Наша лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой, Годной лишь на то, чтобы достать с антресолей банку. Но я готов был и по ней карабкаться к облакам Назло запретам и закрытым изнутри замкам. Noize MC «Выдыхай»
Когда Матвей пришел в воскресенье на хату, там было пусто. Закон подлости никогда не давал осечки. Он переночевал тут, а с утра пошел в школу, как был, без сумки, без тетрадей, без формы. И даже никто не доебался до этого, ни разу даже не услышал, не забыл ли он голову дома. Учителя, кажется, больше были обеспокоены возможностью скорого закрытия школы вообще на карантин. Ковид чет буйствовал, а Матвей как-то даже упустил момент, когда его объявили пандемией, слышал вполуха где-то что-то, но особо не верил, что это может обернуться хоть во что-нибудь серьезное. После уроков опять собрали всех на общую лекцию, только теперь тетка с напудренными щеками рассказывала не о членах и вагинах, а о масках, перчатках и санитайзерах. Мат в этот раз не торопился сваливать, хоть и слушал вполуха. Сидел отдельно от своих, на последних рядах, где так любил пристраиваться Егор, которого, кстати, опять не было. Как вот учится вообще? //WhatsApp | Сквад [15:11] Пацаны придете сегодня на хату? [Колян 15:16] Я могу [Колян 15:16] Или ты наоборот спрашиваешь чтоб не приходили? [15:16] Нет. Я поговорить хотел. Со всеми [Миха 15:19] Придем Мэт [Саня 15:22] Придем //WhatsApp | Мать [16:54] Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою? (*)***
Подходили пацаны не вместе, а вразнобой, затягивая неловкость всей ситуации. Матвею же хотелось закончить с этим быстрее, оторвать, как пластырь, если уж решился, и не переживать больше. Наконец, все собрались часам к шести, расселись вокруг низкого столика. Коля зависал в телефоне, Миха жевал чипсы, Саня игрался с застежкой часов на руке. – Короче, пацаны. – Мат поднял глаза, торопливо обвёл всех взглядом, скинул пальцами чёлку на затылок, потом сцепил руки в замок перед собой. А дальше смотрел уже только на стол, где стояли пивные банки. – В общем, я гей. Знаю, что внезапно звучит, но это правда. И, в принципе, готов съехать отсюда. Но мне нужно время, чтоб найти, где жить. Если вам неприятно находиться рядом. Я понимаю. – Нихуя ты не понимаешь, Мэт. – Расслабленно выдал Саня, потянулся за пивом и щёлкнул крышкой, открывая банку. Мат поднял глаза. – Мы прекрасно осведомлены о твоей ориентации. – Мишка отложил шелестящую пачку на стол и невозмутимо сложил руки домиком, уперевшись локтями в колени. Ебучий Шерлок. – А, ну да, в школе же... – Начал Матвей. – В школе только на прошлой неделе слух пошёл. Коля тоже взял пива, хлебнул, хмыкнул. – Аха, а мы уже давно в теме. Мат вопросительно и напряжённо молчал, переводя взгляд с одного на другого. Колян не выдержал паузу первым. – Да мы же тут втроём зависали, когда ты написал, чтоб сваливали. – Бля. И следили? – Мат почувствовал, как краснеет, щеки мелко-мелко закололо. – Не следили. Просто поспорили, с кем ты придёшь. – Я сотку проиграл, думал, ты будешь с Аней. – А я выйграл двести, сказав, что ты нас всех удивишь. – Поздравляю. – Спасибо. – И много видели? – Как ты подъехал в такси с парнем. Как вышли. И липли друг к другу. За руки держались. – Пиздец, пацаны. – Да брось, подумаешь. Хотя мы конечно прихуели тогда. – Бля. – Да хорош. Но ты так самозабвенно врал после про мать, я б поверил, если б не знал. – Колян смеялся. – И если б не засосы. – Саня тоже откровенно веселился. – Бля. Коль, прости ещё раз, а? – Проехали уже, трижды. Ты думаешь, я не помню, как ты меня от отчима защищал пиздюком еще? – И за Катьку мою биться пошел с толпой отморозков. – И единственный из всех отказался объявлять мне бойкот в шестом классе. – И дохуя всего еще был, Мэт. – Мы же как мушкетеры, один за всех, все за одного. Вернее, мы три мушкетера, а ты наш Д'Артаньян, хоть и пидр. – Коляна понесло в невиданные дали. А Миха держал привычно невозмутимый образ. – Надо говорить «гей», Коль. Сашка просто тупо ржал. – Я вот честно охуел сейчас. – Тихо сказал Матвей и спрятал лицо за двойным фейспалмом. Парни навалились сверху, обняли, затискали, растрепали волосы. Кто-то даже чмокнул в макушку, Мат не отследил, кто, и хорошо. Потом раскурили принесенный Мишкой косяк, распластались по мягкой мебели. – Дебил ты, Ястребцев, конечно. Надо было сразу говорить. Неужели бы мы тебя загнобили? – Мы вместе ходили с педиками биться. Что я должен был говорить? – Ну да, конечно, слишком резкий разворот. – Согласился Миха, передавая самокрутку по кругу. – Но поняли бы все равно. – А сами почему не сказали? Саня пожал плечом. – Ну я пытался пару раз, а ты упёрся рогом, я решил не давить. Они сидели на стареньком, потертом диване. Электрический свет казался теплым. А пацаны казались такими близкими, родными, надежными. Так глупо, оказывается, было бояться, прятаться от них. Так глупо было не доверять. Матвея развозило от выпитого пива, от травы, от утихшего напряжения. Успел забыть, как это вообще бывает, когда ты можешь поделиться с кем-то близким о том, что на душе. Серьезно. Сколько лет он в себе это держал? Даже от себя прятал? Года два? Три? Они ещё долго сидели, жрали сырой доширак из пакетов – единственное, что было съестного. А потом так и уснули всей дружной пьяной и накуренной гурьбой на этом диване.***
Во вторник встал с трудом, раньше обычного, быстро собрался, ушёл, парни ещё только-только продирали глаза, когда он уже захлопывал дверь. Аня всегда приходила пораньше, говорила, любит это ощущение маленькой свободы до начала уроков. Мат встретил ее на подходе к классу. Она сделала вид, что не заметила его, пошла дальше. – Аня! На минуту. Пожалуйста. Девушка продолжала идти, ему пришлось шагать за ней следом. – Аня! Ты была права. Она наконец остановилась, обернулась. – В чем же? Он встретил взгляд, – во всем. Мне нравится Егор, – смешок вышел неуместным и нервным. – И я тебя использовал. Прости. Она кивнула, глаза опять наполнились слезами. – Правда, прости меня. Искренне. Мне жаль. Она долго молчала, смотрела, теребила ремешок школьной сумки в руках. – Это я рассказала про тебя. Мат кивнул. – Я так и понял. Девушка еще раз взглянула на него и ушла в класс. Наверное, не простила. Наверное, ей нужно было больше времени. Матвей не стал давить, пошел на свой урок. Опять не готовый, опять без вещей, вчера ведь так и не зашёл днём домой, не взял ничего. Дни кое-как потянулись дальше, он кое-как выживал. Парни поддерживали. Даже вещи помогли перетащить обратно на хату днем, пока никого не было дома.***
– Классный час у нас сегодня будет посвящён теме семьи. Как вы знаете, семьей называется союз мужчины и женщины. И если в некоторых Европейских странах и некоторых штатах США допускается заключение и однополых браков, в России такого нет и, мы все конечно надеемся, что никогда не будет. По крайней мере, наш президент Владимир Владимирович... – Что, Ястребцев? – Вопрос можно? – Можно. – Как вы считаете, давая подобные комментарии однополым бракам, не оскорбляете ли вы чувств тех учеников, которые не считают себя гетеросексуальными? – Нет, не оскорбляю, это во-первых; а во-вторых, у нас таких в классе нет. – Вы ошибаетесь, это во-первых; а во-вторых, я понял вашу позицию. Вопрос исчерпан. Спасибо. – Ястребцев. – Я, Надежда Петровна. – Вот иногда лучше молчать, чем говорить. Кто-то со спины подленько прыснул смешком. – Полностью с вами согласен. Она еще попялила на него, а потом принялась вещать далее про домостройные принципы и блага. Матвей полез за тетрадкой, решил хоть домашку поделать для разнообразия, слушать остальное просто считал ниже собственного достоинства. И нашел очередной черный конверт в сумке. Замер. Отчаяние внутри осталось, а вот злость подутихла. Просыпалось любопытство. Вот что он там ему написывает-вырезает-сочиняет и всё никак не успокоится? А какая разница? Какая разница, если он вот прям сейчас, быть может, опять засасывает свою Милану, а ночью ебал её и вдохновенно втирал между подходами про параллельность вселенных? Ну, и какая тогда разница? Зачем это ему? Неоткрытый конверт беспомощно, с тихим бумажным хрустом смялся в сжатом кулаке. – Ястребцев, чем ты занят? У нас урок. – У нас классный час, Надежда Петровна. – Поумничай еще. – А это плохо? Умничать – это плохо? – А ты почему позволяешь себя переговариваться с учителем? И почему вообще разговариваешь с учителем, сидя? Он взял свои вещи и вышел из класса. Дошел до сортира и смыл скомканный конверт в унитаз. На неделе потом еще видел Егора в школьных коридорах, тот не прятал взгляд, смотрел на него поверх голов с высоты своего роста, но не подходил, не догонял и больше не сбивал с ног на лестницах.***
В четверг курить пошел опять один, чет все заняты были, Коля отчаянно переписывал домашку, Миха готовился к контрольной, Саня сосался со своей Светой под лестницей, судя по словам того же Михи. Закон подлости продолжал работать. Потому что Герка был тут как тут, за школой, на их месте, опять смотрел в упор своими невозможными глазами, пока Матвей еще только шел. И не дошёл – психанул, развернулся, пошел искать другой закоулок, чтобы покурить. Не хотел он стоять там под этим взглядом, голос слушать, а ведь точно чего-нибудь ляпнет. И проберет опять от пяток за макушки. – Оставайся, я всё уже. – Герка обошел его по широкой дуге и утопал в сторону школы. Мат чертыхнулся, пнул голый куст, смахивая с того снег, сумел подкурить сигарету раза с четвертого только, ебучая зажигалка не давала искру. Едва закурил, как рядом нарисовался тот пацан, который преследовал его до дома. Фамилия вдруг всплыла в башке, Ризванов же, точно. – О. Здравствуй. Ты так быстро съебал в прошлый раз, даже не поговорили толком. – Он ухмылялся, напирал грудаком, и пытался оттеснить к стене. – Отъебись. – Мат не отступил, только голову вскинул, глядя в глаза. Кулаки рефлекторно сжались. Сигарета сломалась в пальцах. – Да ладно, че ты, напугался, что ли. – Он улыбнулся наглее, – расслабься, ты ж умеешь. Да? Умеешь расслабляться, скажи? Мат пошел напролом, мимо, оттолкнув его плечом с дороги. – Увидимся еще. – Крикнул Ризван вслед. И вдогонку ещё. – Я ж знаю теперь, где живешь.***
После уроков до хаты шли вчетвером со сквадом – уроки закончились у всех в одно время, потом парни чёт рассосались по домам, оставив Мата одного. А на следующий день он снова увидел Ризвана. Тот прошел мимо, только глазами стрельнул и опустил их. Левая рука у него была загипсована. //WhatsApp | Сквад [10:46] Парни, че у Ризвана с рукой? [Миха 10:47] Это кто? [Саня 10:49] Да из 11 чувак [Саня 10:49] Я слышал он с лестницы упал крайне неудачно. Запястье растянул еще вроде и затылком ударился [Миха 10:51] Какая жалость [Саня 10:51] Ладно хоть сотряса нет [Коля 10:52] Надо же быть таким неаккуратным [11:04] КО [11:04] ЛИ [11:04] ТЕСЬ [Саня 11:06] Понятия не имею о чем ты бро [11:07] Да вас там даже не было! [Миха 11:10] Мы тебе то же самое говорим***
В пятницу вечером опять забурились с парнями на хату, мочились, как в старые добрые, в Мортал Комбат XL, добивали натыренный пивас. – Ну и что там у вас? – Вдруг спросил Сашка Матвея, пока они дожидались своей очереди к приставке. – Может, позовешь его сюда, хочешь? Пусть вливается. – Ничего у нас. – Мат посмотрел на свою банку, смахнул пылинку с крышки. – Он переметнулся к девке своей. – Вот пидр. Ой, сорян. – Да пидр и есть. – И вы теперь не общаетесь даже? – Ну он чет мне пишет. Я хуй знает. Не читал. – Суров. – Ну а хули? Променял меня. Красавчик. Больше я так нагнуть себя не дам. – Бля. Двусмысленно звучит. – Подал голос Миха, не отрывая глаз от телека. – Да пошел ты. Вы все трое. В пизду. Ржете тут ещё. – А в школе? – Саню было тяжело сбить с темы. – Ой, нахуй пусть валит, не хочу о нем говорить.***
Суббота началась лениво, проснулся Матвей последним, очевидно отсыпаясь за свои прежние ночные бдения. И не торопился вставать, долго валялся, поднимать себя не хотелось совсем. С похмелья гудела голова, но отчего-то это было даже приятно. Самодеструкция пускала корни. Видимо, скоро начнет рисовать вены на руках. Ближе к обеду раскачались. Миха вымыл посуду, Сашка аж три пиццы заказал с барского плеча. Вот только почему-то, когда привезли, никто их есть как будто не собирался; даже Колян, который вообще мимо любой еды пройти не мог в принципе. Даже крышку не открыли, сгрудили по центру стола столбиком и оставили. В общем, Матвей вкурил, что происходит, когда в дверь интеллигентно постучали, а парни характерно так переглянулись. Заговорщики чертовы, двойные агенты, чтоб их. – Да вы че, ну пиздец. Бля. Нахуя? – Поговори с ним. – Как-то очень серьезно и трогательно бросил Мишка, и все трое утекли в коридор. Друзья, блять. Кто так делает вообще? Не хотел он его видеть. И слышать не хотел. И вообще-то старался максимально быстро забыть и вообще навсегда выкинуть из головы и из жизни. С глаз долой из сердца вон, мудрая же пословица. Мат вскочил, нервно прошелся по комнате туда-сюда, стараясь не прислушиваться к возне и голосам в прихожей. Встал к окну, посмотрел в низкое, серое небо, силуэты панельных блоков на горизонте. Восьмой этаж. Хотелось выйти прямо туда. Изнутри всего лихорадило. Руки затряслись, он сложил их крест-накрест на груди, вцепился в собственные плечи. Особо это не помогло. Захлопнулась дверь. Стало так тихо. Только чувствовались вибрацией от пола осторожные приближающиеся шаги. – Матвей?.. Он не обернулся. Только тюкнулся лбом в стекло, холодное такое, приятное. И закрыл глаза. Слабая позиция. Слабая и виктимная, уебанская, надо было развернуться, надо было посмотреть в лицо. Но внутренних сил не хватало. Они закончились где-то там, на чужой хате напротив лоджии. Дальше тащил себя уже на одной воле. А сейчас и её не осталось. – Матвей. Голос. Как наждачкой по нервам, блять. Какого хуя ты приперся? Какого хуя твердишь моё имя? Кто тебе вообще позволил его произносить? – Я обниму тебя, можно? – А не слишком ли ты торопишься? Чужие руки по-хозяйски обхватили взахлест, порывисто прижали спиной к груди. Да конечно, кому нахуй всралось его разрешение? Горячее дыхание в затылок – и собственные колени подкосились. Тело предавало первым, какая банальщина. Теплые, мягкие губы скользнули по щеке, зацеловали скулу, висок. Руки потянули на себя, развернули. Ладони обхватили лицо. Пришлось таки смотреть в глаза. – Я проебался. Я мудак. Но... Примешь меня назад? Простишь?.. Ну вот и что ты такой красивый? Чего глаза грустные, покрасневшие? Ревел, что ли? Чего улыбаешься так просительно? Я не умею защищаться от твоей улыбки, ты в курсе? Я вообще не умею от тебя защищаться! Матвей потянулся навстречу и упал на губы. Черно-серый мир взорвался красками.***
Герка целовал так бережно, как будто боялся, что Мат рассыпется от слишком сильного прикосновения. А потом стёк к ногам, обнял за бёдра и просто вылизал низ живота вдоль пояса домашних трикошек. Подхватил резинку штанов зубами и потянул вниз. И резинку трусов туда же. Взял в рот уже твердый член, без рук, сразу предельно глубоко. Качнул головой, сглотнул. Матвея заштормило. Он оперся рукой о подоконник. Второй вплёлся в русые лохмы, натянул их сильнее, сжимая в руке. – Блять. Ненавижу. – Сипло прошептал, разметал волосы и снова туго собрал их в кулак. Герка поднял влажные, полупьяные глаза. Выпустил изо рта, прошёлся быстрыми поцелуями по всей длине, ткнулся носом в пах, влажно зацеловывая основание члена. Снова посмотрел наверх, крепко обнимая за бёдра. – Это значит, что простил? Матвей рухнул вниз, тоже на колени. Обнял за шею, наскоро натянув штаны с трусами на место. Припал губами к губам, сцеловывал с них свой вкус. А потом утянул на кровать. Где решил медленно-медленно раздевать. Потому что он торопиться не собирался. Так сильно соскучился, что хотелось смаковать по чуть-чуть, а не сожрать всего разом. Первой на очереди была черная толстовка на замке. Вжикнул молнией, раскрыл, оглядел торс, плотно обтянутый простой белой футболкой. Какой контраст. Под тонкой тканью просвечивали темные соски. Мат потянулся рукой, коснулся сначала одного, потом второго, затирая поверх ткани подушечками пальцев. Лежащий на спине Егор судорожно вдохнул, попытался подняться, Матвей толкнул его назад. – Лежи. Он подчинился. И только еще сильнее раздышался, не спуская своих бездонных глаз. Мат стянул ему толстовку с плеч, задрал футболку, оголяя сухой, подтянутый живот. Положил ладонь на горячую кожу под пупком, чувствуя, как дрогнул пресс. Джинсы в паху характерно натянулись, обрисовывая соответствующие контуры. – Ты так возбужден. От малейшего касания ведёшься. – Тихо проговорил, продолжая держать руку на месте, но не лаская даже, наслаждаясь втупую тем, как мелко подрагивают мышцы под ней. Как резко, рывками на частых вдохах вздымается грудь. – Блять, ты дорвался, да? – С улыбкой простонал Егор. – Да, блять, дорвался. – Отрывисто повторил, глядя прямо в заметно потемневшие глаза и, по-прежнему не убирая руку, провел большим пальцем под поясом джинс. Герка так сильно вздрогнул, как будто его шокером ударили. Спросил хрипло. – Две недели жесткого игнора, и тебе мало? Еще меня мучить хочешь? – Мало. – Ответил Мат в тон и провел всё тем же пальцем всё там же, только теперь в обратном направлении. – Да блять! – Егор сломал ему всю игру, просто потянув за руку и опрокинув рядом, тут же подмяв под себя, не давая подняться. Хотя Матвей особо и не сопротивлялся. Он плавился. А Герка уже раздевал его сам. И раздевался. Целуя везде, просто вообще везде, куда дотягивался в моменте. Руки, ноги, колени, бедра, живот, грудь, плечи. Губы. На них остановился, втягивая в долгий, выматывающе нежный поцелуй. Мат отвечал, плотно-плотно закрыв глаза, и потом сказал тихое, робкое, обнажающее, – хочу тебя. – Как? – Спросил Егор, уходя легкими поцелуями по скуле вверх к уху. – По-настоящему. – Уверен? – Да. – Надо подготовиться. – К чему? – Ляпнул Мат и понял, что херню сморозил, неловко разбив момент чувственности. – Бля. – Доверься мне, ладно? – Черт. У меня падает всё от твоих вот этих... ванильных руководств. – Дурак. – Егор отклонился назад, подобрал с пола свои джинсы, вытащил из кармана гандон и одноразовый пакетик лубриканта. – Во всеоружии, смотрю, пришёл. – Я не сильно верил, но очень надеялся. – А не думал, что чересчур торопишься? – Ну хватит уже. Третий раз подъебываешь этим. – Он разорвал смазку. Матвей наверное чуть театрально вздохнул и упал на спину. Герка лег рядом набок. Ткнулся носом в нос, перехватывая взгляд, поцеловал ласково и неглубоко, просто чуть прихватил губы губами. Скользнул ладонью между ног. Ласковая и тёплая рука прошлась по мошонке, дальше, потом стало скользко, а потом – стыдно. Как-то это было стрёмно, Мат попытался спрятать лицо в подушку, но Гера не позволил. Снова поймал губы в поцелуй, шепнул тихо, – нет-нет-нет, смотри на меня, не отворачивайся. И Мат пытался смотреть, выдыхал через рот, цеплялся за плечи, пластался по матрасу и выгибался, упираясь затылком и пятками. Потом глаза начали закатываться. И начало прошибать всего до загривка чистыми электрическими разрядами. Пробивать обжигающими вспышками по всему телу. Знать не хотел, что там делал Герка своими пальцами, но не стонать уже не мог просто... – Тихо, тихо, тихо, хороший мой... – Гера влёгкую зацеловывал лицо, шею, подбородок, рот, скулы. Матвей мыкнул, подтянулся выше за ускользнувшими губами, обнял одной рукой за шею, навязывая долгий, влажный, максимально развратный поцелуй. Герка отвечал, и уже даже не ласкал, а откровенно втрахивался пальцами, пока Матвей не выдохнул хриплое, – бля, да выеби уже меня нормально. Презик надевали вдвоём дрожащими от перевозбуждение руками. Герка подсунул подушку под Матвеевскую задницу, подтянул за бёдра, устроился между ними. Наклонился, направил себя. Мат как-то вдруг захлебнулся воздухом. Вскрикнуть не дали, губы накрыли губы. Толчок. Судорожный вдох. Ещё толчок, ещё дальше, ещё сильнее. Зажатый стон. Всё тело в мурашках. Герка остановился, давая передохнуть и привыкнуть, снова мелко-мелко зацеловывая лицо, шею. А потом взял ритм. Матвея выносило. Он не предполагал, что это будет настолько... остро. Как лезвие бритвы, как ожог кипящего масла, как разъедающий поцелуй щелока. Как будто кожи не осталось, и он превратился просто в цельный оголенный нерв. Ему казалось, с каждым резким движением Егор просто вынимает из него душу и вкладывает обратно. Невозможно ни с чем сравнить, бессмысленно пытаться описать словами. Его втупую не оставалось здесь, он улетал, вышибало его. – Сменим угол? – М?.. – Матвей пребывал в другом мире, где смысл слов утрачивал значимость. Егор перевернул его на живот и взял сзади. Ноги оказались зажатыми между Геркиных бедер. Геркина рука снизу перехватывала по диагонали за плечо. Геркины губы часто выдыхали в затылок. И Мат чувствовал себя таким подвластным, и от этого тоже капитально рвало крышу. А еще он теперь терся своим изнывающим хуем о наволочку, вздрагивая от каждой неторопливой, выдержанной, оттянутой фрикции. И элементарно дурел. Стонал. И может быть, даже выл. Ощущения валились на него снежной лавиной, он не мог просто их удержать все, он задыхался под ними. Особенно, когда темп ускорился, стал более жестким, теряя в размеренности, зато приобретая в силе. Всё смешивалось, всё перепутывалось – слишком много для него, совсем зеленого, неопытного, в первый раз отдающегося. Матвей обкончался в подушку, даже не притронувшись к себе, просто вдруг упав в оглушительной силы оргазм. Герка догнался следом. Увалился ему на спину. Ткнулся мордахой во влажный затылок. Потом был еще один раз. И еще. И вроде еще. Матвей не был уверен, сколько раз было. Но бёдра под вечер жалобно дрожали с непривычки.***
Они лежали навзничь. Смотрели в низкий серый потолок. А видели звезды. – Расскажи, ты Матвей, потому что евангелие? – Герка мутил что-то там с его волосами, судя по ощущениям, наматывал на пальцы прядку за прядкой. – Угу. А ты почему Егор? – Голос звучал болезненно хрипло, потому что он его банально сорвал. – Потому что Крапивин. Мат моргнул, глаза расширились. – «Острова и Капитаны»? Серьезно? «С горки на горку я везу Егорку» – вот это? – «Оба мы голодные, дайте хлеба корку», это, да. – Одна из любимых книг детства. – Мечтательно сказал Матвей и повернулся набок, обрисовал взглядом идеальный профиль, лежащий рядом. – Да по тебе видно. – Со смешком ответил Гера и повернул голову навстречу. – В смысле? Он подтянул его ближе, обнял под живот, уютно укладывая спиной к себе. – Да ты же похож на классического Крапивинского мальчишку, только, такой, усиленной версии, два-ноль. Ты принципиальный. Не прогибаешься ни перед чем. Не прогибаешься ни перед кем. В тебе есть покоряющая гордость, чувство собственного достоинства, которым невозможно не восхищаться, стержень есть, характер, сила. Именно в эту твою силу я влюбился, когда впервые тебя увидел. Мат улыбался, как дурак, закрыв глаза. – Прямо влюбился? Герка рассмеялся ему в затылок, как будто смутился, как будто сказал лишнего. И потом добавил еле-еле слышным заговорщицким шепотом, крепче прижимая к себе за живот. – Ты же знаешь.***
Проснулся Матвей в гордом одиночестве. И еще несколько секунд втупую пялил в стену, всерьез пытаясь сообразить, приснилось ему всё или было реально. Впрочем, ни с чем несравнимые саднящие ощущение в заднице намекали, что было. Зато теперь опять один. Не опять, а снова! Стабильность – признак мастерства, блять. Он сел, отпихнул одеяло. Осмотрелся, прислушался. За окном стояла ночь, еще не рассвело или только стемнело. Потянулся за телефоном. 00:11, ни звонков, ни сообщений. Ни ебучих бургеров. А зато как сладко ссал ему в уши под конец-то! Он со всей силы ударил в подушку несколько раз, рискуя порвать тонкую материю. Телефон вдруг загорелся, зазвонил, ослепляя светом. Егор. Ну неужели. – Да. – Не спишь? – Че хотел? – Выходи. – Куда? – На улицу. – Зачем? – Одевайся тепло-тепло и выходи. – Я спросил, нахуя? Егор бросил трубку. Матвей встал, включил свет, пнул подушку, которую, кстати, надо было бросить стирать. Что и сделал, собственно. Стиралка пиликнула, стартуя. И тут в дверь постучали. Пришлось идти за трусами, не голым же открывать. На пороге стоял Герка, заснеженный, впервые не в пальто, а в куртке и шапке. И совершенно по-сумасшедшему улыбался, оглядывая его. – Ты выглядишь очень горячо, но не тепло, а я сказал... – Какого хуя ты свалил? – Мат жестко перебил его. Улыбка увяла, плечи опустились. – Разве я свалил? Я же здесь... – Свалил. И в прошлый раз тоже. Герка подошел, заглянул в глаза, стянул шапку, перчатки, видимо, понимая, что быстро они не разберутся. – Ну извини, я хотел сделать сюрприз, не думал, что ты проснешься до моего возвращения. – Для меня скоро сюрпризом будет просто проснуться рядом с тобой. Ты вообще спишь? Гера пожал плечами. – Бывает, периодами. Одевайся? – И куда мы посреди ночи? – Увидишь. – Он боднул его лбом. – Ну не сердись. Я же тут. – И не свалишь больше к Милане под шумок? – Нет. Мы расстались. – У меня дежавю. – Мы расстались. Всё. Навсегда. Я не хочу быть с ней и никогда не буду больше. Матвей выдержал паузу, серьезно вглядываясь в это лицо. Шагнул ближе. И с ядовитой нежностью очень-очень вкрадчиво сказал. – Яйца отрежу. Ржавым серпом. Понял? Герка совершенно дурацки заулыбался и обнял его, прижавшись к голой коже холоднющей курткой.***
Они стояли на улице, а перед ними стоял большой и красивый, сверкающий металлом и яркими панелями мотоцикл. – На байке. Зимой. Ты нормальный вообще? – Спросил Матвей. – Конечно, нет, ты же знаешь. Прыгай. – На эту машину смерти? – Он улыбался. Герка тоже улыбался. – Тут специальные зимние шины, утепленные шлемаки и прочая лабуда. Я у Никиты взял, он постоянно зимой разъезжает. Жив, здоров, орел. Матвей взял шлем в руки. Надел, Герка помог застегнуть. – Шарфом поплотнее замотай горло. Несколько секунд заминки – и поехали. По пустым дорогам, по ночному городу с яркими точками желтых фонарей. Ветер обтекал по сторонам. Грудь полнилась от какого-то совсем мальчишеского восторга. Страшно не было, рядом с Геркой вообще никогда не было страшно. Было охуенно. Он вёл аккуратно, не лихачил, но и не слишком осторожничал. Дух то и дело захватывало, как в детстве на каруселях, то ли от скорости, то ли просто от этого ощущения полета посреди зимней яркой, сверкающей электрическими огнями ночи. Границы города остались позади, впереди ложилась ровным полотном трасса, по бокам белели бескрайние поля. Гера притормозил у обочины. Они разожгли костер, сидя на каком-то бревнышке посреди поля возле лесополосы. Согрелись. И когда на дороге затихали шины проезжающих мимо фур, каждый раз казалось, что остались вообще одни во всей Вселенной. Никого больше не было. И никто больше не был нужен. Начал валить снег. Они ловили снежинки ртом. Купались в мягких сугробах. Засыпали друг друга охапками. Опять бесконечно целовались.