В опере холодными вечерами

1 Тренировки шли незаметно. Никто из команды не замечал течения времени, а между тем «LA ARMA» с новым составом существовала уже пару недель. Весь танец уже был поставлен, и ребята уделяли время репетициям и отработке самых сложных элементов. Первые пару дней тренировок Рамиро хорошенько приглядывался к новеньким, но скоро был убеждён, что они так же талантливы, как и он, Маттео и Амбар. Рамиро всегда хорошо замечал в людях талант. Пожалуй, в этом была своя ирония, потому что в самом себе он редко видел что-то необычное и выдающееся, кроме своего отца. Всю жизнь он был сыном «того бизнесмена» и давно уже считал отца едва не ангелом во плоти, как, в общем-то и все они — ведь не будь сеньор Понсе их спонсором, не было бы и команды. А сам Рамиро — как дополнение к его деньгам, обычный посредственный роллер. Так, по крайней мере, считал он. Все его напарники думали иначе, но по своему характеру Рамиро редко к кому-то прислушивался. Помимо шестерых роллеров на тренировках, бывало, присутствовала Нина, подруга Луны, и Ям, девушка Рамиро, та самая, что была на вечеринке в честь нового состава команды. Редко Нина и Ям сталкивались, то есть, почти никогда не приходили одновременно. Сегодня был тот случай, когда под конец репетиции они обе сидели на стульях в углу и наблюдали за танцующими. Нина держала в руках планшет для бумаги и на листе, прикреплённом к нему, что-то строчила. Ям просто сидела в телефоне, изредка прерываясь, чтобы взглянуть на «LA ARMA». Редко она взглядывала и на свою соседку Нину. Сначала она думала, что Нина что-то рисует, но потом поняла, что вырисовывает она только слова, причём совершенно не отрываясь, как будто знала таинственный текст наизусть. Ям в конце концов не выдержала и повернулась к Нине, которая как раз прикончила второй оборот листа и теперь придирчивым взглядом приглядывалась к строчкам, готовясь взять новый лист.  — Привет, — выдохнула Ям, чтобы её слышала только Нина. Та повернулась к ней и кивнула:  — Ага, привет.  — Меня зовут Ям, — сказала она и, когда Нина представилась, продолжила: — Прости за нескромный вопрос, но мне просто стало любопытно, ты там что-то пишешь? Нина очевидно колебалась, прежде чем сказать, но всё-таки легонько моргнула в знак согласия и склонила голову.  — Да, я пишу роман. Почитать не дам, — Нина улыбнулась, хитро прищурив глаза, и Ям усмехнулась.  — Как хочешь. Но скажи хоть, как называется книга, чтобы я купила, когда опубликуешь. Нина посмотрела на неё недоверчиво и снова чуть задумалась, но всё-таки вздохнула.  — «В опере холодными вечерами», — медленно произнесла она. — Смейся, если хочешь.  — О нет, это очень красиво, — успокоила её Ям. — Ты назвала так роман, потому что любишь театр?  — Почти. Я балерина. Ну, практически бывшая. Но книгу я не о балете пишу. Она скорее... о любви и о жизни. Ям выпучила глаза, но она явно была впечатлена. Они немного посидели молча, но Ям заметила, что Нина не берётся за новый лист, и решила продолжить разговор.  — А ты, получается, подруга Луны, да? Она тоже балерина.  — Да, я жду её. А ты? Я видела тебя в баре.  — Я тоже жду кое-кого. Видишь Рамиро? Я его девушка. Они обе посмотрели на Рамиро, который вместе с остальными выполнял один из самых сложных элементов.  — Он здорово катается, — прокомментировала Нина.  — Да, точно, — согласилась Ям, — я ему всегда об этом говорю, но, похоже, он единственный, кто не видит в себе таланта.  — Странно. Даже я заметила, что в нём что-то есть.  — Вот именно. Он и Амбар — лучшие в группе, все так говорят. Им даже предлагали перейти в другую команду, когда эта ещё не была известна, но они отказались. Они снова замолчали, вглядываясь в «LA ARMA», отрабатывающих последние шаги. Через минуту они закончили и, все растрёпанные и взмокшие, отправились переодеваться. Нина всё-таки взялась исписывать новый лист, а Ям лишь посматривала на неё, украдкой пытаясь прочесть хотя бы строчку. К счастью или к сожалению, почерк у Нины был слишком мелкий, чтобы с расстояния Ям что-то понять в её записях. Наконец, Луна вышла в зал, и Нина, быстро дописав предложение, сложила листки в толстую тетрадь.  — Удачи тебе с твоими «вечерами», — на прощание сказала Ям, и Нина искренне ей улыбнулась.  — Спасибо. До встречи. И они с Луной покинули студию. 2 На этой неделе Маттео напомнил Луне о Форсаже, который они собирались вместе посмотреть. Они договорились о встрече, и потому Луна направлялась в парк в выходной вечер. Там они должны были встретиться с Маттео. До назначенного времени оставалась пара минут. Луна остановилась около скамейки и присела на неё. Маттео поблизости не было, и оставалось только ждать. То был особенно холодный вечер, и даже Луне было прохладно, благо, она оделась с расчётом на такой случай. При каждом её выдохе изо рта вылетал пар, и она горячим дыханием попыталась согреть руки. Луна уже мечтала о снеге, но была почти уверена, что его не будет этой зимой, в такие зимы снега никогда не было — так говорила Нина, и Луна была склонна с ней согласиться. Откуда-то на неё едва не упала девушка. Это была примерно её ровесница — милая девушка с рыжими волосами, убранными в растрепавшийся пучок на макушке, и вообще вся растрёпанная, как воробей. Она была на роликах и явно сильно от них устала. Очевидно, она не справилась с управлением.  — Прости, — протянула девушка. Луна от неё почти не пострадала — отделалась испугом. — Я недавно начала кататься, и меня заносит на поворотах, а тут ещё мой брат отошёл, и я совсем беспомощна.  — Ничего страшного, — успокоила незнакомку Луна и добавила, — я и сама недавно катаюсь, так что понимаю тебя. За её спиной она увидела Маттео. Тот тоже был на роликах и быстро приближался к ним, очевидно, заметив Луну. Она встала со скамейки, а рыжая незнакомка в свою очередь уселась на её нагретое место.  — Привет, Луна, — сказал Маттео, с размаху остановившись перед ними. — Ты уже познакомилась с Джим? Луна удивлённо уставилась на него и перевела взгляд на девушку, мило ей улыбнувшуюся.  — Нет, мы… — начала Луна и подавилась, чего-то испугавшись.  — Это Джим, моя сестра. То есть, сводная, — поморщился Маттео, и у Луны отлегло от сердца. Она сразу же вспомнила и слова Джим о её брате. Маттео тем временем представил Луну сводной сестре.  — Очень приятно, — улыбнулась Джим. — Ты та самая новенькая, о которой говорил Маттео?  — Наверное, — нервно взглянув на Маттео, ответила Луна.  — Я не говорил ни о какой новенькой. А если и говорил, то точно не тебе, Джим, — раздражённо заметил Маттео. — И вообще, кончай болтать. Ты останешься кататься? Джим пожала плечами.  — Может, врежусь в симпатичного парня, — предположила Джим, очевидно, вслух высказывая «за» и «против» предложенного Маттео варианта.  — Отлично, удачи, — скептически ответил Матео, и Джим, показав ему язык, неуклюже встала со скамейки и уехала. Маттео повернулся к Луне. — Идём? Мой, ну, в смысле, наш, дом в той стороне, — он показал направление и вместе с Луной отправился туда. По ходу он развернулся спиной вперёд, чтобы видеть лицо Луны, и улыбнулся ей.  — На Джим ты не обращай внимание.  — Да нет, она понравилась мне. Но… Маттео, можно задать вопрос?  — Как хочешь.  — Почему Джим тебе сводная? В твоей семье что-то случилось?  — Родители развелись, и мама сошлась с новым парнем. То есть, мужчиной, конечно. Год назад они поженились, и мы с Джим, его дочерью (а он вдовец), стали официальными братом и сестрой.  — Значит, ты живёшь с матерью?  — Скоро перееду, — пожал плечами Маттео.  — А твой отец…  — Мы с ним всё ещё общаемся. Он у меня крутой, но всегда занят. Маме это и не понравилось. Она до сих пор недовольна, что я поддерживаю с ним хорошие отношения.  — Я поняла, — кивнула Луна, и о семье они больше не говорили. 3 Пока Луна и Маттео смотрели Форсаж, Рамиро и Симон провожали Гастона в больницу. Сначала Гастон собирался идти один, но Симону и Рамиро, оказывается, было нечем заняться, и они, поинтересовавшись у Гастона, куда он идёт, напросились с ним. Было холодно и облачно, и всё ещё дул ветер, так что все трое сжимались и поглубже засовывали в карманы руки. Симон даже натянул шапку, остальные от таких мер воздержались, но, смотря на то, как Симону хорошо в шапке, они, похоже, готовы были и смириться с глупым видом.  — Так зачем, ты сказал, мы туда идём? — спросил Рамиро, когда они уже почти дошли.  — Я не говорил, — вздохнул Гастон и, чуть поколебавшись, всё же ответил. — У меня заболел брат, и я его навещаю.  — О, — впечатлённые, протянули Симон и Рамиро. — А что с ним?  — Лейкемия, — едва слышно ответил Гастон. Рамиро и Симон переглянулись, подняв брови, и Гастон, предупреждая вопросы, добавил. — Это рак. Рамиро и Симон что-то забормотали, Гастон уловил в их словах слова сочувствия. Молча, они вошли в больницу через взрослое отделение, Гастон показал, куда идти, но тут Рамиро остановился — ему кто-то звонил.  — Это отец, — пояснил он и быстро ответил. Разговор был недолгим, но Рамиро заметно напрягся, всех троих почему-то поглотило плохое предчувствие.  — Всё в порядке? — спросил Симон, когда Рамиро отключился.  — Думаю, да, — преувеличенно весело ответил Рамиро. — Но он сказал, что хочет встретиться и что у него важное дело. Так что мне пора, прости. Передай своему брату от меня всё самое лучшее.  — Да, конечно, — пожал плечами Гастон, и было видно, что он даже рад. Оба они — Гастон и Рамиро — посмотрели на Симона, и тот замялся.  — Ну… И я, наверное, тоже не пойду, — неуверенно сказал Симон, смотря то на одного, то на второго парня. — Удачи тебе с братом.  — Спасибо. Оставшись один, Гастон облегчённо вздохнул. Ему не очень хотелось посещать брата с такой группой поддержки. Ребята, конечно, были хорошие, но Гастон предпочитал сначала получше узнать человека, а потом уже впускать его в свою жизнь, если он с самого начала не чувствовал, что человек тот самый. С такими мыслями Гастон вошёл в переход и здесь с непонятной радостью увидел Нину. Она вновь была с убранными волосами, в блузке в горошек и в длинной, до щиколотки, юбке. В руках у неё ничего, кроме тетради, не было.  — Привет! — ещё даже не поравнявшись с ней, крикнул Гастон. В переходе они были одни, но Нина всё равно огляделась, чтобы понять, с ней он здоровается или нет.  — Привет, — она говорила слегка удивлённо, но всё же улыбнулась. — Ты снова здесь?  — У меня здесь брат, — без запинки проговорил Гастон, чувствуя, что Нине он может доверять.  — Про меня ты знаешь, — кивнула Нина. — И что с братом? Гастон объяснил коротко, как Симону и Рамиро, и Нина тоже сразу изменилась в лице.  — Ничего, он поправится, — успокоил её Гастон, хотя даже себе редко говорил эти слова.  — Надеюсь, — поджала губы Нина.  — А… что у тебя за тетради? — спросил Гастон, не найдя другой темы для смены разговора. Нина вздохнула и прищурилась.  — Мне можно доверять секреты, — улыбнулся Гастон.  — Это не секрет, — тоже улыбнулась Нина. — Я пишу книгу и приношу новые главы своей бабушке. Это книга о ней и о её молодости, основана на реальных событиях. Гастон присвистнул.  — Бабуле не нравится, — скривилась Нина, решив быть откровенной до конца.  — Пиши для себя, а не для кого-то, — легко пожал плечами Гастон. — И, кстати, я думал, ты балерина.  — Уже почти нет. Я не пройду отбор и уйду. Допишу книгу и попробую её опубликовать, — Нина тоже пожала плечами. Она смотрела на Гастона испытующим взглядом, как будто прикидывала, понимает ли он её. И по его взгляду она видела, что он понимает. Она даже вдруг поймала себя на мысли, что могла бы дать ему прочитать свои наброски, а ведь она только бабуле позволяла это делать — и то, будучи уверенной, что она не прочла ни строки из того, что она ей давала.  — Тогда удачи с книгой, — не выдержав молчания, сказал Гастон. Они улыбнулись друг другу и разошлись, всё ещё улыбаясь. На следующий день Рамиро немного опоздал на тренировку. Все уже размялись и были готовы танцевать, когда он, наконец, непривычно медленным шагом вошёл в зал.  — Наконец-то, Рамиро! — всплеснула руками Амбар. — Почему так долго? Что с твоим телефоном?  — И с лицом, — добавил Гастон, как и все, заметив, что Рамиро поник и помрачнел. Он молчал, по очереди оглядывая их всех, пока они все, как один, не подняли брови в немом вопросе.  — У меня плохие новости, — наконец, сказал он. Все переглянулись. — Отец отказался спонсировать нас. У всех вырвались обречённые вздохи, но самым громким было отчаяние Гастона.