Вечер шестой.
9 июля 2020 г. в 20:26
— Мне скууучно, Хидэ-кун… а ты опять со своей гитарой, ну, сколько можно!
Хошино смотрит поверх очков на вокалиста, и на лице его уже знакомое выражение: «Ох, и разбаловал я тебя, Ацу-кун!» Но Сакураи продолжает капризничать — долгая пауза между концертами негативно сказывается на его работоспособности.
— Ты гитару обнимаешь чаще, чем меня! Ну, что приятного тебе от этой деревяшки со струнами? А ей? Думаешь, ей приятно оттого, что ты её таскаешь везде и постоянно дёргаешь за струны, как кошку — за усы?
Когда певец дуется, то находит себе уголок — у стенки шкафа, в глубоком кресле или между стеной и диваном — забивается туда, поджав колени, обняв их руками, и смотрит на весь мир исподлобья, насупившись. Хидэхико и смешно, и грустно — столько лет прошло, а Ацуши ничуть не изменился. Дёрнув уголком губ, гитарист ставит гитару на стойку и жестом манит Сакураи из угла к себе.
— Хочешь проверить?
— Что? — настороженно спрашивает Ацу, а сам уже едва сдерживает любопытство.
— Ты же хочешь узнать, что чувствует моя гитара, когда я на ней играю… нэ?
Хидэ сохраняет на лице серьёзность, а в миндалевидных глазах пляшут искорки. А-тян сперва разгибает явно затёкшие колени, подозрительно глядя на Хошино… потом неловко поднимается на ноги, подходит ближе к сидящему на диванчике ритм-гитаристу.
— Ну?
— Что — ну? Ложись, — тот хлопает себя по коленям. — Не буду же я тебя подвешивать на ремне.
Сакураи уже самому смешно, но он продолжает хмурить ощипанные брови, садясь рядом, а потом укладываясь боком поперёк жёстких коленей согруппника, головой под его левый локоть. Тот вытягивает вверх его правую руку и начинает разгибать сжатые в кулак пальцы, деловито бормоча:
— Так… подкрутим колки… надо сперва настроить гитару…
Выпрямив все пальцы с ухоженными ногтями, Хидэ качает головой.
— Всего пять! Где же шестой колок? И шестая струна? Ай-ай, досадно…ну, ничего. Я ведь профессионал, обойдусь и пятью струнами.
Ацу фыркает, но всё ещё пытается сделать вид, что ему «скууучно». Его правая рука исполняет роль грифа, на котором гитарист привычно зажимает аккорды… и тут по рёбрам и животу певца пробегают сильные пальцы, явно ища струны, а Хошино легко затягивает известную битловскую, только с середины:
— Оу плииз, сэй ту мии, юл лет ми би ё мээн… Энд плииз, сэй ту мии, юл лэт ми холд ё хээээнд! Ай вона холд ё хэээнд!
От щекотки и хохота Ацуши сгибается пополам, пытаясь вырваться из железных рук ритм-гитариста, едва не падает, но его крепко держат, продолжая щекотать, покуда вокалист не начинает просить пощады.
— Аахаха! Всё, хва… хватит! Хидэ-тяяян! Прекратиии! Ахахаха, всё, всё!
— Как это всё? Что за своевольная гитара о пяти струнах? Концерт только начался, а она уже «всё, всё!» И вообще — пой давай!
И продолжает щекотно бегать пальцами по извивающемуся на его коленях Ацу, следя только, чтобы он не скатился на пол, и подвывая: «Ай вона холд ё хэээнд!» Наконец, оба выдыхаются и затихают на диване в обнимку. Сакураи молчит, потом вздыхает и выдаёт резюме:
— Нет уж, нафиг… не хочу быть твоей гитарой. Я не деревянный, и рёбра у меня не железные, чтобы выносить такое обращение. В общем, на месте твоих гитар я бы уже давно сбежал.
— Знаешь, будь я твоей кошкой, я бы тоже сбежал.
И оба снова смеются.