***
После рассвета, когда Дин снова проверял бечевку и камушек, Сэм наконец проснулся и выбрался из спального мешка. Он вскарабкался на ноги и пригладил волосы. — Есть что? — спросил он. Тяжело было признаваться Сэму, что ничего не произошло. Дин до сих пор не мог сообразить, почему не сработало. Он снова проверил бечевку, камушек и веточки. И снова. И еще раз посмотрел под планками. Потом он взглянул на часы. Он молился уже двадцать шесть часов напролет. — Может, я неправильно делал, — предположил Дин. — По-моему, я стал терять концентрацию. — «Я слегка выключился в районе трех утра, — вспомнил он. — Может, задремал на секундочку. Прервал молитву». Он сел на корточки, сосредоточенно глядя на могилу. — Может быть, стоит начать сначала, — сказал он. — Попробовать сорок восемь часов. Но начать надо заново. Новый заход на сорок восемь часов. Кажется, этот я испортил. Сэм подошел к нему, ежась на утреннем холоде. Он коснулся плеча Дина. — Пойдем вниз, — сказал Сэм. — Надо попробовать сорок восемь. И начать заново. — Хотя бы передохни после первого захода, — предложил Сэм. — Пойдем вниз. Я сварю тебе кофе.***
Тут Сэм был прав: молиться сорок восемь часов подряд определенно будет легче, если начать отдохнувшим. И поевшим. Но когда они вернулись в бункер, Дин обнаружил, что не может выпить кофе. Он не мог даже есть — несмотря на то, что уже не пытался поститься и не ел больше суток. Казалось, желудок просто перестал функционировать. Дин все был отвлечен мыслями о том, что он сделал не так. — Я не понимаю, — сказал он Сэму. — Должно было сработать. Я не понимаю. Не понимаю, почему он не отвечает. Сэм ничего не сказал. Когда стало ясно, что есть Дин не будет, Сэм заставил его попить воды, сунул ему в руки пижаму и подтолкнул в сторону душа. Дин принял душ на автомате. Он едва чувствовал, как по его коже стекает вода, едва замечал плитку на стенах вокруг, вытираясь и надевая пижаму, возясь с пуговицами. Он пытался понять, что пошло не так; сложно было сосредоточиться на чем-то ином. Было ли дело в том, что Дин задремал на мгновение? Или Касу не нравилось вспоминать былые времена? Может быть, Касу не нравилось напоминание об этом? О времени, проведенном с Дином? Дин вышел из ванной, потерявшись в мыслях, и наткнулся под дверью на Сэма. — Ему не понравились воспоминания? — спросил он брата. — Дело в этом? Сэм взял Дина за руку, положил ладонь ему между лопаток и направил его по коридору. — Дин чуть не спросил: «Ты что теперь, пес-поводырь?» — но забыл фразу до того, как начал. Они прошли по коридору, в дверь и к кровати, и ни на что из этого Дин не обратил внимания. Только когда они остановились, он понял, что снова бормочет: «Кастиэль? Кастиэль? Ты меня слышишь? Кас? Ты меня слышишь?» Дин заставил себя прекратить молитву. Он поднял голову и осмотрелся, и понял, что находится в своей спальне. Сэм встряхивал одеяло над кроватью; Дин огляделся вокруг в растерянности, и его взгляд упал на черное перышко, так и лежавшее на тумбе. Он поднял перышко и посмотрел на него. Что оно означало для Каса? Было ли это просто воронье перышко, которое он где-то нашел и подобрал как сувенир? Любил ли он вспоминать о крыльях, о полете? Или это было горькое напоминание о том, что он не мог летать? Или что-то еще? Оставил ли он его с какой-то иной целью? — Как ты думаешь, что это? — спросил Дин у Сэма, показав ему перо. — Это перо, Дин, — сказал Сэм. Дин заметил, что теперь сидит на краю кровати, хотя он не помнил, как сел. Это Сэм его усадил? — Но что оно означает? — спросил Дин, глядя на перо. — Я не знаю, — сказал Сэм. — Ложись. — Что оно означает? — повторил Дин, не спуская глаз с пера. — Почему он не ответил? Где он? Что это? Что это означает? — Просто попробуй поспать, Дин, — попросил Сэм. — Пожалуйста? Поспи? Пожалуйста. Теперь Дин лежал на спине, хотя он снова не помнил, как лег. Сэм забрал у него перо, и Дин потянулся за ним, но Сэм сказал: — Я его сохраню. — Ничего, можешь оставить у себя, — сказал ему Дин. — С тобой, наверное, надежнее. — Он подумал мгновение и добавил: — Ты все равно его больше заслуживаешь. — Постарайся заснуть, — попросил Сэм. — Просто постарайся. — Он выключил свет, хотя, похоже, не ушел из комнаты — вместо этого он сел на стул у кровати. Неважно, конечно, было, где находился Сэм, или где находился Дин, или что каждый из них делал, или были ли они на холме или в бункере, или который был час или день недели. Ничто не имело значения.***
Дин проснулся много часов спустя. Сэм до сих пор был в комнате. Теперь он сидел на полу, прислонившись к стене, рядом с маленьким ночником и пытался читать книгу. «Легенды Хаоса и Тьмы» гласил корешок. Дин взглянул на часы и с ужасом увидел, что уже восемь вечера. — Сэм! — сказал он, сев. — Я забыл про молитву на закате. Я пропустил молитву на закате… — Я сходил туда и помолился за тебя, — ответил Сэм, подняв глаза от книги. Дин посмотрел на него. — Серьезно? Сэм кивнул. Он поднял руку: она была замотана бинтом. — И с Кроули попытал удачу. Провел для тебя еще один ритуал по вызову. — И? Сэм покачал головой. — Глухо. — Сэм… я… я кое-что понял, — сказал Дин. Сэм отложил книгу с настороженным выражением лица. — Мне нужно перо, — сказал Дин. Не чувствуя пера в руке, он ощущал себя очень неуютно. — Перо Каса, — пояснил он. — Я понял, что оно мне нужно. Сэм, казалось, немного поник, как будто ожидал, что Дин скажет что-то совсем иное. Он посмотрел в пол, а затем с тихим вздохом поднялся на ноги. Он сунул руку в нагрудный карман, вынул черное перышко и отдал обратно Дину.***
И все же Дин чувствовал себя виноватым, держа перо. «Оно не мое, — знал он. — Это перо Каса. Я обязан его вернуть. Он захочет его назад». Поэтому, когда Сэм наконец заснул — как ни странно, прямо там, на полу у Дина, даже не уйдя в свою комнату, — Дин укрыл его одеялом и пробрался наверх, на чердак, один, с пером в руке. Луна ярко светила сквозь голые ветви снаружи. Дин с удивлением заметил, что листьев на деревьях осталось уже мало. Это означало, что пришел октябрь. Октябрь. Дни пролетели. Прошли уже недели с тех пор, как Кас… С тех пор, как он исчез. В бледных лучах белого света, льющегося в окна, чердак казался призрачной страной, освещенной одиноким прожектором. Дин прошел сквозь островки света и темные пятна между ними, петляя по лабиринтам мебели в темноте, пока не добрался до местечка Каса в углу. Он стоял там долгое время, глядя на залитую лунным светом постель, такую недвижную и умиротворенную в ночи. Она выглядела чертовски маняще. «Может быть, можно полежать тут только чуть-чуть, — подумал Дин, все еще чувствуя усталость. — Только несколько минут». «Полежать и притвориться, что Кас рядом». Дин заставил себя отвернуться. Он подошел к столу, где стояла маленькая лампа, и наклонился, чтобы включить ее, думая: «Только положу перо и уйду». Теплый желтый свет залил стол и стоявшую рядом этажерку. Дин уже почти повернулся к ней, чтобы положить перо, когда его взгляд упал на гитару. Она так и лежала в гнездышке из полотенец на столе. «Я не закончил ее протирать», — подумал Дин. Даже в тусклом свете лампы он видел пыльные дорожки под струнами. Он положил перышко в нагрудный карман (казалось, ничего страшного не будет, если подержать его у себя еще несколько минут), сел рядом с гитарой и начал вытирать ее одним из полотенец. На этот раз он тщательно пробрался уголком полотенца во все труднодоступные места. Он работал с осторожностью, подтянув лампу поближе и согнувшись над гитарой. Временами, когда Дин случайно задевал струну, раздавалась нота. Казалось, гитара шептала ему, напевала обрывки мелодии. Почти как если бы он слышал, как Кас играет на ней… Дин легонько провел пальцами по струнам. Она была расстроена. Это никуда не годилось. Что, если Кас захочет поиграть сразу, как вернется? Гитара должна была быть настроена для него. Дин попытался настроить ее на слух, но вскоре понял, что никогда толком не играл на гитаре… ладно, вообще никогда не играл. Он всегда считал себя знатоком музыки и жил со впечатлением, что знал о гитарах все (уж точно достаточно, чтобы судить о лучших гитарных соло эры классического рока). И он обладал смутными представлениями о том, как ее настраивать — он видел достаточно выступлений, где музыканты делали это на сцене. «Надо поворачивать колки, так?» — подумал он. Но теперь, держа гитару в руках, он вдруг понял, что понятия не имеет, что именно делать. «Может, я соображу на слух?» Он начал крутить колки, но звук в итоге стал только еще хуже. Он, должно быть, повернул их не в ту сторону. Дин запаниковал. «Я испортил гитару Каса, — подумал он. — Это я должен знать все о музыке! Как получилось, что я даже гитару настроить не могу? Это же должно быть легко!» Наконец он вспомнил, что Сэм указал Касу на какое-то приложение для настройки. Но какое? Дин не осмелился идти будить Сэма и признаваться, что испортил гитару Каса (это казалось непростительным преступлением). Так что он временно отложил гитару обратно в гнездо и стал просматривать заметки Каса. Может быть, там найдутся какие-то подсказки? Большинство заметок оказалось о Тьме — стопки книг с закладками на определенных страницах, сложные диаграммы и толстая стопка листов, исписанных почерком Каса, которую Дин заметил раньше. При виде нее Дин замешкался в нерешительности. Так странно было видеть перед собой почерк Каса. Он выглядел свежим, чернила были еще темными, бумага — там, где Кас ее оставил. Казалось, он сделал эти записи день назад; может быть, даже час назад. Он был прямо здесь. Он написал это мгновения назад. Дин подумал: «Надо все это прочитать», но понял, что не может заставить себя прочитать даже одного предложения. Потому что чтение заметок Каса означало: Каса здесь не было, чтобы пересказать их лично. Дин отодвинул стопку бумаг. Но потом заметил другую стопку. Аккуратную стопочку на другом краю стола. Дин присмотрелся к ней поверх гитары и различил слова заглавными буквами и мелкие схемы, состоящие из черных точек на линиях. Шесть линий… шесть струн? Дин подтянул стопку поближе и начал пролистывать, надеясь найти раздел «Как настроить гребаную акустическую гитару друга». И как только он стал просматривать листы, он понял, что это песни Каса. Песни Каса. Каждый лист представлял собой целую песню, которую Кас записал. Наверху лежала "Angel From Montgomery". Сразу под ней — "Morning Has Broken". Потом "Rocky Mountain High", потом "Take Me Home, Country Road". Песня за песней. Десятки песен. Дин перелистывал страницы одну за другой, читая заголовки вслух. — Cry Me A River, — бормотал он. — Blowin' In The Wind. Bridge Over Troubled Water. Where Have All The Flowers Gone. Don't Think Twice. House Of The Rising Sun. Puff The Magic Dragon. Man Of Constant Sorrow. Песен было несколько десятков — все классика фолка, каждая аккуратно записана. На каждой странице Кас вывел слова печатными буквами и обозначил аккорды над каждым словом. Дин взглянул на "Cry Me A River": …Ты говоришь, что одинок, Что плакал целую ночь. Что ж выплачь, выплачь, Сколько пришлось выплакать мне. Ты чуть не свел меня, чуть не свел меня с ума, Не обронив при этом ни одной слезы… — Отстойная песня, — пробурчал Дин. Он перевернул лист. "Puff The Magic Dragon" должна была быть повеселее, так? Это же детская песня. Детские песни всегда жизнерадостные. Дин начал читать: …Драконы живут вечно, но мальчики растут, На смену крыльям новые безделицы придут Однажды утром Джеки к дракону не ходил, И Паф, дракон могучий, разом рев свой укротил. Зеленые чешуйки осыпались дождем, Повесив голову, дракон ушел в пещеру днем. Без друга своего играть он больше не хотел Бесстрашным быть сам по себе он вовсе не умел… — Гребаные фолк-песни, — выругался Дин. — Ты что, Кас, специально, что ли, выбирал самые грустные? Он уже собирался пролистать к следующей странице, все надеясь найти что-нибудь на тему настройки, но тут заметил маленькую пометку внизу: «Возможно, эта Дину понравится?» Дин нахмурился и расправил веером стопку песен. Ему на глаза попалась "Rocky Mountain High", и он вынул ее из стопки. Внизу стояла похожая заметка: «Понравится Дину?» И сразу под ней вторая, добавленная другой ручкой: «Эта Дину не нравится». Дин смотрел на заметки долгое время. Постепенно он начал пролистывать другие страницы. «Дину не нравится», — гласила заметка под "Morning Has Broken". «Дину не нравится», — гласила следующая. Песня за песней были помечены словами: «Дину не нравится». «Дину не нравится». «Д сказал нет». «Д сказал "убогая"». И потом: «Д слушал внизу лестницы. Но не поднялся». У Дина перехватило дыхание. Так Кас знал, что Дин бывал внизу? Знал, что Дин стоял у лестницы? Он знал? Он прислушивался, поднимается ли Дин? И записывал, какие песни Дину не нравились? И тут Дин вспомнил тот момент в секонд-хенде, когда Кас впервые увидел гитару. «Мне бы хотелось узнать, почему тебе… — начал он. Потом поправился: — …почему людям нравятся те или иные песни». Это поэтому он купил гитару? Чтобы выяснить, какие песни понравятся Дину? — Они мне нравились, Кас, — прошептал Дин. — Твои песни. Они мне все нравились. Даже "Rocky Mountain High". Я ее полюбил. Мне они очень нравились. Это не совсем мой стиль, но… — «Мне очень нравилось слышать, как ты играешь». — …я стал их любить. Просто… Я просто не мог подняться, потому что… Он умолк. Он сидел еще какое-то время. Потом взял "Rocky Mountain High" и посмотрел на первый куплет. Дин уже знал ее наизусть, конечно, — он напевал ее ежедневно уже неделями, — но теперь он увидел первый куплет, записанный почерком Каса: Он родился летом в свой двадцать седьмой год, Вернулся домой туда, где никогда не бывал. Он оставил позади вчерашний день, Можно сказать, он родился заново. Можно сказать, он нашел ключ ко всем дверям. Над словами Кас аккуратно вывел аккорды. Первым был D. Дин смотрел на D. «Д значит "Дин"», — подумал он. «Д сказал нет. Д не нравится». Дин пролистал обратно к схемам аккордов и наконец нашел страницу, которую искал сначала, — с заметками о том, как настроить гитару. Во всяком случае, настроить «на слух» (с чего, как понял Дин, наверное, стоило начать после того, как он все расстроил). И под ней оказался лист с картинкой, как взять аккорд D. Дин сумел кое-как настроить гитару. (Пока сойдет.) И начал работать над D-аккордом. Затем над Em, затем над А — все они были в "Rocky Mountain High". Пальцы его не слушались, и оказалось на удивление больно прижимать струны до конца. Но теперь Дин знал, что первыми Кас выучил эти три аккорда, потому что начал он с этой песни. Дин работал над ней долгое время, пока его левая рука не начала гореть от боли. Он остановился, часы спустя, только когда обнаружил, что пальцы уже кровоточат. Не дело было пачкать кровью гитару Каса. Он тщательно протер струны. И, когда Дин заснул вскоре после, он так и сидел за столом. С гитарой перед собой, положив голову на полотенца, с черным перышком в кармане.***
Вскоре Дин вновь обнаружил себя на той странной горе, молящимся Кастиэлю. Это было еще одно долгое, долгое восхождение. Большую часть дороги Дин разговаривал с Касом — объяснял ему (в миллионный раз), что Касу и правда пора уже спустить на землю свой пернатый зад и ему вовсе не нужно разговаривать с Дином, когда он вернется. Со временем Дин начал замечать в небе разноцветные промельки — носившихся высоко над ним птиц. Вспышка красного, пятно зеленого… Увидев их, Дин вспомнил и про комочек белого пуха, который должен был быть где-то здесь. Попугайчик, так ведь? Здесь должен был быть попугайчик. Дин тут же стал с предвкушением ждать, когда снова увидит птенца. Может быть, получится еще раз почесать его пушистую головку? Может быть, он опять заснет в руке у Дина, или подберется к его колену, или расправит свои маленькие радужные крылышки. Дин должен был найти его! Птенец должен был быть где-то здесь! Дин быстро шел вперед, осматриваясь по сторонам, уверенный, что попугайчик вскоре покажется сбоку от тропы, как в прошлый раз. Но того не было видно. В конце концов Дин замедлил шаг и начал внимательно осматривать землю по обе стороны от тропы. Попугайчика не было. Никакого белого комочка. Никаких радужных крыльев. Никакого шевеления. Вообще ничего. Где он есть-то? Он что, потерялся? Умер от голода? Или… кто-то его нашел? Может быть, даже съел? Дин разволновался. Он замедлил шаг еще, временами даже начав возвращаться назад, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Он даже изменил свою непрерывную молитву Касу, переключившись с просьбы, чтобы тот вернулся, на совсем другую: — Кас, помоги мне найти попугайчика, — попросил Дин, поглядев в небо в надежде, что Кас услышит. — Я потерял своего попугайчика, Кас. Ты меня слышишь? Тут был птенец попугая, за которым я ухаживал, и я не могу его найти. Мне очень нужна твоя помощь в этом, приятель… — Он продолжал молиться. Кас не отвечал. В душу Дина начал закрадываться страх. Встревоженный, он тем не менее продолжал идти. Казалось, прошли годы, прежде чем он наконец прибыл на вершину каменной горы. Там не было ничего, кроме голого серого камня и… …и пушистой белой кучки. Дин подбежал к белому бугорку и замер в растерянности. Это был не попугайчик, но что-то гораздо больше: объект несколько футов шириной, похожий на белый куст с листьями. Вот только листья странно дрожали. Весь объект колебался, и «листья» местами отливали на свету серебром. — Что за черт? — пробормотал Дин. — Кас, ты это видишь? Потом он заметил лоскут собственной фланелевой рубашки, проглянувший снизу. И тут же понял, что перед ним была масса из сотен маленьких белых бабочек. Целый рой бабочек, сгрудившихся друг над другом. Дрожание и отблески серебра были ничем иным как их хлопавшими крылышками. И глубоко под ними был попугайчик. Дин едва различил его очертания под бабочками. Похоже, он был в беде. Бабочки атаковали его! Он был полностью покрыт ими и вообще не шевелился. — А НУ КЫШ! — закричал Дин. Он замахал руками на бабочек, и рой лениво поднялся вверх. (Вдали раздался пронзительный птичий крик, но Дин не обратил внимания.) — Пошли отсюда! Кыш! Кыш! Прочь от моего попугайчика! Проваливайте, мерзкие… бабочки! — Большая часть бабочек взлетела, встревоженная его маханием руками. Дин согнал последних нескольких и опустился на колени возле попугайчика. Он был уверен, что тот задохнулся, был съеден или что-то подобное, но к его огромному облегчению оказалось, что попугайчик был невредим. Он даже пошевелился. И поднял голову. Он был жив! И, когда Дин погладил его по пушистой головке, он прижался головой к руке Дина. Тревога, сковавшая сердце Дина, наконец отпустила. Он долгие мгновения гладил попугайчика. Тот расправил крыло в явном удовольствии и еще сильнее приник к его руке. И даже испустил трогательный малюсенький вздох. У Дина едва не лопнуло сердце от вида того, как птенцу уютно и хорошо. На короткое мгновение ему почудилось, что все в мире было в порядке. Но бабочки все еще порхали над головой Дина, летая туда-сюда нестройным белым роем. Вскоре одна из них опустилась вниз и снова попыталась сесть на попугайчика. — Брысь отсюда! — цыкнул Дин, отогнав ее рукой. Она увернулась от его руки по большой пьяной дуге, но снова вернулась мгновение спустя. — Я сказал брысь! — повторил Дин. — Найди себе другого попугайчика! Он сделал попытку схватить бабочку — и тут же очутился в амбаре. Попугайчика не было, бабочки не было, вся гора исчезла, и Дин очутился в амбаре. В знакомом амбаре.***
Кругом вниз сыпались искры. На полу была дьявольская ловушка, на стенах — символы; ничто из этого не действовало на ангелов, конечно. Кастиэль прошел прямо через них. И вот снова он, Дин Винчестер. Праведник, собственной персоной. Праведник, конечно, не помнил их первой встречи. В Аду. Но Кастиэль помнил. Кастиэль был встречен кинжалом в сердце. Это было неважно. Друг Праведника тоже попытался атаковать; Кастиэль его усыпил. «Кто ты?» — спросил Праведник. «Кастиэль». «Я имею в виду, что ты за существо?» «Я ангел Господень». Праведник не поверил в этот ответ; это было ясно по его глазам. Так что Кастиэль расправил крылья и приоткрыл окно между измерениями, впустив лучик Райского света. Раскол в воздухе, конечно, вызывал оглушительный удар грома, но в это измерение проникло достаточно Райского света, чтобы Праведник увидел тени крыльев Кастиэля. Это было не только доказательством, но и жестом благосклонности. И может быть… чем-то еще. Кастиэль понял, сложив крылья снова, что хотел впечатлить Праведника.***
Дин обнаружил, что стоит рядом с попугайчиком с раскрытой рукой. Бабочка порхала прочь как ни в чем не бывало. — Что за хрень, — пробормотал Дин. — Что… за… Это что, какое-то воспоминание? Воспоминание о Касе? Может, оно каким-то образом пришло от Каса? Какая-то обратная молитва? — Кас? — позвал Дин, осматриваясь, но видел он только попугайчика и белых бабочек. И пару птиц ярких расцветок, круживших вдали (казалось, они были уже ближе). — Кас? — позвал Дин снова. — Кас? Это был знак? Ты хочешь, чтобы я заботился о попугайчике? Ответа не было. Но вскоре еще одна бабочка неровно подлетела к Дину на ветерке. Дин неуверенно протянул к ней руку. Эта бабочка села прямо ему на указательный палец…***
Кас сидел на корточках у озера, умывая лицо. Он каким-то чудом пережил линьку. Но по крайней мере, ему удалось обеспечить относительную безопасность Дину, хотя бы своим отсутствием… Он заметил движение краем глаза. К нему приближались две фигуры. Кас поднялся. Это был Дин. Невозможно, невероятно, но это был Дин. И выражение его лица… Дин подошел прямо к Касу и обхватил его руками. Кас не отваживался пошевелиться, боясь выдать колоссальный прилив эмоций.***
…и Дин снова оказался на горе, на каменном плато рядом со спящим попугайчиком. Он поглядел на белую бабочку, сидевшую на пальце. Бабочка лениво взмахнула крыльями и поднялась в воздух. — Что это, — произнес Дин немного дрожащим голосом. — Что происходит… Это не мои воспоминания. Что это? Он попытался повторить эксперимент еще несколько раз, трогая одну бабочку за другой. Некоторые из них тут же воскресили новые воспоминания о Касе. Но другие бабочки вовсе не вызывали воспоминаний о нем. Несколько бабочек вызвали перед взором Дина путаные вспышки цвета и света, ощущение проносящегося мимо воздуха, сцены причудливых, почти необъяснимых битв. Иные же вызывали картины со всей Земли: образы верблюдов, вулканов, фруктовых рынков, китов в толще океана, птиц, морей лавы, пальмовых деревьев… всевозможных животных, пейзажей, чужих стран. Почти как сцены из документального фильма National Geographic. «Это просто галлюцинации, — понял Дин. — Это не только воспоминания о Касе, но всевозможного рода галлюцинации». Бабочки, должно быть, как-то проникали в сознание Дина, вызывая случайные образы и составляя из них галлюцинации. — Галлюциногенные бабочки, — пробормотал Дин. — Бабочки, которые вызывают галлюцинации. Да что это за фигня такая? Тем временем галлюциногенные бабочки снова начали садиться на попугайчика. И как только они начали покрывать его, попугайчик снова прекратил шевелиться и даже (к немалой тревоге Дина), казалось, перестал дышать. Дин опять бросился к нему, пытаясь согнать бабочек. На этот раз, чтобы избежать контакта с ними, он стянул футболку, обернул ею руку и попытался стряхнуть бабочек с птенца рукой, обернутой в ткань, присев рядом с голым торсом. Как только он это сделал, вдалеке опять раздался пронзительный крик — на этот раз громче. Дин не заметил: он слишком сосредоточился на бабочках, но потом прямо над головой послышался свист воздуха и мелькнуло что-то яркое, и Дин почувствовал болезненный острый удар прямо в макушку. — Ой! — вскрикнул Дин, вздрогнув. Он поднял голову. Птицы оказались уже гораздо ближе. Они кружили над ним в вышине. Две птицы. Одна из них издала еще один пронзительный крик. Судя по всему, это был звук разгневанного попугая-родителя, потому что в следующее мгновение птица ринулась прямо на Дина, как стрела. Она метнулась к нему с такой скоростью, что Дин даже не успел ее рассмотреть: все, что он увидел, это яркие темно-красные крылья… и когти. На удивление большие когти. Вообще птица была на удивление крупной. Размером как минимум с орла. Даже гигантской. Дин невольно съежился при виде блестящих когтей. Он дернулся назад, зажмурившись и прикрыв голову рукой, завернутой в футболку, в попытке избежать когтей. К счастью, проносясь мимо, птица только задела его за голову, не причинив вреда. Но секунду спустя, когда Дин вскарабкался на ноги, вторая птица метнулась к нему. Эта была поменьше, со впечатляюще яркой окраской крыльев (кричащим сочетанием розового, зеленого и желтого). И снова Дин заметил острые серебристые когти. К счастью, и эта птица только шлепнула Дина по голове — может быть, потому что он уже в панике отползал на четвереньках. — Я только хочу ему помочь! — крикнул им Дин, рассудив, что это родители. В ответ одна из птиц сердито каркнула на него при следующем вираже, и на этот раз Дин с удивлением увидел ряд зубов. И… новый цвет. У этой птицы было серебристо-серое тело и черные крылья и хвост. Их было три. Не две. — Никакие вы не родители! — воскликнул Дин. — Вас трое! Вы даже… вы даже не попугаи — у попугаев нет зубов! У… — Ему пришлось увернуться снова, на этот раз даже упав и покатившись по земле. Они нападали на него одна за другой, по очереди, явно в скоординированной атаке. Сначала устремлялась красная птица (самая крупная), потом разноцветная (эта была самая мелкая), и потом черно-серебристая. И, несмотря на все попытки Дина их отогнать, отступать приходилось ему. Шаг за шагом он отходил от птенца-попугайчика. Отогнав его футов на пятьдесят, нападающие орлы (как он их мысленно окрестил) отлетели и снова начали кружить вокруг вершины горы, как будто ничего не произошло. Летали они изумительно быстро: трудно было вообще разглядеть их, особенно в горизонтальном полете. Дину запомнились в основном когти и зубы, а теперь птицы казались лишь цветными пятнами. Но тем не менее у Дина создалось впечатление, что что-то тут не так. Для начала, зубов у птиц быть не должно. И… (он присмотрелся, пытаясь различить детали в их быстром полете) что-то было не так с их лапами. — Да кто вы такие? — пробормотал Дин. — Орлы-мутанты? — Единственным ответом ему был пронзительный крик. — Банши-орлы-мутанты, — проворчал Дин. — Слушайте, кто бы вы ни были, я совсем не уверен, что вы на стороне этого малыша. Почем мне знать, что вы его не съедите? Еще один крик, от которого стыла кровь. Дин взглянул на птенца. Тот снова оказался под ворохом бабочек. — Кас, они не пускают меня к малышу! — пожаловался он Кастиэлю, глядя в небо. — Кас, ты меня слышишь? Я не уверен, что они одного вида. Я не знаю, пытаются они ему помочь или планируют его съесть. Его снова осаживают, Кас, я волнуюсь. И, Кас, у них зубы… Он знал, что Кас бы понял. Кас бы послушал, он бы понял и дал какой-нибудь полезный совет. Так Кастиэль делал всегда. Но Кас не ответил. И, хотя Дин несколько раз пытался вернуться к малышу и стряхнуть галлюциногенных бабочек, банши-орлы-мутанты каждый раз прогоняли его и пушистый малыш снова оказывался в рое бабочек. Казалось, они задушат его. Он был слишком слабым, чтобы высвободиться, слишком слабым, чтобы улететь. Попугайчик был совсем беспомощным и был в плену. И Дин не мог помочь.***
Дин проснулся с резким вздохом. Он так и лежал на столе лицом вниз. Он медленно поднял голову, моргая, и вытер рот. Шея болела, трудно было даже сесть прямо. Он осмотрелся и понял, что время — середина ночи. Луна зашла за облако, и на чердаке было тихо и темно. Тяжело было припомнить весь причудливый сюжет сна: некоторые детали быстро выветривались из памяти. Но Дин сумел запомнить кое-что: попугайчика с радужными крыльями, который был беспомощен и в плену. Страшных зубастых налетчиков, отгонявших Дина. Дин знал, что попугайчик снился ему и раньше. Что это были за сны? Могли ли они быть реальны? Могли ли они быть какой-то… формой лунатизма? Наконец Дину в голову пришла мысль — мысль, до которой он должен был додуматься сразу же: «Мог ли попугайчик быть Кастиэлем?» Но это казалось натяжкой. — Уж точно ангелы — не попугаи, — проворчал про себя Дин, глядя на гитару. Кроме того, ангелы же должны были быть гораздо больше. Размером с небоскреб Крайслер, так? Это тысяча футов в высоту. Ангелы должны были быть волнами… проведения, или чем-то подобным. Тысячефутовыми волнами. А не мелкими кусачими попугаями. Но что это были за воспоминания о Касе? «Хотя воспоминания были от галлюциногенных бабочек, — вспомнил Дин, — не от попугайчика». Все это было какой-то бессмыслицей. Может быть, это был просто сон. Наверняка это был просто сон. Хотя… то, как попугайчик полз к нему в первом сне… как уютно устроился в его руках. Как расслабил крылышки, когда Дин почесал его по головке сегодня… «Не очень реалистичный сон, — подумал Дин, так как совершенно ясно помнил, что ни разу в жизни не прикасался к Касу даже с намеком на такую нежность. — Последний раз, когда я касался его, скорее походил на…» Горло Дина тут же сомкнулось, в глазах защипало. Ему пришлось свернуться и вжаться лбом в руки. Его тихий шепот «Прости меня, прости, прости, прости…» эхом отдавался в темноте.***
К рассвету Дин вернулся на холм. У него родилась новая версия о том, что означал сон. Вообще у него родилась целая новая гипотеза. И он собирался спросить о ней Каса. Сэм до сих пор спал, так что Дин снова пришел один. Начал моросить дождь и облака были такими плотными, что горизонт не был виден вообще. Все серое небо постепенно светлело, но Дин знал, что точный момент рассвета не отследить. Поэтому он посмотрел время рассвета на телефоне и, стоя под дождем (стул был мокрым) с зонтом в руке, поглядывал на время, выжидая идеальный момент для начала молитвы. Ровно в 6:17 утра, когда должен был состояться рассвет, он начал молиться. — Кас, — произнес он медленно. — Кастиэль. Кастиэль. Кастиэль. — (Он уже привык начинать все молитвы Касу с того, чтобы трижды произносить его полное имя. Это было вступление. После этого он переходил к делу.) — Короче, Кас, моя первая гипотеза состояла в том, что ты просто задерживаешься. Вторая — в том, что ты, может быть, не возвращаешься из-за меня. Что, конечно, еще может быть правдой. Третья гипотеза была в том, что я недостаточно долго молился. Но… Кас. Мне стали сниться странные сны. И теперь я думаю, что, может быть, это сны о тебе. — Не стоило упоминать, что он представлял Каса попугайчиком с радужными крыльями. Это было немного неловко. — Гм, в общем, во сне были… — «Другие безумные птицы, которые били меня по голове». — …другие… существа, которые пытались не подпустить меня к тебе, и еще ты оказывался как бы… в западне. Так что… я наконец сообразил, что это мое подсознание пытается мне что-то сказать. Кас… — Дин посмотрел в серое небо. — Кас, ты где-то в плену, да? Может быть, кто-то даже не пропускает к тебе мои молитвы? Может быть, ты меня даже не слышал… — Дин набрал воздуху. — Кас, ты в плену в Аду? В этом заключалась новая гипотеза Дина. Гипотеза номер четыре. Он много часов просидел за столом Каса, обдумывая ее. В итоге он заключил, что сон, скорее всего, был просто странным глючным сном на почве усталости после круглосуточной молитвы. И наверняка на него повлияли воспоминания о Кастиэле, которые Дин повторял во время той молитвы. Но, понял Дин, может, его подсознание что-то и пыталось ему сказать. Может быть, Кас действительно был беспомощен и в плену. А где, из всех сфер бытия, ему скорее всего было быть в плену? Конечно в Аду. Дин был уверен, что наконец-то додумался до верной гипотезы. «Надо было сообразить раньше, — думал он. — Кроули и Кас давно уже бодаются. И Кроули наверняка в бешенстве на Каса после того фиаско с Ровеной. Не говоря уже о том, что Кас упоминал, как напал на Кроули сразу после». И, если хорошенько подумать, был также немалый шанс, что и сам Бог был на Каса зол. Может быть, Бог даже отправил Каса в Ад нарочно. Осудил и сослал в Ад.***
«Ты должен быть наказан, Кастиэль… Сколько грехов ты совершил? Давай-ка сосчитаем…»***
Дин застопорился на долгое время, стиснув зубы и вцепившись обеими руками в ручку зонта (позднее он обнаружил, что погнул ее). Образ Кастиэля в Аду, страдающего Кастиэля, был чрезвычайно ярким. Чрезвычайно детальным. И чрезвычайно знакомым. И совершенно невыносимым. В конце концов, покусав щеку и сделав несколько глубоких вздохов, Дин сумел продолжить. — Кас, я думаю, ты застрял в Аду. И именно поэтому ангелы не отвечают — они, наверное, даже не знают, где ты. Или хуже: знают и… может быть, считают, что ты это заслужил? Что конечно не так, но они всю дорогу вели себя с тобой по-мудацки, так что, может быть, поэтому и не помогают. И поэтому же не отвечает Кроули. Просто не хочет сознаваться, что делает с тобой! Все так, верно? Но… я только не понимаю, как Кроули удается избегать призывающего заклинания. То есть я думал, он вынужден на это заклинание отвечать? Но, может быть, он умеет нас игнорировать, когда хочет, и теперь совершенно ясно, почему он не хочет сообщать мне, где ты. Он не хочет тебя отдавать! — Кас, — закончил Дин, глядя на дождь. — Я тебя вызволю. — Одна его рука поднялась к нагрудному карману рубахи, где по-прежнему лежало черное перышко, в целости и сохранности. (Почему-то Дин снова не положил его обратно на этажерку.) Дин похлопал по карману и повторил: — Кас, я вызволю тебя из Ада. Как ты вызволил меня.