Ненавидеть проще, чем прощать, как ни крути, А я заебался выбирать сложные пути. Noize MC «Ты не считаешь»
В понедельник был выходной, а во вторник народ в школе уже знал. Это было так очевидно, так кристально ясно. За спиной откровенно шептались. Хоть бы один сказал в лицо. Девчонки смотрели со стрёмными такими улыбочками. А может, ему это только казалось. Может, это после его выступления пятничного так реагировали люди. И улыбки были не стрёмными, а заигрывающими. Типа он звезда. Он не знал, он запутался. Радовало только, что Петровна не доёбывалась. Видимо, спустила эту историю на тормозах. Или опять напиздела отцу по телефону, а ему было как обычно банальной похуй. Но Колян не звал покурить, Саня не перехватывал в коридоре, Миха не скидывал мемчики. Народ затихал, когда он входил в класс. Отчуждение набрало вес и стало осязаемым, тяжёлым, давящим. Один против всего мира – задорно, вдохновляюще и даже романтично, когда в кино и книгах. И почти невыносимо в реальной жизни. Здравствуй, изоляция. С Егором он столкнулся в среду. Вернее, это Егор столкнулся с ним, просто влетев в него на повороте узкой школьной лестницы, оттеснив к стене. – Ой, извини, привет. – Дышал он так, будто бежал сюда от самого своего дома. – Классно спел в пятницу. – Рад, что оценил. – Все-таки дал шанс русскому рэпу? Матвей коротко мазнул взглядом по лицу и не ответил, отвернулся, продолжив дальше подниматься, только поправил сумку на плече. – Ты уронил! Пришлось оборачиваться, смотреть, как Герка поднимает что-то с пола, протягивает ему. Черный конверт, белые буквы карандашом, витиеватая начальная «М». Блять. – Неа. Скорее, это уронил тот, кто поторопился. – Но тут твоё имя. Значит, тебе. Бери. – Герка не сдавался, улыбался вымученно, пытался перехватить взгляд, смотря снизу вверх из-за разделяющих их пары ступенек. Упрямо протягивал конверт. Держащие бумагу пальцы мелко дрожали. Да Мата самого тоже трясло, но показывать это он отказывался. – Нет. – Максимально небрежно бросил, указал подбородком в угол лестничного пролёта, – урна там, – и пошёл дальше. – Матвей! Что с рукой? Не обернулся и не ответил. А в четверг нашёл этот же конверт у себя в сумке. Или уже другой. Пришлось выбрасывать самому, как и бережно хранимую до этого валентинку.***
После уроков куртку свою он обнаружил на улице в кустах, всю грязную и с наполовину оторванным рукавом. Ставки повышались. Пришлось в одной трикотажной водолазке и тонком пиджаке рвать до дома, закидывать куртяк в стиралку, сушить, искать иголки с нитками и пытаться зашивать. Но получилось вполне сносно, между прочим. Зато в четверг всю одежду он носил с собой. И вроде даже обошлось без эксцессов. Вот только по дороге домой за спиной раздалось то, чего нужно было ожидать, учитывая, местный школьный контингент. Да че там, он сам был таким же ещё пару месяцев назад. – Эй ты, пидр! Матвей шел дальше, только подобрался внутренне. Место было хуевенькое: пустырь, гаражи какие-то, ни души. Вот какого хрена он ходит этой дорогой? Есть ведь нормальная, людная, нет, блять, ему надо переть самой короткой. – Сука, стой, говорю. Ага, кто здесь ещё сука? Ведь с самой школы вели, выходит. В другом автобусе, что ли, ехали, раз он их не заметил?.. – Ястребцев! Мат остановился, обернулся. Знакомые всё рожи, фамилий не помнил, но то, что видел в школьных коридорах, факт. – Серьезно? Впятером на одного? – Слышь, петух, ебало завали. – Давно с зоны откинулся, придурок? – Я сказал, завали. Правило номер один: если драка неизбежна, надо бить первым, потому что ударить вторым можешь просто не успеть. Матвей прикинул шансы. Вспомнил, ко всему прочему, что его ударная правая практически нерабочая, и рванул в сторону, между кустов и гаражей, по жестким сугробам. Потому что правило номер ноль гласило: лучше убежать с позором, чем лежать отмудоханным в мясо, зато до пизды гордым. Здесь было не так далеко. Сотка метров пустыря, потом дорога и уже его подъезд. Оторвался, добежал. И пообещал себе, запирая дверь в квартиру, что будет ходить другой дорогой.***
Ночью опять пялился в потолок, закинув обе руки за голову. Вспоминал, как затравленно смотрел Герка вчера на лестнице. Удивлялся сам себе, как хватило выдержки не броситься на шею. Удивлялся сам себе, сколько ещё сможет не спать. Говорят, на пятые сутки должны начаться галлюцинации. Он был бы рад им. Измучился. Хотел увидеть снова смеющиеся глаза и свободную улыбку. Почувствовать касания, голос услышать. Рука сама собой потянулась к телефону. VK, знакомая страница, засмотренные до дыр фото и видео. Мокрые глаза, ком в горле. Ближе к утру страдать от разбитого сердца стало проблематично – пришлось слушать, как за стенкой отец ебет Ленусю. От ритмичного скрипа старой кровати не спасали даже вывернутые на максимум наушники. В паузах все равно пробивались характерные звуки. Затихло всё к 7 утра. Вот почему бы не трахаться вечером, как все нормальные люди? Хотя чем бы ему это помогло? Матвей выполз из комнаты, когда отец свалил на работу. Наскоро умылся, зубы почистил, опять замотал бинтом сбитые костяшки, уже покрывшиеся корочками, под которыми зудела новая кожа. Выбрил свои три упрямо пробивающиеся волосинки над губой. И столкнулся с Леной на выходе. Очевидно, не выспавшейся, но очевидно, счастливой. Улыбка так и разъезжалась по пухлым щекам. – Матюш, позавтракаешь? Я кашку сварила. – Нет. – Матвей, у тебя всё хорошо? – Да. – Ну так поешь? Ты же успеваешь ещё? Тебе ко скольки в школу? – Да блять, отъебись от меня!***
В школе его ждали две контрольных подряд, по биологии и геометрии. И если по первому предмету был тест, где сохранялся шанс просто удачно натыкать, то по второму надо было решать. Надо было, а он тупо не мог собрать себя в кучу, мысли расползались. Да и похуй было на это всё. Курить за школу пошел один, как и всю эту неделю ходил, дождавшись, когда оттуда свалит его (не его?) сквад. И чисто ради исследовательского интереса попросил у курящих рядом зажигалку. Не нашлось ни у одного. Из четверых. Вот такая математика была в разы понятнее. //WhatsApp | Отец [Отец 12:08] Ты что Лене там крикнул? [12:24] Мне кажется, ты уже знаешь [Отец 12:37] Совсем страх потерял? [Отец 12:38] Придёшь и извинишься. Понял? [13:04] Понял Понял он конкретно то, что домой теперь не пойдет. Что ему, блять, некуда вообще теперь идти. Поперся на хату после школы. Он надеялся, что там никого нет, но когда его надежды хоть на что-то оправдывались? Все были в полном сборе. Сидели, смотрели интервью Дудя. – Привет. Тишина, только Юра бубнил на фоне. Матвей завис у косяка, прижавшись плечом к нему. – Миш, извини, что я тебя ударил. Саня, извини, что нагрубил. Коля, извини, что забыл про день рождения. Мне негде спать, пацаны, я разосрался с Леной и батей. Поэтому переночую здесь. Если не выгоните. Парни отлипли, подвинулись плотнее на диване, освобождая место. – Да ладно, че ты. Норм всё. – Садись давай. – Пиво бери. Саня нажал на паузу. Стало совсем неуютно и тихо. – Ты чет совсем потерялся. В норме? Помочь, может, надо? Матвей отрицательно покачал головой. И присел рядом с ними, потянулся за пивом. Юру Дудя сняли с паузы. И оказалось, что общает он Нойза. Да заебись просто.***
Потом была очередная бессонная ночь в наушниках. А с самого субботнего утра он привычно свалил в ТЦ, лишь бы не встречаться ни с кем, не нарываться на вопросы. Просидел там в кресле целый день возле розетки, смотря с телефона третий сезон Озарка, купил бургер на фудкорте, но сожрать не смог, едва не блеванул на втором укусе. Ночью опять приперся на хату, где уже никого не было. Упал на кровать, не раздеваясь. И, кажется, снова так и не уснул. Может, и проваливался ненадолго, но не помнил этого. А серым воскресным утром что-то щелкнуло в голове. Очевидно, дошел до ручки. До той самой, когда хочется спрятаться под одеяло и никогда больше не выбираться наружу. Когда хочется выть в голос. Когда любая случайно услышанная песня отправляет на полчаса в коматоз. Когда начинаешь внимательнее и дольше смотреть на висящие на магнитной подвеске кухонные ножи. В какой-то полупрострации дождался пяти часов дня, потом собрался и пошел. В старый заброшенный парк времен СССР на длинную аллею за спиной старого памятника.***
В парке уже собралось пацаньё и пара девок. Сидели тесно на скамеечке, кто-то стоял рядом, кто-то бренчал на гитаре, негромко смеялись, переговаривались вполголоса. Девушка с ярко-розовыми волосами пускала мыльные пузыри, они переливались в лучах заходящего солнца, отсвечивали радугой. Идиллия, блять. Кажется, его заметили еще на подходе, еще только когда выруливал на аллею. Узнали. По крайней мере, гитарные переборы ненадолго затихли. Как вообще можно играть на холоде? А пузыри дуть? Гитара зазвучала снова. Матвей шел дальше. Напролом. К себе. Двадцать шагов до скамейки. Десять. Пять. – Привет. – Здорово, чмо. Хули один? А братва где? – Я поговорить пришёл. – За рыжего, что ли? Так он сам виноват, рыпнулся с пером. – Нет. Очень в тему со стороны шоссе оглушающе завыла сирена скорой помощи. Матвей переступил с ноги на ногу, картинка немножко поплыла перед глазами, как после апперкота, когда попали. Видимо, надо было что-то пожрать все-таки за последние несколько дней. – Слышь, хуево выглядишь. Пизди реще, а то еще рипанёшься тут. Он стоял. Смотрел на эти лица напротив. Разные лица. Которые глядели в ответ тоже по-разному. Кто-то равнодушно, кто-то с раздражением, кто-то даже участливо. А он молчал. Изображал немого. Не в состоянии был выдавить из себя ни слова вообще. Что он собирался тут им говорить? Зачем? Кому вообще это надо? Он дернул головой, поежился на ветру, – бля, сорян, чет я... – Не договорил, развернулся и резко пошел прочь. За спиной послышались смешки, но как-то было похуй. Пусть ржут. Он бы сам с удовольствием над собой поржал. Слева в сугробе еще видно было полузапорошенное снегом место, где они валялись с Геркой, или просто так показалось. Мат врубил музыку в наушниках, максимально ускоряясь, глядя себе под ноги. И не услышал шаги за спиной. Только потом увидел рядом две пары ярко-лимонных найков. Притормозил, вопросительно посмотрел на парня, привычно дернул за провод, скидывая наушник. – Присядем пошли. – Сказал догнавший, мотнул головой в сторону ближайшей пустой скамейки. Матвей выключил музыку, пошел, куда сказали. Пацан сел, закурил, предложил сигарету. Мат отказался жестом, достал свои, присел рядом, тоже закурил. – Леха. – Матвей. Пожали руки. – Колись. Леха этот был забавным на вид, необычным. Не особо высокого роста, жилистый, подвижный. На вид не старше двадцати, куртка почти детская, большой шарф, выразительные глаза из-под глубоко надвинутой шапки. И при этом, в нем чувствовался характер. Стало понятно, почему к нему прислушивались здесь. Ему вдруг не страшно и не стремно было признаваться. А еще ощущалась какая-то общность. В конце концов, он, Матвей, тоже не самый сильный, не самый умный и не самый душевный, но в их скваде всегда был негласным лидером. Пока не остался вовсе без него. – Влюбился. Втрескался по самые яйца. – Выпалил Матвей и затянулся никотиновой горечью, выдохнул в ясное вечернее небо, успевшее очиститься от тяжёлых низких облаков. – И без понятия, что... как теперь. – Очевидно в парня. Матвей утвердительно качнул головой. Прикрыл глаза на новой глубокой затяжке. Ждал какую-нибудь ядовитую подначку. И не дождался. – Он гетеро? Или кто-то уже есть? – Я хуй знает. Но мы... блять. Мы целовались. И стоял у него. А потом он к бабе свалил. И теперь опять вроде яйца подкатывает, а я типа гордый, отшиваю. Леха откинулся на спинку скамейки. – Скучаешь? – Слабо показательное слово. Собраться с мыслями не могу, вываливаюсь из реальности, не сплю, не жру. Выворачивает. Выкручивает всего. – Никому не рассказывал ещё? – Ну ты первый. – Какая честь. – Гордись, хули. – Ну, в общем, это не такая уж редкая история. Быть открытым геем непросто, а в России это практически невозможно. Многие пытаются приспособиться, многие не могут определиться. – Он смелый, не похоже, что струсил. – Может, все же поговоришь с ним? Пусть объяснится. – Я ссу, что пошлю свою ебучую гордость нахуй, если ещё раз увижу достаточно близко. – А что, много тебе от нее пользы? В любом случае, пацанам своим расскажи хотя бы. – Да нахуя им это надо? Не поймут. Отвернутся. – Надо. Когда замалчиваешь, когда притворяешься кем-то другим, то сначала кажется, что предаёшь только себя, что так всем будет спокойнее и лучше, но на деле предаешь всех. А если реально отвернутся после, то нахуя такие друзья? И так посрался с ними уже, наверное? И с родаками? Матвей усмехнулся, покивал, сплюнув на землю. Оказывалось, он шёл по стандартной схеме. – Станет хуже. Это твоя зона комфорта, из которой так боишься выползать, выжрет тебя изнутри. И выжрет всех, кто рядом. Кто тебя любит. Всех, кому ты не безразличен. Поэтому будь мужиком, прими удар на себя. А дальше вырулишь. Мат снова усмехнулся. Никотиново-горько. Сбросил пепел между ног. – Я помню эти твои кроссы. Благодаря им мне не отбили почки в феврале. – Да забей. Почти половина тут через это проходили. – Через отрицание и агрессию? – Да. Прибегай к нам сюда. Здесь поймут. – Но... это ж блять зашквар какой-то. Я не впишусь, я другой совершенно. – Другой – какой? – Ну. Не похож я на типичного гея, не? – Как раз очень похож. На типичного замученного гея, который трусит и не может сам себя принять. – Спасибо, бля. – Ты с бабами спал? – Неа. Полшестого, хоть обдрочись. – А с парнем этим совсем по-другому ощущается, да? – Ага. – У меня тоже никогда не стоял не девчонок. Зато на парня одного – такая мачта, хоть троссами привязывай... Заржали. А Мат вдруг перехватил долгий и ни разу не беспалевный взгляд Лехи в сторону оставленной тусовки. – Он там? – Да, с краешку вон сидит. – Ответ прозвучал тихо, но улыбнулся он при этом так счастливо и умиротворенно, что даже стало немножко завидно. Враньё – сильно стало завидно. – Я ещё давно хотел спросить. Хули вы дислокацию не смените? Не надоело, что, блять, ну охотятся здесь на вас? – Ты зачем сюда приходил? – Хуй знает. Традиция дворовая. – Ну и у нас традиция. Бить натуралов. Чтоб в форме быть, не расслабляться. Себе цену знать. Да и, согласись, не мочились никогда прям в мясо. Влёгкую всё. Чуть ли не до первой крови, как в детстве. И вот ты говоришь, помнишь мои найки, а я тебя помню. Как ты точно так же, как я тогда, оттаскивал своих, если совсем жесть начиналась.***
Ну давай попробуем по-твоему, Леха. Пункт первый, родители. Он попер к ним. Лена была дома, распахнула дверь, улыбнулась приветливо. Вот че он на нее агрится вечно? Нормальная же баба. Нормальная, но просто тупо бесит. – Привет, Матвей. – Тихо сказала, отходя в сторону, пропуская его. Он вошел, шапку стянул. – Лена, извини за мат. – Всё в порядке. Просто ты говори нам, если что... Мы же рядом. Не маринуйся в себе. – Хорошо. Как раз хотел рассказать кое-чего. Отец дома? – Нет ещё, но ты подожди, не убегай. Хочешь со мной телек посмотреть? – Давай. Он разделся, разулся, как приличный пошёл вымыл руки, потом присел в зале на диван. Лена принесла ему горячий чай и печеньки, бутеры наделала с колбасой и сыром, устроилась рядом. По НТВ шло очередное дебильное музыкальное шоу, но ненапряжное, нераздражающее, наверняка сделанное по очередной франшизе. Каждая спетая песня отзывалась ненужными ассоциациями, но невпопадные, условно ржачные комменты судей быстро приводили его в чувство, да и факт сидящей рядом Лены не позволял внутренне растечься. Отец пришёл ближе к восьми вечера. Мат дал ему переодеться сначала, поесть, переключиться. Потом тоже подтянулся на кухню, встал у косяка, притерся плечом, волосы зачесал пятерней назад. – Пап, поговорить. – Слушаю. – Пробубнил тот, не отлипая взглядом от экрана смартфона, рассиживаясь на маленьком диванчике. Ну окей. Сиди, так даже лучше. Сам Матвей остался в дверях. – Я гей. – Че сказал? Вот, наконец-то внимательный взгляд. Наконец-то, весь фокус на нём. – Че слышал. – Блять, это у шутки у вас такие? – Это не шутки. Отец поднялся, подошёл. И съездил по роже. По губам. Забавно, мать так била, когда он при ней матерился. – Юр, что ты!.. – Лена подлетела, подхватила отца за руку, пытаясь оттащить. Куда там. – По-бабьи бьешь, бать, кто из нас тут пидр? – Вот гандон! – Он часто дышал. Лицо сделалось пунцово красным. Некрасивым. – И что, и в жопу давал уже?! Почему он вдруг поверил, что в этой семье разговор может быть нормальным? Почему он поверил, что пидорские советы могут ему помочь? Матвей смотрел в отцовские глаза. Ухмылялся. Упивался этой чужой ненавистью. Упивался ее взаимностью. Момент истины, как никак. Прилетит еще по харе или не прилетит? – Короче, как 18 стукнет, чтобы ноги тут не было, понял? Матвей развёрнулся и пошел на выход. И даже дверью не ебанул со всей дури, но аккуратно, по-взрослому прикрыл за собой. Вот и поговорили. Кто там дальше на очереди? Друзья-товарищи? Держитесь, я иду к вам.