***
Хотелось влететь в эту калитку с ноги, ударить со всей силы это ненавистное сухое дерево-яблоню, перевернуть всё ещё стоящий около крыльца велосипед. Участок дома с синей крышей сейчас раздражал как никогда. Однотипные стены, окна и даже излюбленные бабушкой петунии так надоели, что желание взвыть зашкаливало. Войдя в дом, обозлённый Вячеслав застыл у порога. В дверях стоял Дедов, его нахмуренные брови явно ни к чему хорошему не вели. — В чём дело? — беловолосый не стал ходить вокруг да около и спросил напрямую. Он потянулся к вешалке, чтобы повесить красную ветровку, но следующие слова заставили его остановиться. — А ты знал, что Миша, оказывается, левобережный? — дед произнёс это будничным тоном, но его скрещенные руки на груди говорили совершенно об ином настрое внутри. Глубоко в теле что-то заклокотало и забилось слишком учащённо, чем обычно. Кажется, сердце ухнуло куда-то в пятки, а ощущение было такое, точно прижали к стенке. Да, Миша левобережный. И что в этом такого? Ведь ничего плохого они не сделали, верно? К чему это чувство вины и стыда перед дедом, которое заполнило весь организм? На смену злости пришло чувство вины. Грязное чувство, заставляющее опускать голову и прятать глаза. Тело бросило в жар, а затем в холод, отчего захотелось немедленно надеть обратно красную ветровку, уже висевшую на крючке. Дедов был консервативен, казалось, всю жизнь — это Вячеслав знал наверняка. Когда они с Мишей перерыли кучу бумаг, газет и книг, пришли к старушке на отшибе и, наконец, узнали причину раздора двух берегов, это казалось чем-то далёким. Прошедшим стереотипом прошлых лет. Но явно не сейчас, когда на дворе был 2006 год. Вячеслав любил прошлое, обожал погружаться в события того времени и находить вещи, вышедшие далеко из моды, но до сих пор хранящие в себе память. Однако хранящих в душе злобу на других лишь из-за слухов людей он терпеть не хотел. — И что с того, что он живёт на другом берегу? — пожал плечами Вячеслав, напуская на себя безразличие. Необходимо показать деду, что это события прошлого, которые сейчас заботить не должны. — Мы не общаемся с левым берегом уже очень давно, и я хочу, чтобы ты это уяснил, — грубо прохрипел пожилой мужчина. — И почему же? Теперь я должен не общаться с Мишей? — в свою очередь Вячеслав скрестил руки на груди, приняв оборонительную и переходя в наступательную позицию. Где-то опять больно кольнуло. «Если бы ещё с Мишей я мог нормально общаться…» — хмыкнул, раздумывая, Вячеслав. — Раньше ты не особо дружил с кем-то, приезжая сюда. Даже если ты перестанешь с ним общаться, сильной разницы не будет, — констатировал факт Дедов, точно наседая своей интонацией, а Вячеслав буквально захлебнулся в своих словах. Не будет разницы? Это он сейчас серьёзно говорит? — Как ты можешь так говорить? Ты не вправе решать за меня, с кем мне дружить. Тем более так беспричинно! — Он левобережный, Слава! Знаешь, что эти ублюдки говорили про нас и наш берег раньше? Да они шарахались от нас как от прокаженных! Не нужна нам их милость и подачки, и никогда не нуждались. — Миша так не думает! С чего ты взял, что ваши стародавние предрассудки вовсе не просто выдумка? — Зато его родственнички так думают! А значит, что и твой друг скоро по их стопам пойдёт. Неужели нельзя дружить с кем-то с нашей стороны, это так сложно? Денис — хороший мальчик, воспитанный. Вот увидишь, этот Миша начнёт тебя избегать, — слово «друг» Дедов выделил голосом особенно чётко, скривившись при этом лицом. Ситуация в доме накалялась, ведь буквально столкнулись два противоречия — консервативный дед, воспитанный совершенно в других условиях, и его внук, придерживающийся иного мнения. Но последней своей репликой мужчина словно перечеркнул всё, что мог сейчас высказать Вячеслав. Что это всё ничто другое, как бред, ибо сейчас никто так не думает и уж тем более не разносит больше слухов. А ведь Миша серьёзно начал его избегать. «Ну, уж точно не из-за того, что я с другого берега!» — запретил себе даже думать об этом беловолосый, и злость начала в нём нарастать. — Чтобы я его больше здесь не видел, ты уяснил? Кажется, даже если Вячеслав сейчас вставит слово, будет бессмысленно. Да ведь и Дедову всё равно, что скажет внук. Он уже принял решение. — Отлично. Смотритель пристани фыркнул и с топотом взлетел по лестнице наверх в ванную, громко хлопнув дверью. Ледяная вода обожгла кожу, позволяя ей остыть и одновременно онеметь. Ресницы слиплись, с подбородка стекали капли, а причёска, так старательно приглаженная несколько часов назад, торчала прядями со всех сторон и уже превратилась в гнездо. Вячеслав окунул ладонь под струю воды, а затем провёл ещё раз по волосам, вглядываясь в своё отражение на зеркальной поверхности. Хмурые чёрные брови, совершенно идущие вразлад со светлыми волосами. Бегающие из стороны в сторону карие глаза. Голубая рубашка изрядно намокла и прилипала к коже, из-за чего парень раздражался ещё сильней. Теперь Вячеслав старался дышать ровнее, чтобы быстрее успокоиться и взять себя в руки. — Так. Думай, думай. На лице же у Миши не написано, что он левобережный, верно? Значит, кто-то ему сказал… — шептал сам себе под нос Вячеслав, переводя дыхание. Он тихо выбрался из ванной комнаты, пройдясь по второму этажу и прислушиваясь к шумам снизу — кажется, дед поставил чайник. Парень ловко юркнул в приоткрытую дверь собственной спальни. Расхаживая по комнате, Вячеслав то и дело пытался промотать сегодняшний день с самого начала и понять, в чём просчитался. Он похлопал по карманам штанов, и оттуда на пол выпал небольшой фотоснимок. Парень так и застыл, снова взяв бумажный квадратик в руки, рассматривая его. Это была та самая фотография из театра, где Миша положил ладонь на плечо тому, кто был пониже ростом. Русые волосы лежали идеально, как и одежда на парне сидела как раз по размеру, подходяще. «И не сказать, что из посёлка приехал. Такой весь статный красавец», — улыбнулся смотритель пристани, на душе потеплело. Парень достал лежащую на полке книжного шкафа красную корочку — фотоальбом — и вложил фотографию между двух страниц. К Вячеславу вернулась былая решимость и трезвый ум, нужно было что-то решать. Разумеется, разрушать дружбу с Мишей он не собирается, даже думать об этом не будет. Какие-то предрассудки не станут помехой их общению. Теперь встречи на помосте будут ограничены, как и прогулки в целом. Но кто мог всё-таки рассказать о том, что загорелый парень не правобережный? Неужели слухи распространяются так быстро? Или их кто-то успел заметить? Что странно, ведь встречались они либо рано утром, либо поздно ночью, и как таковых свидетелей даже сам Вячеслав не наблюдал. Парень вздохнул и, наконец, за весь день присел на кровать. Матрац лениво отозвался поскрипыванием пружин, ставшим таким родным за этот летний период. Вячеслав привалился спиной к стенке, разглядывая стоящий напротив большой книжный шкаф. Всё те же полки, что он видел изо дня в день, ничуть не изменившиеся за долгие месяцы. Перестановку в доме явно не любили, а после ухода бабушки так и вовсе не трогали ни одну из вещей. Глаза неумолимо слипались, а веки тяжелели. Хотелось сейчас думать совсем не о том, что рассерженный дед теперь будет следить за тем, куда пошёл его внук, пусть даже он уже давно не маленький. Не о том, что ещё каких-то недели полторы смен на пляже, и он уедет обратно в город на учёбу. А о чём-то светлом, о чём-то, возможно, даже несбыточном. О русых уложенных волосах, о чистом светлом взгляде, маленьких «медвежьих» ушках, и чтобы случились те же объятья, от которых было так тепло на душе, от которых хотелось растаять. Привязанность к этому посёлочному мальчику росла с каждой встречей и отзывалась дрожью где-то на кончиках пальцев. Привязанность ли? Может, именно так ощущается настоящая дружба? Ведь те городские приятели не умели дружить, и ни с кем из них у Вячеслава не завязывалось настолько доверительное чувство. Разве что поболтать о том о сём под сигаретку, а с Мишей он даже, казалось, про сигареты забывал.***
Рано утром стоило больших усилий, чтобы выйти из дома незамеченным дедом. Этот пожилой мужчина, будто нарочно, вставал как можно раньше вот уже несколько дней и буквально не давал проходу вопросами «куда?» и «насколько долго?» Если идёшь в магазин — все в правобережной части обязательно с тобой по пути поздороваются и доложат Дедову, что видели его. Вот такой примерно была система «сарафанного радио» в посёлке, вызывающая лишь ярость и негодование. Урывками каким-то чудом несколько дней назад удалось вечером встретиться с Мишей, и он, вроде как, воспринял царившую вокруг ситуацию вполне адекватно. Ни он, ни уж тем более Вячеслав не собирались просто так сдаваться. Ребята искали пути для прогулок рано утром, пока только рассветало, или глубокой ночью. Хотя второй вариант никак не удавалось воплотить в жизнь из-за работы смотрителя пристани. К концу лета, казалось, никто даже не думал уезжать со своих дач, и, как назло, люди гоняли беловолосого только так. Всем необходимо было арендовать катер, катамаран или лодку, чтобы исследовать вдоль и поперёк бедную речушку по нескольку раз. Только успевай носиться да всем спасательные жилеты помогай надевать. В общем, Вячеслав после смены был в состоянии разве что только дойти до дома с синей крышей и завалиться спать, чтобы утром перед сменой было время для прогулки. Дедов неумолимо давил и контролировал, люди вокруг превратились в следящих за каждым твоим шагом соседей, а новостей из больницы матери так и не было — как хороших, так и плохих. После того срыва в палате Вячеслав даже не представлял себе, каким будет её самочувствие, когда он вернётся в город на целых девять месяцев, а то и дольше. И, конечно же, надеялся на позитивный расклад. Хотелось забыться, отодвинуться куда-то на второй план или хотя бы раз расслабиться в этом круговороте управления. Благо дед по карманам ещё не додумался обшаривать, иначе сто процентов отнял бы и то, что осталось. А в кармане последнее время Вячеслав носил ту фотографию из театра. Она почему-то стала для него каким-то знаком, что не всё ещё потеряно. Символом, что встречи с Мишей не прекратились вовсе, и он его ещё увидит. А видеть хотелось. Чем дольше они не виделись, тем больше, как казалось Вячеславу, в нём самом происходило изменений. Появились какие-то надежды на то, что вот он подойдёт и вместо привычного рукопожатия повторит то объятье, но этот момент не наступал. А воображение рисовало сладкие грёзы, приправляя всё это белым танцем в квартире и чем-то похожим на вальс в фойе. Хотя довольствоваться хоть какими-то прикосновениями к русоволосому пареньку уже было счастьем. Что говорить до этого самого «счастья», то Вячеслава оно охватывало как-то непривычно часто и только в присутствии друга. Беловолосый хотел забыться от окружающего давления, сбегал к Мише. И оно тут же меркло, по сравнению с радостью и ошалелым восторгом. Как-то, сидя в рубке на перерыве, Вячеслав даже провёл аналогию себя с псом и так рассмеялся от собственных мыслей, что Катюха покосилась на него как на больного на всю голову. Да, он и был больной. Он был болен ИМ и почему-то понял это только сейчас. Все цвета приобрели краски, всё постепенно казалось мелочью, и Вячеслав жил от встречи до встречи. И чем дольше была их разлука, тем больше беловолосый понимал это. А Миша продолжал его сторониться. Разговаривали они более-менее нейтрально, на отвлечённые темы, а расстояние между ними почти всегда сохранялось хотя бы в двадцать сантиметров. Разумеется, беловолосому хотелось бы, наконец, разобраться с собой, со своими чувствами, что бушевали внутри, и разрядить неминуемую обстановку, но никак не получалось. Нередко Вячеслав замечал на себе внимательные серые глаза и желание помочь, когда он вновь рассказывал о том, что очередная пожилая женщина докладывала, как долго пробыл беловолосый в магазине, деду Василию. Ранее Миша уже раза три порывался подойти к Дедову, разложить всё по полочкам, поговорить «по-мужски», и в тот момент Слава едва удерживал его на месте. Скандал никому не нужен, ибо сразу станет понятно, что на самом деле их встречи до сих пор продолжаются. Сейчас Миша уже не лез, но было видно — руки чесались. Пару дней назад они смогли встретиться на помосте. Вячеслав принёс с собой красную корочку — фотоальбом, а Миша — свои детские фотографии и, как всегда, яблоки: красные, сочные и ароматные. «Явно с чужого участка», — подозревал Вячеслав, но вслух даже не упрекнул. Привык уже, да и толку возмущаться, если он их тоже поедает как червь-вредитель? Не выбрасывать же. Мальчик на снимках выглядел очень смешно, даже непохожим на себя сейчас. На одной из фотокарточек парнишка натянул слишком уж большую кепку козырьком назад и скрестил руки на груди. «Экий крутой малец», — усмехнулся беловолосый, рассматривая фотографию и пытаясь провести параллель с «сегодняшним» Мишей. Родинок было в разы меньше, чем сейчас — тёмные точки вырисовывали любимые русоволосым созвездия на лице, выстраиваясь в неопределённые линии, а волосы так совсем-совсем короткие, едва ли не «ёжик». — Смотрю, уши твои так и не выросли? — рассмеялся Вячеслав, поднимая снимок прямо к лицу Миши и всматриваясь в детали. — Ага, найди пять отличий, — парировал Миша, улыбаясь и выхватывая фотографию. На развороте уже были прикреплены те самые две фотокарточки, где Вячеслав предстал совсем крохой — их они благополучно забрали из городской квартиры неделей ранее. Беловолосый настоял на том, чтобы вклеить и календарную страницу с датой «17 августа». И обязательно с той самой подписью: «Я абсолютно счастлива». Теперь рядом примостились ещё снимки с Мишей. Вячеслав оценивающе оглядел разворот. Чего-то явно не хватало: какого-то элемента, который бы явно напоминал о помосте. Но ответ пришёл сам собой, когда беловолосый с громким чавканьем доел уже второе наливное яблоко. — Давай ещё вклеим яблоневые листья! Как раз место есть пустое. Миша потянулся за оставшимися яблоками. От одного из них шёл черенок — веточка и, как раз ещё не высохшие, свежие, зелёные листочки. Пара минут, и разворот был полностью заполнен: фотографии, календарь с датой, листья от ароматных яблок. А ведь Миша при каждой встрече на помосте умудрялся приносить их, удивительно. Но теперь для Вячеслава уже не представлялась прогулка без яблок, их сладкого запаха и вкуса. — Кстати, помнишь твой «Зенит»? Я нашёл дома плёнку, и она, вроде как, пустая. Пришлось целый дом перерыть, представляешь? — заговорил Миша воодушевлённо, его глаза загорелись непривычным азартом. — Можно попробовать что-нибудь поснимать тоже для фотоальбома и пройтись по тем местам, что изображены на предыдущих фотографиях… …Одним из таких мест стала школа. Удивительно, но она оказалась правобережной и находилась не так уж и далеко от дома с синей крышей. Днём ранее Вячеслав пересматривал фотографии в фотоальбоме ещё раз ради того, чтобы понять изображение заднего плана, а по пути со смены домой прошёлся другой дорогой в обход. Такой маршрут был длиннее, но возвращаться на свой участок с каждым разом хотелось всё меньше — издержки контроля Дедова иногда выходили за рамки личного пространства, и ему уже ничего не стоило врываться в комнату и читать очередные нотации. Да и уже все старушки на минувшей улице подрабатывали «видеокамерами», добавляя ещё и распространение слухов. Вчера Вячеслав услышал от одной такой дамочки нескромный вопрос о том, за что он сидел в детской комнате полиции. «Ещё бы тюрьму приписали какую-нибудь», — раздражённо помотал головой беловолосый, вспоминая, как изрядно вспылил своими упрёками о нарушении спокойствия граждан и как старушка едва ли схватилась за сердце. Да, возможно он слегка переборщил, но кто сказал, что это незаслуженно? Никто не просил и не заставлял следить за каждым его вдохом, да и уж тем более верить каким-то глупым сплетням. Фасад школы вырос за двумя участками и парочкой крон деревьев. Виднелась только крыша и несколько окон, но, если сравнивать с фотографией в руках, это было точно нужное здание. Подходить ближе Вячеслав не стал, да и особого интереса без Миши не было. Всё-таки ведь договорились вместе. Но существовала одна большая конкретная преграда — школа была правобережной. Это означало, что если они всё ещё хотят исполнить ту задумку, то придётся попотеть и пройти незамеченными для чужих глаз. Обдумав заново всё хорошенько вечером того же дня в комнате, Вячеслав пришёл к выводу — кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Конечно, этот напиток пить они не собирались, но смысл не менялся, даже если добавить к риску азарт двух подростков, «запретный плод сладок» и, в качестве награды — уникальные снимки. Ночью Вячеслав учуял джекпот. Дедов пришёл от соседей, и по всему дому разнёсся запах повышенного градуса. Сам старик завалился спать без прелюдий. В довершение ко всему, теперь стены первого этажа сотрясались от храпа. Вячеслав только хмыкнул, застыв в это время на лестнице, ведущей на второй этаж, точно какой-нибудь грабитель. Он себя и впрямь таким чувствовал. Будто делал что-то незаконное, действительно запретное, а в животе уже завязывался узел возбуждения и азарта. Последний раз он себя так чувствовал тогда, когда они воровали чужие яблоки с Мишей. Или ещё раньше, совсем в детстве, когда среди ночи ищешь новогодние подарки от Деда Мороза, ведь до утра терпеть нет силы воли. Выходить нужно рано — пока ещё только светает, чтобы успеть добраться до Миши, затем сбегать на место и успешно вернуться обратно. Алкоголизм Дедова сказывался отвратительно на его здоровье, а раньше и вообще на отношениях целой семьи, но сейчас это было только на руку. Судя по подсчётам Вячеслава, пожилой мужчина проспит таким образом ещё как минимум до обеда. И то последствием ему будет такое похмелье, что соображать он точно не сможет до вечера. Тихим шагом, зажимая в ладонях совсем нетронутый «Зенит», беловолосый парень спустился по ступеням и, ещё раз прислушавшись напоследок, отворил и без того незапертую дверь. На улице было ещё темно, солнце только просыпалось, как и весь посёлок. Свежий ветер обдал тело, только что находившееся в тепле, пронизывая каждую косточку, заставляя пробегать табун мурашек. Но, несмотря на это, Вячеслав почувствовал свободу. Сейчас его никто не видел, он будто один в пустом, вымершем посёлке на правом берегу, и больше никого в округе. А где-то на левом есть ещё один такой же оставшийся в живых человек, к которому он идёт. Одинокий парень, его друг — Миша. От резкого перепада температур на поселение снова хлынул туман. Белый, как парное молоко, и непроглядный, как завеса, но это только добавляло наслаждения для Вячеслава. Казалось, он вдыхал слишком много этого утреннего кислорода и всё не мог надышаться. Абсолютно одинокий в этом спокойствии и с ощущением того, что теперь между ним и Мишей стоит только эта река, да и то через которую перекинут мост-большие-доски. Никакого тебе осуждения со стороны окружающих. Ни Дедова, пытающегося поссорить ребят. Ни слежки соседей, которых Вячеслав даже в глаза ни разу не видел. Только загорелый посёлочный мальчик, к которому уже несётся Слава, сокращая путь через кусты, шаркая подошвами поношенных кед по траве и морщась от холодной росы. Стук. Мелкий камушек отскакивает от оконной рамы на втором этаже и улетает куда-то в кусты. Стук повторяется таким же, похожим на предыдущий по размеру, кусочком гравия. — Миш, ну ты чего, всё ещё спишь что ли? — возмущённый шёпот снизу. А про себя: «Дурак. Разумеется, он спит, даже пяти ещё нет!» Но, вопреки этому, на третий камушек внутри дома кто-то зашевелился. Окно, блеснув на только что проснувшемся солнечном луче, приоткрылось. — Ты чего тут делаешь? — сонный и растрёпанный Миша выглядел до умопомрачения милым. Даже он, Вячеслав, так считал. Вот будь Слава сейчас не где-то внизу, на задворках чужого участка, на чужой траве, а прямо там, в его комнате, он бы без раздумий его обнял. Ну, а затем, разумеется, постеснялся бы своей мысли и попросил забыть как страшный сон. В последнее время из-за перерывов в некогда регулярных прогулках с Мишей он становился чересчур честен в своих желаниях. — Доброе утро, соня! — чуть повысив голос, улыбнулся Вячеслав и помахал рукой. — Помнишь, ты говорил про фотоплёнку? Как насчёт сегодня? — а затем приподнял «Зенит» повыше, привлекая к нему внимание. Миша недовольно сморщил нос, щурясь от золотистых бликов, и, едва кивнув, исчез в недрах комнаты. «И тебе привет», — усмехнулся Вячеслав, но он уже был рад тому, что его, как непрошенного гостя, не прогнали. Через пять минут загорелый мальчик вновь появился в оконном проёме. — Подходи к чёрному ходу, — и опять исчез. Вячеслав кивнул то ли ему, то ли себе, но уже помчался по траве к зелёной двери. От её созерцания в голове что-то щёлкнуло. Пальцы автоматом пришлось сжать сильнее на фотоаппарате, иначе чувство акупунктуры возвращалось. Возвращались и воспоминания о повышенных тонах чужого отца, затем длительное, по тем меркам, отсутствие Миши на помосте, а после — фингал. Вячеслава передёрнуло неизвестно даже от чего больше: от утренней прохлады или же от впечатлений прошлой недели. Спустя ещё какое-то время замочная скважина на двери с тихим скрежетом повернулась, и высунулась русоволосая голова. Волосы по-прежнему были растрёпаны, а Миша периодически зевал. Но, в целом, для человека, которого так бесцеремонно разбудили, он держался бодрячком. — Ну и как ты умудрился сюда пройти? — задал вопрос потенциальный хозяин участка, тихо топая по траве в сторону калитки. Вячеслав сначала не понял, о чём конкретно говорит его собеседник. В первую очередь о том, как он пробрался на участок, или же о всевидящем надзоре над ним? Ответить он решил разом на оба вопроса. На всякий случай. — Ваша калитка и виноградник совершенно никакой защиты не имеют. Взять и перелезть — проще некуда, — вещал Вячеслав, выходя за калитку уже по-человечески. Разумеется, немного пришлось приукрасить. Рассчитывать так, чтобы не перелететь слишком сильно и сделать это максимально тихо — дело не из лёгких. Да и не лазил он через заборы в своё время. Хотя сейчас бы как раз пригодилось. — А вот дед решил загулять. Напился, так что, думаю, ещё как минимум до полудня проспит. — Охранникам тоже нужен отдых, видимо, — хмыкнул Миша, закрывая засов и идя уже по инерции за Вячеславом. Но вопрос о том, куда они направляются, всё-таки задал. — Вчера я рассматривал фотографии в фотоальбоме Елизаветы Григорьевны. На одном из снимков на заднем плане виднелась старая школа. После смены на пляже я решил пройтись по посёлку и, представляешь себе, увидел этот самый фасад! — беловолосый улыбнулся во все тридцать два и продолжил. — Ты хотел сделать снимки, так что, я думаю, труда не составит туда заглянуть. Миша достал из кармана толстовки белый тубус с крышкой и протянул его Вячеславу: — Вот, как и говорил, что нашёл, — широко зевнул русоволосый и потёр глаза. В уголках тут же покраснело. Плёнка находилась внутри, свёрнутая кольцом в несколько оборотов, коричнево-жёлтая. — Только посмей засветить — она у нас одна в запасе! На вес золота! — пригрозил Миша, а Вячеслав тут же якобы беззащитно поднял руки перед собой, всё ещё сжимая в одной ладони белый тубус. — Да-да, я понял тебя. Она дороже, чем мои почки. Пересекая большие доски, Вячеслав по инерции оглядывался по сторонам. Разумеется, не хотелось бы прямо сейчас, в пять утра, попасться на глаза какой-нибудь незнакомой бабуле. Да и Мишу подставлять под удар совершенно не было желания, хотя тот, на удивление, сохранял полное спокойствие и лишь иногда не мог сдержать откровенные зевки. Тишину посёлочного утра нарушал лишь лай соседских собак, откликнувшихся на чужой топот рядом с их забором, да шум кроны. Привычная зелень постепенно приобретала жёлтый оттенок. «Ещё ведь август, а уже чувствуется осень», — хмыкнул Вячеслав, сворачивая на нужную просёлочную тропу. Фасад старого школьного здания и впрямь виднелся издалека. Значит, Вячеславу всё-таки не показалось. — Это то место? — Миша задал именно тот вопрос, который сейчас был готов сорваться с губ Вячеслава. И даже с нужной интонацией — толикой сомнения и разочарования. Как оказалось, деревья лишь прикрывали самую ужасную часть. Полуразрушенная школа выглядела далеко не презентабельно, что уж говорить о детской площадке неподалёку. Несущие стены здания стояли на месте, и это было единственным, что скрашивало окружающие обломки. Практически все окна на первом этаже выбиты, на разбитой заасфальтированной дорожке тут и там под ногами хрустело стекло. Чем глубже двое парней проходили в школьный двор, тем больше запустелым тот им казался. Он и вправду был всего лишь некогда школьным двором, обустроенным, аккуратным, а дети могли свободно бегать и играть, не боясь напороться на осколки. Но сейчас вместо спортивной площадки остались одни турники-палки да лесенка. Редкие берёзы вокруг школьного здания давали понять, что учебному заведению уже много лет, однако эти стены больше не услышат детского смеха. — У вас есть школа на левом берегу? — спросил Вячеслав, присаживаясь на корточки и рассматривая валяющийся мусор на земле. Стекло, камни, какие-то бутылки и окурки. «Всё как в городе, на местных и никому ненужных заброшках», — подумал беловолосый. — Да. Насколько я знаю, только на нашем берегу осталась школа, — Миша кивнул, ещё раз обводя взглядом пустующий стадион, сравнивая его с фотографиями в фотоальбоме. — Я как раз в неё хожу. Теперь весь настрой был убит разочарованием. На фотоснимках школа была такой красивой, статной, возвышающейся. Оно и понятно, ведь больше двадцати лет прошло с запечатлённого момента. Насколько помнил Вячеслав, рассматривая до дыр фотоальбом, именно на той фотографии, по которой он ориентировался, на переднем плане несколько девушек в белых фартучках держали корочки — аттестаты — и лучезарно улыбались. Банты украшали их головы, а порыв ветра, тоже попавший в кадр, гнул эти самые берёзы, на тот момент совершенно хрупкие и тоненькие. Взгляд снизу на картину обломков казался устрашающим. Что могло произойти такого, раз часть школы просто рухнула? Может, конечно, сам фасад был ненадёжен, и рано или поздно она бы всё равно стала подобна городским заброшенным зданиям. Наконец, выпрямившись во весь рост, Вячеслав решил пройтись вглубь бывшей школьной территории. Раз пришли — не терять же время. Миша наконец-то отвлёкся от фотоальбома и пошёл следом. — Бр-р-р, как холодно-то… Солнце вставало и окрашивало всё вокруг в нежно-розовый цвет, постепенно пейзаж приобретал золотые оттенки. Однако светило совсем не грело, как тогда, на купальнях, и загорелый сонный парень позади лишь сильнее старался закутаться в толстовку. За зданием школы, выйдя на небольшой пустой пятачок земли, двое друзей увидели старый жёлтый школьный автобус. Было видно, что коррозия неумолимо добралась и до него. Разумеется, стёкол в окнах живыми никто не оставил. Чуть ниже лобового стекла, на самом корпусе, можно было разглядеть красную надпись «Дети». Этот школьный автобус являлся словно антиквариатом, всегда приводивший Вячеслава в восторг. Никто не ожидал увидеть его здесь, и, переглянувшись с Мишей, беловолосый тут же потянулся за фотокамерой и плёнкой. С громким щелчком крышка на задней панели захлопнулась, похоронив где-то внутри плёночную ленту. А затем началась «фотосессия» автобуса. Вячеславу хотелось сделать множество кадров с разных ракурсов, но он вовремя урезонил себя, вспомнив, что фотоплёнка не бесконечная. Миша тем временем уже забрался внутрь автобуса, шаркнув кроссовком о любезно выставленную подножку. Парень медленно осматривал внутренний интерьер, прохаживаясь по салону как у себя дома. Рядом с водительским местом висели поеденные молью синие шторки. К потолочной части был прикреплён шнурок на липучке, но оборванный — местные вандалы и тут постарались. Внизу, неподалёку от коробки передач, лежали какие-то автобусные билеты, целиковые бутылки алкогольной продукции и игральные карты. Вячеслав, закончив фотографировать снаружи, запрыгнул в автобус. Миша, повёрнутый спиной, как раз осматривал сиденья, медленно оглаживая их спинки ладонями. В салоне ничто не мешало заглядывать внутрь солнечным лучам, и беловолосый снова невольно остановил свой взгляд на русоволосом, который был залит рассветным светилом. Руки сами потянулись к аппарату на шее, и прозвучал щелчок. — Я думал, что мы фотографируем только раритетные вещи? — резко обернулся Миша, услышав звук фотоаппарата. « Ну конечно, в такой тишине это было не очень-то и заметно!» — саркастически подумал Вячеслав и неловко улыбнулся. — Просто был очень красивый свет и ракурс, — сказал парень. И не соврал. Пройдясь вперёд, беловолосый увидел то самое застолье около водительского кресла и усмехнулся. — Видимо, тут была очень весёлая гулянка, ты видел? — Ага, — только и ответил Миша, теперь уже осматривая жёлтые поручни у дверных проёмов. — Спасибо, мистер-односложный-ответ, — фыркнул Вячеслав, резко разворачиваясь. Как же надоело это всё. «Я хочу нормального общения, а не этой беготни за ним в кошки-мышки!» — пульсировало в голове беловолосого, пока тот неспешно вышагивал по салону, приближаясь к Мише. Когда он подошёл совсем близко, русоволосый застыл около поручней, почти не двигаясь. — Миша, что происходит? Скажи мне, пожалуйста, — карие глаза внимательно посмотрели на вопрошающий взгляд светло-серых. — А что, собственно, происходит? «Он дурачка из себя строит или как?» — в груди так и закипало, даже перед глазами немного поплыло. — Ты совсем дурак или прикидываешься? Мне надоели твои односложные ответы. Мы нормально поговорить никак не можем, между нами постоянно чувствуется какое-то напряжение. Я не понимаю, в чём причина? — Вячеслав ощутил, как в этот момент его щёки явно превратились в пунцовые. Вокруг точно разгорался пожар. — Ты думаешь, почему мы никак разобраться не можем? — резко большая и холодная ладонь легла с жёлтого поручня прямо на бледную руку Вячеслава. А беловолосого словно озноб прошиб. Он резко отшатнулся, одёрнув свою ладонь с округлившимися глазами, и тут же застыл. — Я так и думал. «Нет, нет, нет, нет, я не то имел в виду!» — Вячеслав кинулся к Мише, осознав, что только что сделал. Русоволосый стоял неподвижно, лишь поджав губы и убрав руку с поручней. «Вот тебе и захотел объятий: сам же отшатнулся от одного только прикосновения. Дурак, дебил, придурок!» — так и кричало нутро Вячеслава. Он всего лишь хотел разобраться в ситуации, а теперь, видимо, усугубил её ещё больше. Не говоря ни слова, Миша молча вышел из салона ещё до того, как Слава бросился за ним. — Миша, ну постой, ну куда же ты?! — беловолосый едва поспевал за высоким и длинноногим другом, придерживая болтающуюся камеру на шее одной рукой. Наконец, он нагнал его и, схватив за запястье, заставил повернуться назад к себе. — Я не то имел в виду, правда! Я не хотел, — Вячеслав приподнялся на цыпочки, дабы заглянуть в серые глаза, всё ещё сжимая чужую руку. Но они выражали лишь непривычную холодность и отчуждённость. — А что ты имел в виду, Слава? Ты хоть знаешь, чего хочешь? — отвернулся Миша так, чтобы не видеть беловолосого. Вячеслав скривился, точно его ударили по лицу этим вопросом и жестом. «Он намеренно не смотрит в мою сторону!» — Конечно я знаю, чего хочу! Чтобы наша дружба, если она таковая есть, осталась прежней. В последнее время мы с тобой не очень-то и ладим… — парень опустил голову. Именно это Слава и хотел. Ну, и ещё некоторые послабления в виде объятий прямо сейчас. Но имел ли Миша что-то другое под своим вопросом? И почему сейчас стало так горько? — Я тебя понял, Слав. Отпусти мою руку, я пойду, мне нужно остыть, — Миша сделал вдох-выдох, и его скованные плечи, наконец, немного расслабились, опустившись. — Куда ты пойдёшь, тебя заметят, — Вячеслав будто бы не слышал просьбы и сжал пальцы только крепче. — Не волнуйся. Я пройду так, чтобы меня не заметили. Увидимся завтра, Слав, отпусти. Парень наконец-то посмотрел на беловолосого, которому всё же пришлось раскрыть пальцы. На загорелой руке остался красный след от чужих фаланг. Затем Миша развернулся и быстрым шагом вышел с территории школы, оставив Вячеслава одного посреди стадиона. Кажется, по пути он потирал раскрасневшееся запястье.