***
— Матвей! — А? — Ну чего молчишь? — Не молчу. Она улыбалась, кутаясь в тоненькую курточку на ветру. Катя, вроде. Красивая, миленькая, светло-светло-русая, со вздернутым по-детски носом, кончик которого сейчас покраснел от холода, да и характерно дрожал голос. — Ну теперь не молчишь, а первый никогда не заговариваешь. — А о чем ты хочешь поговорить? — Не знаю. Чем ты по вечерам занимаешься? — Работаю. — Ой, как скучно. — Ага. И мне пора уже, на самом деле. — Он допил пиво, поставил бутылку возле мусорки, пожал парням руки, прощаясь. Потом размотал объемный шарф — даже не свой, а Геркин, оставшийся — и накинул Кате на плечи. Чтоб не мёрзла. — Принеси завтра, ладно? — Попросил, отсалютовал рукой и потопал домой. После этой невинной истории их с Катей начали шипперить все кому не лень. А потом какая-то другая девушка, имени которой даже не спросил, сильно подвернула ногу на своих дециметровых шпильках, спускаясь по лестнице. И он донёс её на руках до крыльца, а там помог сесть в такси. И на завтра уже пришел с ярлыком бабника, ловеласа и сердцееда. Катя, честно вернувшая шарф, теперь ходила с опухшими глазами и демонстративно его не замечала. И он бы даже подошел к ней извиниться; только, во-первых, не знал, за что; а во-вторых, не хотел лишний раз показывать, что ему не похуй. Потому что похуй. Катя подошла сама на следующей «скверной» вылазке, оттянула его в сторону, потом долго стояла молча, как будто не решаясь заговорить, смотрела под ноги. А Матвей смотрел в сторону, на оставленных своих, к которым подсел какой-то пацан лет двенадцати. Чёт они там ржали, дурашливо боролись с быдловатым парнем Серегой, а тот то и дело заламывал мелкого. Последний был смутно-смутно знаком, хотя в шапке и куртке хер разглядишь, ещё и далеко. — Спасибо за шарф, он такой тёплый. Матвей подумал, что как-то несвоевременно она благодарит, а ещё даже представить не может, насколько он действительно тёплый, учитывая, на чьей шее иногда лежал. — Не то что я, да? — Нет. Мат промолчал, постоял ещё столбом. — Я не знаю, что сказать, просто хотела поговорить с тобой так, чтобы никто не слышал. — Я понимаю. Правда, понимаю. — У тебя красивое имя, мне нравится. Такое, как будто простое и одновременно необычное, с подвохом, как головоломка... — Спасибо, Кать, у тебя тоже красивое имя. — Да? Ну, наверное. Снова повисла пауза, Мат снова перевёл взгляд на оставленных одногруппников. — Тебе хочется вернуться к ним? — Да не, просто пацан знакомый, а я не помню, где его видел. — А ты потом вспомнишь, само придёт...***
Оно действительно пришло само, почти. Всего лишь днем позже, когда Мат пошёл перекурить во время длинного перерыва после третьей пары. На лестнице его тычком в спину сбили с шага и технично отжали к стене в пролете между этажами. Он обернулся и вот даже не удивился, увидев Серого и еще трех пацанов. Картинка сложилась: они с парнишкой этим вчерашним учились в одной школе — Мат его вроде даже как-то с курилки гонял, типа, мелкий еще там ошиваться. А значит... — Слышь, Ястребцев. — Че? — Ниче. Хуя дерзкий такой? — Ебёт? — Матвей вскинулся, перехватил взгляд. Серый не ответил, только навис всей своей субтильной тушей. Высоченный, щуплый, жилистый. Кулаки не сжимал и вряд ли начал бы мордобой прямо посреди УЗ, но Матвей всё равно напрягся, ожидая условно вероятного удара, судя по заявленной траектории их увлекательной дискуссии и явному перевесу сил. — Ко мне тут братишка с другого города приехал погостить. Видел вчера наверное. — Ну? — И говорит, ты тоже оттуда. И что знает тебя. И что ты пидр. — Мне поебать. — Матвей рыпнулся пройти, но его толкнули в грудь, возвращая назад к стене. — Стоять. — Схуяли? — Так он пиздит или че? — Эй, что за тусня, и без меня? — Раздалось за чужими спинами низковатым голосом Дениса, парня из параллельной группы, с которым пересекались иногда на перекурах; трындели за жизнь, когда совпадали на лекциях; а время от времени Матвей умудрялся подремать после ночной смены в ресторане, прячась за его широкой спиной. Тот был фактурно спортивным и почти монолитным; высоким, под сто восемьдесят, примерно одного роста с Геркой, но разительно мощнее в плечах, поэтому без той обманчивой хрупкости силуэта. И сейчас пока Серый разворачивался к новому действующему лицу, Мат несильно пихнул его с кулака под ребра, юркнул между зазевавшимися парнями свиты и сбежал с лестницы. А быстро шагая домой, горьковато ухмылялся в асфальт всю дорогу: ему больше не грозило слыть местным бабником.***
Почему-то никто не сказал, что гребаный каминг-аут совершают не один раз. Что сделав это однажды, тебе придётся повторять его в каждом новом коллективе, на каждом новом месте. И каждый раз нужно быть готовым к непониманию, отторжению, агрессии. И наверное, он сам упустил время. Наверное, как-то сразу нужно было это делать, не затягивая, не позволяя застать себя врасплох. Но это чушь же. Или ему стоило, представляясь при знакомстве, добавлять: «кстати, я гей»? «Извините, я по парням»? А у Егора в универе легко прошло, он говорил. В его группе было два открытых гея и девочка лесби. И они вроде даже планировали как-то встретиться все вместе, когда учёба начнется, устроить лгбт-пати. Не сложилось по понятным причинам, Матвей так и остался не знаком с его однокурсниками. Но вообще университетский народ особо не заморачивался с этим — опять же, по словам Геры. И вот только сейчас Мат реально задумался и засомневался, так ли во всех смыслах радужно и просто там всё было. Стал бы Егор рассказывать, вырываясь на короткие выходные, о каких-то реальных трабблах, завязанных на этом? Конечно, не стал бы. А он, Матвей, наивный идиот, не раскрутил это тогда. Хотя тому, наверное, с этим проще было как пану? Глупость, так или иначе, приходилось говорить, что у него парень в другом городе. Или не говорил? Или говорил, что девушка? Матильда, блять, какая-нибудь. Мысли уходили в бредовую сторону, легче не становилось, только сильнее тоской стягивало грудь. Домой пришёл каким-то вымотанным, уставшим, словно брёвна грузил сутки. Порылся в коробке с разным барахлом и нашёл старый текстильный шестицветный браслет, тот самый, которым Герка отчаянно светил перед ним, подтягивая до локтей рукава толстовки, когда впервые зазвал к себе в гости. Матвея аж переклинило, когда вспомнил — так ярко и так живо представилось всё. Эти беспокойные руки, по-мужски крупные суставы и длинные пальцы, косточки на запястьях, узорный рисунок вен. Узкие бедра на уровне глаз. Бликующая пуговица, настойчиво привлекающая внимание; мягкие джинсы, собирающиеся характерными складками в районе паха; и ни единого шанса не упереться в этот самый пах взглядом. И смотрящие сверху искристо-лукавые глаза главного провокатора всех Вселенных... Как же он был нужен сейчас здесь. Как же было нужно сейчас хотя бы пару строчек от него получить. Но он молчал. Тишина оглушала. Ощущение одиночества зашкаливало. Матвей поиграл желваками, застегнул браслет на левом запястье. И забил на домашку, весь вечер потратил на то, чтобы перечитать их вотсапный диалог с самого-самого начала. Потом полистал фотки — их было немного, всего несколько штук — с нового года, с выпускного, пара совсем домашних и одна такая, на которую Мат прозаично дрочил. На ней он лежал на лопатках, смотрел в камеру и сам же фоткал с вытянутой наверх руки, пока Герка зацеловывал ему шею. Провокационное фото, горячее, откровенное — самое то для вотсапной аватарки. И идите все нахуй. Ближе к вечеру поиздевался над собой еще немножко, приняв контрастный душ, который ненавидел всем своим естеством, но который его реально взбадривал. И поплёлся на работу, не сняв промокший браслет, но спрятав под манжет рабочей рубашки: дресс-код униформы заведения украшений у персонала не предусматривал, за исключением скромных сережек у девушек.***
На следующий день в технаре уже знали, наверное, все. Шуточки пошли соответствующие, тычки, плевки, подножки. Полный набор. А после пар Денис увязался за ним следом, внезапно весь такой счастливый и сияющий, словно сорвал джек-пот. Матвей, кстати, думал, что тот отвянет и перестанет общаться на волне всей этой разрастающейся гомофобной хуйни — слишком домостройным был образ — ан нет, наоборот, притянулся. Сиял. Они добрели до полупустой остановки, отошли в сторонку, закурили — молча, но Матвей и не хотел, чтобы Денис сейчас начал говорить: отвечать ему было нечего, кроме того простого факта, что он, вероятно, ничего не выиграл. — Мэт, хотел сказать тебе... — Да понял я. — А что, так заметно? — Вообще нет. Просто сегодня день такой. Денис, наконец, перестал так жадно затягиваться, как будто пытался задушить себя сигаретным дымом насмерть. Поднял глаза. — Ну... и что? — Что? — Блять. — Он поправил воротник куртки, снова посмотрел, поморгал, выпрямился, переступил с ноги на ногу, совершил еще десяток невнятных жестов, таких нехарактерных для него, обычно почти неподвижного. — Ну... я тоже ведь, того... И хочу с тобой быть, встречаться... Дебильно звучит, да? Ты согласен? — Согласен, звучит дебильно. — Матвей отошел, бросил окурок в урну, вернулся. — У меня уже есть парень, Дэн. Последний моргнул, как будто не поверил. — Как есть? — Просто есть. — Как есть, если его нет? Ты же всегда один. Матвей снова перехватил взгляд и чуть качнул головой, вопросительно и требовательно, мол, почему так решил? Герка говорил, что когда он примерно вот так делает, невозможно не выложить тут же ему всей правды. И судя по всему, не врал, потому что Дэн смутился еще больше. Смешной. Такой большой и такой неловкий сейчас со своим открытым сердцем. — Ну я сталкерил немножко. — Немножко? — Или нет. Но ты всегда один, нет никакого парня у тебя. — Это не станет правдой от множественного повторения, м? — Да это и так уже правда! Вот где он? — Завязывай. — Это, ну, несерьёзно, если он не рядом. Подумай об этом. — Завязывай, Дэн. — Повторил Матвей с нажимом и отвернулся. — Подумай об этом. Всё равно. — Тоже повторил Денис и сначала отошёл, а потом вовсе свалил с остановки, видимо, с психу решив прогуляться.***
С этих дней технарь перестал быть таким уж скучным местом. Теперь каждое утро Матвей приходил сюда, нет, не как на войну, а как в психушку к буйным умалишенным, которым по какой-то причине недодали феназепама. Иногда было смешно, иногда не очень, но скучно больше не было. А потом почти так же весело стало и на работе, как минимум, одна смена особенно преуспела в этом. И через три дня после инцидента, едва пришел в рестик и переоделся, его пригласили к управляющему. Обычно добродушный и вообще мировой мужик, тот выглядел как-то чересчур серьезно, когда Мат, постучавшись, зашел в крошечный кабинет за кухней. — Привет, Матвей. — Здрасьте. — Сядь. Поговорим. Он послушно плюхнулся на дежурный стул, упёрся локтями в колени, руки сложил в замок перед собой. Поднял глаза, прокручивая в памяти события того вечера, когда здесь тусили старшекурсники из технаря, знакомые отдаленно по лицам. Мажористые и на понтах. Он обслуживал их столик, когда один из них, уже капитально припитый, как завопит: «Бля, я ж тебя знаю!» А дальше пошло-поехало. Громкий скандал на тему: «Смените официанта-пидора, я из его тарелок жрать не буду». Но вроде тогда нормально вырулил, ни в чьи тарелки не харкал и даже не ляпнул ничего оскорбительного в ответ. Так зачем он здесь? Получить премию за моральный ущерб? Слабо верится. — Как ты, нормально всё? — Да, спасибо. — Я посмотрел видео той ночи. Понимаешь, о чем речь? — Да. — И это правда, что о тебе говорили? Он улыбнулся, тонко, пряча качнувшееся раздражение. Когда-нибудь ведь люди научатся говорить прямо? — Если это вопрос о моей ориентации, то, да, я гей. — Да. Хочу сказать, ты умеешь держать лицо. Это ценное качество, особенно, в твоем возрасте. — Спасибо. Помолчали. — Ты знаешь, кто те парни? — Не особо. Учимся вместе. — Один из них сын наших совладельцев. И я получил строгое указание... Мат перевел взгляд на стену и медленно откинулся на спинку стула. — И лично я не имею ничего против, но, к сожалению, не могу позволить тебе работать здесь дальше. От себя обещаю лучшие рекомендации, если будут звонки от потенциальных работодателей. Увольнение оформим по собственному желанию. Пойдешь в тот же KFC соседний, там всё лояльнее и проще. Униформу можешь оставить здесь, расчет придет на карту. Через пару дней загляни, забери трудовую у Насти. Да, и заявление подпиши, — он протянул заполненный бланк. Матвей встал, чирканул загогулину в месте «где галочка», молча сдернул длинный фартук, свернул и швырнул под потолок, на верх офисного шкафа. Вышел, не попрощавшись. И даже ни с кем из ребят не стал говорить. Да хули там, сами всё растрезвонят друг другу, еще и в деталях. Вечером пришли деньги. Смешные. А учитывая, что ему нужно было что-то жрать, желательно каждый день, курить, платить за хату и за проезд, смешно становилось до истерики. А еще у него не было зимней куртки, прошлогодняя стала мала в плечах, и в кроссах ходил одних и тех же с лета, тёплые же ботинки развалились ещё весной. И всё это стало бы почти неважно, если бы Герка ответил хоть что-то. Ну сколько можно уже? Ну неужели не становится лучше ему? Неужели так глубоко нырнул, что не получается до сих пор выплыть? Матвей взял телефон, снова открыл их диалог, нарушил своё же правило, проверил время последнего захода Егора — почти недавно, десяти минут не прошло. Вот появляется же онлайн, так почему не пишет ему? Потому что пишет кому-то другому? Потому что всерьёз решил разорвать всё? Ну нет, ну глупости же, не может этого быть, не может, нет. Хотя что «нет», записка-то была. И отчуждение было, даже ведь прикасаться к себе не позволял. Мат завис, сжав зубы, гипнотизируя его аватарку с пробивающимися лучами солнца сквозь листву. Да он даже помнил, как это фотографировалось, гуляли как раз вместе, летом, здесь рядом в парке. И Герка что-то вдохновлённо втирал про золотое сечение потоков света, получающееся именно с того ракурса, потому что... Матвей забыл — какая-то хуетень с пропорциями, пять на три, три на два, длина-ширина... Позвони. Просто позвони и просто хоть помолчи в трубку. Я послушаю, как ты дышишь. Я пойму, что еще нужен. Пожалуйста. Гер... Не оставляй меня вот так. Телефон действительно зазвонил в руках. Мат аж вздрогнул, но это был всего лишь Денис.