Вечер восьмой.
9 июля 2020 г. в 20:40
В старину, в далёкую старину, жили на самом краю одного маленького городка старик со старухой. Торговали они сладкими тянучками амэ. Однажды в тёмный зимний вечер постучалась в дверь их лавочки какая-то молодая женщина. Стоя за порогом, она робко протянула медную монету.
— Вот, дайте мне, пожалуйста, немного ваших амэ…
— Что ж вы стоите на холодном ветру, госпожа? Заходите, обогрейтесь, пока мы завернём вам покупку.
— Спасибо, я постою здесь.
Взяла женщина свёрток с лакомством и пропала во мраке.
Пришла она и на другой вечер. Стали старики говорить между собой:
— Кто она такая и почему приходит в такую позднюю пору? Неужели у неё другого времени нет?
На третью ночь женщина пришла снова. А на четвёртую старики спохватились: не монетку она им оставила, а сухой листок.
— Ах, обманщица! — заголосила старуха. — Пойди, старик, за нею вслед, она ещё не ушла далеко. Кабы у меня глаза были получше, она бы мне не подсунула листок вместо монеты!
— Смотри, у порога комья красной глины, — удивился старик, зажигая фонарь. — И откуда только пришла эта женщина? По соседству у нас один белый песок.
Побрёл он в ту сторону, куда незнакомка скрылась. Смотрит: отпечатков ног на снегу не видно, только комки красной глины след показывают.
«Да ведь здесь и домов-то нет, — думает старик. — Неужто она на кладбище пошла? Кругом одни могильные холмики».
Вдруг услышал он плач младенца.
«Верно, почудилось мне. Вот и стихло… Это ветер в ветвях свистит».
Нет, опять послышался детский плач, жалобный и глухой, словно из-под земли. Подошёл старик поближе. И верно, кто-то плачет под свежей насыпью могилы…
«Диво-то какое! — думает старик. — Разбужу-ка я настоятеля здешнего храма. Надо узнать, в чём тут тайна. Ужели в могиле живой похоронен?» Разбудил он настоятеля, и пошли они к могиле.
— Вот эта, что ли? Здесь беременную женщину похоронили тому уж несколько дней, — воскликнул настоятель. — Умерла от какой-то болезни, не дождавшись родов. Да уж не почудилось ли тебе, старик?
Вдруг снова глухо-глухо послышался у них под ногами детский плач.
Стали они поспешно копать смёрзшуюся землю заступом. Вот показалась крышка нового гроба. Отвалили они крышку, видят: лежит в гробу молодая женщина, будто спит, а на груди у мёртвой матери — живой младенец. И во рту у него сладкое амэ.
— Так вот чем она его кормила! Теперь я всё понял! — воскликнул старик. — Велико чудо материнской любви! Нет на свете её сильнее! Бедняжка сперва давала мне те монеты, что ей по обычаю в гроб положили, а как кончились они, принесла сухой листок… Ах, несчастная, она и за гробом берегла своё дитя…
Ацуши снова трясёт, как в ознобе, он беззвучно плачет, сорвав голос, но Хидэ знает, что теперь ему станет немного легче. Сильные руки крепко обнимают сжавшегося в комочек певца, гладят, словно заблудившегося котёнка, терпеливо вытирают заплаканное лицо влажным полотенцем… Ведь любовь вовсе не в том, чтобы сутками кувыркаться в постели — это он знает очень хорошо.
Когда Сакураи, наконец, засыпает, облегчив душу слезами, гитарист ещё долго не может уснуть, думая о том, что было бы с ним самим, если бы Ацу не выжил тогда, после операции… и благодаря всех богов за то, что может слушать его сонное дыхание…