***
Сэм вызвался позвонить сам — и Маркосу в Чикаго, и Джексону в Огайо насчет машины. Дин, чувствовавший себя странно не в своей тарелке, согласился и отправился на холм для молитвы на закате. Книгу он оставил в своей комнате. Прочитать ее будет достаточно времени… Позже. Он прочитает ее позже. Прогулка на холм вышла чудесной. Стоял поздний октябрь, и к закату уже холодало, но на улице было очень красиво: многие деревья на холме еще сохранили последние осенние краски, и тропу устилал слой разноцветных листьев. Закат обещал быть впечатляющим. Небо едва не превзошло деревья богатством красок: вдоль горизонта протягивались яркие полосы оранжевого, красного и пурпурного. Обычно Дин посвящал десять минут в пути тому, чтобы настроиться на разговор с Касом. Но сегодня, после визита Ханны, памятуя о странной книге, ожидавшей его в спальне, и предвкушая прибытие машины Каса в ближайшем будущем, Дин то и дело ловил себя на том, что мысли его разбегались. Даже когда он дошел до вершины и оказался у могилы, он все никак не мог собраться. Он попытался настроиться на нужный лад, приводя в порядок могилу: сметая опавшие листья с мокрой от дождя земли, обследуя конец бечевки (за последние недели она покрылась грязью, так что ее трудно было даже найти), и снова проверяя содержимое рюкзака. Огайо. Почему-то в последнее время он думал об Огайо не так часто, как раньше. Огайо. Сандаски. Склад. Дин понял, что отошел от мыслей об этом. Теперь он мог не думать об этом целыми часами — иногда по полдня за раз. Надо было думать об этом больше. Надо было всегда держать это в голове. Всегда. Наконец, сняв с могилы все веточки и листочки, Дин мысленно настроился на молитву. Сказать Касу нужно было многое: было много новостей. Но почему-то молитва быстро превратилась в ряд вопросов. Вопросов без ответа, конечно. — Эй, гм, Кастиэль, Кастиэль, Кастиэль, ты онлайн? — начал Дин. — Э… эй, Кас… тут… Ханна нас навещала. Оказывается, она ни черта не слышала моих молитв, представляешь? В общем… слушай, Кас, Ханна думает, ты можешь быть в Раю или в Завесе… Гм… ты там? Ответа не было, конечно. Дин подождал несколько секунд, но единственным звуком было слабое чириканье воробьев в ближайших кустах. — Ну и… мы подумали, что надо заняться твоей идеей насчет Короны Рая. Ее вроде как охраняют эти стражи, Кас… гм… ты об этом что-нибудь знаешь? О «стражах»? Легкий порыв ветра зашелестел сухой травой вокруг могилы. Это что-то значило? Это был знак? Может, Кас скоро ответит? Нет… никакого ответа. — Гм, ну да, я знаю, что ты не ответишь, — ты никогда не отвечаешь, хе, но… Оказалось, Ханна еще думала что-то о драконах? Но мы ведь уже имели дело с драконами и раньше, так? Дай им золота, и они отвлекаются. Должно сработать, а? Дин поймал себя на том, что смотрит рассеянным взглядом на красные листья клена, думая почему-то, вопреки всему, что уж на этот-то раз Кас точно ответит на его вопросы. Но на холме было по-прежнему тихо. — В общем… мы попробуем забрать твою машину, и я работаю над наводкой на Элегуа. Сэм сегодня позвонит одному парню в Чикаго… И еще… Кас… Дин наконец вытащил перышко из кармана. Он смотрел на него долгое время в тишине. — Ханна сказала, что это твое перо, — сказал наконец Дин. И, как только он это сказал, ему вдруг самому стало ясно, что откуда-то он знал это уже давно. Он знал, что это перо Каса. Знал, еще когда впервые увидел его; знал, когда впервые притронулся к нему. Он знал, что это было что-то очень ценное. Что-то, что нужно охранять, что-то, что ему хотелось держать при себе, беречь. Он знал, что это часть чего-то… любимого. Дин дважды попытался сказать что-нибудь еще, но у него не получилось: он дважды набирал воздуху, открывал рот, но ничего не выходило. Слова просто не шли. Так что, вместо того, чтобы сменить тему, он сказал: — Я нашел книгу с такой же картинкой. Книга вроде как намекала, что такое перо может… что-то значить? Ответа не было. Дин вздохнул. — Прости, Кас, — проворчал он. — Похоже, я сегодня немного рассеян. — Где бы Кас ни был, он очевидно не мог ответить. Вся молитва превратилась не пойми во что. «Никаких больше вопросов», — решил Дин. И в тот самый момент, когда он вознамерился ни о чем больше не спрашивать, он услышал собственный вопрос: — Мне вернуть его? — Он закатил глаза сам на себя и произнес: — Черт, Кас, прости меня с моими дурными вопросами. Просто очень хочется, чтобы ты ответил, хоть раз. Чтобы ты смог ответить. Ведь это правда твое перо? Ты… «Ты не хочешь, чтобы я его трогал?» — На самом деле, конечно, Дину хотелось спросить именно об этом. — Мне вернуть его на место? — просил Дин снова. Он посмотрел в небо. Кругом была тишина: ветерок затих, трава перестала шелестеть, и даже воробушки умолкли на ночь. Последний дневной свет начал тускнеть, небо над головой потемнело до насыщенного темно-синего, и вдоль западного горизонта протянулась последняя оранжевая полоса. С неба светила одинокая яркая искорка. «Какая-то планета, — подумал Дин. — Какая-нибудь Венера или Марс. Интересно, как долго она продержится». — Наверное, надо вернуть перо на место, Кас, да? — прошептал Дин в конце концов.***
Перед началом ночной молитвы Дин сидел на кровати, снова глядя на черное перышко в руке. Пока он так и не собрался вернуть его на этажерку Каса. «Перья из крылышек несут особый смысл; см. текст». — Ну ладно, Кас, — проворчал Дин, отложив перышко на тумбу и взяв книгу, лежавшую рядом на кровати. Он взглянул на обложку: «Физиология ангелов». — См. текст. Ну что ж, вот он текст, давай посмотрим. Нужный раздел пришлось поискать. Дин начал с главы «Крылья, перья и полет», начать откуда было логично. Но оказалось, что с крыльями, перьями и полетом все обстояло куда сложнее, чем он полагал. Чтение шло медленно, но, к счастью, было весьма интересным. Как выяснилось, крылья были точно спроектированы для полета, как… как блестящая черная машина — для дороги. Столь же элегантной конструкции, столь же прекрасно продуманы под свою задачу. Дин увлекся, медленно переворачивая страницы и изучая каждую деталь, как если бы это было руководство по эксплуатации автомобиля. В книге было приведено много причудливых сведений об ангельских крыльях, которых Кас не упоминал. Например, оказалось, что ангельские крылья автоматически масштабировались из огромного размера «истинного обличья» до размера человеческой оболочки. Ангелу не нужно было об этом даже думать — это происходило само собой. «Удобно», — пробормотал Дин. Выяснилось также, что ангельские крылья — огнеупорные, даже от священного огня. («Весьма удобно», — прокомментировал Дин.) Выяснилось, что самые длинные маховые перья могут запасать райское могущество прямо из «эфира», постоянно поддерживая заряд могущества у ангела. («Что еще за "эфир"… — проворчал Дин. — Ты мне сроду ничего этого не рассказывал, Кас…») Оказалось, новые перья вырастали каждый год во время «линьки», сменяя старые: целых восемьдесят восемь длинных маховых перьев и бесчисленное множество мелких «кроющих». («Похоже, та еще морока, Кас».) О линьке Кас тоже ни разу не упоминал. Кас вообще не упоминал ничего из этих подробностей. Но создавалось впечатление, что эти крыльевые дела были для ангелов важны. Кас никогда ни о чем таком с Дином не разговаривал. Хотя, говоря по справедливости, Дин и не спрашивал. Он вздохнул. И затем, перевернув страницу, дошел до раздела про «крылышки». Оказалось, «крылышками» назывались мелкие отростки, крепившиеся к самому крупному суставу крыла, почти как оперенные пальцы.***
Когда крылышко не используется, оно прижато к основному крылу и не видно стороннему наблюдателю, но при необходимости оно может расправляться отдельно от основного крыла. У младших ангелов, таких как херувимы, по одному крылышку на крыло. Этим они напоминают современных птиц. У высших разрядов ангелов по два крылышка на крыло. У автора сего манускрипта не было возможности изучить крыло архангела, но была возможность рассмотреть вблизи крыло серафима. У всех серафимов по два крылышка на крыло, и второе крылышко значительно длиннее первого, с дополнительной фалангой (т.е. напоминает указательный палец, а не большой). Это более длинное крылышко гораздо гибче и подвижнее, чем короткое. У ископаемых доисторических птиц также по два крылышка на крыло: оба хорошо видны на образцах археоптерикса, например. Можно предположить, что «крыло с двумя крылышками» являло собой оригинальный дизайн, который Бог предпочитал в древние времена как для ангелов, так и для птиц. По каким-то причинам позднее этот дизайн был упрощен, и у более поздних птиц и молодых классов ангелов осталось по одному крылышку на крыло. Разница в числе крылышек у серафимов и херувимов отражена и в древних сказаниях, где у серафимов «шесть крыльев», а у херувимов «четыре крыла». «Шесть крыльев» серафима — это, конечно, отсылка к двум основным крыльям и двойным крылышкам, а «четыре крыла» херувима — это два основных крыла и их одинарные крылышки. Фольклор и легенды также утверждают, что в полете серафим использует «только два крыла» — в реальности это означает, что лишь два крыла из шести обладают полноразмерной аэродинамической поверхностью. У живущих ныне птиц крылышко выполняет единственную функцию уменьшения турбулентности. У ангельских крылышек есть и вторая функция: они служат чем-то вроде оперенных пальцев. Хотя крылышки весьма коротки по сравнению с размахом крыла, ангелы могут управлять ими и даже держать в них небольшие предметы. У серафимов в особенности крылышки обладают более высокой чувствительностью, чем руки оболочки. По этой причине временами серафимы трогают объекты крылышками, чтобы лучше прочувствовать их форму и текстуру. Они могут делать это, например, когда укутывают объект крыльями.***
Тут Дину пришлось остановиться. — Укутывают, — пробормотал он. Кас упоминал что-то про укутывание. Упоминал укутывание самого Дина. Когда обнимал его теми темными ночами и Дин чувствовал необъяснимо успокаивающее ощущение, словно был окутан… чем-то. Чем-то, что скорее угадывалось, нежели чувствовалось напрямую, чем-то большим, чем-то мягким. Поразмыслив секунду, Дин пролистал к Глоссарию. Там он нашел нужную запись: Укутывать — Укрывать нечто дорогое крыльями, дабы уберечь от опасности. Дин смотрел на фразу «нечто дорогое» долгое время. Прошли минуты, прежде чем он вспомнил, что пора вернуться к тексту.***
Итого, крылышки придают крылу ангела дополнительную подвижность и чувствительность, а также повышают точность маневров в турбулентном воздухе. Неудивительно, что крылышки стали олицетворять ангельские способности и могущество, и даже саму сущность ангела. Это особенно верно в отношении серафимов, для которых перо из крылышка несет особый смысл (подробнее см. гл. 11).***
— Подробнее смотри текст, — проворчал Дин, пролистывая к одиннадцатой главе. Глава 11 носила настораживающее название «Поведение и проявление эмоций». Дин сделал паузу в начале, перечитав название несколько раз, так как фраза «проявление эмоций» вызвала в его голове целый новый парад воспоминаний. Например… о голубых глазах, горестно глядящих на Дина в палате госпиталя. Или… об окровавленном лице, которое он видел под собой на полу в библиотеке… о руке, слабо сжимавший плечо Дина. О хриплом голосе, шептавшем: «Дин… пожалуйста…» …рука на щеке… …мой друг… Дин стиснул зубы и произнес вслух: — Ладно, посмотрим, Кас. Глава 11. Поведение и проявление эмоций. Тут целый набор подразделов… 11. 1. Истинный голос; 11.2. Положение крыльев и распушение перьев; 11.3. Выбор товарища по линьке; 11.4. Предложение пера… о.***
11.4. Предложение пера Самое длинное перо из крылышка серафима несет в себе дополнительный смысл. Это перо имеет уникальный размер и форму (четыре дюйма в длину, с ассиметричным опахалом — см. цветную вкладку 9) и олицетворяет саму личность серафима. Оно обладает силой в некоторых магических заклинаниях и даже может передавать жизненную силу. В редких случаях это перо предъявляют более древним расам в доказательство того, что его обладатель — на самом деле серафим. Еще реже его предлагают товарищу. Преподнесенное в дар самое длинное перо из крылышка несет двойной смысл. Во-первых, оно олицетворяет традиционное предложение доверия и взаимопомощи при линьке (см. предыдущий раздел). Во-вторых, оно подразумевает, что серафим предлагает самого себя. Это жест глубочайшей привязанности, и он крайне редок: серафим отдает это перо раз или два за всю жизнь, если отдает вообще.***
И тут Дин вспомнил, что сказала ранее Ханна — когда обнаружила перо у Дина в кармане. «Кастиэль дал его тебе? Я… я так и думала. Мне очень жаль». И потом, когда Дин поправил ее, вид у нее стал недоуменный… и она ответила: «Я думала, он мог…» Но нет. Конечно Кас не дал бы Дину свое перо. Конечно Кас бы этого не сделал. Конечно нет, конечно нет, конечно, Дин не заслужил его, не заслужил даже держать его в руках, ему не следовало даже прикасаться к перу. Даже быть с ним в одной комнате. Он украл перо, и нужно было его вернуть. Дин даже главу не закончил. Вся ночная молитва в тот вечер заключалась в том, что Дин в темноте прокрался по лестнице, бережно держа завернутое в платок перышко (теперь казалось невежливым прикасаться к нему напрямую), пробежал по залитому звездным светом чердаку к этажерке, все это время шепча «Прости, Кас. Я его верну. Прости…» …и потом, две минуты спустя, взял перо снова, завернул его бережно в тот же платочек и отнес обратно вниз, продолжая шептать «Прости, Кас…» — Наверное, я не совсем уверен, что делать, Кас, — сознался наконец Дин. Он вернулся к себе в комнату и сидел на кровати, обняв себя руками за ребра и глядя на перышко, которое теперь лежало в платочке на тумбе у кровати. — Наверное, мне просто хочется за ним приглядывать? Это ничего? Ханна велела держать его при себе. Как будто думала, что я обязан его охранять? И она сказала, что обычно ты не оставил бы его так на виду. Так что… — Дин вздохнул. — Я просто… Я просто хочу убедиться, что оно в сохранности, хорошо, Кас? Но я не буду его трогать, обещаю. Я буду его только охранять. Может быть, даже уберу в книгу, как тебе такой вариант? Но когда Дин потянулся за книгой, чтобы вложить перо между страниц, первым делом его взгляд упал на следующий раздел.***
Оставление пера из крылышка Перо из крылышка, которое не отдано товарищу, традиционно сжигают в ритуальном костре или же хранят для определенных магических ритуалов. Серафимам несвойственно оставлять перья из собственных крылышек на виду и без защиты. Если серафим все же оставляет перо, сей жест может означать, что серафим считает перо недостойным защиты. Это, в свою очередь, может указывать на то, что серафим считает недостойным заботы самого себя. Надо полагать, данное явление весьма редко, так как сами ангелы как правило не могут припомнить подобных случаев. Но существует несколько сказаний, указывающих на то, что временами ангел может оставлять перо. Лишь в двух случаях автору удалось выяснить обстоятельства подобного события: в обоих случаях ангел отправлялся в опасное путешествие, из которого не ожидал вернуться живым. Оба серафима оставили перо в жилище близкого друга. В одном случае было ясно, что серафим планировал попросить друга стать его товарищем по линьке. Таким образом, оставленное перо служило прощальным жестом. Есть искушение приписать этому жесту и более глубокое значение — что-то наподобие: «Я хотел бы быть твоим товарищем, но судьба распорядилась иначе». Однако это лишь домыслы.***
Дин заснул очень нескоро. Он часами лежал, свернувшись на боку и глядя пустым взглядом в темноту, с зажатым в руке пером Каса. Он так и не переоделся ко сну, а лег прямо в джинсах и футболке. Когда он наконец провалился в неспокойный сон, он так и сжимал перо в руке. Ему приснился сон. Приснилась гора. Но обстановка была не как в других снах: на этот раз завывала жуткая вьюга, и порывистый ветер со снегом бушевал вокруг горы от основания до вершины. Огромные кольца песка взметались в небо, образуя над головой мерцающий туман, похожий на большие потусторонние баннеры, колышущиеся в небе. Дин прорвался сквозь ветер и песок к вершине горы, но нигде не мог найти попугайчика. Он искал и искал, продираясь сквозь шторм, щурясь на ветру, обыскивая всю вершину. Но попугайчика нигде не было. Наконец ветер затих и причудливые песчаные баннеры рассеялись. Дин продолжал искать, но все, что он обнаружил за часы поисков, это два ярких пера, пойманные меж камнями: одно золотое и одно синее. Лишь два одиноких пера, вырванных и разметанных: но Дин откуда-то точно знал, что они принадлежали попугайчику. Унесло ли его ветром? Или его похитил какой-то страшный хищник? Мог ли он потерять эти два пера, но при этом выжить? Дин искал и искал. В конце концов он нашел еще несколько разбросанных разноцветных перьев. Изумрудное, красное, бирюзовое… все отдельно. И нашел несколько раздавленных бабочек с помятыми крылышками на камнях. Он обнаружил еще лишь одно перо: это гораздо длиннее и черное. Оно было несколько футов в длину — явно из какой-то другой птицы. Вывод казался очевидным: кто-то атаковал попугайчика. Атаковал, убил и растерзал. И Дина не было рядом, чтобы его защитить. Дин проснулся с мокрым от слез лицом. «Это был просто сон. Просто дурацкий сон», — убеждал он себя снова и снова. Следующим утром они отправились в Чикаго, и Сэм взял на себя первую смену за рулем, пока Дин спал, измученный причудливым сном про гору. Перышко оставалось у него в застегнутом кармане всю поездку — Дин уже знал, что никогда и никуда не отправится без пера из крылышка Кастиэля.***
Дин так и не упомянул про сон. Сэм начал посматривать на него с беспокойством, но Дин молчал. После полудня они поменялись местами. Дин сел за руль, и к вечеру они наконец въехали в город. — Те чикагские монстро-семьи уже вычистили, так ведь? — спросил Дин, пытаясь придумать нейтральную тему для разговора, пока пробирался сквозь городское движение. — Угу, — ответил Сэм, подняв глаза от книги про ориша, которую изучал весь последний час. — В прошлом году я рассказал о проблеме Джейсону, помнишь, и он собрал еще несколько охотников, чтобы помочь тому парню. У них выдалась жаркая пара месяцев, но в итоге они от всех избавились. В Чикаго с тех пор тихо, насколько я знаю. О… — Сэм пригляделся к быстро приближавшемуся зеленому указателю на съезд. — Вот здесь! В правый ряд, вот этот съезд! Так, потом сверни направо внизу рампы… — Сэм начал читать маршрут с телефона. Маршрут к месту жительства Маркоса. Дин съехал с шоссе и повернул направо. На светофоре он взглянул на Сэма. — Так, давай сверимся, что нам нужно узнать у Маркоса. Главный вопрос, очевидно, это где Кас, да? — Сэм кивнул и Дин добавил: — Также спросим про Корону, если будет возможность, но главное, это выяснить где Кас. — Сны про попугайчика ничего не значили. Кас был без сомнения в порядке. Где-то. Надо было только найти где. Дин продолжил: — Кроули говорит, Кас не в Аду. Ханна говорит, он может быть в Раю или в Завесе. И он может быть в Чистилище. И надо не забыть про такие места, как Оз, страна фей и прочее — все эти странные места, куда вечно попадала Чарли. Так что я подумал: наверное, надо попросить Элегуа поискать везде. Определенно в Раю, в Аду, на Земле, в Чистилище и в Завесе… Но в идеале и во всех этих странных местах, где бывала Чарли. И определенно сегодня же. Сразу перейдем к делу, да? — Да, Маркос готов, — ответил Сэм. — Он сказал, что «соберет ребят», что бы это ни значило. Сказал что-то насчет того, что подготовит церемонию. Вообще было даже удивительно, насколько он выразил готовность помочь. — Сэм снова взглянул в книгу, раскрытую на коленях. — У меня такое впечатление, что эти ориша тоже нервничают. Маркос уже знал о Тьме и, похоже, рассудил: раз у этих Винчестеров есть наводка, надо действовать. — И он точно сказал, что сможет поговорить с Элегуа, так? — Ну… он сказал, что спросит Элегуа. Но если я что и понял из этой книги, — Сэм похлопал по книге, — так это то, что ориша разборчивы в том, с кем разговаривают. — Отлично, — сказал Дин со вздохом, свернув на улицу Маркоса. — Сеанс с разборчивыми языческими богами. Жду не дождусь. Вскоре Сэм заметил нужный номер дома. Он засунул книгу про ориша под сиденье, и они вышли из Импалы, прошли по дорожке к небольшому приземистому двухэтажному дому и постучали в дверь.***
Маркос оказался худым долговязым парнем с кофейного оттенка кожей и мелодичным бразильским акцентом. Он был одет во все белое. Маркос провел братьев в просторную гостиную с блестящим деревянным полом, ярким огнем в камине и почти без мебели. Комната представляла собой лишь обширное пустое пространство с расставленными кое-где белыми пластиковыми стульями. Два стула стояли рядом в центре комнаты, повернутые к очагу. У дальней стены на таких же стульях сидели трое мужчин. Они тоже были одеты в белое; их локти и руки покоились на деревянных барабанах в пояс высотой. Барабаны походили на узенькие конга и были оплетены веревками, натянутыми на деревянные колышки. Все три барабана — как и мужчины и сам Маркос — были обмотаны белой тканью. Трое мужчин потягивали пиво из большого кулера. Они кратко помахали Маркосу, кивнули Сэму и Дину и продолжили тихо беседовать на каком-то мелодичном языке — предположительно на бразильском португальском. — Они участвуют в церемонии? — прошептал Сэм Маркосу. Тот улыбнулся. — Да. Они барабанщики. Вот, наденьте. — Он протянул каждому из братьев по белой рубахе. — В сеансе участвуют барабанщики? — переспросил Дин, пока они с Сэмом торопливо натягивали рубахи. — Это не сеанс… не совсем, — ответил Маркос. — Барабанщики позовут ориша, играя ритмы, которые каждому из ориша нравятся. Каждый ориша имеет свой любимый ритм. И свои танцевальные движения. И цвета… поэтому не стоит рисковать появиться одетым не в те цвета. Каждый из них предпочитает определенный день недели. Определенную еду. Определенные… — Мы поняли, — прервал Дин. — Так значит, барабанщики играют, а ты — священник, который вызывает ориша? Маркос усмехнулся. — Я не священник. Не совсем. Я лишь помогаю. Танцую для них, если они этого хотят. Они могут ответить, могут не ответить. Может быть, вы им приглянетесь, а может, нет. Может, один из них оседлает вас, а может… — Оседлает? — переспросил Сэм. Маркос снова тихо усмехнулся. Он не пояснил, но сказал: «Садитесь», широко махнув рукой в сторону двух стульев в центре комнаты. Братья сели. Маркос открыл резную коробочку, стоявшую на каминной полке, и начал перебирать содержимое и вынимать набор сухих трав. — Ориша — это не святые, — заметил он, сортируя травы и раскладывая их в рядок на каминной полке. — Они не творят добро. Они… грубоваты. Могут быть эгоистичны. Требовательны. — То есть мудаки, другими словами? — уточнил Дин. — Звучит знакомо. Сэм бросил на брата предостерегающий взгляд и сказал Маркосу: — Судя по описанию, странноватый выбор богов для поклонения. Маркос взглянул на него. — Они не боги… ну… — Не совсем? — подсказал Дин. Маркос улыбнулся ему. — Не совсем, да. И мы поклоняемся им не за то, что они хорошие. Мы поклоняемся им потому… потому что вынуждены. Потому что они заявили на нас свои права, потому что они могущественны. И потому что они могут помочь. Они влияют на наши жизни, нравится нам это или нет. Скажу вам одно… я никогда не ожидал, что стану алабэ. Но один из них заявил на меня свои права, и… — Маркос пожал плечами. — Это долгая история. Но я в итоге здесь. Сэм и Дин обменялись взглядами. Звучало уж слишком похоже на то, как некоторые архангелы — да и некоторые демоны тоже — вторглись в их жизнь. — Случайный алабэ… — задумчиво сказал Дин. — Это я могу понять. В общем, мы надеемся поговорить с Элегуа. — Так мне сказал твой брат, — ответил Маркос. Он взял у стены еще один пластиковый стул, поднес его к братьям и поставил в нескольких футах от них. Он сел на стул к ним лицом и добавил: — Я уже спрашивал ориша, как остановить Тьму. Я начал спрашивать их об этом еще месяцы назад. Они сказали, что не знают. И надо признать, их это взбудоражило. Рискну даже сказать, встревожило… а я не знаю случая, чтобы ориша были встревожены хоть чем-либо. Так что, надеюсь, у вас к Элегуа вопрос другого рода — что-то, с чем он сможет помочь. — Маркос наклонился вперед, положив ладони на колени, и спросил: — Простите за любопытство, но какой у вас вопрос к Элегуа? Дин набрал воздуху. — Мы ищем друга, который, возможно, сможет помочь, — сказал он. — Мы думаем, он застрял в одной из соседних сфер бытия. В Раю или в Чистилище, или, может быть, в Завесе. Он… ангел. Во всяком случае, был им раньше. Маркос поднял бровь. — Падший ангел? Пропавший ангел? «Мертвый ангел», — подумал Дин. Сэм ответил: — Вроде того. — Так вы ищете что-то потерянное, — заключил Маркос. Сэм кивнул: — По сути, да. Потерянного ангела. Мы надеялись, Элегуа сможет сказать нам, где он. — Мы надеялись, ты сможешь его вызвать, — добавил Дин. — Мы их не «вызываем», — возразил Маркос. — Ну… — …не совсем, — закончили Дин и Сэм хором. Маркос улыбнулся и пояснил: — Ориша можно звать сколько угодно, но он заговорит только с тем, с кем чувствует родство. Обычно с тем, на кого ориша заявил права, и только этот ориша после будет слушать тебя или заступаться за тебя. С некоторыми людьми ориша вообще никогда не разговаривают. Что касается вас двоих… — Маркос осмотрел Дина, затем Сэма. — Если быть откровенным, я не вижу Элегуа ни в одном из вас. Он древний. Норовистый. В чем-то плут и обманщик… он осторожен в словах… может ввести в заблуждение. Он не злобен, но… — Маркос несколько секунд осматривал братьев в тишине. — Я не знаю, заговорит ли Элегуа с вами. Но, если вам повезет, может быть, на вас заявит права какой-то другой ориша и поговорит с ним от вашего имени. Однако… — он пожал плечами. — Я могу и ошибаться. Я часто ошибаюсь. Ориша непредсказуемы. Маркос поднялся на ноги и отодвинул стул к стене. Он снова прошел к камину, взял горстку трав, разложенных на полке, и бросил их в огонь. Огонь разгорелся яркой вспышкой. — Элегуа зачастую приходит первым, а затем вызывает остальных ориша, — сообщил Маркос. — Он сам обычно не говорит со мной напрямую. Я рад, что не он заявил на меня права. Быть оседланным Элегуа мне совсем не хотелось бы. Но — выбор за вами. Сейчас. Вы действительно хотите позвать его? Если так, мы начнем. Он ждал ответа, повернувшись к братьям от камина. Улыбки на его лице больше не было. Травы задымились, барабанщики позади Маркоса приготовились, отставили пиво и взяли в руки деревянные палочки. Дин кивнул. — Если ему надо кого-то оседлать… пусть оседлает меня. — Дин… — начал Сэм. Дин прервал его: — Нам надо найти Каса, Сэм. Надо. — Он повернулся к Маркосу. — Начинай. Зови этого Элегуа. Маркос кивнул барабанщикам. Один из них несколько раз ударил в барабан, и вдруг вступили все трое. Это был причудливо сложный шум из высоких ударов, трелей и периодического низкого рокота — совсем не то, чего ожидал Дин. Похоже было на кубинскую сальсу, ускоренную в десять раз. Или на оркестр из отбойных молотков. Или на выводок дятлов. Или на отдаленный зов какого-то неизвестного существа. Дин ожидал каких-то указаний или дальнейших объяснений, но Маркос больше ничего не сказал. Он только стоял, глядя на барабанщиков, а те играли ритм. Двое из них двигались почти как роботы, безостановочно ударяя по верхушкам своих высоких узких барабанов плоской длинной стороной тонких палочек. Палочки двигались так быстро, что их сложно было разглядеть. Третий барабанщик выводил более сложный ритм, добавляя внезапные низкие тона. — Когда мы будем его звать? — спросил Сэм. — Мы уже зовем, — ответил Маркос, глядя на барабанщиков. И начал танцевать. Это был странный танец. Он начался очень сдержанно — настолько сдержанно, что похоже было, будто Маркос просто дергается, как ребенок, которому хочется притоптывать в ритм, но мама не велела. Потом он начал двигаться неравномерно: несколько шагов влево, несколько вправо, потом снова несколько влево. Это был зажатый, скупой танец, каждое движение точно. Никаких размашистых движений рук, никакого экстаза, вопреки ожиданиям Дина. На приход укуренного хиппи, который Дин почему-то себе представлял, не было похоже совсем. Вместо этого танец походил скорее на боевое искусство: рациональный и сбалансированный, с точными резкими движениями рук и продуманными шагами. Дин смотрел на это какое-то время. От напоминавшего отбойный молоток ударного ритма почему-то хотелось спать. Глубокий низкий гул, казалось, приближался. Что-то приближалось. И вдруг Дин очутился в бескрайних зарослях леса, по которому он бежал вместе с Сэмом. Была ночь. Вокруг них возвышались огромные темные деревья, наверху виднелись тысячи и тысячи звезд, холодных и ярких. Повсюду вокруг двигались темные тени, но Дин мог только бежать.