***
Когда после утомительного многомесячного странствия они добираются, наконец, до Эред Луин, кажется, впереди забрезжила надежда. Надежда обрести хоть какое-то подобие дома, защиту от опасностей, уверенность в завтрашнем дне. Работы по горло, но это никого не пугало. Рудокопы обследуют заброшенные штольни, прочие, кто может держать в руках инструмент, возводят временные жилища и укрепления вокруг небольшой долины, запасаются дровами: зима в горах обещает быть холодной. Небольшой отряд охотников целыми днями пропадает в лесу, промышляя дичь. Гномки латают ветхую одежду, выделывают шкуры пойманных зверьков и проявляют чудеса изобретательности, готовя на всех наваристую похлебку из скромной добычи. Когда мастера объявляют, что руды в старой шахте хватит еще не на один десяток лет, все радуются так, словно на золотую жилу напали. Правда, и хлопот прибавляется. Одни в три смены занимаются добычей, другие строят печи и копают уголь. Дел хватает всем. Двалин, наверное, за всю жизнь столько молотом не махал — и в бою, и на тренировках — как за эти месяцы. С утра до вечера, а потом с вечера до утра — до свинцовой тяжести в руках, до разноцветных бликов, пляшущих перед глазами. Торин и сам работает как проклятый, от зари до зари, даром, что узбад. Про еду вспоминает, только когда Дис обед приносит. Ночует в кузнице, два-три часа сна на струганной лавке в дальнем углу — вот и весь отдых. Двалин еще ворчит, что на него смотреть страшно: исхудавший, весь копотью покрыт, глаза красные, запавшие, ровно демон какой. А Торин хохочет, как ненормальный, мол, на себя бы посмотрел. Уж если он — демон, то Двалин и вовсе — Ужас из глубин… Зато через три месяца непрерывной работы в наспех сооруженных кузнях у них скапливается порядочное количество изделий, удачно продав которые, можно закупить продовольствие на зиму. И здесь они сталкиваются с первым серьезным затруднением. Товары есть, а вот покупателей на них не объявляется. Живущий ближе всего к Синим Горам забавный народец, — как там говорит Балин, хоббиты? — относится к новым соседям подозрительно и в гости наведываться не спешит. Соваться к эльфам никому не хотелось. Люди же в эти края и вовсе не забредают. Выходит так, что придется им самим торговые контакты налаживать. Торин еще долго сомневается: вроде и дело это ответственное никому больше не поручишь, но и оставлять поселение без присмотра надолго не хочется. Правда, в конце концов решает, что врагов поблизости не замечено, опасности явной нет, выработка более-менее налажена, с хозяйственными вопросами Дис и сама сможет разобраться — уже взрослая. А об остальном старейшины позаботятся. Балина с собой берет, само собой. Кто лучше него сможет контракт выгодный составить и прибыток в любой ситуации заполучить? А Двалину отродясь отдельного приглашения не требовалось. Разве ж он короля своего куда просто так отпустит? Поначалу удача им улыбается. Хоббиты расхватывают блестящие тяпки и легкие прочные лопаты как горячие пирожки, даже не пытаясь торговаться. Забавные все-таки ребята, эти мохноногие. Основная проблема состоит в другом. Кузнецы изготовили в большом количестве то, что у них получалось лучше всего, и то, за что надеялись выручить больше всего денег — оружие. Короткие, изящные в своей простоте мечи, длинные, острые как бритва кинжалы, множество метательных ножей и топоров… Хоббиты смотрят на этот арсенал с опаской и даже не желают брать отливающий хищным блеском металл в руки. Еще чего доброго на ногу уронишь, все пальцы себе поотрубаешь! И глядя на этих кудрявых земледельцев, Двалин не сомневается, что, вернее всего, так и случится. Они кочуют из одной деревушки в другую с одинаковым результатом. Даже в попадающихся время от времени людских поселениях жители не торопятся вооружаться. Местность спокойная, с соседями никто не враждует, дикие звери почти не досаждают, а орками и прочей нечистью только детей пугают. Что и говорить, время для торговли они выбрали неудачное, хоть и не по своей вине —конец осени: ярмарки, где можно было бы представить товар, давно отгремели, жители в преддверии первых заморозков стремятся утеплить дома и пополнить запасы, лишних денег ни у кого нет. Они уже совсем было отчаиваются, когда в одной из деревушек местный кузнец дает им дельный совет. — Из наших-то у вас это вряд ли кто купит. Тут больше вилы нужны, лопаты, грабли. Ножницы еще хорошо идут. Подковы, вот, — он машет рукой в сторону бревенчатой стены, к которой под развешанными вверху подковам прислонены целые охапки различного садового инструмента. — Что ж… — вздыхает Балин. — Это вам к Годфри-оружейнику надо, — добавляет кузнец. И в ответ на вопросительные взгляды поясняет, что в Бри живет торговец, занимающийся исключительно оружием. — Он у вас весь товар выкупить может. А кроме него, почитай, и некому.***
Высокий человек, с густой шапкой выбеленных то ли солнцем, то ли возрастом волос, меньше всего походит на лавочника. Обветренное, изборожденное глубокими морщинами лицо говорит о долгих странствиях, а точные скупые движения выдают опытного солдата. «Бывший воин», — бормочет себе под нос Балин, и Двалин только хмыкает. Уж он-то знает, что бывших воинов не бывает. Первое впечатление оказывается обманчивым. Оружейник сбивает цену, как завзятый торгаш. Да что там, многим гномам впору ему позавидовать. — Тридцать монет за клинок? — смеется он, обнажая крепкие желтоватые зубы. — Да вы шутите, господа гномы! — Взгляните сами, мастер Годфри, — возражает Балин, протягивая хозяину лавки меч, — такого качества вы больше нигде не найдете. — Хм, — тот наполовину вытягивает клинок из ножен и подходит к окну, осматривая небрежно кромку лезвия. — Неплохая работа. Пожалуй, я готов предложить семь монет за каждый. И по четыре за кинжалы и ножи. — Семь?! — взрывается Торин. — Да он издевается над нами. — Я уверен, господин Годфри просто оговорился… — вкрадчиво начинает Балин. — Отнюдь, — заявляет торговец. — Это ровно столько, сколько я могу дать за ваше железо, и поверьте, это очень хорошая цена. Двалин сжимает кулаки. — Цена смехотворная, — говорит Балин. — Прочнее и надежнее этого оружия не сыскать на триста миль вокруг. — В Дунланде его бы оторвали с руками за любую назначенную цену, — угрюмо цедит Торин. — Что ж, — улыбается оружейник. — Никто не мешает вам отправиться туда, где вам предложат больше. — К сожалению, мы ограничены во времени, — замечает Балин. — Учитывая эти прискорбные обстоятельства и рассчитывая на дальнейшее плодотворное сотрудничество, мы согласны уступить. Двадцать пять монет. В серых глазах торговца не отражается ни малейшей эмоции. — Я озвучил свое решение и не изменю его. Семь монет и ни медяком больше. — О чем тут говорить! — Торин резко разворачивается. — Подожди. — Балин кладет руку ему на плечо. — Господин Годфри не представляет, какую выгодную сделку он рискует упустить. — Боюсь, это вы не представляете, чем я рискую, — бесстрастно говорит тот. — Сейчас ноябрь. Следопыты не появятся в городе до весны, а больше оружие никто не купит. Весь этот арсенал будет пылиться на складе несколько месяцев, того и гляди заржавеет… — Ты думай, что говоришь, — угрожающе рычит Двалин, не обращая внимания на предостерегающий взгляд брата. — Вы и вправду никогда не видели настоящей гномьей стали, раз несете подобный вздор, — чеканит Торин. — Еще никто не осмеливался заявить, что выкованных нашими мастерами клинков может коснуться ржавчина. — И какие доказательства вы готовы предоставить? — невозмутимо интересуется Годфри. Действительно, чем они могут подтвердить свои слова? Добрым именем, о котором в этих краях никто не слышал? Клятвой, которой никто не поверит? А уж, судя по их потрепанной одежде и изношенным сапогам, они и вовсе похожи на безродных бродяг, а не на прославленных умельцев. — Нам незачем вас обманывать, — мягко говорит Балин. — Двадцать монет за клинок — и это последнее, что мы можем предложить. Мы и так продаем себе в убыток. Оружейник качает головой. — Я не заплатил бы столько, даже будь это эльфийские мечи, выкованные в Гондолине. Торин выходит из лавки, не оборачиваясь. Двалин щурит глаза, окидывая хозяина недобрым взглядом, и следует за другом. Отправляться куда-то на ночь глядя бессмысленно, да и куда им, собственно, ехать? На постоялом дворе удается за умеренную плату снять комнату на троих и пристроить телеги с пони. Балин заявляет, что у него нет аппетита, так что он пойдет наверх и постарается выспаться. Торин кивает, и молча направляется в зал на первом этаже. По правде говоря, у Двалина нет никакого желания проводить вечер среди местных выпивох, но оставить друга одного он не решается.***
Из кухни аппетитно тянет тушеной бараниной и жареным луком, но Двалин, у которого подобный аромат обычно вызывает страстное желание впиться зубами в сочный кусок мяса, щедрого политого соусом, с удивлением обнаруживает, что не голоден. Это кажется тем более странным, что последняя их трапеза, насколько он может припомнить, была еще ранним утром и не отличалась особым изобилием. Зато нестерпимо хочется курить. Посетители трактира используют какое-то местное трубочное зелье, кажется, хоббичье, с непривычным тягучим запахом. Под низким потолком, между почерневшими балками, скапливаются плотные клубы дыма. Двалин достает из-за пазухи трубку, рассеянно вертит ее в руках и сует мундштук в рот. И на кой ляд он ее до сих пор с собой таскает? Табак у них закончился давным-давно, а купить было сначала негде, а потом — когда денег не хватало даже на еду — подобные траты казались безумием. Двалин трогает языком гладкий наконечник, безуспешно пытаясь ощутить знакомый горьковатый привкус, и, вздохнув, убирает трубку обратно в карман. Пышногрудая девица за стойкой, улыбнувшись, кивает на его опустевшую кружку: — Еще эля, добрый господин? Двалин пожимает плечами, и девушка наполняет кружку до краев. — Ослиная моча, — сквозь зубы бормочет Торин, и Двалин фыркает. Он похлопывает друга по спине. — Брось. Завтра попытаемся еще. Этот сквалыга просто пытается сбить цену. — Да он хочет всю партию получить за бесценок! — огрызается Торин. — Он же торговец, — мрачнеет Двалин. — В любом случае, особого выбора у нас нет. — Мы поищем других покупателей, — решительно произносит Торин. — Не хватало еще, чтобы на наши клинки смотрели, как на бесполезный хлам. — И кому ты собрался их продавать? Хоббитам? — Двалин чувствует, как поднимается изнутри раздражение. — Да кому угодно! Вспомни ту старуху на улице — она спрашивала, есть ли у нас ножи… — Кухонные ножи, Торин. Сомневаюсь, что ей в хозяйстве пригодятся кинжалы или боевые топоры. — Ну так кому-нибудь другому пригодятся! Отправимся на городской рынок, проедем по соседним селам, в конце концов. — Пока мы будем изображать бродячих торговцев, в Эред Луин начнется голод. Мы и так потеряли целый месяц… — А на те гроши, что предлагает этот пройдоха, продовольствия не закупишь и на две недели! Торин уже не пытается сдерживаться. Его голос гремит, глаза мечут молнии, и девица за стойкой с опаской косится в его сторону. — Я думал… — начинает было Двалин. — Думал? — саркастически усмехается Торин. — Сразу видно — не твое. Только топором махать и умеешь. В торговле от пони и то толку больше! Двалин только сейчас понимает, как же он устал. Не от голода и нищеты, даже не от работы на износ. Устал до тошноты от косых взглядов, от подозрительного шепотка за спиной. От чванливых людишек, которые не вынесли бы и сотой доли того, что им пришлось пережить, и которые смотрят на них, как на надоедливых попрошаек, выклянчивающих милостыню… — …подумай хоть раз своей тролльей башкой! — ядовито цедит Торин. И ториновским дуболомным упрямством он тоже сыт по горло. Двалин поднимает свою кружку и аккуратно выливает эль прямо на голову Торину, с удовольствием глядя, как темноватые струйки бегут по лбу, по щекам, скатываются по черным блестящим волосам… Торин замолкает на полуслове и замирает с приоткрытым ртом. Глаза зажмурены, только подрагивают слипшиеся стрелки ресниц. Двалин переворачивает кружку вверх дном, выливая последние капли, и опускает ее на место. Не успев коснуться деревянной столешницы, она вырывается у него из ладони, и рассыпается на куски, опущенная со всего маху на его бритую макушку череп. Он втягивает с шумом воздух, мотает головой, вытряхивая застрявшие в волосах щепки, и воодушевленно скалится. Ну наконец-то. Что может быть лучше хорошей драки? Он молниеносно проводит прямой в челюсть, чтобы тут же получить в ответ — о-ох, как это по-королевски! — коленом в пах. С трудом выпрямляясь, он сипло выдыхает: — Дерешься, как девчонка… И стремительно кидается на Торина, сшибая его с ног. Они катятся по полу, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, натыкаясь на столы и стулья и распугивая визжащих служанок. В конце концов, Двалин оказывает сверху, но Торин, согнув ногу, пихает его в живот и тот откатывается вбок, чтобы мгновенно встать в стойку. Посетители осторожно отступают в сторону, но вмешиваться не решаются. И правильно, в общем-то, делают, потому что, когда вызванный слугами трактирщик с гневным окриком кладет руку на плечо успевшему подняться на ноги Торину, тот без раздумий засаживает ему локтем в живот, а Двалин прикладывает согнувшегося пополам человека тяжеленным дубовым стулом по хребту. Трактирщик валится на пол, словно мешок с мукой, и остается лежать без движения. Это будто служит сигналом для всех остальных. Между подвыпившими, разгоряченными посетителями завязывается перепалка. Они принимаются отвешивать друг другу удары, периодически промахиваясь и задевая вовсе не тех, в кого целились. Бьются тарелки, переворачиваются столы, летят во все стороны недоеденные куски. Служанки от греха подальше запираются на кухне. Когда десятью минутами позже Балин, разбуженный подозрительным шумом, осторожно спускается по лестнице, перед ним предстает занимательная картина. Добропорядочные горожане с энтузиазмом колотят всех вокруг без разбора, опрокидывают о соседские головы опустевшие кувшины из-под пива и размахивают вилками; даже два почтенных хоббита, по очереди высовываясь из-за стола, метко кидают в толпу яблоками. Аккуратно пробираясь между дерущимися, Балин далеко не сразу обнаруживает своих спутников. Усевшись на полу, под прикрытием лежащего на боку широкого стола, Двалин и Торин трясутся от хохота, положив руки друг другу на плечи и обессилено привалившись лбами.***
Они пробираются к выходу, в любой момент ожидая, что их остановят, но никто из слуг так и не решается их задержать. Возможно, их мрачные физиономии не располагают к беседе, а может, дело в том, что хозяин постоялого двора до сих пор лежит посреди зала, так и не придя в себя. Остаток ночи они коротают, разведя костер на опушке рощи прямо за городскими воротами, благо погода на удивление теплая для этого времени года. Сонные пони периодически взмахивают гривами, отгоняя надоедливых мошек. — Барлог с ним! — бросает, глядя в огонь Торин, и придремавший, было, Балин поднимает голову. — Пусть подавится своим золотом. — В следующий раз сделаем побольше граблей и лопат, — ухмыляется Двалин. — Железа опять же меньше уйдет, — подхватывает Торин. — Сплошная экономия, — улыбается Балин. От их дружного хохота какая-то мелкая пичуга срывается с дерева и испуганно спешит прочь.***
Утро встречает их тонким дымком прогоревшего костра и хрупкой коркой льда на бурых, съежившихся, как обгоревший пергамент, листьях под ногами — предвестницей скорых морозов. Под звяканье дверного они заходят в лавку, чтобы объявить о своем решении, но не успевают даже открыть рта. Вышедший им навстречу оружейник внимательно всматривается в их лица и объявляет: — Я принимаю вашу цену. Приятный поворот, хоть и не слишком ожидаемый. — Хорошо, — невозмутимо произносит Торин, словно именно этого он и ждал. И с поистине королевским достоинством принимает предложение подняться в гостиную для обсуждения подробностей. Двалин качает головой. Как тому удается выглядеть так величественно несмотря на порванный рукав, красующийся на скуле синяк и живописную ссадину на виске — выше его понимания. Пока уточняют детали договора, подсчитывают точное количество разных видов оружия, пока слуги разгружают подводы, незаметно наступает время обеда, и хозяин любезно приглашает гостей за стол, и после вчерашнего неудавшегося ужина никому не приходит в голову отказаться. Еда оказывается вкусной и сытной, эль — превосходным. Они поднимают кружку за кружкой, отмечая заключенную сделку, и вскоре глаза у оружейника начинают блестеть, а голос становится все веселее. — Могу ли я поинтересоваться, мастер Годфри, — Балин поддается, наконец, мучающему его любопытству, — что заставило вас изменить свое решение? Оружейник со стуком опускает кружку, разворачиваясь к ним всем корпусом. — Мне рассказали о том разгроме, что вы учинили у Дормунда… — Поверьте, это совершеннейшее недоразумение! — взмахивает руками Балин, но тот нетерпеливо прерывает его, подняв руку. — Клянусь небесами, я добавил бы еще сотню золотых, если бы вы размозжили этому мерзавцу голову, — губы его растягиваются в жестокой улыбке, а в серых глазах загорается опасный огонек. — Я так понимаю, друзьями вас назвать нельзя, — говорит Двалин. — Друзьями? — рассмеявшись, торговец отодвигает стул и нетвердой походкой подходит к окну. Двалин молча переглядывается с Торином и с братом. — Когда-то, — говорит оружейник, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль, — я был молод и наивен. И безумно влюблен в самую красивую девушку в городе. У нее были чудесные белокурые волосы, а когда она улыбалась, на левой щеке появлялась ямочка… Он криво улыбается. — Юный дурак, потерявший голову от любви. Я вбил себе в голову, что моя будущая жена ни в чем не должна нуждаться, но увы — наша семья была бедна, и мне особенно нечего было ей предложить. Тогда я отправился наемником на север, чтобы поднакопить деньжат и купить для нас с Элиан настоящий дом, какого она заслуживала. А перед отъездом попросил своего лучшего друга присматривать за ней, защищать от негодяев, что всегда возле нее крутились. Он пообещал, что будет беречь ее, как зеницу ока, что я могу быть спокоен… Когда я вернулся через шесть лет, он унаследовал от отца трактир, а Элиан была его женой. Пальцы Годфри, сжимающие раму, становятся совсем белыми. — Я уехал в тот же день, даже с отцом толком не поговорил. Вернулся в свой отряд. Он стал моей семьей на пятнадцать долгих лет. Когда приехал в город, узнал, что отец умер, а наша лачуга совсем развалилась. У меня были деньги. Достаточно, чтобы открыть свое дело, и я занялся единственным, в чем знаю толк — оружием. Теперь у меня есть все, о чем я даже не мог мечтать в детстве: просторный дом, лавка, слуги… Он горько усмехается. — У меня есть все. Балин качает головой. — Мне очень жаль… — Я знаю, о чем вы думаете, — Годфри резко оборачивается. — Она оказалась жадной сукой, моя маленькая Элиан… Но когда я вспоминаю, как мы сидели под старой яблоней, и она говорила, что хочет родить мне кучу ребятишек… Я все еще… Он упрямо встряхивает головой. — Простите. Эль делает меня чересчур разговорчивым. — Эль отличный, — замечает Двалин. — Я прикажу слугам уложить бочонок в повозку. — С вами очень приятно иметь дело, — улыбается Балин. — Надеюсь, мы продолжим наше сотрудничество. Годфри задумчиво потирает край кружки. — У вас и вправду отменные клинки. Двалин хмыкает. — Что ж, предлагаю выпить за мастерство наших кузнецов, и за то, чтобы оно помогло вам получить прибыль, — предлагает Торин. Они пьют за процветание торговли в Бри, за благополучие новых обитателей Эред Луин, за успех их предприятия… Еще через час Балин умудряется заключить контракт на поставку нескольких сотен клинков по той же цене к весне. С двадцатипроцентной предоплатой, и множеством страховых пунктов, предусматривающих ее удержание, перечисленных бисерным почерком в самом конце свитка. — Благодарю вас за радушный прием, мастер Годфри, — раскланивается Балин. — Буду рад вновь вас увидеть, — наклоняет голову оружейник, стоя в дверях. — Непременно, — говорит Торин, глядя, как слуги выкатывают пузатый бочонок. — И спасибо за эль, — Двалину в кой-то веки хочется побыть вежливым. — Не стоит благодарности, — отвечает хозяин. — Надеюсь, вам он принесет больше радости, чем мне.***
Теперь единственная проблема, которая их волнует, это смогут ли их верные лошадки дотащить две тяжеленные подводы до Эред Луин. Непривычно теплое солнце одаривает землю запоздалой лаской, Двалин довольно щурится, укладывая на телегу последний мешок с зерном, и предпочитает не обращать внимание на увязывающего поклажу Балина, который бормочет себе под нос, что если пони не сдюжат, он всегда может запрячь двух ослов… Пусть себе ворчит. Двалин отходит ко второй повозке, где Торин проверяет крепость затянутых веревок. — Думаю, не свалится, — говорит он, покачав с силой телегу. — Свалится — подберем, — пожимает плечами Двалин. — Много — не мало. Он прислоняется к нагруженной подводе и окидывает взглядом мягкие изгибы холмов, простирающихся до горизонта. Благодатный край. Хоть и не родные горы. — Держи, — Торин легко толкает его локтем в бок, протягивая руку. — Попалось случайно на рынке… Двалин берет небольшой мешочек, набитый чем-то шуршащим и очень легким. Развязывает узел, и с удивлением ощущает знакомый запах. Табак! — Спасибо. — Двалин оборачивается к другу, но Торин уже накрывает телегу кожаным пологом. Двалин достает трубку и принимается за полузабытый ритуал: положить в чашу щепоть табака, умять, сверху еще парочку, притоптать пальцем, еще одну… А вот теперь можно и поджигать. Он с наслаждением делает затяжку, ловя языком терпкий дым, и протягивает трубку Торину. Вместо того чтобы просто забрать ее, тот придвигает к себе руку Двалина и затягивается из его ладони. Взяв в рот чуть влажный мундштук, Двалин ощущает помимо привычного вкуса табака еще один знакомый вкус. Почти, как тогда, во время войны с орками. В Мглистых Горах трубочное зелье было на вес золота, и они раскуривали одну трубку на двоих, усевшись возле костра, и передавали ее друг другу, смакуя каждую затяжку. С непривычки они приканчивают трубку за три минуты. То ли хоббитский табак слишком заборист, то ли сказывается долгий перерыв, но голова у Двалина слегка ведет. Судя по отсутствующему взгляду Торина, судорожно впившегося пальцами в бортик телеги, не у него одного. — Все готово, — объявляет Балин и с пыхтением залезает в свою повозку, наматывая поводья на руку. Двалин взбирается наверх, берет вожжи и громко цокает языком, понукая пони. — Двигайся, — пихает его в бок Торин и бесцеремонно укладывается головой ему на колени, положив руку на бедро. — Разбудишь, когда доедем до реки. — Угу, — бормочет Двалин и думает, что в ближайшие три часа подгонять пони он точно не собирается.