1
Для Рамиро было странно кататься одному, потому что почти всё последнее время он проводил с командой. Лишь за два дня до конкурса он вышел из дома вечером, после репетиции, и даже почему-то внутренне дрожа, надел ролики. До сих пор он как-то глупо заставлял себя думать, что может облажаться на самом лёгком месте танца или что без остальных ребят он совсем не смотрится роллером и танцором — посредственность, посредственней которой не найти. Даже самого себя он уже привык ругать за такие мысли, но ничего с собой сделать не мог, таков был образ его мыслей. Но по дороге случилась странная случайность, которая всё для него изменила. Рамиро вообще не верил в совпадения, но в то, что его одноклассник и старый друг Марко вдруг оказался здесь, в Аргентине, в Буэнос-Айресе, на той же улице и в то же время, что и он, пришлось поверить. — Рамиро! — воскликнул Марко и расставил руки для приветственных объятий. С этими его словами Рамиро всё-таки уверился в том, что Марко ему не померещился, и они обнялись — Рамиро пришлось немного нагнуться для этого, потому что Марко всегда был чуть ниже, чем он, а он сейчас был ещё и на роликах; из-за этого обстоятельства оба они улыбнулись, и напряжение, которое возникло между старыми друзьями после долгой разлуки, исчезло. — Какими судьбами? — спросил Рамиро, когда они вдвоём двинулись вверх по улице. — Приехал с родителями. Они собираются открыть здесь какой-то бизнес, хотят, чтобы и я участвовал. — И ты больше не катаешься? — удивился Рамиро — Марко всегда любил ролики и обожал делать трюки, в этом он был профи. — Нет, я давно бросил. А ты в крутой команде? — Рамиро кивнул, и Марко довольно потянулся. — Как я и предсказывал. Ты всегда был круче меня, так что нет ничего удивительного, что я остался в дураках с отцовским бизнесом, а ты делаешь что хочешь. — Только не надо завышать мои способности. Если бы я не встретил ребят, был бы, как и ты, «в дураках». — Вот и нет. Ты мог бы попасть в любую команду, если бы захотел. И не говори, что это неправда. — Ты слишком уж много про меня знаешь. О каких крутых командах идёт речь? Меня приглашали только в «Red Sharks», так что… — «Red Sharks»? — воскликнул Марко. — Да они же круче любой существующей команды! Лучшие в континентальных соревнованиях. И ты отказался? Рамиро даже как-то смущённо пожал плечами — он почувствовал, как будто что-то такое заворочалось у него в груди. Может быть, это было похоже на... гордость. — Ну ты даёшь. А ещё говоришь, что плохо катаешься. Посмотри на меня — подбираю объедки за отцом — и на себя — отказываешь крутым командам направо и налево. Ещё, наверное, готовишься со своей группой к какому-нибудь конкурсу? — Рамиро снова кивнул, и Марко выпучил на него глаза и поджал губы с таким видом, как будто сомневался, что он вообще человек. — Не поубавить ли тебе запросы на свои способности? Ты круче любого, кого я знаю, и к тому же либо очень скромный, либо очень слепой. Примерно такими были слова Марко, к которым с внимательностью прислушивался Рамиро. Почему-то именно его мнение заставляло Рамиро задуматься — а действительно ли он не заслуживал всего, что имел, и справедливо ли он считал себя плохом роллером. Пока Марко продолжал болтать, он всё вспоминал и вспоминал, и уверенность расцветала в нём, пускаясь вместе с кровью по венам. В это же самое время Нина сидела в палате бабули, не слушая, о чём она ей рассказывает, а прокручивая в голове недавний диалог со своим тренером о скором отборе во французскую труппу. Как бы ни тяжело было сказать тренеру о том, что она не пройдёт отбор, с бабулей такой разговор должен был стоить больших усилий и нервов, и потому Нина всё не решалась заговорить с ней. Она лишь вновь попыталась подсунуть ей новые главы, но бабуля со странной для её состояния резвостью и силой отталкивала от себя руку внучки. — Не понимаю, зачем всё это, — отрезала она и поджимала губы. — Лучше бы ты столько сил вкладывала в репетиции, сколько отдаёшь своей книге. — Но мне нравится писать, и я от этого нисколько не устаю, — с той же упрямостью гнула своё Нина и всё-таки положила на тумбочку несколько новых листков. — Тем более я совсем скоро закончу, осталась пара глав. Неужели тебе неинтересно? — Я с трудом представляю, что интересного ты могла найти во всём этом, ещё и растянуть на целую книгу. Лучше скажи, тренируешься ли ты? — Нет, бабуля, — после недолгого молчания ответила Нина. Та даже закашлялась, и Нина испугалась такого действия на бабулю её слов, но хуже ей не стало. Она быстро откашлялась и уставилась на внучку как на существо с другой планеты. — Что это ты говоришь? — моргнула она. — Прослушивания уже вот-вот. — Знаю, но мне это неинтересно, — покачала головой Нина, понимая, что ей не хватает нервов, чтобы оставаться спокойной, и её голос срывается. — Я давно уже перестала любить танцевать, я хочу быть писательницей, хочу рассказывать истории, хочу, чтобы люди читали их и были счастливы благодаря мне! И мне надоело пытаться нравиться тебе. Эта причёска и эта одежда — это не я, а ты, и очень плохо, что это вижу лишь я. Мне надоело! Нина даже вскочила с места и, тяжело дыша, развернулась к выходу. Бабуля предприняла попытку остановить её, но Нина ничего не слышала и, преодолевая порыв обернуться, извиниться и сесть обратно около бабули, она вылетела из палаты.2
За день до конкурса все шестеро явились взволнованные и совершенно растерянные. Некоторых, как Луну и Симона, посещали мысли вроде «А не слишком ли мы много о себе возомнили? В конкурсе участвуют люди, у которых есть талант и опыт, а каким боком здесь мы, непонятно ни нам, ни другим». Амбар и Гастон начинали думать о себе и своих переживаниях — сейчас, когда Теодоро болеет, нормально ли Гастону заботиться о себе, не брату ли должны быть посвящены его мысли? А Амбар вообще перестала уверенно держаться на ногах, не только на роликах, вообще стоять ей иногда становилось трудно из-за переживаний о скором разговоре с ребятами. И лишь Маттео и Рамиро чувствовали себя очень уверенно и без сомнений думали о завтрашнем конкурсе. — Нам всего-то надо быть сосредоточенными и помнить — мы лучшие, — вещал Маттео, шагая туда-сюда перед сидящими на полу ребятами. — И не забывать о том, что для всех нас этот конкурс — билет в будущее. Если мы выиграем, а мы наверняка выиграем, нам открыты все дороги, и следующие конкурсы без сомнений наши. — А менее пафосно ты не умеешь говорить слова поддержки? — усмехнулась Амбар, скрывая за смешком своё волнение. — И зачем так давить? — возмутился Симон. — Всё, что нужно — расслабиться, особенно тебе, друг, — поддержал их Рамиро и опёрся на ладони за спиной. Маттео оглядел их обиженно, но, увидев, что даже Луна чуть укоризненно смотрит на него, смягчился. — Ладно, на самом деле я просто волнуюсь, — вздохнул он. — Это наш первый конкурс таких масштабов. И мы, конечно, готовы, но мне никак не избавиться от плохого предчувствия. — Предчувствия тебе не расскажут, что будет дальше, — вступил в разговор Гастон. — Зато это сделаю я. И знаете что? Мы будем на целое небо выше остальных, кто там участвует, потому что наша команда — уникальна. Всем поначалу захотелось спросить, чем это они уникальны, но им так понравились слова Гастона, когда они сами произнесли их в своих головах, что никто не стал возражать, и даже наоборот — они победно закричали, Луна и Амбар обнялись, Гастон, Рамиро и Симон ударились кулаками, а Маттео, глядя на них, улыбнулся и ощутил, словно вернулся домой после долгого отсутствия. Они репетировали до поздней ночи и разошлись сплочённее, чем когда-либо, и каждый чувствовал, что эти ребята — не просто товарищи по команде, а те, с кем этот путь было пройти необходимо, они все были сильными, уверенными и знающими, что справятся. Следующим днём они рано встретились, и никто не стал говорить приветственных или вдохновляющих речей: они переглянулись, кивнули друг другу и всё также без слов отправились к зданию, где проходил конкурс. Это был театр, где часто проходили подобные мероприятия. Сюда уже начали стягиваться и другие команды, и все были напряжены, кажется, до ожесточённости, и в большом зале за кулисами, где они ждали начала, все чувствовали себя очень маленькими и неумелыми. «LA ARMA» уселись почти у стены в тесный круг лицами в зал, соприкасаясь спинами. Маттео жутко волновался и даже не оттого, что они, наконец, здесь и собираются победить. Мыслями он был не на сцене и не с командой, он думал о тех, кто сидит в зрительском зале. Все они должны были прийти — и мама, и Джим, и отчим, но Маттео не только их звал посмотреть. В зале должен был быть и его отец, и Маттео верил, что он придёт, хотя накануне поссорился с матерью из-за этой темы — она никогда не понимала, за что так любит Маттео отца, и не видела никаких причин для того, чтобы он всегда защищал его и был о нём лучшего мнения. Из-за этой ссоры и из-за многого другого Маттео отчаянно хотел увидеть отца где-нибудь в первых рядах, ну или на заднем ряду, да где угодно — главное, чтобы он посмотрел на него и убедился, что он чего-то стоит. Вдруг из этих мыслей его вывело чьё-то прикосновение к его руке. Он вздрогнул и понял, что это Луна. Она не смотрела на него, но явно ждала, что Маттео что-то сделает, и он не задумываясь взял её за руку. Хотя в их отношениях было много недосказанности, но всё же он вдруг почувствовал огромную благодарность к тем совпадениям, что свели их вместе. Маттео не знал, любовь ли это, он вообще не задумывался об этом, но ему было приятно знать, что Луна здесь с ним, держит его за руку. — Мы сможем, — сказал кто-то из них шестерых, и после этого для каждого всё было как в тумане до того момента, как объявили, что пришла их очередь. Впрочем, выступление они тоже плохо запомнили, они знали лишь то, что были едины, и всё в танце было к месту — и редкая для Амбар слитность с остальными, и уверенность обретшего веру в себя Рамиро, и энергия, излучаемая Гастоном, и странная танцевальная раскрепощённость Симона, которая так их всех привлекла, и своеобразный балетный стиль танца Луны, и Маттео, не волнующийся и благодарный тем самым совпадениям. Всё пришло для них всех в норму после того, как они закончили танцевать и остановились. Зрители, молчавшие пару секунд после того, как музыка затихла, буквально вдруг взорвались аплодисментами, а жюри удовлетворённо и некоторые даже восхищённо переглядывались друг с другом. Им казалось, что аплодисменты длились невероятно долго, как будто на них бесконечно сыпались поздравления, и было даже невозможно представить, что когда-то это закончится.3
Ещё через полчаса они кричали, срывали голос и обнимали друг друга до сбившегося дыхания на этой же сцене — только что объявили, что первое место присуждается их команде. Все они что-то кричали друг другу и сами не понимали, что кричат, и никто из них ничего не видел, а в ушах так и стояли слова о том, что они выиграли. Им понадобилось непомерно много времени, чтобы восстановить дыхание и прийти в себя. Первым сделал это Маттео, когда к нему подошли три человека — Джим, мама и его отчим. Джим и мама тут же кинулись его обнимать, отчим похлопал его по плечу с добродушной улыбкой и сказал, что нисколько не сомневался в нём. Джим в конце концов так и не согласилась отпустить его плечо, и с ней, висящей на нём, он заглянул за спину мамы и отчима. Мама поджала губы и сразу погрустнела. — Его нет, Маттео. Я звонила, чтобы спросить, придёт ли он, но он не взял трубку, — сказала она едва не со слезами на глазах. И Маттео только кивнул, вдруг поняв, что, оказывается, нисколько не сомневался в том, что отца не будет. Он был счастлив, что пришли эти трое — Джим так и не отпустила его плеча, — а другие люди для радости оказались не нужны. — Мне надо к ребятам, — сказал он и обнял маму. Та сжала его в объятиях в ответ, но он не дал этому продлиться долго и развернулся. Несмотря на все мысли об отце и о том, что он не удивлён его поведению, Маттео всё равно разозлился. Он шёл к команде тяжело дыша и с завистью смотрел на их не омрачённые ничем лица. Даже Луна улыбалась с остальными, хоть и как-то печально, и Маттео понял, что всё это время она поглядывала в его сторону. — Вижу, твоя семья пришла поддержать тебя, — сказала она, когда он подошёл к ним. — Пришла, но не вся, — грубее, чем следовало бы, ответил Маттео. — Прости, я просто немного растерян. — Эй, откуда такое постное лицо? — прокричал Рамиро, накинувшись на Маттео и взъерошивая ему волосы. — Неважно, — Маттео натянул улыбку. — Мы молодцы, мы победили! Они закричали и бросились друг к другу с объятиями. Когда, наконец, они расцепились, Луна сделала шаг назад и улыбнулась всем им. — Поздравляю, ребята. Теперь вы обязательно выиграете ещё много раз, и я благодарна вам за то, чему я у вас научилась, — сказала она. — В смысле? Почему ты так говоришь, как будто не будешь больше с нами? — спросил Рамиро. — Я никогда не говорила, что буду с вами кататься после конкурса, — растерянно пожала плечами Луна. — Скоро прослушивания, и я получила, что хотела, как и вы. — Но… — начал Маттео и замолчал. Злость снова поднималась в нём. Он, как и все они, думал, что Луна останется с ними, что балет больше ей не интересен, он думал, что теперь она будет с ним. — Но ты не можешь. Неужели ты не понимаешь? — Я могу, — покачала головой Луна. — И думаю, что ты должен меня понять, а не я. — Значит, это ты выбираешь, — кивнул он с невольным презрением в голосе, и она отшатнулась. — Мне и нечего было выбирать, — сказала Луна, моргнула, чтобы смахнуть вдруг наступившие на глаза слёзы, и развернулась.