Глава 9. Исповедь
В полумраке часовни стояла благоговейная тишина. Единственным источником света в помещении были только зажженные у алтаря восковые свечи. Воздух вокруг был пропитан приторно сладкими благовониями, от которых кружилась голова. Также в помещении царил холод, но Пьеро его почти не ощущал. Юношу ещё мучало похмелье, а в воспалённом разуме пульсировала только единственная мысль- где бы достать порошка, чтобы выйти из этого кошмарного состояния. Руки тряслись, зубы стучали и уже начинало сводить челюсть. ⁃ Да есть кто живой в этом могильнике? Быстрее начнём, быстрее закончим. Ответом ему была та же тишина. Пьеро раздосадовано выругался: ⁃ Черт дери это ... ⁃ Не богохульствуй в доме божьем, агнец- неожиданно раздалось прямо из-за его спины. Актер вздрогнул и резко повернулся : ⁃ Это что, ты меня сейчас барабаном назвал? И тебе не болеть, Амнон. В тенях храма стоял молодой мужчина в чёрной рясе, но выглядел он весьма необычно для священника. Его глаза были обведены чёрной сурьмой, радужка которых была неестественно светлой, практически белой, будто бы священнослужитель был слеп. При Ключе находилась небольшая часовенка, где и проповедовал Амнон. Построена она была для отвода глаз от нелегального казино Карабаса, по будням в ней проводились службы для горожан, а в выходные на ее территории бесплатно раздавались сладости для детей и собирались пожертвования. Сам Амнон был нетипичным представителем богослужения- довольно молодой, с краской на лице, также его часто заносило на проповедях и еще, как ходили слухи, он практиковал самоистязание. Пьеро, как-то по большому секрету, мадам Симона рассказала, что священник был частым посетителем ее «дома удовольствий», что никак не вязалось с его родом деятельности, но как говориться, кто не без греха. Амнон медленно растянул губы в улыбке и поманил рукой юношу в сторону исповедальни. Пьеро прошёл за ним и вальяжно развалился на скамейке, проповедник же занял место за перегородкой. ⁃ Что тебя привело сюда, сын мой? Актёр усмехнулся и лениво произнёс : ⁃ Это очередная прихоть моего папеньки, мне тебе не в чем покаяться, я чист, как снег в декабре. Давай я просто потуплю здесь некоторое время и свалю, а ты потом моему папочке скажешь, что я раскаялся, по его мнению, в своём непотребном поведении, ну а ты, как и положено, отпустил мне все грехи. За перегородкой какое-то время стояло молчание. А потом Амнон заговорил: - Хочешь сказать, сын Карабаса, что ничто не терзает твой дух? И что тебе не в чем покаяться? О, я вижу как больна твоя душа, как скверна сжирает ее изнутри, словно ее бросили голодным псам на растерзание. Не приходят ли тебе на ум мысли, одержимые смертью, не мечтаешь ли увидеть свои руки в крови врагов твоих? Или у тебя их нет, золотой мальчик? Расскажи мне, как ты не стараешься заполнить зияющую дыру у тебя в груди, как ты не пытаешься изменить свою реальность запретными веществами? А спишь ты спокойно? Не снятся ли тебе кошмары про белый саван? О, я много знаю о кошмарах, могу рассказать тебе о них. Например, о зеркалах. Что молчишь, агнец? Расскажи же мне всё о своих страхах, о сомнениях, что изводят тебя, о своих самых потаённых грязных желаниях. Поведай же мне, как твоя порочная душа желает возмездия, я слышу это в твоём дыхании. Что же ты молчишь, агнец? Открой же Амнону свою чёрную душу, темные отблески которой я вижу на дне твоих глаз. Я чувствую боль, страх, сожаление, пороки, что переполняют тебя! Скажи же, сын Карабаса, что ты еще прячешь в себе! Амнон расхохотался. Юноша не стал дожидаться, когда тот успокоится и почти задыхаясь выбежал на улицу.***
«Псих, мать его, безумец. Ещё немного и я думал, что он высосет из меня душу. Больной ублюдок!» Пьеро трясущиеся руками прикурил сигарету. Стоя на улице, он жадно глотал свежий воздух. После «исповеди» кружилась голова, было тяжело дышать, отчаянно хотелось «забвения», чтобы стереть этот день из своей жизни, как и многие другие.