ТОГДА Рексфорд, Айдахо Два года назад
Странно было видеть, как Кас ведет себя настолько по-человечески. Дин весь вечер пытался делать вид, что совершенно нормально было видеть Каса таким: трудящимся на низкооплачиваемой работе, моющим туалеты, ходящим на свидания (или, во всяком случае, делающим попытки). Сначала Дин даже предположил, что для Каса это какая-то игра: что-то вроде попытки влиться в местную культуру. Просто из любопытства. Он даже поддразнил Каса по поводу работы, которая была настолько ниже его. И только вечером того дня, когда он ворвался в дом Норы и застал Каса почти проигравшим битву с Рит-Зином, Дин понял свою ошибку. Кас действительно был человеком. Во всех смыслах. Дин это знал, конечно. Или должен был знать. Кас лишился всех своих ангельских способностей. Несколько месяцев назад его заколола та девица-жнец. Он был физически уязвим. Были и другие физические проявления: теперь он ел, принимал душ. (И, как видно, занимался сексом. Что было, на самом деле, весьма интересной мыслью…) Дин все это знал. Но как-то все это казалось незначительными деталями. Дин все равно думал о Касе как о потустороннем существе, об ангеле-защитнике, который легко парил над кишащими на земле толпами человечества… Поэтому Дин как-то сразу предположил, что конечно Кас справится и сам. Ему не сразу даже в голову пришло, что Кас превратился в человека на все сто процентов, со всеми вытекающими последствиями: голодом, бедностью. Страхом. Одиночеством. Кас был человеком: ему было больно, он был один и он был напуган. От этого озарения стало ужасно неуютно. Дин попытался скрыть смятение тем, что взял на себя тело Рит-Зина, пока Кас разбирался с температурой у ребенка. На тело на самом деле ушло много времени, и пока Дин его вез и искал, где бы бросить, он успел немного успокоиться. И только уже после полуночи, когда появилась Нора, ему наконец выдалась возможность поговорить с Касом. Кас попрощался с Норой и пошел к Импале. Дин следил за его приближением. Вид у Каса был весьма отстраненный (более отстраненный, чем обычно). Он даже не ответил, когда Дин спросил его, куда ехать: только посмотрел на Дина своим характерным взглядом и отвел глаза, глядя на улицу, ни на что конкретно. Он открыл дверь машины и сел. Дин тоже сел, все ожидая, что Кас продиктует направление туда, где жил в это время — в какую-то квартиру или мотель. Но Кас молчал. Дин присмотрелся к нему. Ранее Кас сказал, что его запястье «немного болит», но теперь Дин заметил, как скованно Кас держал левую руку. И как обнимал ее правой. И как искажено болью было его лицо. — Стоп, дружок, — произнес Дин. — У тебя что, сломано запястье? Кас взглянул на запястье. — Думаю, да. — Что ж ты не сказал? Кас пожал плечами. — Я не думал, что стоит беспокоить тебя этим. Я не могу ничего с этим сделать. Я больше не могу лечить увечья. — Есть такая вещь — госпиталь, Кас, забыл? Кас помолчал. Потом он ответил: — Едва ли я теперь заслуживаю человеческой помощи. Особенно от этого города. — Что? О чем ты? Кас избегал взгляда Дина, глядя в окно. Он набрал воздуху и ответил: — Дин… все эти люди погибли из-за меня. Рит-Зин прибыл в этот город из-за меня. — В каком смысле? Кас наконец повернулся, бросив на Дина быстрый взгляд. — Рит-Зин почувствовал мою боль. Так он сказал. Он охотился за мной. — Кас снова посмотрел на свое запястье. — Если бы меня не было в этом городе, никто бы здесь не погиб. — Кас, прекрати, это не твоя вина! Ну почувствовал он, что у тебя болит рука… — (Кас бросил на Дина еще один быстрый взгляд) — …это не твоя вина. Послушай, поехали-ка в ближайшее отделение скорой — пусть твое запястье осмотрят. Дин завел машину. И только уже когда они сидели в отделении скорой, Дин осознал свою ошибку: «боль» Каса, которую почувствовал Рит-Зин, не могла быть болью в сломанном запястье. Ведь запястье Кас сломал уже во время схватки, а Рит-Зин прибыл в город раньше. Он, должно быть, почувствовал какую-то другую боль. Дин попробовал спросить, но Кас, похоже, не очень-то настроен был разговаривать.***
За долгие часы ожидания в скорой Кас отвечал на редкие вопросы Дина только односложно. Было ясно, что его запястье болит. Врачи дошли до них уже далеко за полночь и наконец диагностировали трещину — к счастью, «только» усталостный перелом, который не требовал полноценного гипса, хотя все равно был болезненным. К двум часам утра Касу наконец дали болеутоляющих, и молодая медсестра аккуратно наложила ему шину. Кас сидел на смотровом столе в одном из отсеков отделения, глядя на сестру, пока она перевязывала запястье. Его глаза скользили по ней почти с научным интересом. «Она симпатичная», — подумал Дин, который стоял, прислонившись к стене и сложив на груди руки, и наблюдал за сестрой. Он чувствовал, что стоит разглядывать сестру, но вместо этого он большей частью смотрел, как Кас разглядывает сестру. Смотрел и гадал: «Она ему нравится?» Кас не выглядел слишком заинтересованным. Сестра ушла, чтобы взять ремешок на липучке другого размера. Кас посмотрел ей вслед с задумчивым выражением. — Найдешь себе другую девушку, Кас, — сказал Дин, ободряюще улыбнувшись ему. — Не успеешь оглянуться, у тебя будет следующее свидание. Настоящее. Кас поднял на него глаза. — О, я не возражаю по поводу Норы, — ответил он. — Я пошел только потому, что чувствовал себя обязанным. Дин приподнял бровь. — Обязанным? — Люди же так делают, да? — спросил Кас. Он посмотрел на перевязь на запястье и осторожно потрогал ее. — Как мы с тобой говорили: люди так делают. Ходят на свидания… — (Дин уже кивал) — …с противоположным полом. — (Дин стал кивать медленнее.) — Так что я чувствовал, что должен попробовать. Чтобы научиться не выделяться, наверное. Но это не то, чего мне хочется. — (Дин перестал кивать.) — Так что все нормально. К тому же Нора — мой начальник, я все равно скрываю от нее какие-то вещи. И мне понравился ее ребенок. Сидеть с ребенком было неплохо. Совсем даже. С ребенком можно было поговорить. Обычно мне не с кем говорить. Ее зовут Таня. Я тебе рассказывал, да? Таня. Я пытался ей петь. Я никогда раньше не пел, но в магазине слушал много музыки по радио, и это на самом деле весьма интересно. Мне бы хотелось узнать о музыке больше… Кас болтал и болтал. На самом деле он был куда разговорчивее, чем обычно, но Дин едва обратил на это внимание, так как до сих пор застрял на паре предыдущих фраз. Наконец он поднял руку. Кас сделал паузу и посмотрел на него, следя взглядом за его лицом. — Стоп, — сказал Дин. — Что ты имеешь в виду, говоря «это не то, чего тебе хочется»? Запоздало Дин заметил, что голова Каса слегка покачивается и зрачки расширены сильнее обычного. Запоздало Дин вспомнил, что врач сказал каких-то десять минут назад: «Эти болеутоляющие довольно сильные. Не удивляйтесь, если он начнет говорить странные вещи. И не держите это против него потом». — Кас, погоди секунду, — сказал Дин. — Мне кажется, ты немного не в себе… — Я имел в виду, мне бы хотелось тебя, если бы у меня был выбор, — ответил Кас. — Потому что я тебя люблю. Ты же знаешь? Ты догадался? Я предположил, что именно поэтому ты меня отослал. Дин почувствовал, как у него в буквальном смысле упала челюсть. Казалось, долгое, долгое время все, на что он был способен, это моргать, уставившись на Каса. Наконец Дин выдавил усмешку. Это не могло быть правдой. Не могло. Кас не мог… любить Дина — не мог. Потому что… потому что Кас был натуралом. Как и Дин. Кас был просто накачан лекарствами, вот и все. — Эти, э… — произнес Дин, — эти болеутоляющие и правда действуют, а? Кас нахмурился, задумчиво поглядев в пол. — Да… — сказал он медленно. — Думаю, да, но, Дин, это правда, что я люблю тебя. — Да-а… ты… наверное, всех сейчас любишь, а? — ответил Дин, решив подыграть. — Я не это имел в виду, — пожаловался Кас. Вид у него стал раздраженный. — Я имел в виду, что влюблен в тебя. В тебя. — Э… — произнес Дин. — Т-так… гм… Он не мог придумать, что на это сказать. Это было совершенно неожиданно. Это настолько сбивало с толку, что Дин мог думать только: «Я натурал. И он». «…Разве… нет?» Разумом Дина начала завладевать нерешительность. Любопытство. Появилась какая-то искра… узнавания. Узнавания чего-то знакомого, чего-то, что давно присутствовало. Чего-то, что Кас знал всегда, а Дин не давал себе осознать. Но это было слишком странно, слишком неожиданно. Земля под ним накренялась, и Дину показалось, что он теряет равновесие настолько, что вот-вот упадет. Это было пугающее чувство. Пока он мысленно пытался восстановить баланс, еще одна мысль пришла ему в голову: «Да ни за что ангел не может полюбить меня! Не таким, какой я на самом деле». — Кас, слушай, ты не понимаешь, о чем говоришь, — начал Дин. — Тебе выпала тяжелая ночь. Следующее свидание у тебя пройдет удачнее, точно тебе говорю! Не успеешь оглянуться, и тебе улыбнется удача! Найдешь отличную девушку, вот погоди — увидишь. Ты вообще отлично справляешься — работу нашел и все такое… — Ты считаешь, что я ужасно справляюсь, — сказал Кас спокойно. — Ты меня вообще не уважаешь. — Пока Дин мысленно барахтался, пытаясь найти ответ на это, Кас добавил: — Дин… если честно, я не знаю, что с этим делать. Я до последнего времени не понимал, что это. Я не знаю, что делать. Я не хочу отпугнуть тебя. Не хочу потерять твою дружбу. — …и теперь у него появился этот взгляд жалкого щенка, печальный и растерянный, нацеленный на Дина, как лазер. — Это такое сильное чувство! — пожаловался Кас. — Я не могу его побороть. Я пытался и не могу. Не могу с ним справиться. Я знаю, что ты не чувствуешь того же, и я не возражал… то есть, когда я был ангелом, я не возражал, потому что тогда мог контролировать боль; но теперь от этого больно. Больно. Постоянно. Каждую ночь. Дин вообще лишился дара речи. Кас продолжал: — Я привык, я справлюсь, но, Дин, что мне делать? Тебе я сказать не могу, потому что не хочу напугать тебя. Поэтому тебе я не скажу. Это я уже решил. Но я боюсь, что и так уже тебя спугнул. Ты же поэтому меня выгнал, да? Ты догадался? Ты не хочешь быть со мной рядом? Я могу держаться в стороне, Дин, я могу держаться в стороне, я не буду тебя беспокоить, я правда только хочу, чтобы ты был счастлив, ты заслуживаешь куда лучшего… — Секунды спустя Кас лепетал уже в слезах: — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, поэтому никогда не скажу тебе, никогда… Дин смотрел на него в полном смятении. «Я натурал. Я знаю, что я натурал. Кас тоже натурал. Я это знаю. Так что это такое? Не может этого быть! Кас просто запутался». Потом Дин услышал снаружи четкие шаги сестры. Она приостановилась за шторкой, чтобы предупредить: «Я войду, хорошо? Готовы снова выйти в мир?» — и Дин тут же осознал другую проблему: Кас не был готов выйти в мир. Не в таком состоянии. Кас жил в маленьком городке. В маленьком городке, где все, наверное, друг друга знали и где он был чужаком. В маленьком консервативном городке, в маленьком консервативном штате, в той части страны, где за то, что ты гей, убивали. Вздергивали на столбе и оставляли умирать. Все это имело место не так далеко не так давно. — Ну-ка молчи! — зашептал Дин Касу. — Нельзя об этом говорить! Не говори об этом! — Но, Дин, я только хочу… Сестра отодвинула шторку. — Заткнись! — зашипел Дин. Он не хотел, чтобы вышло так грубо, и мысленно упрекнул себя тут же. Но, по крайней мере, Кас замолчал. Как раз когда сестра вошла в отсек. Кас не сказал ни слова, пока сестра примеряла бандаж на его руку, и все это время глядел в пол, а Дин нервно мялся в углу практически в агонии. Но еще до того, как сестра закончила подгонять бандаж, взгляд Каса помутнел от лекарств. Дин при помощи сестры довел его до Импалы; по пути Каса одолела сонливость, так что он едва дошел до машины. Он заснул на пассажирском сиденье еще прежде, чем Дин успел захлопнуть дверь. — Я могу сменить оболочку, — пробормотал Кас, пока Дин, сев за руль, напряженно возился с ключами. — Мог бы взять другую, — сказал Кас, привалившись к двери. — Я не мужчина, Дин, я не… что-то одно, как ты. Я подумал… может быть, я могу… поменять оболочку… Но… мне нравится эта. И… Джимми мне ее отдал. И… ты бы… все равно… не захотел. Дин сидел, таращась на руль, пытаясь придумать хоть какой-то ответ. («Да? Нет? Забудь об этом?.. заткнись?.. да?») («да?») Дин набрал воздуху и повернулся к Касу… и услышал тихий храп. Кас спал. Было три часа утра. Дин сумел подсунуть ему под голову куртку вместо подушки. И следующие три часа Дин провел за рулем Импалы на парковке госпиталя, глядя, как Кас спит. «Это все от болеутоляющих, — думал Дин снова и снова. — Это не по-настоящему. Это от болеутоляющих. Он просто запутался. Он обдолбан до потери разума. И вообще быть человеком ему в новинку. Он… ошибается». «Он ошибается. Ошибается в том, что чувствует. Он запутался. Он не привык быть человеком. Не знает, как ощущаются человеческие эмоции. Он путает братскую привязанность с любовью. Для ангелов важно "братство", они тысячелетия провели со своей "семьей", и Кас просто ухватился за нас с Сэмом как за замену, а теперь стал человеком и путает это с любовью. Вот и все. Ему одиноко, он запутался и не понимает. И к тому же под действием лекарств. Вот и все. Он забудет обо всем этом, когда проснется». И точно, утром Кас обо всем забыл. Или, во всяком случае, больше не упоминал. Так что и Дин не стал.***
Две недели спустя Кас сделал то, о чем Дин никогда не предполагал, что он даже подумает: Кас украл благодать другого ангела. «Теперь он перестанет испытывать человеческие эмоции, — подумал Дин сразу, как прослышал. — Или, по крайней мере, сможет их контролировать». В своем собственном сознании, где прорастал слабый усик какой-то неподдающейся наименованию надежды, Дин захлопнул дверь, оставив цветочек в темноте. Несколько недель спустя Дин принял метку. В теории — чтобы победить Абаддон. В реальности… Это был бездумный и нелогичный шаг, как ни посмотри. Даже высокомерно было думать, что он справится с самой меткой самого Каина. По правде говоря, к Абаддон, наверное, можно было поискать и иные подходы; много чего еще можно было попробовать. Дин никогда не позволял себе задумываться о том, почему на самом деле сделал это. Но факт состоял в том, что, когда Каин предложил метку, первой мыслью Дина было: «Так я больше не буду чувствовать». И это сработало. В отношении некоторых чувств, во всяком случае. Некоторые эмоции притупились, другие обострились. Злость обострилась. Гнев обострился. Жажда мести, ярость, чувство праведности, гордость… — все это усилилось. Но другие эмоции тут же отошли на задний план: дружба, и симпатия, и доброта, и… другие. Это принесло облегчение. По мере того, как проходили месяцы, метка набирала силу. И все более мягкие, добродушные эмоции постепенно увяли. Что же до того хрупкого цветочка, что пытался прорасти? Метка нашла его в темноте, прокатилась по нему, как массивный булыжник, и вдавила в пыль. Вскоре Дин вообще перестал скучать по обществу Каса… и больше не лежал ночами, гадая, не было ли это «заткнись» самой большой ошибкой в его жизни. Кас, казалось, и правда обо всем позабыл. Он никогда об этом больше не упоминал. Ни разу. Очевидно, это было какое-то наркотическое наваждение. Наверняка Кас ничего не помнил. Он вел себя как обычно. Ну, не совсем как обычно… Для начала, он никогда больше Дину не звонил.***
ТЕПЕРЬ
Дин все стоял у лестницы в бункере, одной ногой на ступеньке, положив руку на перила и глядя вверх, когда рядом появился Сэм. — Ешь! — велел Сэм, сунув тост Дину в руку. — А, да, — ответил Дин, сообразив, что отошел от стола с едой, которую приготовил Сэм (как обычно и случалось). — Прости. Забыл про завтрак. — Он откусил тост два раза и тут же почувствовал, что сыт. Он осмотрелся в поисках, куда бы положить остаток тоста. — Ну, Дин… Это всего один кусочек хлеба! — взмолился Сэм. — Я сыт, — ответил Дин. — Дин, тебе нужно есть… — Я ел. Я сыт, — ответил Дин. — Слушай, Сэм. Я только что сообразил. — Он нагнулся и положил остаток тоста на ступеньку. — Надо пойти наверх, убедиться, что кровать Каса готова. Не могу поверить, что я раньше не додумался! Что, если он вернется уставшим и захочет вздремнуть? Сэм нахмурился. — Ты же там никогда не бывал. Вообще. С тех пор, как там обосновался Кас. — Да, знаю… — сказал Дин. — Я знаю, он, наверное… не хотел бы, чтобы я туда ходил… но… «Кас мне больше не звонил. Он давно от меня отказался». «Так для него и лучше. Оставить это в прошлом. Так для него лучше…»***
«…мой…» «…друг…»***
— Дин? — Сэм легонько похлопал его по плечу. Дин осознал, что закрыл руками лицо. Он заставил себя прекратить жевать щеку и опустил руки. — Прости, просто устал, — сказал он. — В общем, стоит подняться и сменить постельное белье, наверное. Надо взять с собой чистое. Надо приготовить для него постель. И все же Дин колебался, глядя наверх. — В чем дело? — спросил Сэм мягко. Дин прикусил губу. Было невозможно, положительно невозможно рассказать Сэму хоть о чем-то из случившегося. Максимум, что Дин придумал, это: — Что если он вернется и разозлится на меня за то, что я трогал его вещи? — Он не разозлится на тебя, — уверил Сэм. Дин только покачал головой. Сэм не знал. Сэм ничего не знал. Ни о том, что было два года назад… ни о том, что было две недели назад. Дин побарабанил пальцами по перилам, снова взглянув наверх. — Сэм, я, гм… я… не очень… хорошо с ним обошелся. Я, гм… я поступал неправильно. — Ничего, Дин. Он тебя простит. Клянусь тебе. Слушай, давай я поднимусь с тобой, помогу тебе поменять постель, хорошо? Дин наконец кивнул. Но он настоял на том, чтобы они оба сначала приняли душ и переоделись в чистую одежду, и только потом, пропустив Сэма вперед, отваживался подняться наверх с чистыми выглаженными простынями в руках.***
Сэм прошел вверх по ступеням босыми ногами. Дин пошел следом, тоже босиком. Идти нужно было три пролета. «Не так высоко, как его холм, — подумал Дин. — Забавно, что оба его места — на возвышении. Может, ему всегда нравилось, где повыше? Может, ангелы любят высоту?» Еще одна вещь, о которой Дин никогда не спрашивал. Они вышли на верхний этаж. Сэм и Дин всегда называли его «чердаком», но больше он походил на большой танцевальный зал: это было обширное пространство с высоким сводчатым потолком. На полу были составлены архивные шкафы и кластеры мебели, разделенные проходами. Узкие высокие окна по бокам пропускали косой послеполуденный свет, в лучах которого виднелись летающие пылинки. Раскладушку видно не было, и Дин с удивлением понял, что не знает даже, куда идти. Сэм, к счастью, знал точно, где расположился Кас, и пошел вперед зигзагами по лабиринту из мебели. Оказалось, Кас устроил себе гнездышко в самом дальнем углу. Два самых высоких окна встречались здесь под прямым углом друг к другу. Окна протягивались далеко вниз, почти до пола, и Кас поставил раскладушку прямо возле них. Также тут стоял старый деревянный стол: половина его была покрыта книгами и заметками, а другую половину занимала гитара, покоящаяся в собственном тщательно сооруженном гнездышке из полотенец, проложенных по краям. Еще имелась небольшая этажерка для книг и стул. Дину очень не хотелось ничего тревожить. Даже глядя на все это, он чувствовал, что посягает на чужое. Казалось, это священное пространство. Он нерешительно подошел ближе. В этажерке был сложен скудный запас личных вещей Каса. Их было немного. Две пары джинсов («Выбранные мной, — заметил Дин, глядя на них. — Это те, что я ему выбрал. Он их оставил».) Несколько рубашек. Расческа, зубная щетка, кое-какие прочие туалетные принадлежности. Черное перышко, которое Кас, должно быть, где-то нашел. «Немного вещей, — подумал Дин, подняв черное перышко и вертя его в пальцах. — У него вообще едва ли что-то есть». Потом Дин поймал себя на мысли: «Он бы и внизу поместился. Поместился бы и у меня в комнате. Мы могли бы жить в одной комнате, если бы…»***
Дин отвернулся. Он прикусил щеку незаметно, так что Сэм ничего не заподозрил. — Я еще не просматривал его записи, — говорил тем временем Сэм. Он стоял у стола с чистым постельным бельем под мышкой перебирая другой рукой стопку бумаг на столе. Бумаги были покрыты почерком Каса. Кругом были разложены стопки книг, еще заметки, и стопки зарисовок и диаграмм. Некоторые книги были раскрыты — может быть, Кас был в процессе их чтения. Сэм вздохнул, подвигав бумаги на столе. Он перевернул пару книг, чтобы посмотреть на заголовки. На одной было написано: «Мифы о творении со всего мира», на другой: «До начала времен: что предшествовало Большому взрыву?» Дин держался позади, засунув руки в карманы. Сэм сказал: — Мы пытались разделить работу. Разделить чтение о Тьме. Я не спрашивал у него в последние несколько недель, нашел ли он что-нибудь. Надо просмотреть записи… — Он провел пальцем по стопке бумаг Каса. — Он очень хотел все исправить, Дин, он отчаянно пытался восстановить порядок… — Ну, — ответил Дин, — по крайней мере, Тьма пока ничего серьезного не делает. Одно-два пропавших дерева — это не так плохо. — Была еще та гора, — заметил Сэм. — И пятна на Солнце. — Мы не знаем, имеют ли пятна на Солнце отношение к ней. Гора… ну, не знаю. — Дин снова взглянул на этажерку, на джинсы, притягивавшие его взгляд. В последнюю пару недель стало довольно сложно волноваться о Тьме. Ничто больше не казалось важным. — К тому же, — заметил Дин, — как только Кас вернется, он снова возьмется за дело. Наверное, не стоит ничего тут трогать. Сэм посмотрел на него долгим взглядом. Пытаясь избежать взгляда Сэма, Дин снова начал осматриваться по сторонам и на этот раз пригляделся к гитаре. Гитара была пыльная. Прошла всего пара недель, но она уже была пыльная. Дин поднял ее из гнезда полотенец и принялся осторожно вытирать краем рубахи. — Надо проследить, чтобы она оставалась настроена, — сказал Дин. — Я вернусь позже и настрою ее. Чтобы она была готова. Он может захотеть поиграть сразу, как вернется. Сэм ничего не сказал. Он повернулся к раскладушке и принялся менять простыни.***
Дин позволил Сэму сделать это самостоятельно. Казалось, Дину раскладушку лучше не трогать. Это было слишком личное. Слишком интимное. Здесь спал Кас. Это была его кровать. Здесь он лежал ночами. Один. «Я от этого отказался, — думал Дин. — Да я все равно этого не заслуживал… Не заслуживал тогда, и не заслуживаю сейчас». Поэтому Дин особенно не помогал. Вместо этого он держался позади, снова и снова протирая гитару, пока смотрел, как Сэм меняет постель. Раскладушка была из старого запаса бункера, армейского стиля. На ней был классический узкий полосатый матрас с фанерным сочленением снизу, чтобы он не провисал слишком сильно сквозь ржавые старые пружины. Постель не выглядела роскошной: лишь два простых серых шерстяных одеяла (по виду, тоже армейских) и плоская белая подушка — наверное, не толще дюйма. Дин смотрел, как Сэм снимает серые одеяла и старое постельное белье, меняет наволочку и стелет новую простыню. На все ушло несколько минут. Закончив, Сэм взял старое белье и направился к лестнице. Дин не пошел за ним. Он по-прежнему смотрел на кровать, держа в руках гитару. — Дин? Ты идешь? — спросил Сэм. Дин не ответил. — Надо протереть гитару, — сказал он наконец. — Ты ее уже протер. — У нее пыль под струнами, — сказал Дин, взглянув на гитару. — Надо еще поработать над струнами. Сэм посмотрел на него внимательно. — Хочешь побыть здесь немного? — спросил он. — Хочешь посидеть здесь? Дин кивнул. — Остаться с тобой? Дин покачал головой. — Ладно… гм… — сказал Сэм. — Только… не делай… глупостей. Хорошо? Обещаешь? Дин знал, на что намекает Сэм. Они никогда не говорили об этом, но «делать глупости» означало только одно. Не говоря уже о том, что в бункере в последнее время начало исчезать оружие. Включая даже личный пистолет Дина с ручкой из слоновой кости. Дин знал, что Сэм его спрятал, и знал почему. Он также сообразил, где Сэм его спрятал. Но Сэму это знать было не за чем. Дин только кивнул. Сэм еще раз внимательно посмотрел на него и наконец ушел.***
Дин пошел к раскладушке, продвигаясь ближе постепенно, дюйм за дюймом. Минуты через три он наконец оказался у ее края. Гитару он прижимал к груди, как щит. Он выглянул в окна. Все деревья снаружи были покрыты осенними красками, и окна Каса смотрели прямо на море красного, желтого и оранжевого. «Ему, должно быть, нравился вид», — подумал Дин. Он посмотрел на кровать. Готова ли она для Каса? Надо было помочь Сэму сменить белье. Все ли он застелил как нужно? Все ли было идеально? Для Каса все должно было быть идеально. «Лучше проверю, чтобы убедиться, что ему будет удобно», — подумал Дин. Очень, очень медленно Дин присел на самый край кровати, прижимая к себе гитару. Посидев немного и привыкнув, он поднял ноги и, почти как в замедленной съемке, опустился на кровать вместе с гитарой. Раскладушка была вполне удобной. Маленькой, конечно. Узкой. Подушка получше не помешала бы. Но… в целом было неплохо. Ноги Каса, наверное, свисали, но если свернуться, то хорошо. С гитарой рядом было тесновато. Для двоих, конечно, места недостаточно. Это была постель на одного. «Он, наверное, только в таких и спал», — подумал Дин. Какое-то время Дин смотрел в потолок. Там оказался орнамент, которого он никогда не замечал: на потолке были нарисованы звезды. «Это Кас их там нарисовал? Или они там уже были?» Дин не знал. Он повернул голову и посмотрел мимо грифа гитары в окно на деревья. Оранжевые и красные осенние листья шелестели прямо перед его лицом. Нижняя створка одного из окон была приоткрыта, и Дин чувствовал ветерок на лице. Гитарные струны немного вибрировали на ветру. Дин коснулся одной и провел по ней пальцем. В воздухе отдалась тихая нота. «Смотрел ли Кас так на деревья? Лежа в кровати?» Конечно смотрел. «Должно быть, ему нравилось, — подумал Дин. — Должно быть, ему нравились деревья, и открытое окно, и чувствовать ветерок на лице. Он все устроил так нарочно». Если закрыть глаза, Дин почти мог представить себе Кастиэля здесь сейчас. Он почти мог представить, что Кас лежит совсем рядом, прямо там, где гитара… Дин вскочил на ноги. Оказалось, что он примял одеяло. Он отнес гитару на стол и положил бережно туда, где она лежала раньше, в гнездышко из полотенец, после чего отступил, едва ли отваживаясь на нее смотреть. Потом он расправил одеяло и поправил подушку на раскладушке. — Я не буду тут мешаться, Кас, — пробурчал он. — Я сейчас уйду. Прости. Прости. Он сбежал вниз. Но позднее он обнаружил, что маленькое черное перышко все еще у него в кармане. Он как-то забыл положить его обратно на этажерку.***
После полудня Дин зачастую испробовал призывающие заклинания и молитвы. Заклинания перекрестка — это другое дело: к ним он обычно прибегал после полуночи, когда Сэм засыпал и Дин мог выскользнуть незаметно и попробовать их в одиночестве. (Дин готов был на всевозможные сделки, если это поможет быстрее вернуть Каса. Даже на главную. Сэму об этом знать было не нужно.) Но призывающие заклинания и молитвы можно было проводить и в бункере по вечерам. Дин обычно начинал с вызова демонов внизу в темнице, при помощи имевшейся там дьявольской ловушки. После, когда это не срабатывало (это никогда не срабатывало: никто из демонов сейчас «не вызывался», даже Кроули), он выходил на ступени перед бункером и пробовал вызвать ангелов. Может, ангелы услышат его лучше на улице? Но никто из ангелов тоже не отзывался. Вся затея с молением ангелам, наверное, была пустой, потому что, вполне возможно, ангелы нынче могли слышать молитвы (или отвечать на них), только если их посылали из той странной песочницы на детской площадке. Дин даже пару раз съездил туда днем на всякий случай. Это не помогло. Сегодня Дин оказался на ступенях у двери бункера, пытаясь придумать, какому еще ангелу можно помолиться. Обычно он пробовал вызывать Ханну. Она же работала с Касом, так? Она могла быть еще в контакте с ним, могла знать, где он задерживается. Но Дин уже пытался обращаться к ней не меньше десятка раз за прошедшие недели. В том числе и из песочницы. Ответа не было. «Ангелов осталось немного, — думал Дин теперь, глядя на небо за разноцветными листьями деревьев. — Вспомнить бы еще кого-нибудь. — Но он мало кого из оставшихся в живых ангелов знал по имени. — Почти все, кого я знал, погибли. И, конечно, когда ангел погиб, его уже… …не вызовешь».***
Тускнеющие глаза Каса… Последний выдох… Падающая безвольно рука.***
— Дин? Все в порядке? Дин резко поднял голову. Он проглотил кровь во рту из прикушенной щеки. Это был Сэм, конечно: он стоял прямо над Дином со своим вечно встревоженным видом. Он, должно быть, ошивался за дверью бункера все это время, наблюдая за Дином. Это становилось уже нелепо. — Знаешь, когда-нибудь у тебя лицо в таком виде застынет, — сказал ему Дин. — У тебя на лбу как будто символ вайфая нарисовали. — Кому ты молишься? — спросил Сэм, проигнорировав замечание. — Кому-то новому? — Все тем же, — ответил Дин, пожав плечами. — Слушай, Сэм, ты оставь это. Хватит надо мной нависать постоянно. Я в порядке. Сэм наградил его косым взглядом. — Приятель, это ты только что закапал кровью весь бункер. Я только пришел по кровавому следу. Прекрати резать руку. — Руку? — не понял Дин, бросив взгляд на окровавленное полотенце, которым была замотана ладонь. А, да… он же снова надрезал ее для вызова демонов. Как обычно. — Да все в порядке, — отмахнулся Дин. — В порядке, конечно, — фыркнул Сэм. — Сколько заклинаний ты уже испробовал? Сколько раз резал себе ладонь? Дай сюда руку, покажи… — Вот еще! — ответил Дин, убрав руку, но Сэм ухватил край полотенца и стянул его. Дин спрятал руку за спину. — Дин, прекрати вести себя как ребенок! — велел Сэм. Он обошел Дина и, оказавшись перед ним, наклонился, схватил его за плечо и вытянул кисть руки вперед. Дин вздохнул. «Ладно, что скрывать…» Он показал ладонь. Они оба на нее уставились. Повисла пауза. — Боже правый, — произнес Сэм. Теперь, приглядевшись, Дин заметил, что на руке и правда было больше порезов, чем он помнил. Всего штук двадцать, конечно, но… — Сколько ж заклинаний ты провел? — спросил Сэм, вперившись в Дина пристальным взглядом. — Я видел тебя только за шестью или около того. — Знаешь что, Сэм, — сказал Дин, снова убрав руку, — ты не мой начальник! — Нет, но я твой брат, — возразил Сэм. — Серьезно, дружище, чем ты занимался? Дин вздохнул. — Ну, может, добавлял крови к заклинаниям перекрестка. Думал, это поможет. Они просто не отвечают… — К заклинаниям перекрестка? — переспросил Сэм. Дин взглянул на него, ожидая, что брат будет зол, но вместо этого Сэм выглядел только еще больше измученным, чем обычно, если такое вообще было возможно. — Ты что… ты потихоньку, что ли, ездил их проводить? — спросил он. — Что, когда я спал? — Черт, парень был смекалистый. — Не потихоньку, — возразил Дин. — Я взрослый человек. — Он снова взглянул на руку. — Выглядит хуже, чем есть на самом деле, Сэм. — Это не очень обнадеживает, Дин, потому что выглядит ужасно, — отозвался Сэм. — Ты не будешь больше резать себе ладонь! — Буду, если захочу! — заупрямился Дин. — Дин… ты занимаешься саморазрушением. — Сэм переключился на свой «прочувствованный братский тон»: мягкий и тихий, но при этом непреклонный. — Я знаю, что тебе больно, знаю, но нельзя так продолжать! Я тебе не дам. Никаких больше заклинаний, чувак. Дин поднялся на ноги и даже встал на первую ступеньку, чтобы оказаться глазами хотя бы примерно вровень с Сэмом. — Я найду Каса, и ты меня не остановишь. — Дин, — сказал Сэм медленно. Он помялся и сделал глубокий вдох, словно пытаясь собраться с духом. — Слушай, гм. Я должен кое-что сказать. Я должен. Дин. Я знаю, что слышать это тяжело, но… мертвые ангелы… не… — ОН ПРОСТО ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ! — заорал Дин. — Я отказался от попыток вернуть ТЕБЯ? Когда ТЫ был мертв? НЕТ! НЕ ОТКАЗАЛСЯ! И я не откажусь от Каса! Ты можешь отвернуться от него, если хочешь, можешь отвернуться от МЕНЯ, но я НЕ ОТКАЖУСЬ ОТ КАСА! Сэм тут же сдулся и потупил взор в землю. — Я… не отказываюсь, — прошептал он, покачав головой. — От Каса. Или от тебя. Честное слово. Честное слово! Не отказываюсь! Я бы… я бы не сделал этого снова, не сделал бы, я не отказываюсь… «Ах, да, — сообразил Дин. — Сэм же отказался от меня однажды. Из-за какой-то сбитой собаки…» — Клянусь тебе, Дин… — повторял Сэм. Бедняга, похоже, был на грани слез. — Ладно, — сказал Дин. — Я клянусь. — Ладно, все. Оставь это. — Дин снова принялся оборачивать ладонь полотенцем. Сэм посмотрел на землю вокруг, потом взглянул в небо, потер нос и провел рукой по волосам. Дин возился с полотенцем, подтыкая концы, пока Сэм приводил себя в норму. Наконец Сэм, похоже, успокоился достаточно, чтобы снова заговорить. — Черт, я не знаю, — проворчал он наполовину сам себе. — Может, ты прав. Может, ты и прав. Я не знаю. Не знаю. — Он помолчал секунду, потом добавил чуть более твердым голосом: — Давай я буду резать ладонь. Дин поднял глаза от полотенца. — Что? — Будем вызывать демонов сколько считаешь нужным, — сказал Сэм. — Хоть двадцать четыре раза в день. Честное слово. Но давай я для разнообразия буду резать себе руку. Пусть твоя заживет немного. — Он поднял глаза на Дина. — Можем, гм… меняться раз в неделю, например? Щенячий взгляд Сэма был не менее действенным чем взгляд Каса. «Они могли бы устроить соревнование, — подумал Дин. — На самый убойный щенячий взгляд. Я даже не знаю, кто победил бы». — Ладно, Сэм, — сказал он. — Ладно. Будем меняться раз в неделю. Но ты начинаешь не раньше завтрашнего дня.***
Сэм вернулся в бункер вскоре после. Дин провел еще час, пытаясь дозваться «маловероятных ангелов», как он их называл. «Маловероятными» были ангелы вроде Бальтазара, Габриэля, Гадриила и Тессы. Иногда Дин пробовал позвать и ту девицу, что отчитывала их за слишком частые обращения к Касу, и ту, что твердила о том, как Кас был «потерян», стоило ему приложить руку к Дину в Аду… Все мертвые ангелы. «Не мертвые, — поправлял себя Дин. — Просто… маловероятные». Он попытал счастья со всеми, проходя через молитвы в быстрой последовательности. Никто не ответил. Они никогда не отвечали. Дин вернулся в бункер и застал Сэма в библиотеке, ссутулившимся и уставившимся в экран телефона. — Уже почти закат, — сказал Дин. — Я думал, пойти сегодня пораньше… — Я только что попытался позвонить Касу, — сказал Сэм, глядя в телефон. Дин невольно замедлил шаг. — Что? — Я забыл, — пояснил Сэм. — Я забыл. Вернулся сюда и просто… вынул телефон, чтобы набрать Касу. Он у меня на быстром наборе. Я весь прошлый год звонил ему всякий раз… — Сэм едва заметно пожал плечами. — Всякий раз, когда тревожился за тебя. Дин смотрел на него. Сэм сказал, не отрывая глаз от телефона: — Он всегда понимал. Всегда помогал мне придумать что-то, что можно попробовать. Всегда пытался помочь. Даже когда был болен. Один раз, помню, он заходился кашлем и все равно… — Сэм умолк, глядя в экран телефона. — Он ведь скучал по тебе, знаешь… Он мне говорил. Сэм опустил телефон. Он положил его на полированный стол с глухим стуком, раздавшимся в тишине. Потом спрятал лицо в ладонях. — Он вернется. Правда, — сказал Дин. — Угу, — ответил Сэм сквозь руки. — Правда, Сэм. Нужно просто верить. «Верить». Дин услышал, как слово эхом отдалось в тишине. Сэм даже не пошевелился. — Хочешь, гм… подняться со мной, принести ему каких-нибудь цветов? — предложил Дин. Сэм наконец посмотрел на Дина. Глаза у него были красные. Он выпустил долгий вздох. — Конечно, — сказал он, тяжело поднявшись на ноги. — Почему нет.***
Сэм остановился посреди луга, глядя вокруг, словно в растерянности. Дин ждал, и в конце концов Сэм начал собирать случайные дикие цветы. Среди них были мелкие ромашки и какие-то желтые цветочки с темной сердцевиной. Сэм потратил пару минут, набирая их в руку. — С чего ты так уверен, что ему нравятся цветы? — спросил Дин. Сэм пожал плечами. — Я не уверен, — ответил он, глядя на пучок ромашек. — Может, я неправ. Но… в общем… — Он взглянул на Дина. — Помнишь, как он рассказывал нам про свое любимое видение Рая? Про вечер вторника аутиста? И мы еще смеялись потом, что это очень в духе Каса? — Кас — не аутист, — ответил Дин. — Я знаю, просто… — Он не человек, — сказал Дин. — Он не понимает людей, потому что он не человек. Это не то же самое, что аутист. Есть разница. — Я понимаю, Дин, — сказал Сэм с улыбкой. — Но знаешь… Было в этом что-то просто… милое. В общем, потом я его еще поспрашивал, и оказалось, что это место, которое он навещал, — цветочный сад. — Сэм посмотрел на свой букетик. — Его любимым местом в Раю был цветочный сад. Так что… не знаю, я подумал, может, ему просто нравятся цветы? «Как нравятся пчелы», — подумалось Дину. Сэм смотрел на свой растрепанный пучок ромашек. — Наверное, дурацкая идея, — проворчал он. Он поднял глаза на холм. — Глупая идея. Сэм постоял еще секунду. Потом бросил ромашки сбоку от тропы. — Прости, — сказал он, повернувшись к Дину. — Не хотел тебя задерживать. Глаза Сэма снова заблестели. Дин подошел, наклонился и подобрал все брошенные ромашки по одной. Потом повернулся и отправился дальше к холму. Сэм ничего не сказал, но пошел следом. Дин добавил еще несколько цветков по пути на холм. Большой плоский белый, росший возле тропы, еще пару ромашек и пышный голубой. На вершине холма он отдал их обратно Сэму и ждал, пока Сэм складывал их возле убогих деревянных крылышек. Сэм снова вытирал лицо. Он, бедный, просто не понимал. И тут до Дина вдруг дошло. Он вдруг в один миг понял, почему Кас еще не вернулся. Это было очевидно — совершенно очевидно, — и Дину стало стыдно за то, что он не догадывался раньше. Теперь он знал, что нужно было сказать Касу в молитве. — Иди-ка ты вниз, — предложил Дин брату. — Тебе необязательно ждать всю молитву. Ты ее уже видел. Сэм покачал головой. — Я останусь с тобой. — Мне… вообще-то нужно сказать Касу кое-что личное, — сознался Дин. Сэм бросил на него недоуменный взгляд. — Нельзя же следить за мной целыми днями, каждую секунду, — заметил Дин. — Расслабься немного, Сэм. Ты загоняешь себя. Иди вниз, я скоро спущусь. Сэм осмотрел холм. В конце концов его взгляд вернулся на Дина. — Я могу спуститься на луг и подождать там, — предложил он. — Если, гм… — Я обещаю не делать никаких глупостей, — сказал Дин. Сэм посмотрел на него долгим усталым взглядом. — Обещаю, Сэм, — заверил Дин, думая: «Во всяком случае, не сегодня». Дин смотрел Сэму вслед, пока тот не пересек вершину холма и не скрылся ниже по тропинке.***
Дин отошел на несколько ярдов выше могилы Каса. Отсюда ему виден был западный горизонт за верхушкой холма. Этим вечером небо затянул тонкий слой облаков, и на этот раз Дин мог смотреть прямо на солнце, постепенно опускавшееся к западу толстым оранжевым диском на сероватом небе. Дин подождал, пока оно не стало красным и его нижний край не начал исчезать за горизонтом. — Кас… — сказал тогда Дин. — Кастиэль. Кастиэль. Пауза. Дин послушал, не раздастся ли шелест крыльев, зная, что не услышит его. Воздух был неподвижен. Этим вечером не было ни ветерка. — Я, гм, я кое-что понял, — начал Дин. — До меня не сразу дошло. Прости, я иногда медленно соображаю. Солнце опустилось ниже, окрасившись в малиновый. — Я теперь понял, почему ты не вернулся, — сказал Дин. — Это потому что… ты… потому что ты… Произнести это было тяжело. Тяжело было даже думать об этом. — Это потому, что ты не хочешь со мной разговаривать, — произнес Дин поспешно. — Ты на меня зол. Вернее, даже хуже, я знаю. Ты вообще не хочешь меня видеть. Никогда. В этом дело? Дело в этом, правда же? Вынести эту мысль было очень тяжело, но Дин знал, что наверняка именно поэтому Кас до сих пор не вернулся. Сегодня все сложилось воедино. Понимание, что прошло целых две недели и Каса что-то задерживает… его местечко на чердаке, как можно дальше от Дина… Кас просто не хотел больше быть в обществе Дина. Вообще. После всего, что случилось. Два года назад, потом весь прошлый год… потом эпизод в библиотеке… потом две недели назад. Эта неописуемо жуткая ночь в Огайо была просто последней каплей. С Каса было достаточно. Кастиэль больше видеть не хотел Дина Винчестера. — Но, Кас, — продолжил Дин. — Мне кажется, ты кое-чего еще не знаешь. Сэм тоже по тебе скучает! Сэм в ужасном состоянии, Кас. Он даже не понимает, что ты еще жив. Ему по-настоящему больно, приятель. Он тебя оплакивает. Так что… Кас, я понял, что нужно этот момент прояснить: когда ты вернешься, тебе не обязательно здороваться со мной. Можешь даже не смотреть на меня. Можешь просто забрать свою оболочку и отправиться своей дорогой. Но… ты можешь хотя бы Сэма повидать? Чтобы он знал, что с тобой все хорошо? Со мной вообще разговаривать не нужно, честное слово! Номер Сэма в твоем телефоне тоже есть. Просто позвони ему! Или даже сообщение отправь, и Сэм к тебе выйдет на минуточку, передаст тебе вещи, и потом можешь идти… со мной видеться не обязательно. Долгая пауза. — Но я НЕ выгоняю тебя, — добавил Дин. — Это было… это была одна из моих худших ошибок. Я этого больше не сделаю. Я просто хочу убедиться, что ты понимаешь: тебе не обязательно иметь дело со мной. Если ты захочешь остаться здесь, это было бы… это было бы офигенно, правда. Можешь оставаться насовсем. Вообще ты можешь остаться, а я могу уйти, если тебе так лучше. Как захочешь. Хорошо? Пока Дин говорил, он уверился, что нашел ключ. Это было решение: в этом была причина задержки, и как только он объяснит все Касу, как только он даст понять, что Касу вообще не нужно общаться с Дином, но что Сэму нужно его увидеть, Кас вернется. Вероятно, сегодня же. Дин особенно беспокоился о том, чтобы эта молитва до Каса дошла. Эта была важной. Так что он оставался у могилы даже после захода солнца и повторял молитву снова и снова, уже в темноте. «Кас, пожалуйста, дай знать Сэму, что ты в порядке. Со мной видеться не нужно». Позднее ночью, вернувшись в бункер, он все продолжал повторять это. Ему нужно было достучаться до Каса. Бедняга Сэм мучился напрасно. Надо было, чтобы Кас наконец спустился и позвонил ему. — Ну же, Кас, — повторял Дин снова и снова. Он посмотрел на тумбу у кровати, куда ранее положил черное перышко. Он собирался его вернуть, правда собирался, но занервничал при мысли о том, чтобы снова вторгаться в личное пространство Каса, и в итоге оставил перышко тут. Теперь он потянулся к нему, взял его в руку и повертел, разглядывая. Маленькое черное перышко, четыре дюйма в длину. Что бы оно ни значило для Каса, почему бы Кас его ни сохранил, теперь это было все, что у Дина от него осталось. — Кас, — сказал он. — Ну же, пожалуйста! Кастиэль. Кастиэль? Ты меня слышишь, приятель? Спустись сюда! Дин так и заснул с перышком в руке. И ему приснился сон.***
Сон был довольно-таки бессмысленный. Бессюжетный, по сути. Дин снова оказался на холме: он шел вверх, к могиле, но верхушка холма все отдалялась и отдалялась бесконечно. Это был долгий, долгий поход — гораздо дольше обычного, и Дин постепенно заметил, что все вокруг стало гораздо больше обычного: холм превратился в гору, корни деревьев — в гигантские искривленные препятствия. Даже облака над головой казались странно далекими, как будто были бесконечно дальше (и больше), чем обычно. Трудно было оценить перспективу. Казалось, Дин шел часами. Днями. Годами. Все это время он молился Касу: «Пожалуйста, Кас. Сэм по тебе скучает. Пожалуйста, вернись. Не нужно видеться со мной, если не хочешь». Наконец в какой-то момент, пока он шел, бормоча имя Каса снова и снова, он заметил маленький шарообразный белый объект чуть в стороне от тропы. Объект шевелился. Это шевеление и привлекло внимание Дина. Он перестал молиться, замедлил шаг и присмотрелся. Похоже было на мягкий шарик белого пуха. Дин подошел ближе и понял, что это был птенец. Он выглядел очень маленьким. Очевидно слишком маленьким, чтобы быть тут вот так, в одиночестве. Он даже встать не мог. По размеру он был не больше новорожденного котенка, с белым пухом, торчавшим во все стороны, и большой нелепой головой с полуприкрытыми на свету глазами. Птенец медленно и неуклюже пробирался по земле. Ходить он еще не мог: вместо этого он полз, подтягиваясь на маленьких коротких крылышках, на которых еще даже перьев не было. Похоже было, что ему даже голову держать тяжело. Дин какое-то время смотрел на старания птенца, неуклюже зигзагами пробиравшегося сквозь траву. Он продвигался по направлению к Дину. Дин сошел с тропы, подошел и поднял птенца. Тот легко поместился в ладони: он едва оформился — всего лишь шарик пушистого пуха с головой с одной стороны. Птенчик явно расслабился, когда Дин его взял: он обессиленно вздохнул и прекратил трепыхаться. Его голова опустилась на запястье Дина, глаза закрылись. — У, да ты устал! — сказал Дин, осторожно погладив птенца. — Вывалился из гнезда, да? — Он оглядел деревья вокруг и теперь заметил, что вокруг в небе летали какие-то маленькие птички. Он снова посмотрел на птенца. Тот выглядел неуклюжим: сплошной пух, большой животик и смешная голова. Дин чуть наклонил птенца, пытаясь рассмотреть получше, и тот раскрыл одно крыло, не открывая глаз (должно быть, почувствовав потерю равновесия). Дин чуть не вздрогнул от неожиданности: на крыле оказался целый набор миниатюрных разноцветных перьев, только начавших расти. Они выглядели как цветные иголочки — почти волшебно на фоне белого пуха маленьких крыльев. Пятнышки золотого, голубого, изумрудно-зеленого, ярко-розового — присутствовали все цвета радуги. Птенец снова сложил крыло. Его глаза так и оставались закрыты. — Что ж ты за птичка такая? — спросил Дин, осматривая птенца. У того был довольно мощный клюв; растущие перья казались яркими. — Попугайчик? — предположил Дин. Похоже было на правду. — Где твоя мама-попугай? — спросил Дин, взглянув вверх. Тут он заметил, что птицы над его головой тоже были весьма ярких расцветок. Всех цветов радуги. Но никому из взрослых птиц малыш, похоже, не был интересен; и, когда Дин походил вокруг, разглядывая деревья, гнезда, куда можно было бы вернуть птенца, он не нашел. Дин не знал, что делать. «Как заботиться о птенце попугая? Я даже не знаю, чем их кормят». Но он чувствовал, что бросить птенца просто так не может. Поразмыслив над этим немного, он решил взять птенца с собой наверх. Это был долгий поход. Дин нес попугайчика в руке, прижав к рубашке (птенец спал всю дорогу). Наконец Дин добрался до верха. Он ожидал обнаружить там могилу Каса и, дойдя до нее, планировал снова начать молиться, но тут он понял, что находится на каком-то другом холме. Здесь не было клена и не было могилы. На вершине этого холма вообще ничего не было: только пустое каменистое плато. Но и тут было по-своему красиво. Отсюда открывался замечательный вид на горизонт во всех направлениях. Низкие покатые холмы (или это были гигантские горы вдали?) протягивались вокруг, уходя все более туманными рядами в бесконечность. Свет был немного странным: солнца вообще не было видно, как и луны, но все было приятно подсвечено словно изнутри. Было очень красиво, на самом деле. Мирно, спокойно. Рядом даже носились какие-то птички, на легком ветерке порхали белые бабочки. Дин подумал: «Подожду Каса здесь». «Касу тут понравится, — думал он. — Вид хороший. Касу нравится высоко…»***
Кас, висящий высоко на кресте… Капающая кровь…***
На этот раз Дину не пришлось прикусывать щеку: вместо этого птенец вдруг забился в его руке. Дин пришел в себя и заметил, что попугайчик очень разволновался: он приподнял головку и смотрел на Дина, хлопая маленькими радужными крылышками. — Ш-ш, — сказал Дин. — Все хорошо. Прости. Я тебя сдавил? Прости. — Он попытался успокоить птенчика, как мог, погладив его по пушистой головке, пока тот наконец не утихомирился и не заснул снова. Дин почувствовал укол вины. Но по крайней мере, птенец отвлек его от этих… мыслей. Дин сел и еще раз осмотрел птенца. Тот выглядел здоровым (он спал), но, поразмыслив, Дин положил его на землю в нескольких футах в стороне. Птенец был таким маленьким, что Дин волновался, как бы не раздавить его при очередном приступе подобных… мыслей. Но как только он опустил птенца на землю, тот тут же проснулся и пополз обратно к Дину. Дин снова отложил его в сторону. Птенец подполз обратно к его колену. — Ну ладно, ладно, — сказал Дин. — Но я не хочу тебя раздавить. И если появится твоя мама-попугай, я не хочу, чтобы она рассердилась, что я тебя держу. — Он призадумался. — Давай-ка я смастерю тебе гнездо. Дин огляделся по сторонам, но гнездо делать было не из чего. Вокруг были только голые камни — не было ни травы, ни мха, ни веточек. Единственными проявлениями жизни были порхающие белые бабочки. Дин долгое время смотрел на птенца. Это был всего лишь птенец, он это понимал. Все равно, наверное, не выживет. Дин понятия не имел, как о нем заботиться. Глупо было к нему привязываться. Но понаблюдав, как малыш трепыхается на холодном камне, время от времени раскрывая радужные крылышки в попытке подобраться ближе к его колену, Дин сжалился над ним. Он стряхнул с себя фланелевую рубашку, скрутил ее примерно в форме гнезда и усадил птенца в рубашку. В рубашке тот сразу успокоился. Он опустил голову, подоткнул крылышки и задремал почти мгновенно. — Не очень ты разговорчивый, да? — сказал Дин. Но все равно иметь компанию было приятно. Дин сел и принялся ждать Кастиэля вместе с попугайчиком, свернувшимся в рубашке рядом. Обстановка была очень умиротворенной. Солнца видно не было, так что Дин не мог судить, был ли рассвет или закат, но решил, что пора помолиться в любом случае. Он начал молиться Кастиэлю. Он ждал долгое время. Молился Кастиэлю снова и снова. Молился вслух, часами. Причудливый пейзаж вокруг сиял светом, маленькие птички летали в вышине, и кругом порхали мелкие бабочки. Некоторые бабочки стали подлетать ближе, явно привлеченные голосом Дина. Летать у них почему-то получалось плохо (по большей части они кружили вокруг как попало), но некоторые со временем стали садиться на рубашку рядом с птенцом. Дин поглядывал на них с подозрением, но они казались безвредными. Так что Дин продолжал молиться. Но Кас так и не ответил. Кас не ответил, и вообще ничего не произошло.***
Следующим утром Дин проснулся, чувствуя себя без сил, как будто и правда всю ночь шел в гору. Он не спеша сел, выронив черное перышко, когда пришло осознание правды: Кас до сих пор не ответил. Он до сих пор не вернулся. Прошлым вечером Дин молился часами. Он молился даже в своем чудном сне. Но Кас по-прежнему не вернулся. Даже когда Дин уверил его, что видеться с Дином ему не придется; даже когда Дин объяснил, как переживает Сэм, Кас все равно не вернулся. И, когда Дин снова взобрался на холм, дрожа на холоде, могила на холме оставалась непотревоженной.