***
Отдав распоряжения караульным о том, чтобы они поставили Даина в известность о прибытии переселенцев и проследив за начавшейся разгрузкой, Двалин проходит в Главный привратный зал и застывает на месте. Когда восемнадцать лет назад они отправлялись в Эред Луин, восстановительные работы только начинались и, казалось, конца и края им не будет. Он окидывает взглядом уходящие в необозримую высь колоннады и прямые, как стрела, пролеты лестниц, пронизывающих огромное пространство зала, в котором фигуры спешащих по своим делам гномов кажутся совсем крошечными. Да… Нельзя не признать, что мастера потрудились на славу. Впрочем, у него еще будет время полюбоваться. С трудом оторвав взгляд от строгой резьбы сводов, Двалин оборачивается и едва не сталкивается со спешащим к ближайшей лестнице гномом. — Ох! Прошу прощения… — рассеянно бормочет торопыга, в спешке принимаясь собирать рассыпавшиеся по полу листы пергамента и чернильные принадлежности. Что-то в его облике кажется Двалину смутно знакомым. — Ба! Да это никак Ори! — он вглядывается в веснушчатое лицо, наполовину скрытое упавшими волосами. — Д—Двалин?! — гном, наконец, поднимает голову, и Двалин убеждается в правильности своей догадки. — Я думал… — Ори встает, прижимая к себе охапку листов. — Говорили, что караван из Синих Гор прибудет только осенью. — Нам повезло с погодой, — говорит Двалин. — Я смотрю, здесь многое изменилось за это время. Ори машинально обводит взглядом зал. — Да, мастера работали в три смены. Дворец полностью восстановили через полтора года. Ты бы видел… Еще два яруса проложили в Восточном крыле. Шахты новые открывают… — Угу, — бурчит Двалин. — Ну а как там наши? Как Балин? — Наши? Да вроде в порядке. Балин сейчас с Даином на Совете… Может, я по дороге расскажу? — спохватывается он. — Я сейчас как раз к Оину собирался. — К Оину? — переспрашивает Двалин. — Ну да. Они там опыт сегодня проводят, — Ори неопределенно взмахивает рукой, едва снова не выронив стопку пергамента, — а Оин попросил, чтоб я записи вел. Двалин задумывается на секунду. Молодой гном поводит плечом, задумчиво покусывая нижнюю губу: — Балин все равно раньше обеда не освободится. — Ну, идем. Ори устремляется к лестнице, ведущей на нижний ярус, и Двалин следует за ним, время от времени искоса поглядывая на своего провожатого. Не сказать, чтобы он так уж сильно изменился, но все же что-то неуловимое отличает его от того юного гнома, который отправился в поход вместе с братьями, вооруженный рогаткой и мечтами о подвигах. Достающую до груди бороду украшают золотые зажимы с изящной гравировкой, а вместо вытянутой вязаной кофты на нем красуется одежда из дорогой шерсти, но тонкие косички в волосах по-прежнему растрепаны, а пальцы с обкусанными ногтями перемазаны чернилами. Он уже старше, чем были Фили и Кили… Двалин невольно вспоминает, как успел тогда помочь раненому в ногу гному выбраться из самой гущи сражения. А им — не сумел… Ори оживленно жестикулирует, указывая то на одно, то на другое, по мере того, как они спускаются все глубже под землю. — Вот здесь новые цеха теперь. Тут плавильни, а на следующем этаже кузницы. Очень удобно… Нам туда, — он сворачивает в коридор, ведущий к очередной лестнице, где им приходится прижаться к стене, пропуская группу нагруженных инструментами гномов в запыленной одежде. — Далеко же забрался старый глухарь, — ворчит себе под нос Двалин, грохоча сапогами по каменным ступеням. — Это рискованный эксперимент, — поясняет Ори. — Оин говорит, его нельзя проводить в лаборатории и вблизи мастерских. Кузен Ханара — один из советников Даина. Он согласился предоставить им помещение в одной из старых шахт. — Кто такой Ханар? — вопросительно поднимает бровь Двалин. — Инженер из Железных Холмов. Тот, что изобрел взрывчатый порошок, — Ори сворачивает в пустынный, тускло освещенный тоннель. — Он считает, что его можно использовать для прокладки новых ходов и при добыче руды. — Для этого же использовали специальную жидкость, — Двалин хмурит брови, пытаясь припомнить тонкости горного дела, которое изучал много лет назад. — Да, но у нее очень ограниченная мощность, да и действует она только на мягкую породу. Ханар утверждает, что его порошок намного эффективнее, с его помощью можно разрушать даже гранит. Вот только он больше горит, чем взрывается… Они минуют несколько боковых ответвлений и сворачивают в короткий коридор, оканчивающийся массивной каменной дверью. — Так что Оин предложил использовать новое вещество, которое он получил, для лучшей… м-м… — Ори запинается, подыскивая подходящее слово, — стабилизации. Впрочем, он сам сейчас расскажет. Молодой гном толкает массивный створ и просовывает внутрь голову. — Можно? — Проходи скорее, мы как раз начинаем! — нетерпеливо восклицает Оин, раскладывая на столе блестящие металлические цилиндры. Двалин вслед за Ори заходит внутрь и настороженно озирается. Продолговатая пещера с низким неровным сводом, укрепленным толстыми стальными балками больше всего похожа на заброшенную тупиковую выработку. В дальнем конце виднеется неровный провал: должно быть, результат предыдущих экспериментов. — Кого я вижу! — оглушительно басит старый лекарь, приближаясь к нему и распахивая объятья. — Двалин! Вот уж не ожидал! — Оин, старина! — Двалин обнимает друга, гулко хлопая его по спине. — Как ты? Давно прибыл? — Только что. — Как там, в Синих Горах? Ладно, потом, все потом, — Оин обрывает сам себя и поворачивается к Ори. — Доставай пергамент, мальчик мой. Начинаем. Дождавшись, пока тот усядется на стоящий в углу табурет, развернет лист, пристроив его у себя на коленях, и обмакнет перо в висящую на шее чернильницу, Оин торжественно направляется к грубо сколоченному деревянному столу. — Итак, сегодня мы проведем опыт, который должен доказать неоспоримую пользу моего нового открытия в горно-проходном деле. Прежде всего, мы возьмем заряд, начиненный взрывчатым порошком, полученным мастером Ханаром, — Оин уважительно наклоняет голову в сторону сидящего у стены гнома с пронзительным взглядом черных глаз и спутанной гривой всклокоченных седых волос. — Затем поместим туда капсюль с небольшим количеством вещества, которое я назвал гремучей ртутью… Он аккуратно вставляет небольшую алюминиевую трубку, с прикрепленным к ней длинным шнуром в большой жестяной цилиндр, доверху наполненный пепельно-серой пудрой. — И установим этот заряд в место предполагаемого взрыва, — он подхватывает жестянку и направляется к дальнему концу пещеры, скрываясь в чернеющем проеме. Через некоторое время он появляется снова, осторожно разматывая длинный шнур. — Теперь мы поджигаем фитиль, — Оин берет протянутую подошедшим Ханаром зажженную свечу и подносит ее к концу шнура. Убедившись, что огонь бежит по пропитанной горючим составом веревке, железногорец подхватывает Оина под локоть, увлекая его прочь. Едва они оказываются возле противоположной стены, искрящееся пламя исчезает в темноте, и через несколько секунд раздается оглушительный грохот, так что, кажется, лопаются барабанные перепонки, и земля под ногами содрогается, а с потолка сыплются целые потоки песка и мелких камней. Гномы пригибаются, прикрывая головы руками, и отступают ближе к двери. Когда наконец шум стихает, и им удается проморгаться и унять терзающий горло кашель, сквозь медленно оседающую пыль они видят, что проем в торце пещеры увеличился, по меньшей мере, впятеро, зияя своей черной пастью практически от пола до потолка. Раздаются восторженные возгласы, и Ори с Двалином, отряхивая бороды, оторопело глядят на ликующих экспериментаторов, торжествующе хлопающих друг друга по плечам и спине, выбивая белые облачка пыли. — Мощная штука, — бормочет Двалин, когда они с Ори поднимаются наверх во дворец. — Да, — кивает тот, прижимая подбородком исписанные листы. — Оин говорит, она может нам пригодиться в Мории при прокладке новых шахт. В Мории? — Нам? — Ну да, мы с Оином решили отправиться вместе с Балином, Ханар тоже и еще несколько из железногорцев… — Ори осекается и поднимает на Двалина встревоженный взгляд. — Только ты, пожалуйста, никому не говори. Балин просил держать это в секрете. Так-так, братец. Значит, Мория. — Не скажу, — соглашается он.***
Совет затягивается, так что Двалин успевает не только привести себя в порядок, но и наскоро перекусить к тому времени, как распахиваются двери, и Балин, чья борода удлинилась еще на пару дюймов — а может, он сам стал ниже? — заходит в кабинет. — Братец! Двалин отставляет недопитую кружку с элем, и губы его сами собой растягиваются в широкой ухмылке. — Я смотрю, ты основательно раздобрел за эти годы! — Не скажи, — усмехается Балин, поглаживая бороду, — Просто приобрел солидный вес. — Оно и видно, — Двалин подходит ближе и, не удержавшись, похлопывает брата по объемному животу, прежде чем заключить его в медвежьи объятья. — А ты ни капли не изменился, — Балин шутливо тыкает его кулаком в железный пресс. Они отстраняются и несколько секунд всматриваются в лица друг друга, подмечая новые появившиеся черточки и морщины, а потом одновременно улыбаются, и по старой традиции сшибаются лбами, словно проверяя у кого крепче кости. Балин достает несколько бутылок вина, наполняя кружки, опускается в мягкое кресло у камина и принимается рассказывать о том, что обсуждали сегодня на Совете, и скольких усилий ему стоило убедить короля подписать новый договор о льготах с харрадримскими купцами. Двалин прикрыв глаза, молча отхлебывает терпкий пряный напиток, и представляет, что не было всех этих лет, что они расстались за завтраком, а теперь под вечер встретились за кружкой горячительного, чтобы обсудить как прошел день и обменяться парой добрых шуток, как это бывало в Синих Горах… — Как тут?.. — Сам видишь, — брат неопределенно поводит плечом. — Обустраиваемся постепенно. — Я сегодня столкнулся с Ори, — говорит Двалин. — Несся как всегда со своими свитками, сломя голову. — Он главный летописец, — улыбается Балин, поднося кружку к губам. — И библиотекарь. Ты не представляешь, какую он проделал работу, чтобы все там разобрать и рассортировать. Двалин хмыкает. — А остальные? — Оин почти все время пропадает в своей лаборатории. Мы с Глоином занимаемся договорами, — Балин вздыхает. — И с каждым днем это все сложнее и сложнее. Все стремятся заключить контракты повыгоднее и при этом обойти конкурентов. — Значит, можно сказать, Эребор процветает? — Двалин вопросительно поднимает брови. Балин кивает. — Пожалуй, что так. Нам повезло, что Гора оказалась в надежных руках. Я не всегда могу согласиться с Даином, но нельзя не признать — он достойный король. Но он — не Торин. И мы оба это знаем, братец. — Так ты поэтому собрался в Кхазад-Дум? Балин резко поднимает голову. Двалин спокойно встречает его взгляд, сохраняя невозмутимое выражение. — Ори проболтался, — не то спрашивает, не то утверждает Балин. — Вот уж не думал, что у тебя тайны от родного брата, — усмехается Двалин. Балин разливает по кружкам остатки вина и откидывается в кресле. — Не от брата. — Даин по-прежнему верит в проклятье Дурина? Балин ничего не отвечает, задумчиво уставившись в камин. — Ты не собираешься ему говорить? — интересуется Двалин. — Скажу. Когда придет время. Какое-то время они молча пьют, прислушиваясь к треску поленьев в очаге. — Я не смогу пойти с тобой, — наконец произносит Двалин. — Понимаю, — Балин грустно улыбается. — Твое сердце принадлежит Эребору, так же, как мое зовет меня в Морию. — Многие согласились? — Про Ори ты знаешь. Оин, Фрар с братом, Регин — десятка два наберется, еще железногорцы… — А Глоин? — Нет, — качает головой Балин. — Кто-то же должен заниматься контрактами. Да и Гимли самое время приобщать к мастерству… Ах, да, совсем забыл — знаешь, Бофур же женился! На железногорке. — Вот как? — Сын подрастает, лет десять уже скоро. Балуют его все… — Балин добродушно ухмыляется в бороду. — Главное, чтоб не раскормили, как Бомбура, — усмехается Двалин. — Значит, морийцы… — Да, — кивает брат. — Они не пойдут. Может быть, позже. Сам понимаешь, семья… Семья. — Как там Дис? — Окружена почетом и уважением. Даин выделил ей лучшие покои в верхнем ярусе дворца. Только она там почти не бывает… Двалин понимающе хмыкает. — Первые годы, когда расчистка велась, с утра до ночи в туннелях пропадала. Следила, чтобы инструменты вовремя доставляли, чтоб мастера без еды не остались, внеурочные смены организовывала… Северное крыло — целиком и полностью ее заслуга. Да и теперь без дела не сидит: мастерские, ученицы... Балин вздыхает. — И каждый вечер спускается вниз. Думаю, ты встретишь ее там.***
Здесь, вдалеке от шумных цехов и мастерских удивительно тихо и почти пустынно, караульные, расположившиеся у самой лестницы не в счет. Тихо и холодно. Приглушенный свет ламп оставляет размытые тени на гладких отесанных стенах. Гулко разносящийся по коридору звук шагов кажется Двалину слишком громким, слишком неуместным. Но, в конце концов, он не хоббит, бесшумно красться не умеет. Внутри еще прохладнее и еще тише, словно все звуки остались за порогом. Он делает несколько шагов, приближаясь к двум мраморным гробницам, на которых выбиты ровные строчки рун: «Фили, наследный принц Эребора», «Кили, принц Эребора». Фили и Кили… Он помнит их голоса: как они горланили песни на пирушках и пересказывали услышанные от Балина или прочитанные в старых свитках легенды, как переругивались в шутку, как выпрашивали у дяди очередную историю их бесконечных скитаний. Помнит, как они подростками дурачились, стащив у Дис кухонную утварь для изготовления доспехов, а потом подлизывались к ней, чтобы она не ругалась. Как они отправились зимой в лес встречать припозднившегося Торина потому, что услышали, будто в окрестностях появились волки. Помнит, как учил их держать меч и ставил удары… Мальчишки. Зеленые юнцы. Щенки, легшие у ног сторожевыми псами… выиграв несколько минут и причинив лишнюю боль перед смертью. Дурная дуринова кровь. О матери даже не подумали, бестолочи — каково ей будет… Да кто о таком думает. — Это был их выбор, — раздается за спиной негромкий голос, и Двалин оборачивается. Ее он тоже помнит совсем другой. Маленькой звонкоголосой девочкой с выбившимися из тугих кос непослушными кудряшками. Красавицей с сияющими ярче самоцветов глазами. Любящей сестрой, женой, счастливой матерью… От нее словно всю жизнь отщипывали по кусочку, пока ничего не осталось. Она изменилась. Прибавилось морщин на лбу и в уголках глаз. Серебристые пряди широкими лентами прочерчивают сложную прическу. Даже голос стал глуше и холоднее. Но прозрачные синие глаза смотрят спокойно и уверенно, а горделиво расправленные плечи выдают королевскую закалку. — Не терзай себя, — Дис подходит ближе, останавливаясь напротив него. — Они сделали то, что должны были сделать. Это не твоя вина. Не твоя вина… Именно это он Торину тогда и говорил. До последней минуты убеждал. С тем же примерно успехом. Двалин отводит взгляд, вспоминая, как плескалась на дне угасающего взгляда острая пронзительная горечь, и лишь сознание скорой смерти не давало соскользнуть окончательно в безысходную бездну отчаяния… — Как добрались? — спрашивает Дис. — Нормально, — он пожимает плечами. — Без проишествий. — И кто теперь вместо тебя в Синих горах? — Ниди. — Из Огнебородов? — нахмурив брови, припоминает Дис. Двалин кивает. — Из рода Дурина там почти никого не осталось. А он славный малый, да и опыт у него есть. Совет одобрил. — Что ж… — она задумчиво перебирает висящее на шее украшение, явно изготовленное ее искусной рукой. — Я слышал, у тебя новые ученицы? Уголок ее рта резко дергается в кривой улыбке. — Ты же знаешь: ненавижу сидеть без дела. Они еще какое-то время говорят о путешествии, о преображении Дейла и планах Даина по расширению подземного города, пока Дис не спохватывается, что ее ждут в мастерской. Двалин молча смотрит ей вслед. Когда ее шаги замирают вдали, он подходит к третьей, стоящей чуть поодаль гробнице из светлого камня, проводит рукой по гладкой поверхности плиты — удивительно теплой в этом стылом зале — и опускается на колени, прислонившись к ней щекой. — Здравствуй. Вот я и вернулся. Как обещал…***
Сборы занимают добрых полтора месяца, так что к тому времени, как отряд Балина готов выступить в путь, деревья в долине реки начинают окрашиваться охрой и бронзой, а подводы, груженные поспевшими овощами и фруктами, тянутся к Главным воротам нескончаемой вереницей. Даин, который неделю назад оставил, наконец, попытки убедить кузена отказаться от рискованной затеи, заявив, что не желает ничего слушать об этом сумасшествии, изменил своему решению и самолично появился на небольшой площадке перед Горой, чтобы проводить отбывающих родичей. Он от души стискивает Балина в объятьях и в тысячный раз напоминает ему об опасности. Пока брат разговаривает с Даином, Двалин оборачивается к остальной компании. Они все собрались здесь. Нори, последние годы безвылазно живущий в Дейле, прокручивая сомнительные сделки с заезжими купцами, и Дори, разрывающийся между братьями, сейчас на пару обнимают полузадушенного летописца, кажется, до сих пор не веря, что младшенький куда-то отправляется без них. Дис и Глоин с супругой и сыном стоят полукругом, о чем-то вполголоса переговариваясь с Оином, и тот направляет свой рожок то в одну сторону, то в другую. Семейство морийцев, бурно жестикулируя и оглушительно хохоча, провожает брата жены Бофура и его друзей. Двалин желает легкого пути знакомым синегорцам, обнимает напоследок Оина, похлопывает по спине Ори и направляется к Балину. Положив руки друг другу на плечи, они встречаются взглядами. — Будь осторожен, брат, — хрипло говорит Двалин. — Непременно, — улыбается Балин. — Надеюсь, через несколько лет увидеть тебя в обновленных залах Кхазад-Дума. Двалин молча кивает, не в состоянии отделаться от назойливой мысли, что видит брата в последний раз. — Отправляемся! — объявляет Балин, садясь на пони, и направляет его на дорогу. Гномы один за другим забираются на своих лошадок, следуя за предводителем. Ори, выпутавшись наконец из братских объятий, останавливается рядом с Двалином. — Я хотел… — он запинается, — …я так толком тебя и не поблагодарил… За то, что ты меня тогда спас. Двалин мрачнеет, и Ори сбивчиво выпаливает: — В общем… это тебе, — он вытаскивает из рукава помятый пергамент и торопливо сует его ему в руки, — может, пригодится… почитать на досуге. Ори дергает плечом, отчего походный мешок соскальзывает, повисая на локте. Вздернув его обратно, он бегом устремляется к своему пони. Двалин опускает глаза на зажатый в ладони ветхий лист с обтрепанными краями. Небольшой отряд неторопливо удаляется в сторону Дейла, и оставшиеся гномы возвращаются в Гору, не дожидаясь, пока он превратится в еле различимую точку на линии горизонта.***
Кивнув караульным, Двалин проходит мимо, спускаясь вниз, и сворачивает в знакомый гулкий коридор с уходящими ввысь сводами. Там, на поверхности, вслед за летом приходит осень, чтобы потом уступить место зиме. Уходят старики и рождаются дети. Наследники сменяют на престоле своих отцов. А здесь, глубоко под Горой ничего не меняется. И не изменится даже через несколько столетий, когда от всех них останутся только имена на пожелтевших страницах рукописей. Погруженная в свои мысли, Дис не сразу оборачивается, заслышав его приближение. Лишь когда Двалин подходит совсем близко, она поднимает голову, и уголки ее губ искривляются в подобии улыбки. Двалин приветствует ее, и она собирается что-то сказать в ответ, когда ее взгляд цепляется за красноречивые детали: походный мешок за плечом, метательные топоры, закрепленные под рукой, притороченная к поясу веревка… — Ты… уходишь? Он коротко кивает. — Вернешься? — Не знаю, — честно отвечает Двалин. Принцесса рассеянно скользит взглядом по сторонам. Сложная система зеркальных пластин рассеивает свет, проникающий в просторный зал с самой поверхности, так что строгий узор резьбы на стенах словно мерцает и переливается, как осколки хрусталя на солнце. Осколки… Все они всего лишь осколки некогда единого целого, покрывшегося сетью трещин и разлетевшегося вдребезги, чтобы никогда уже не обрести прежнюю форму, как бы ярко ни отражались ослепительные лучи в неровно очерченных гранях… Дис легко касается ладонью его груди. — Береги себя. — Ты тоже, принцесса. Двалин поправляет крепление топора. — Я хотел попросить тебя… — он замолкает, не зная, как подобрать слова, но Дис и не нужно ничего объяснять. — Конечно, — и она улыбается ему впервые светло и ясно. — Я буду навещать их за тебя тоже.***
Каждый новый порыв свежего ветра все больше ощипывает ветви деревьев, щедро усыпая землю пригоршнями золота и багрянца, а тонкий слой первого схватившегося льда на мелких лужицах с веселым хрустом трескается под ногами. Бросив последний взгляд на раскинувшийся у подножия горы город, Двалин сворачивает направо, вколачивая подкованные подошвы тяжелых сапог в застывшую землю узкой тропы, ведущей на север.