможено опустился на сидение. Не удосужившись смахнуть упавшие на лицо волосы, он нахмурился, зажав скрипичный футляр между коленей. Заметив это, Лестат позабыл про бэндмейтов и, склонившись над Ники, заботливо заправил выбившуюся тёмную прядь за ухо. — Ты такой лохматый. Как уличный щенок, — умилился он, пробежавшись пальцами по чужому подбородку. — Дать тебе расчёску? Подняв на него чёрный взгляд, Ники едва заметно нахмурился. — Расчёску? — отстранённо повторил он, глядя, как Лестат лезет в сумку. — Может, ещё духами меня побрызгаешь? Смешливо фыркнув, тот вдруг выудил из недр багажа небольшой флакончик. — Конечно! Я же всегда ношу их с собой, забыл? — Лестат невозмутимо пшикнул парфюм себе на шею. И на волосы. И на запястья. И снова на шею, на случай, если в первый раз нанёс недостаточно. Тяжело вздохнув, Ники склонил голову. Так и не расчёсанные пряди повисли неопрятными сосульками, закрывая его красивое лицо от мира. — Дорогой, ты у меня совсем поник, — закусив губу, он погладил Николя по загривку, будто тот и правда был собакой. — Пойду куплю тебе кофе. Развернувшись на каблуках, он спрятал руки в карманы чёрных джинс. Голоса бэндмейтов постепенно стихли вдали. Прислушиваясь к гулу собственных шагов, Лестат обвёл скучающим взглядом интерьер зала ожидания, как вдруг заметил висящие поодаль телефоны. Он резко остановился. Стоит ли пытаться позвонить и в очередной раз напомнить о себе? Будто специально, пальцы на автомате нащупали в кармане монетку. Глубоко вдохнув, Лестат стиснул зубы и, ссутулившись, поспешил к пустующей трубке. Позволив телефону проглотить деньги, он воровато набрал уже заученный наизусть номер. Из металлического динамика протяжно затрещали гудки. Один, второй, третий — Лестат считал их про себя, еле заметно шевеля губами. Осевшее в груди волнение, заставляющее сердце заходиться в быстром ритме, стихло, оставляя после себя тянущую тоску. Ответа с той стороны провода так и не последовало. Отстранив от себя трубку, Лестат недоумённо поглядел в темные отверстия динамика. Почему ему вдруг сделалось так грустно? Конечно, Луи не был обязан его провожать. Но, определённо, он мог бы. Что станется с этими его учебниками и экзаменами, если он уделит Лестату лишь крохотный утренний часок? Может, они вообще никогда больше не увидятся. Мысль пронзила сознание со скоростью пули. Лестат едва удержался, чтобы не охнуть от внезапно нахлынувшей печали. Что с ним происходит? Неужели его самолюбие и правда разрослось до таких космических масштабов, что потеря одного, всего лишь одного поклонника приносит ему такую душевную боль? Но ведь Луи был гораздо большим, чем просто поклонник. За такое короткое время он стал для Лестата источником невероятной, совершенно дикой творческой страсти и просто милым другом, с кем можно приятно поболтать. Только благодаря ему он сумел найти то самое звучание — последнюю деталь, которой так не хватало группе. А что же сам Луи? Неужели он не хотел его увидеть? Нет, в подобную чушь Лестат ни за что не поверит. Он готов был поспорить на свою кожанку: Луи тянуло к нему точно так же. Иначе почему он, едва познакомившись с ослепительным фронтменом, не мешкая запрыгнул к нему на байк и укатил навстречу ветру? Задумчиво повесив трубку на подставку, Лестат прислонился к стене. Он сонно закрыл глаза, позволяя себе окунуться в воспоминания о той ночи. Даже сейчас он мог услышать рокот двигателя байка и тёплые руки, сомкнутые на своём животе. Кажется, высокая скорость пугала Луи: вцепившись в Лестата, он что есть сил прижимался к его спине, пряча лицо в копне светлых волос, торчащих из-под шлема. Они мчали по пустому шоссе, а перед ними в полумраке расстилались далёкие огни ночного города. В то бесконечно тянущееся мгновение Лестат позабыл обо всём: кто он такой, что здесь делает и куда мчит. Значение имела лишь дорога, тонущая в тёмном горизонте, и стойкое ощущение чужого присутствия под боком. Они будто слились в единый организм — Лестат, Луи и байк. Стали совершенным, самодостаточным существом, не нуждающимся ни в чём, кроме своих составных частей. Может, поэтому Лестат чувствовал пустоту в сердце? Луи оторвался от него, и теперь существование без него равнялось потере конечности. Без руки и ноги можно выжить, но что это будет за жизнь? Моргнув, он неспешно оторвался от стены. Накрытый волной размышлений, Лестат напрочь позабыл, зачем вообще сюда пришёл. Почесав затылок, он в последний раз оглянулся на молчащий телефон и, отвернувшись, побрёл обратно, шаркая подошвами о пол. Выходит, он нашёл свою мечту только для того, чтобы тут же с ней разлучиться. Но, возможно, это ещё не конец? Они ведь должны вернуться в Новый Орлеан. Когда-нибудь. Сокрушённо вздохнув, Лестат насупился. Настроение внезапно испортилось, и ему, подобно Ники, захотелось зарыться в собственные волосы и спрятаться от мира. Ни на кого не глядя, он приблизился к ряду сидений, где расположились бэндмейты, когда тонкий слух ещё издалека уловил обрывок разговора: — …И он продолжал названивать каждые полчаса, поэтому, в конце концов, я решил согласиться. В ответ раздался смешок: кажется, это был Алекс. — А телефон ты отключать не пробовал? Хотя, зная Лестата, он бы нашёл другой способ тебя достать. Например, настрочил бы ворох письменных приглашений и закинул тебе в дымоход, как Санта. Не веря своим ушам, Лестат ошарашено поднял взгляд. Среди фигур группы, расположившись в хлипком металлическом креслице, сидел Луи. Он был одет в знакомую коричневую водолазку, как и в вечер первого концерта, а ещё апатично кутался в свой тёмно-синий плащ, который, оказывается, в жизни отливал красивым, насыщенным сапфировым оттенком. Его милое, заспанное лицо источало поистине ангельское смирение с лёгкой ноткой печали. Он грел пальцы о стаканчик с дешёвым кофе, купленным в аэропорту, и отвлечённо беседовал с ребятами, будто знал их уже сто лет. Таф Куки, перегнувшись через своё сидение, опустила личико на сомкнутые ладони и неотрывно наблюдала за изящным студентом. — Отключить телефон? — задумчиво повторил Луи, прижимая кофе к груди. — Я бы так не поступил. Это грубо. К тому же, мне и правда очень нравится ваша музыка. — Так значит, вы с ним подружились? — сладко протянула Таф, обращая на себя внимание Луи. — Похвально. Лестат так занят группой, что кроме нас почти ни с кем не общается. А тут вдруг ты, сваливаешься ему на голову и обзываешь пародистом Bauhaus. Конечно, это задело его самолюбие, — она вдруг звонко рассмеялась. — Но ты хотя бы попытался нас проанализировать. Не думал стать музыкальным критиком? Коснувшись волос, Луи несмело ей улыбнулся. — Да нет. На самом деле, я мало что понимаю в музыке. Больше предпочитаю писательство. — Ого, — присвистнул Алекс, нависая над ним. — А ты крут. Может, напишешь про Лестата книгу? Он давно хотел сделать историю про свои вампирские приключения, но сочинять может только стихи. Попросим Мариуса найти издательство, и договор у тебя в кармане. Свернув газету в плотную трубочку, Ларри раздражённо стукнул ею по плечу брата. — Не приставай к людям с утра пораньше, — невозмутимо бросил он. — Ты мне точно так же обещал отработать свои барабанные соло. И где результат? Возмущённо задохнувшись, Алекс вырвал у Ларри газету с уже решёнными судоку. Глядя на разразившуюся перепалку, Луи боязливо поёжился и лишь тогда, повернув голову, заметил сидящего по соседству с ним Ники. Тот, не обращая ни малейшего внимания на людей вокруг, сгорбился, пялясь перед собой пустым взглядом. Так и не потрудившись зачесать пряди, Ники всё больше походил на умалишённого, сбежавшего из психиатрической лечебницы. Ну, или на очень лохматого щенка. А ещё Луи, видимо, удалось разглядеть выражение его глаз, потому что он, распахнув рот, удивлённо уставился на скрипача. В аккуратных чертах проскользнуло необъяснимое волнение. Сжав губы, Луи с минуту глядел на поникшую фигуру, а потом, медленно протянув руку, коснулся чужого плеча. — Прости… — он смущённо запнулся, стоило Ники поднять на него тёмный взгляд. — Эм, привет. Хочешь мой кофе? Я его не пил. Уголки его губ дрогнули, и Луи, ничуть не стеснённый отсутствием ответа, протянул Ники стаканчик. Секунду Николя пялился на его ладонь безучастным взглядом. А потом бледное лицо пронзило разрушительной эмоцией абсолютной безысходности. Он выглядел так, словно только что крупно, до боли в ком-то разочаровался. — Осторожно. Он горячий, — предупредил Луи, передавая чашку в чужие руки. Их пальцы соприкоснулись. А через мгновение Луи испуганно охнул: его резко схватили за плечо и, вцепившись в воротник плаща, сцапали в удушающие объятия. Не стесняясь присутствия зрителей, Лестат расщедрился на истинно французское приветствие — три раза поцеловал его щёки. — Ты… — прошипел он, пока Луи безуспешно пытался высвободиться. — Ты даже не представляешь, что наделал. — Я? — испуганно переспросил тот, замирая в стальной хватке. — Ничего. То есть, почему ты так смотришь… Не договорив, он снова ойкнул: Лестат, обнимая его за плечи, развернул Луи к группе. — Посмотрите, — объявил он бэндмейтам. — Вот, кому вы должны сказать спасибо. Если бы не он, то наш сингл мог никогда не случиться. — Что-что? — заинтересованно бросил Ларри. — Это как — мог не случиться? — Да. Как? — переспросил за ним Луи, растерянно взглянув на Лестата. — Прости, но я не понимаю. Он излучал искреннее, ничем не прикрытое смятение, и вместе с тем выглядел настолько очаровательно, что Лестат еле сдержался, чтобы опять не поцеловать его. Вместо этого он обхватил стройный торс, прижимая Луи к себе, и вдруг поднял его над полом. Собственные каблуки скрипнули под тяжестью чужого тела, а Луи вздрогнул, ненамеренно утыкаясь носом ему в плечо. От него не пахло ни духами, ни шампунем, и вместе с тем темноволосый ангел источал призрачный аромат чего-то до боли знакомого, но бесконечно далёкого. Кажется, так пахли дикие цветы в родной Оверни, стоило убежать из дома далеко в лесную рощу. Лестат не был уверен; возможно, он дал бы точный ответ, будь у него возможность пройтись носом по его ключичной впадине, внутренним сгибам локтей и коленных чашечек — там, где хранился истинный запах человека. Набрав в грудь воздуха, Лестат произнёс негромко, стискивая напряжённые плечи: — Он не убьёт его. Понадобилось несколько секунд, чтобы Луи, замерев в его руках, тут же странно обмяк. — Кто? — окончательно сдавшись, спросил он. Рассмеявшись, Лестат с величайшей бережностью опустил его обратно на землю. — Преследователь, — улыбнувшись, пояснил он, сжимая ткань синего плаща. — В песне, помнишь? Он не убъёт свою жертву, а обратит в вампира. Чтобы они могли остаться вместе навсегда, понимаешь? Наконец, он сжалился над поникшей фигурой и, скользнув пальцами по сапфировой синеве, выпустил Луи из объятий. Тот мгновенно отпрянул от Лестата, как ошпаренный. Он зачем-то отряхнул рукава, словно пытался затушить пламя несуществующего огня. — Здорово, — пробормотал Луи, поднимая на него пронзительный взгляд. — Напиши про это ещё одну песню. Продолжение, я имею в виду. Приподняв брови в невинном жесте, он аккуратно пригладил волосы. Наблюдая за этим с широко открытыми глазами, Лестат вдруг прошептал: — Боже… — не успел Луи опомниться, как его снова схватили. — Ты просто гений! Точно, я напишу продолжение! Нет, это будет целая история! Не выпуская опешившего Луи из объятий, он подскочил к бэндмейтам: Алекс, Таф и Ларри, будучи свидетелями приступа экспрессивности фронтмена, смотрели на Луи с явным сочувствием. И только Ники, сгорбившись ещё сильнее, молча потягивал подаренный кофе. — Я сделаю концепт-альбом! — продолжил голосить Лестат, прижимая к боку стройное тело. — Про жизнь двух бессмертных любовников. Ну, как вам? Кажется, его энтузиазма никто не оценил. — Звучит интригующе, — проронил Ларри, всегда открытый к экспериментам. — Но, думаю, стоит отложить эту идею до лучших времён. Нам бы сначала первый альбом записать. — Это точно, — согласилась с ним Таф Куки. — Сделаем первую пластинку, а там посмотрим. Если в дебюте вывалим сложный концепт, нас просто не поймут. Вздохнув, Лестат шутливо от них отмахнулся. Ладно, что уж тут, придётся подождать. Зато у него будет время как следует продумать концепцию. Этот альбом совершенно точно станет их вторым студийником, если — нет, когда — им удастся пробиться в музыкальную индустрию. От полёта фантазии его отвлекло сладкое, трепетное прикосновение — ладонь Луи, не найдя опоры, вынужденно вцепилась ему в лопатку. Лестат с затаённым упоением ощущал, как тонкие пальцы раз за разом пытаются ухватиться за плотный, но скользкий материал кожанки. Лёгкое давление посылало мурашки вдоль по позвоночнику, как вдруг Луи, отвернувшись от него, зевнул, прикрывая рот рукой. — Наверное, я пойду. Нужно быть в университете через час, — улыбнувшись группе на прощание, он заглянул Лестату в глаза. — Спасибо. Не только за концерты, а вообще… За всё. Это было здорово. Удачи вам. Он хотел уже было отойти в сторону, но Лестат тут же перехватил чужое плечо. — Я не отпущу тебя так просто. Давай хотя бы такси оплачу, — он смахнул с лица волосы и бросил бэндмейтам. — Скоро вернусь. Не шалите без меня. Приобняв ошарашенного Луи, он двинулся в сторону холла, когда услышал прилетевшее в спину от Алекса: — Единственный, кто у нас шалит, это ты. Телефонная линия такси оказалась занята, поэтому Лестат, прижимая трубку к уху, смотрел, как Луи копается в небольшом блокноте с расписанием занятий. Вдруг тот, закусив губу, оторвался от записей и бросил взгляд в сторону зала ожидания. — Извини, что лезу не в своё дело, — задумчиво произнёс он, поглаживая пальцем обложку блокнота. — Мне кажется, твой парень выглядит слегка приболевшим. Он в порядке? — Конечно, в порядке! — Лестат беззаботно фыркнул. — Ники просто не выспался. С ним такое бывает. Поджав губы, Луи неуверенно кивнул. В тот же миг в динамике раздался женский голос, и Лестат, вернув внимание телефону, мило улыбнулся. — Приветик. Можно мне такси от аэропорта Армстронга? Куда? — оторвавшись от трубки, он кивнул Луи. — Где ты учишься? — Лойола, — отвлечённо произнёс тот и, заметив озадаченный взгляд серых глаз, повторил. — Ло-йо-ла. Университет святого Игнатия де Лойолы. Продиктовав адрес, Лестат записал в чужой блокнот номер машины и, попрощавшись с милой девчонкой, грохнул трубкой. — Святой Игнатий? — поинтересовался он, вложив купюру в записную книжку Луи. — Ты что, верующий? Робко оттянув воротник коричневой водолазки, Луи секунду колебался, прежде чем принять у него деньги. — Ну, вроде того, — застенчиво ответил он. — Мы, можно сказать, традиционная американская семья. По крайней мере, были ей. Склонив голову набок, Лестат обронил умилённый смешок. — Забавно. Мы с тобой будто из разных миров, — вздохнув, он обнял Луи за плечи и прижал к своей груди. — Но я рад, что встретил тебя. Может, это было предначертано судьбой? Как считаешь? Уткнувшись ему в плечо, Луи внезапно шмыгнул носом. Удивлённо моргнув, Лестат отстранился и, к своему изумлению, увидел на фарфоровой щеке прозрачную слезу. — Луи… — растроганно позвал он парня и, протянув руку, провёл пальцем по его скуле. — Луи, не плачь. Мы ещё увидимся. Как приеду, сразу позвоню тебе домой. И вообще, я пришлю по почте наш альбом. Только не грусти, хорошо? Быстро закивав, Луи поморщился, а потом, вновь всхлипнув, резко отвернулся. В тот же миг высокий холл озарило звонким чихом. — Я… Я не плачу, — он сморгнул выступившие слёзы. — Кажется, у меня аллергия на твои духи.

***

Хьюстон встретил их невыносимой влажностью и жарой. Мало что осознавая после рейса, Лестат свалился в номер и проспал пару часов, прежде чем отправиться в клуб, где на следующий день их ждало выступление. Они познакомились с персоналом, прогнали программу и с чувством выполненного долга разбрелись в поисках приключений. Он и Ники прошлись по центральным улицам. Поели мороженого, купили пару сувениров и, совершенно импульсивно, съездили в Космический центр имени Джонсона. Восхищённо оглядываясь среди экспонатов кораблей и скафандров, Лестат не расставался с фотоаппаратом и даже запечатлел момент, как хмурый Ники трогает кусок метеорита. Выступление зажгло в нём пламя эйфории и почти прогнало лёгкое разочарование: как ни крути, Хьюстон оказался скучноват. В Атланте он бродил среди старинных надгробий и склепов Оклендского кладбища. Вытесанные из цельного камня памятники и элегантные формы мавзолеев поразительно контрастировали с буйством цветения — анемоны, хризантемы, нарциссы и жёлто-оранжевые цветы, название которых он не знал, облепили последние пристанища покойников. Было в этом что-то умиротворяющее: эдакая пасторальная идиллия на фоне тлена и неподвижных изваяний, конкретно приседающих на уши со своим «Memento mori». А потом начало темнеть, и Лестат восторженно наблюдал, как на фоне фиолетового неба зажигаются огни высоток, а кладбище, смеясь над миром за оградой, невозмутимо зажигало собственные фонари. И, словно горсть земли, он забрал это чувство с собой на сцену. В тот вечер Вампир Лестат был печальнее обычного, с дымкой скорби на мраморно-белом лице. Чикаго… Что ж, выглядел как Чикаго — родина колеса обозрения и место, где впервые выпустили журнал Playboy. Стоило вспомнить об этом незамысловатом факте, как Лестат высокомерно хмыкнул: его la patrie опередила американскую сексуальную революцию века так на полтора. Вспомнить хотя бы де Сада — единственного, от чьих книг он не воротил носа и даже как-то осилил целых пятьдесят страниц — невиданный рекорд и по сей день. Естественно, Лестат читал только сцены жёсткого однополого секса, с чистой совестью пролистывая скучные разглагольствования о морали. Он надеялся, что один из этих городов придаст ему хоть горстку того вдохновения, повстречавшегося в Новом Орлеане, но тщетно. Конечно, Лестат впадал в экстаз от криков толпы, звуков музыки и собственного голоса и, казалось, испытывал искреннюю радость. Как ни странно, залы набирались полные, хотя сингл едва успел подоспеть на полки магазинов. Он долго любовался обложкой: совершенно чёрным конвертом, на котором были изображены два белых силуэта. На губы легла совершенно дурацкая улыбка, стоило вспомнить, с какой дотошностью Лестат капал Мариусу на мозг, объясняя своё видение дизайна. Одна фигура — длинноволосого вампира в элегантных одеждах — должна стоять в отдалении от жертвы, пока тот, повернув хорошенькую голову, в страхе оглядывается назад. Получилось как надо — в духе постеров к фильмам с Винсентом Прайсом. И всё же… Всё же. Ему определённо чего-то не хватало. Едва получив пластинку в руки, он тут же отправил её в Новый Орлеан, на адрес, настойчиво въевшийся в память, как грязь к подошвам обуви. Но ответа от Луи так и не последовало. Правда, Лестат не позволил себе печалиться, ведь в его жизнь прямиком с самолётного трапа ворвался он. Нью-Йорк. Огромный, шумный, полный немыслимых колоссов, которых кто-то по грубой ошибке назвал небоскрёбами. Словно попав в сказку, он поражённо плыл в толпе по Таймс-сквер. Любопытно заглядывал в лицо Вашингтону, охраняющему вход в Федерал Холл, и постоянно задирал голову, всматриваясь в пронзающие небо пики зданий. Ники, объездивший страну вдоль и поперёк в погоне за консерваторской мечтой, его энтузиазма не разделял. Спрятав руки в карманы, он шёл за Лестатом, словно слепой за собакой-поводырём и лишь изредка поднимал пустой взгляд на ревущие автомобили. А потом случился нью-йоркский концерт. И Лестат, облачившись в кожаные брюки и рубашку, начисто забыл про Новый Орлеан. Это походило на стихию: необузданную, первобытную, но такую послушную; стоит ему лишь махнуть пальцем, и они затихнут смиренно, как дети. Стоит топнуть ногой, и зайдутся в припадке, тряся конечностями и пуская слюни изо рта. Больше, чем когда-либо, он ощущал себя пророком. И его новоизбранная паства любовно заглядывала ему в рот, вожделела, отдавалась звукам, исторгаемым инструментами. Теперь о них знали. «Преследователь», сам того не ведая, спустился на род людской первым знамением нового бога, каким грезился ему самому Вампир Лестат. Он, вырывая эти чувства из толпы, закидывал их в темницу ребёр подобно кускам мяса, и запертый внутри монстр с наслаждением смаковал кровавую плоть. И ведь это всего лишь одна чёртова песня. Что произойдёт с миром, когда их стянет десять? Двадцать? Сто? Небывалый успех группа по привычке отправилась отмечать в бар. За ними увязалась стайка фанатов, героически дождавшихся музыкантов у чёрного входа, и Лестат, сидя за барной стойкой, чувствовал, как к нему со всех сторон жмутся разгорячённые тела. Он пил. Смеялся. Подписывал кассеты и пластинки, футболки, голые груди — мужские и женские. Поклонники оградили его от бэндмейтов живой стеной, и только спустя полчаса Алекс, продравшись к нему сквозь шум и оглушающую музыку, схватил его за плечо и бросил неожиданно-тревожное: — Кажется, Ники хреново. В тот же миг Лестата накрыло тяжёлым пуховым одеялом. Всё вокруг стало смазанным, ненастоящим; выскользнув из комка тел, напоминающего гидру, он двинулся к столику в дальнем углу зала. Лестат мгновенно выцепил взглядом странную картину: Ларри, скрестив руки на груди, глядел на сгорбившегося с бутылкой Ники и кривил губы, наблюдая, как тот огромными порциями глотает выпивку. — Может, тебе уже хватит? — дипломатично поинтересовался он, протянув руку к чужому стакану. Его вдруг звонко хлестнули по ладони; прижав стакан к груди, как дитя, Ники холодно спросил: — Скажи-ка мне, я ведь полноправный участник группы? Недоумённо пожав плечами, Ларри протянул: — Ну, да?.. В ответ раздался металлический, нервный смешок, какого Лестат никогда раньше не слышал. — Вот и заткнись нахер, Ларри, — огрызнулся Ники, допивая из стакана. — Делаю, что хочу. Не лезь не в своё дело. Возмущённо втянув носом воздух, Ларри схватил за плечо подоспевшего фронтмена. — Может, уже скажешь хоть что-нибудь? — бросил он Лестату. Переведя взгляд на отсутствующего Николя, тот внезапно отвёл Ларри в сторону. — Оставь его, — спокойно произнёс Лестат, присаживаясь рядом с едва дрожащей фигурой. — Он никому не мешает. — Слышал? — грохнув стаканом о стол, язвительно процедил Ники басисту. — Оставь меня, Ларри. Мы все должны слушаться Лестата, если ты ещё не понял. Приобняв его за плечо, Лионкур выхватил из груды бокалов более-менее чистый и, мягко забрав у любимого бутылку, налил себе остатки выпивки. — Кажется, тебе и правда достаточно, золотце, — пробормотал он, улыбаясь, и погладил Ники по загривку. — Как насчёт взять такси и… Ножки барного стула с грохотом проехались по полу. Ники, не глядя на него, вяло поднялся. Он схватил первую попавшуюся бутылку и, пошатываясь, побрёл в сторону мужского туалета. Цокнув, Лестат бросился за ним и нагнал только у кабинки. Затащив Николя внутрь, он с шумом захлопнул дверь и звякнул задвижкой замка: плевать, что посетители косо смотрели на уединившихся в тесном помещении двух парней. — Что с тобой? — вкрадчиво прошептал он, опустив ладони на плечи Ники. — Устал? Не удержавшись на ногах, Николя опустил крышку унитаза, тут же падая на неё задницей. Он выглядел как восседающий на троне монарх, что проиграл собственное царство в карты взамен на бутылку бурбона. Так и не дождавшись ответа, Лестат расстроенно провёл ладонью по щеке. Обняв ладонями шею Ники, он уселся на него сверху и уткнулся носом в неряшливые, пропахшие смогом бара волосы. — Слезь, — глухо пробормотал тот, вцепившись дрожащими пальцами ему в бока. Усмехнувшись, Лестат спрятал лицо в чужой ключице, что выглядывала из-за воротника пропахшей потом футболки. — Помнишь, как в семьдесят восьмом я попросил отца отвезти меня в Париж на концерт Боуи? — зачем-то начал он, игнорируя просьбу. — Тогда был конец мая, и он ответил мне, что скорее умрёт, чем позволит мне слушать «этого ряженого педика». И тогда я поехал сам. Забрал с собой все карманные деньги, которые только были. Их еле-еле хватало на билет, так что я мысленно готовился спать на вокзале и пить из раковин в общественных туалетах. Пальцы Ники скользнули вниз. Забрались под куртку, дальше — к талии и, наконец, сжались на подвздошных косточках. В этом касании не было ничего сексуального, лишь неприкрытая, бесконечная грусть. — Слезь с меня, — разбито прошептал Ники, шмыгнув носом. Обняв его за талию, Лестат продолжил. — Счастливее в жизни я никогда не был. Сидел в вагоне, глазея в окно, и шептал под нос строчки из песни про машину. Ну, знаешь, «Торможу на красный и смотрю по сторонам, но снова разбиваюсь в той же тачке». С той стороны двери заколотили. — А потом я увидел, как в проходе мелькнула фигура моего брата. Они выволокли меня обратно на платформу за минуту до отбытия поезда. Я кричал, так кричал, — Лестат тихо усмехнулся. — Нет, я умолял их отпустить меня. Но мне лишь дали подзатыльник и сказали заткнуться. Так что, никакого Боуи. Опустив затылок на бачок унитаза, Николя молчаливо разразился слезами. — Весь путь до дома я проплакал, — бормотал Лестат, не замечая чужой истерики. — И продолжал рыдать всю ночь, так долго, что у меня глаза опухли. А ты потом утешал меня. Говорил, как мы скоро сбежим от родителей и сходим на Боуи сами. Он сжал зубы, ощущая, как нутро сжимается от незажившей, детской обиды за сломанную мечту всей жизни. — Ники. Я знаю, на тебя многое навалилось, — пальцы Лестата заботливо скользнули ему под футболку, касаясь голого живота. — Но ведь между нами ничего не изменилось, правда? Его запястья перехватили с такой силой, словно Ники пытался обезвредить вооружённого нападающего. — Это пытка. Пытка, — запричитал он, не отпуская руки вздрогнувшего Лестата. — Я говорю, но ты не слышишь. Тычу пальцем, но ты не видишь. Моя судьба — быть запертым в аквариуме перед глухим и слепым истуканом, который способен разглядеть только собственное отражение. Отстранившись, Лестат испуганно уставился на покрасневшее от слёз лицо. — Ники… — не выдержав, он всхлипнул сам и принялся целовать мокрые дорожки. — Скажи, что мне сделать? Пожалуйста, скажи. Хватка на запястьях исчезла. Отвернувшись, Ники воззрился на потолок обшарпанного туалета мёртвым взглядом. — Что и всегда, — почти нежно произнёс он, опустив ладонь Лестату на бедро. — Ничего.