***
Проспал почти два с половиной часа. Голова уже не такая тяжёлая, но настроение лучше не стало. Я всё-таки морально не созрел для встречи с Оливером. Нет, я не проиграл битву за завтраком, я бы даже сказал, что вышел триумфатором из утренней схватки, но почему же тогда так скверно на душе?... Наш поезд прибыл сегодня в четыре пятьдесят утра в Клузоне. Анчизе уже поджидал нас у вокзала. Сперва мы завезли Фаби, а потом поехали домой. Мой багаж за время поездки приумножился – пришлось купить рюкзак под сувениры и покупки. Когда наш «Fiat» подкатил к парадному входу, я закинул рюкзак за спину, взял сумку и, не глядя на maison d'hôtes, вошёл в дом. Мама уже ждала меня на втором этаже возле родительской спальни. Она порывалась приготовить кофе с сэндвичами, но я заверил её, что не голоден. В поезде мне удалось подремать, так что два часа сна до завтрака казались достаточными, чтобы выглядеть свежим. К встрече с Оливером я подготовился тщательно – принял душ, вымыл и высушил голову, сбрил двухдневную щетину под носом и с подбородка. Я продумал заранее, в чём выйду к столу - выбор пал на джинсовые шорты и белую рубашку. Я закатал рукава по локоть и расстегнул несколько пуговиц на груди с целью продемонстрировать, что на шее нет цепочки с кулоном в виде звезды Давида. В завершение, я повторил перед зеркалом в ванной комнате заготовленные для Оливера взгляды – равнодушный, недоумённый, убийственный, насмешливый, ленивый. Изображать каждый из них было сложно, даже репетируя, и я боялся, что затея провальная. Если касаться моей внешности, мне всегда трудно судить о ней объективно. Я слыл красавчиком в школе, Фабьян периодически восторгается моими скулами и линией подбородка, считает, что у меня бездонные глаза. Он хорошо рисует, поэтому оценивает, как художник. В Генуе и Флоренции я иногда ловил на себе восхищённые взгляды - девушки улыбались мне, а парни определённого типажа подмигивали, даже слали воздушные поцелуи. Помню случай возле сувенирных лотков у собора Санта-Мария-дель-Фьоре – молодой смуглый мужчина воскликнул по-испански: “Guapo!”, а потом попытался закадрить меня на ломаном итальянском. Я сделал вид, что не понимаю его. Рассматривая себя в зеркале за несколько минут до завтрака, я размышлял, какие перемены может заметить во мне Оливер? Я стал выше - вытянулся за год на шесть сантиметров, чуть раздался в плечах, немного подкачал руки и грудные мышцы. Родители утверждают, что я повзрослел и уже не выгляжу ребёнком. Кроме того, я отрастил волосы – по форме похоже на каре, до середины шеи. Конечно, волосы мешают, но мне нравится зарываться в них пальцами, откидывать со лба, заправлять пряди за уши. Когда я играю на гитаре или фотографирую, то собираю непослушные локоны в пучок на затылке, так что мы вполне мирно сосуществуем с моей растительностью на голове. Придирчивый взгляд, брошенный в зеркало напоследок, убедил меня, что выгляжу я, как минимум, неплохо. Всё упиралось не в то, красив ли я, и насколько красив, а в то, достаточно ли я красив для Оливера?.. Каюсь, это слишком по-детски – подсматривать из-за шторы в окно родительской спальни, как мама и Мафальда накрывают на стол, но для меня было жизненно важно - выйти к завтраку последним. Я сошёл вниз только тогда, когда убедился, что все в сборе. Пока я спускался по лестнице, сердце в груди бу́хало так, что закладывало уши, но я заглянул на кухню, поздоровался с Мафальдой, и напряжение ослабло. К моему вящему удовольствию, порядок расположения мест за столом был в точности таким же, как в прошлом году во время первого завтрака Оливера у нас – папа сидел напротив мамы, справа от него Оливер, мне же оставили место во главе стола. Едва я показался в дверном проёме, мама радостно произнесла: «Элио!», и я понял, что путь к отступлению отрезан. Оливер, сидевший спиной ко мне, вознамерился встать, чтобы поздороваться, пожать руку, но я пресёк эту попытку - дружески похлопал его по плечу, принуждая сесть, и сказал бесстрастно: «Не вставай. Можно без церемоний. Добро пожаловать». Потом я наклонился к отцу, поцеловал его в мохнатую бороду, обогнув стол, обнял маму и чмокнул её в щеку. Я видел боковым зрением, как Оливер наблюдает за мной, открыв рот. - Пресвятые небеса! Элио! – наконец воскликнул он. Искренний восторг в его голосе поневоле заставил меня поднять глаза… Обычно в романах пишут: «И тут их взгляды встретились». Да, наши с Оливером взгляды тоже встретились, и я ясно осознал, что смотрю не в глаза Оливера, а в разверзшуюся бездну, на дне которой - ад. Я знал этот ад, все его девять кругов, я погружался туда раньше, более того, тешил себя иллюзией, что выбрался из него, но ад никуда не делся. - Твои родители так часто говорили мне, что ты изменился, что я тебя не узна́ю, но, ни разу, не обмолвились, что ты стал запредельно красивым! - А был урод уродом? – я метнул в Оливера равнодушный, как мне хотелось верить, взгляд и потянулся за сыром. Оливер рассмеялся. - Ээээлио! – с укоризной нараспев произнесла мама. – Ты прекрасно знаешь, что всегда был красивым мальчиком! - Молодость до жестокости категорична, она не терпит полутонов, - сказал отец и посмотрел на Оливера, словно адресовал ему свои слова. – В возрасте Элио я признавал только два цвета – белый и чёрный. - Ты доволен поездкой, mon amour? – мама положила на мою тарелку пару кусков белого хлеба. - Мы отлично провели время! – я широко улыбнулся ей. – Флоренция меня просто потрясла. - Надеюсь, ты много фотографировал? – поинтересовался отец. - Пришлось докупить ещё две кассеты на тридцать шесть кадров. Теперь провожусь с печатью, но фотографии вам понравятся. - Я никогда не был, ни во Флоренции, ни в Генуе, - вставил Оливер, словно пытаясь привлечь моё внимание. - Ты можешь съездить туда как-нибудь с женой, - невозмутимо парировал я, уставившись на Оливера ленивым взглядом. - Разумеется, - Оливер изменился в лице. Его очевидное смущение потешило мой взор, я мысленно зааплодировал себе - словесные заготовки били точно в цель. Мефистофель во мне пугающе хохотал под музыку Гуно. - Могу порекомендовать вам выставочные площадки и интересные места, которые не значатся в туристических путеводителях, - как можно более дружелюбно, но, в то же время, подчёркнуто вежливо, сказал я, не глядя на Оливера. – И адреса первоклассных кафешек у меня где-то записаны. - Спасибо. Информация полезная, - в голосе Оливера послышалась плохо скрываемая досада. Он повернул голову в мою сторону, но я упрямо смотрел куда угодно, но только не на него. Я чувствовал, что меня начинает потряхивать. Ещё и родители, как назло, молчали, сосредоточившись на еде. А может, они просто не хотели мешать нашему с Оливером общению? - Тебе очень идут длинные волосы, Элио, - он произнёс это так, что у меня свело скулы. Наверное, если бы я был животным, то вся моя шерсть непременно бы встала дыбом. Я вскинул на него глаза и запаниковал, потому что не знал, какой взгляд изобразить! Он меня обезоружил одной незатейливой фразой! И как он смотрел… Сколько глубины, сожаления и нежности я ощутил в его взгляде… Я не мог ошибаться, потому что в те самые мгновения смотрел на него точно так же! Когда я осознал это, то ужаснулся и начал машинально поправлять волосы. Мне нужно было нанести ответный удар! Срочно! - Фабьян говорит то же самое, - я усмехнулся. - Тебе все это говорят! – мягко возмутилась мама. - Надеюсь, ты меня с ним познакомишь? – я вдруг почувствовал, что настроение Оливера переменилось. Он словно бросил мне вызов. - Он приедет сегодня к обеду, - к этой реплике в комплекте шли убийственный взгляд и ядовитая улыбка. Не уверен, что я идеально изобразил, и то, и другое. - О! Фабьян пожалует на нашу «застольную барщину»! – оживился отец. – Будет кому развлечь нас рассказами о поездке! - Думаю, у нас вдвоём лучше получится, - я мечтательно улыбнулся, глядя перед собой, как улыбнулся бы воображаемому другу, а потом запустил пальцы в волосы и откинул пряди назад. Я репетировал этот жест перед зеркалом, получалось очень эффектно. Да, забыл написать, что проделал я всё это исключительно для Оливера, который пристально на меня смотрел. Запас фраз, заготовленных для Оливера на завтрак, был исчерпан. Выполнив программу-минимум, я попивал сок и подумывал о том, как бы мне поскорее убраться в свою комнату. - А где твоя цепочка с кулоном? – удивлённо спросила мама. - Порвал нечаянно, - я ждал этот вопрос и потому ответил ровно, без всякой эмоциональной окраски. – Съезжу как-нибудь в город, к ювелиру. Не знаю, огорчило ли Оливера отсутствие на моей груди золотой звезды Давида, но мне очень хотелось даже такой мелочью дать понять, что нас с ним ничего не связывает. И, если раньше я носил кулон исключительно для того, чтобы чувствовать общность с Оливером, подчёркивая, как и он, своё еврейское происхождение, то в поезде на пути в Клузоне я снял цепочку, в знак отказа от этой общности. А потом события развернулись вопреки сценарию, заранее сложившемуся у меня в голове – в дверном проёме возникла Мафальда и сообщила, что «синьору просят к телефону». Извинившись, мама поднялась и поспешила в дом. Через пару минут она вернулась и позвала отца. Он тоже ушёл. Мы с Оливером остались одни за столом. Ничего кошмарнее, по крайней мере, в это утро, я себе представить не мог. Разумеется, я боялся, что он начнёт извиняться за прошлое, благодарить за него же, произносить банальные фразы, которые обычно говорят друг другу бывшие любовники, но панический - леденящий, ужас сковывал меня только при одной мысли – Оливер мог предложить остаться друзьями. Собравшись с остатками душевных сил, я сосредоточенно ковырял ножом персик и ждал возвращения родителей. Если бы я был глубоко верующим человеком, то, наверное, читал бы молитву, едва шевеля губами, и призывал на помощь всех святых, если бы я был адептом Вуду, то уже начал бы мастерить куклу Оливера из подручных средств, но меня хватало только на то, чтобы тупо резать персик. Оливер молчал. Возможно, он тоже опасался предложения дружбы с моей стороны. Напряжение за столом нарастало, и, в итоге, не придумав ничего более умного, чем уйти, я встал и двинулся к дому. Оливер остановил меня, резко схватив за руку, чуть выше запястья. Его движение – меткое и быстрое, напоминало бросок кобры. Я развернулся и посмотрел на агрессора недоумённым взглядом. - Ты считаешь приличным оставлять постояльца одного за столом? Радушные хозяева так не поступают, - несмотря на шутливость тона, Оливер был серьёзен. - А ты считаешь приличным хватать одного из хозяев за руку, словно имеешь на это право? Благонравные постояльцы так не поступают, - я отдёрнул руку. - Прости, я только хотел… - Ты ведь не собираешься подкатить ко мне, в отсутствие невесты, правда? – я чувствовал, как моё лицо начинает перекашиваться от злобы. - Элио! – голос Оливера преисполнился сдержанным, я бы даже сказал – благородным, негодованием. - Как камень с души! – я фамильярно хлопнул Оливера по плечу. – И вот ещё что, - я откинул волосы со лба и прищурился от бившего в глаза солнца. – С дружбой ко мне тоже не лезь. Друзьями мы никогда не станем. Я развернулся и ушёл в дом. Не помню, как поднялся в комнату. Упав на кровать, я прижался щекой к той части руки, которую всего лишь несколько минут назад сжимал своей ладонью Оливер, но этого было мало - я покрыл поцелуями руку выше запястья. Едва я отстранился, моё экстатическое состояние резко сменилось отвращением к самому себе. Метнувшись в ванную, я с остервенением вымыл руку по локоть и вытер рот. Проделанными манипуляциями я очистился от Оливера и даже испытал нечто похожее на удовлетворение, но длилось оно недолго - сменилось горечью. А что если это прикосновение последнее? Мысль, внезапная, как сигнал велосипедного звонка, добила меня. Я бросился на кровать и разрыдался, уткнувшись в подушку. Не знаю, сколько бы я ещё давился слезами, если бы не стук в дверь. Наспех вытерев мокрые щёки, я сел. - Qu’est-ce qu’il y a, mon amour?(*) – мама подошла ко мне и села рядом. - Rien. - Но что-то явно произошло между тобой и Оливером, – она перешла на английский. - С чего ты взяла? – я повернул к маме опухшее от слёз лицо. - Ты плакал! – воскликнула она, с тревогой всматриваясь в мои глаза. - А вы с отцом надеялись, что будет по-другому? В ответ она обняла меня и начала «баюкать», слегка раскачиваясь из стороны в сторону. - Оливер сказал тебе что-то обидное? - Нет. - Тогда в чём дело? – мама погладила меня по голове. - Я надерзил ему. Надерзил намеренно. - Так вот почему он был мрачен. - Может, тебе просто показалось? - Pas du tout, (*) - мама разомкнула объятия. - Мы застали его в глубоком стопоре, когда вернулись за стол, и сразу поняли, что вы повздорили, - она взяла меня за руку. - Оливер молча выпил стакан сока, потом извинился, поблагодарил за завтрак и ушёл в maison d'hôtes. Ты расстроен потому, что нагрубил ему? - Нет. Просто перенервничал. - Ça va passer, mon amour, (*) - мама поцеловала меня в висок и вышла. Я благодарен ей за то, что она всё поняла, но сделала вид, будто мой ответ был исчерпывающим. Попытки дополнить дневниковые записи не увенчались успехом, и вскоре мне пришлось спуститься в гостиную за снотворным… __________________________________________________ (*) - Qu’est-ce qu’il y a, mon amour? (фр.) - Что случилось, любовь моя? – мама подошла ко мне и села рядом. - Rien. (фр.) – Ничего. - Pas du tout,(фр.) – Вовсе нет, - мама разомкнула объятия. - Ça va passer, mon amour, (фр.) - Это пройдёт, любовь моя,- мама поцеловала меня в висок и вышла. ________________________________________________ Примерно через час прикатит Фаби, так что у меня ещё есть время разобрать сумку и рюкзак, разложить по пакетам подарки. Я купил их во Флоренции: папе - книгу по археологии в одной из лавок букинистов, маме – клатч местечкового производства, Мафальде - платок с видами достопримечательностей, её мужу и Анчизе по портсигару. Оливеру я тоже купил сувенир. И вовсе не потому, что это Оливер – я привёз бы подарок любому нашему постояльцу, чисто из вежливости, как знак внимания. Хотя… Зачем я вру? Я купил Оливеру не безделушку - мимоходом, случайно заметив в одной из сувенирных палаток, а нашёл, обойдя приличное количество магазинчиков, дорогой ежедневник в кожаном переплёте, на обложке которого вытеснена статуя Давида на фоне дворца Веккьо . Прежде всего, подарок функциональный, и меня греет мысль, что Оливер будет делать записи в ежедневнике, прикасаться к его страницам, но задача этой вещицы в другом – напоминать Оливеру обо мне, по крайней мере, до конца года. Всё, пойду разбирать вещи.***
Фабьян только что уехал. Жаль, что он не остался на ужин, но тут обстоятельства были сильнее – его мама пригласила приятельницу, и мой друг обречён развлекать её. Мне кажется традиции всех семей, в которых подрастают дети-музыканты, одинаковы – услаждать слух гостей домашними концертами. И если я терзаю клавиши рояля, то Фаби дудит во флейту Бёма. Удивительно, но у меня отличное настроение. Я понимаю, что это лишь передышка, тем ценнее чистая радость, пульсирующая в венах, заставляющая сердце сладко ныть… Обед прошёл несравнимо лучше, чем я представлял. Начну с того, что мы с Фаби спустились в сад раньше положенного времени – на столе стояли только тарелки и бокалы. Я занял своё коронное место, а друга усадил справа от себя. Оливер должен был сесть рядом с Фабьяном, поэтому именно там я и положил ежедневник. Буквально через пару минут из-за дома вывернул Оливер в клетчатой рубашке с короткими рукавами. Он смотрел по сторонам, не замечая нас с Фаби под деревьями, и я мог открыто любоваться им. В какой-то момент он увидел нас. - Это и есть тот самый Фабьян, о котором я наслышан от твоих родителей? – Оливер обворожительно улыбался, приближаясь к столу. Мы с Фабьяном встали с мест. - Chéri , permets-moi de te presenter notre vacancier Oliver,(*) - я произнёс эту фразу несколько театрально, сопроводив изящным движением руки. – Оливер, это Фабьян. Он – самый лучший. - Enchanté, - Фаби протянул узкую ладонь с длинными тонкими пальцами, и Оливер крепко пожал её. - Очень рад знакомству! - Я хорошо понЬимаю английский, но плохо произношу, - рот Фаби скривился в гримасе сожаления. - Ты можешь говорить с ним по-английски, просто наберись терпения, - я миролюбиво улыбнулся Оливеру. - Куда мне сесть? - Рядом с Фаби, - я опустился на стул, присутствующие тоже заняли свои места. - Это твоё? – Оливер взял со стола ежедневник. - Не угадал, - я поправил волосы небрежным жестом. – Сувенир тебе, из Флоренции. - Мне? Я не ослышался? - Нет! Точно тебЬе! – подключился к разговору Фаби. - Обрати внимание на тиснение обложки. - Давид Микеланджело! – Оливер покрутил в руках ежедневник. - Это же натуральная кожа, - по голосу Оливера стало ясно: он понял, что вещь не из дешёвых. - Я всем привёз подарки. Ничего личного, - я постарался непринуждённо улыбнуться, но, по-моему, вышло ужасно. - НЬеправда! НЬеправда! – активно запротестовал Фабьян. – Он обошёл все сувЬенирные магазины Флоренции! Искал для тебЬя все дни! - Merde!(*) – я нервно засмеялся, пытаясь сгладить неловкость момента. - Tais-toi, salaud! Фабьян сдал меня с потрохами! - Mais pourquoi? Вместо ответа я несильно пнул друга ногой под столом, чтобы он помолчал. - Спасибо, Элио, - Оливер снова посмотрел в мои глаза тем пронзительным взглядом, который я чудом выдержал за завтраком. – Ты не представляешь, как мне приятно, - он заметно погрустнел и начал листать страницы ежедневника, словно потерял там какую-то важную запись. Думаю, таким образом, он хотел скрыть своё волнение. - Рад, что тебе понравился презент, - я опять как-то криво улыбнулся. Расслышав шум со стороны дома, я повернул голову – родители торопились к столу, подгоняемые неутомимой Мафальдой. - Заждались нас? – отец светился радостью. – Просим прощения за опоздание! Фабьян поднялся и тепло обнял маму, потом пожал руку отцу. Поскольку Мафальда несла супницу, он только чмокнул её в щеку. - Я вижу, вы уже познакомились, - констатировала мама, усаживаясь слева от меня. - Да, Элио нас друг другу представил, - Оливер по-прежнему не выпускал ежедневник из рук. - С нетерпением ждём отчёт о поездке! – отец занял место рядом с мамой. ______________________________________________ (*) - Chéri, permets-moi de te presenter notre vacancier Oliver, (фр.) - Дорогой, позволь представить тебе нашего постояльца Оливера, - я произнёс эту фразу несколько театрально… - Enchanté, (фр.) – Очарован, - Фаби протянул узкую ладонь с длинными тонкими пальцами… - Merde! (фр.) – Дерьмо! – я нервно засмеялся, пытаясь сгладить неловкость момента. - Tais-toi, salaud! (фр.) - Замолчи, придурок! - Mais pourquoi? (фр.) - Но почему? _____________________________________ Пока Мафальда разливала суп, Фаби на беглом, безупречном итальянском рассказал о паре забавных случаев, приключившихся с нами в Генуе. Вскоре завязался оживлённый разговор. Поскольку мои родители сами часто бывали, и в Генуе, и во Флоренции, они жадно интересовались подробностями поездки – какие музеи мы посетили, какие исторические достопримечательности осмотрели. Отец, оседлав любимого конька, начал сравнивать архитектурные стили обоих городов, сыпал датами исторических событий, обращался к любопытным фактам из биографий художников и скульпторов эпохи Возрождения и раннего барокко. Мы с Фабьяном тоже неплохо разбирались в искусстве, так что беседа за столом скорее походила на научный диспут. Мама не мешала нашим рассуждениям, но время от времени разбавляла их воспоминаниями о своей первой поездке во Флоренцию. Оливер в основном слушал, но тоже задавал вопросы, делился своими взглядами на тот или иной счёт. Кроме того, родители старались вовлечь его в дискуссию, чтобы он не чувствовал себя «неохваченным». Говорили на трёх языках – английском, французском и итальянском. Как оказалось, Оливер за год преуспел в изучении последнего, так что нам приходилось переводить по минимуму. Я был в ударе. Со мной редко такое случается, но если случается, то я становлюсь душой компании. Во время обеда я много шутил, громко смеялся, бравировал тем, с какой лёгкостью переключался с одного языка на другой – словно по щелчку. С моего лица не сходила улыбка. Я ощущал себя Людовиком XIV – королём-Солнцем, таким же лучезарным и неотразимым. И причина моего настроения не отличалась замысловатостью – счастье, которым меня наполняли четыре человека, находящихся за столом. Мама. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и в её пальцах дымилась сигарета. Она курила очень много, как обычно, но делала это неспешно, грациозно. Она красива особенной, классической красотой, редко встречающейся у женщин. Выпуская дым изо рта после каждой затяжки, она, прищурившись, смотрела на меня и еле заметно кивала головой, словно одобряя моё поведение. Возможно, кивками она подавала какие-то знаки или просто старалась придать уверенности, не знаю, но всё равно я был ей благодарен за них. Отец. Он с головой ушёл в этимологию, разъясняя нам происхождение различных слов, в частности, долго говорил про «пантеон», поскольку во Флоренции мы с Фабьяном впечатлились базиликой Санта-Кроче, в которой находятся гробницы Микеланджело, Галилея, Россини и Макиавелли. Перлман-старший рассказывал вдохновенно. Периодически он обращался к Оливеру, интересуясь его мнением и побуждая дополнить информацию. Я, не без приятства, осознавал, что отец получает удовольствие от сегодняшней «застольной барщины». Я смотрел на родителей и с трудом подавлял желание - метнуться к обоим и обнять. Фаби. Мне нравится наблюдать за ним, особенно за его руками, живущими какой-то своей обособленной жизнью. У Фаби узкие ладони и необычайно тонкие длинные пальцы. У меня тоже длинные – музыкальные, как принято говорить, но у него они более изящные. Когда он увлекается разговором или спором, то беспрестанно жестикулирует. Этот угловатый долговязый парень меньше чем за год стал мне больше, чем другом – он стал мне братом - frère d'une autre mère,(*) как я его называю. Он всегда желанный гость для нашей семьи. Но сегодня особенный день – я познакомил Фаби с Оливером, я приоткрыл другу дверь в мой маленький хрупкий мирок, о существовании которого знают только родители. Это сродни священнодействию. Я пока не знаю, расскажу ли когда-нибудь Фабьяну о нас с Оливером, но я радовался, глядя на то, как мой друг, не стесняясь своего жуткого акцента, общается с моим бывшим любовником. __________________________________ (*) frère d'une autre mère,( фр.) - брат от другой матери ____________________________ Оливер. Как все дороги ведут в Рим, так все мои мысли ведут к Оливеру... Я не мог позволить себе вдоволь смотреть на Оливера во время обеда - это было непозволительной роскошью, но боковым зрением я ловил его долгие взгляды. Именно эти взгляды заставляли меня красоваться – принимать эффектные позы, играть лицом, менять интонации голоса, беспрестанно поправлять волосы доведёнными до автоматизма жестами и ослепительно улыбаться. Я хотел, чтобы он любовался мной и горько сожалел о своей потере. Утром за завтраком я показал ему себя в реальной жизни, таким, каким я стал, каким он меня сделал, а за обедом я демонстрировал идеального Элио, которым я мог бы быть, останься он со мной… Оливер, наверняка, почувствовал эту отчётливую разницу между «утренним» и «дневным» Элио. Не скрою, я подливал масла в огонь - периодически прикасался к руке Фабьяна или трогал его за плечо. Я не преследовал цель убедить Оливера, что мы с Фаби больше, чем друзья – я просто желал, чтобы он завидовал нашей близости и непринуждённому общению. Я хотел напомнить Оливеру поездку в Бергамо, наши отношения – утопические, обречённые, но, невзирая на неминуемую разлуку, или, наоборот, благодаря именно ей, пронизанные нежностью и особой теплотой. Мне трудно дать определение характеру нашей связи в последние её дни. Это было совершенное единение, абсолютное слияние, и душ, и тел, и стремлений, отчаянное наслаждение друг другом – исступлённое, как если бы приговорённому к гильотинированию, мучимому жаждой, дали кувшин лучшего вина прямо перед казнью, на эшафоте. Уверен, он пил бы вино большими глотками, захлёбываясь, и соседство машины смерти с поблёскивающим лезвием только усилило бы удовольствие от насыщения. Когда во время обеденной беседы наши с Оливером взгляды вынужденно встречались, я утопал в его глазах, словно в бездонных сугробах снега. Нет, его взгляды не казались холодными, как снег – они искрились светом, как кристаллы льда под солнцем. И я купался в этом море снега, я бросался в него с головой. Я жадно ловил каждое слово Оливера, даже когда сам говорил с кем-то другим – моя невидимая слуховая антенна принимала любой шум, производимый Оливером, будь то скрежетание его ножа по фарфоровой тарелке или хруст хлеба, который он ломал. В отличие от меня, Оливер не изменился за год, и этот факт создавал обманчивую иллюзию. Если бы не Фабьян, отрезвляющий мой мозг своим присутствием, я мог бы подумать, что перенёсся в прошлое. Впрочем, ещё одна деталь убеждала меня в реальности происходящего – подаренный мной ежедневник лежал рядом с тарелкой Оливера и не просто лежал, а привлекал к себе повышенное внимание владельца – Оливер периодически проводил ладонью по обложке, притрагивался к переплёту, очерчивал кончиками пальцев уголки. Вкладывал ли он какой-то смысл в эти прикосновения, или просто волновался – мне не хотелось заниматься анализом его действий, я просто смаковал их, потому что, ещё задолго до обеда, прижал ежедневник к груди, а потом потёрся щекой о статую Давида, вытесненную на обложке… В какой-то момент, глядя на расслабленных и довольных родителей, оживлённого беседой Фаби и пальцы Оливера, скользящие по моему подарку, я поймал себя на мысли, что счастлив. Со мной за одним столом сидели люди, в которых я по-настоящему нуждался – только в них. Поскольку Оливер ни за завтраком, ни за обедом не сказал ни слова о своей невесте, я притворился, будто её нет вовсе. Закинув мысль о скорой женитьбе Оливера на самую верхнюю полку своего сознания, я понял, что мне уже достаточно только одного его присутствия за столом. Это внезапное открытие вызвало во мне сладкую истому с примесью горечи, но именно горечь и придавала изысканный вкус ощущению. Я сидел и улыбался. Мне не хотелось, чтобы обед заканчивался. На ум пришла сказка Кэролла, в которой для Безумного Шляпника всегда было время чаепития. Вот если бы я мог попасть в страну Чудес и стать Шляпником, но только чтобы для меня всегда было время обеда – обеда в компании тех же самых людей, сидящих за столом… Я изо всех сил старался продлить «застольную барщину» - подбрасывал новые темы для разговора, втягивал присутствующих в споры, отвлекая от еды, но когда Мафальда принесла десерт, я понял, что обед подходит к концу. Расправившись со своими порциями мороженого, мы с Фабьяном поблагодарили родителей за великолепный обед и Оливера за приятную компанию. Оливер встал одновременно с нами, и тоже обменялся любезностями с мамой и отцом. Я заметил, как бережно, даже торжественно, он прижимает мой подарок к могучему торсу – словно чемпион заветный приз. У Фаби ещё оставалось часа два свободного времени, и мы решили искупаться в бассейне. Поднявшись в мою комнату, мы надели плавки, захватили бадминтон и спустились в сад. Я лелеял слабую надежду, что Оливер присоединится к нам или хотя бы выйдет из maison d'hôtes покурить. Скосив глаза на домик, я чуть не подпрыгнул от радости – Оливер сидел на скамейке с книгой в руках, в уголке его рта дымилась сигарета. Рядом стояла пепельница, и я пожалел, что не привёз ему ещё и пепельницу из поездки. Чтобы привлечь внимание курящего чтеца, я крикнул Фабьяну: «Vas-y!» (*) и помчался к бассейну, в полной уверенности, что Оливер уже оторвал взгляд от книги и перевёл его на меня. Если уж совсем откровенно, я представлял, как его взгляд скользит по моему телу и, наконец, останавливается на заднице, обтянутой узкими чёрными плавками. Растревоженный своими фантазиями, я с разбега плюхнулся в воду. Следом за мной, с воплем «Me voilà!», в бассейн прыгнул Фаби. Мы брызгались и плескались, производя столько шума, что и мёртвого бы разбудили. Украдкой я поглядывал на Оливера, который периодически отвлекался от книги и наблюдал за нами. В какой-то момент мой друг заметил Оливера и начал зазывать его искупаться, но тот жестами отказался. Поскольку в мои планы не входило смотреть на полуголого Оливера, я с облегчением выдохнул и с удвоенной силой предался веселью. _______________________________ (*) Vas-y! (фр.) - Давай! «Me voilà!», (фр.) – А вот и я! __________________________________ Два часа пролетели совершенно незаметно. Мы с Фаби резвились в бассейне, играли в бадминтон на широкой лужайке, смеялись, дурачились. И всё это время Оливер сидел на скамейке. Не знаю, много ли он прочёл, если вообще прочёл, потому что каждый раз, когда я мимолётом на него смотрел, его голова была обращена не на книгу, а на нас с Фаби. Сигнал к ужину! Я так долго писа́л?***
Ужин прошёл совсем по-семейному – гостей не приглашали, трапезничали вчетвером. По вечерам у нас принято есть в столовой, при ярком освещении. Я ничего не имею против заведённого порядка, но сегодня хотелось приглушённого света, теней, интимности. Моё настроение удивляло меня своей стабильностью – с обеда оно не ухудшилось, но дало крен в сентиментальность. Самое подходящее состояние для декламации стихов о любви или исполнения лирических музыкальных произведений. Когда мы ужинаем в узком семейном кругу, то обычно мало говорим, и уж тем более не устраиваем дискуссий, и не ведём серьёзные научные беседы – это привилегия обедов. Оливер определённо сделал какие-то выводы из нашего с ним общения на протяжении дня, по-другому я не мог объяснить его уклонение от контактов со мной: он не обращался ко мне лично, не задавал вопросов. Разумеется, я тоже к нему не лез – его присутствия за столом было по-прежнему вполне достаточно, чтобы я чувствовал себя хорошо. Я доволен тем, как прошёл сегодняшний день, я доволен Оливером. Голода я не ощущал, но неожиданно для себя налёг на алкоголь. Сперва я стеснялся подливать себе вино чаще, чем остальным, а потом мне стало безразлично, кто что подумает. Отец делал вид, что ничего не замечает, зато мама тихонько кивала головой, придавая мне уверенности. Впрочем, я не собирался напиваться - боялся наломать дров. Под конец ужина меня развезло, поэтому, сразу после поглощения миндального пирожного, я откланялся и ушёл к себе. Кто-то стучит в дверь. Надеюсь, не Оливер.***
Приходила мама. Я ждал её. Мне очень хотелось услышать её мнение о поведении Оливера. И вообще, мне хотелось просто говорить об Оливере, просто произносить его имя. Мама пока единственный человек, которого я пускаю на порог моего маленького хрупкого мирка. Едва закрыв за собой дверь, она озабоченно спросила: - Est-ce que tout va bien, mon amour? (*) - Tout va bien. Pourquoi cette question? - Tu as un peu trop bu, n’est-ce pas? - она встала позади моего стула и обняла за плечи. - Не ошибусь, если скажу, что по эмоциональному накалу и нервному напряжению сегодняшний день равносилен всем моим переживаниям за последние полгода в совокупности. Мне нужно было расслабиться. - Я знаю, что у тебя нет тяги к спиртному, но тревожилась за твоё настроение, - мама погладила меня по голове. – Не хочешь покурить со мной на свежем воздухе? - Оливер ушёл к себе? - я взял сигареты, сунул в карман зажигалку. - Нет. Они с отцом играют в шахматы в гостиной. - Не припомню, чтобы Оливер играл в шахматы. - Сэм решил научить его. - Тогда давай сядем с другой стороны дома, - я открыл дверь и пропустил маму вперёд. Мы сошли вниз. В саду уже стемнело, но неполная луна и фонари вокруг дома светили достаточно ярко, так что вскоре глаза освоились. Расположившись на стульях под окнами кухни, мы достали из карманов сигаретные пачки. В отличие от мамы, я курю довольно редко, в основном за компанию. Щёлкнув зажигалкой, я прикурил и с наслаждением затянулся первой за несколько дней сигаретой. - Оливер тоже курит «Gauloises», - подметила мама, выпустив струю густого дыма. - Не «Оливер тоже», а я. - Пробовала как-то давно эту марку, но даже лёгкие крепковаты. Тебе нравится их вкус? - Мне нравится Оливер. Мама промолчала. Да и что тут скажешь? - Тебе не кажется, что Оливер много курит? – я посмотрел на маму. - Год назад я видел его с сигаретой всего пару раз, а сегодня после обеда он смолил, как паровоз. - Самое интересное, что с момента его приезда, я не замечала, чтобы он курил, а сегодня Оливер словно приклеился к скамейке возле maison d'hôtes. Мафальда просто в ужасе от количества окурков в мусорном ведре, хотя её трудно удивить, учитывая, сколько курю я. - Думаешь, мой приезд выбил его из колеи? - А ты разве не заметил, как он смотрел на тебя за завтраком, обедом и ужином? - И как же он смотрел, по-твоему? – я замер в ожидании ответа. - Так просто двумя словами и не выразишь, - мама помедлила, словно собираясь с мыслями. - За завтраком его взгляды были восторженными. За ужином он казался каким-то потерянным, будто боялся любого контакта с тобой, даже визуального. Он смотрел на тебя украдкой. А обед вообще стал для него испытанием. - И? Твой вердикт? – у меня задрожали пальцы от волнения. - Он страдал. Именно это я и хотел услышать от мамы в подтверждение своего собственного впечатления. Мнению мамы я доверял абсолютно и безусловно. Она могла что-то умалчивать, тактично обходить деликатные темы разговора, но она никогда не врала мне, не преувеличивала, и не выдавала желаемое за действительное. - Поделом. - Я заметила, как ты провоцировал Оливера на ревность. Фабьян очень яркий мальчик, есть к кому ревновать. Твой друг в курсе, кто на самом деле Оливер? - Пока нет. Но думаю, ещё пара совместных трапез, и рассказать ему придётся. Опять же, как союзник, Фаби очень бы пригодился, - я стряхнул пепел и протянул пепельницу маме. - Судя по взглядам Оливера, он ревновал. Он следил за тем, как ты прикасался к Фабьяну, как взаимодействовал с ним. - Значит, мой расчёт оправдался. - Сувенир ты тоже с расчётом подарил? Ежедневник, который лежал рядом с Оливером? Он ведь от тебя? Я рассмеялся. - И почему ты так решила? – я затушил сигарету. - Тут не нужно быть детективом, - мама потрепала меня по плечу. – Раньше Оливер не приносил к столу канцелярских принадлежностей. К тому же, он притрагивался к ежедневнику, водил пальцами по обложке. Повышенное внимание привлекают только вещи, которые по-настоящему дороги. Я сразу поняла, что ему ты тоже привёз сувенир из поездки. - Не удержался от соблазна оставить ему что-нибудь на память о себе, о нынешнем лете. Я бы хотел, чтобы всё на свете – каждая травинка, каждая песчинка – напоминало Оливеру обо мне. - И что ты будешь делать дальше? - Ничего. - А если он будет искать общения с тобой? - Не будет. За завтраком я чётко дал ему понять, что друзьями мы не станем. Мама потушила сигарету и тут же взяла новую. - Мы с твоим отцом говорили о тебе и Оливере после обеда. Как оказалось, Сэм тоже наблюдал за вами и поделился со мной своими соображениями. - Он сказал что-то конкретное? - Он сказал, что ему страшно, - мама затянулась. Где-то вдалеке завыла собака, потом зловеще прокричала какая-то птица. Я поёжился. - Передай отцу, чтобы не беспокоился за меня. Я не унижусь до вражды, мелкого пакостничества или слепой мести. Никаких сцен, скандалов – гарантирую. Всё будет в рамках приличий. - Он боится не за тебя, а за Оливера. И в этом мы с ним сошлись. Тон, которым мама произнесла эти фразы, сразил меня. Неужели родители считают Оливера настолько уязвимым? - Ну что ж, тогда Оливеру крупно повезло – завтра после завтрака я уеду к Фаби и вернусь не раньше, чем через сутки. - Странное решение, учитывая, что ты только что вернулся из Флоренции. - Я сегодня убил слишком много нервных клеток. У меня передозировка Оливером, а мера должна быть во всём. - А ты не думаешь, что твой отъезд к Фабьяну расстроит Оливера? - Когда он делал предложение своей подружке, он же не думал о том, что расстроит меня. Этот факт даёт мне полное право делать всё, что угодно, без оглядки на Оливера. - Против такого аргумента возразить нечего, - мама горько усмехнулась. – Если уж мы коснулись Миколь… - Arrête,(*) - бесцеремонно перебил я. – Никогда не произноси её имени. - Pardonne-moi, mon amour, - мама провела рукой по моей щеке. – Я просто хотела сказать, что Оливер не смотрел на неё так, как смотрел на тебя. Я неделю приглядывалась к ним, как к паре, стараясь найти между ними связь, химию, взаимное влечение. Ты же знаешь, когда люди влюблены, это заметно окружающим. Я пыталась хоть за что-то зацепиться, но не нашла в поведении Оливера ничего, что могло бы убедить меня в его любви. Она, несомненно, боготворит его, но отношение Оливера к невесте я бы расценила, как дружескую симпатию, и не более. Возможно, ты сочтёшь меня старомодной, но я убеждена - искренней привязанности недостаточно для клятв перед алтарём. - И, тем не менее, это ничего не меняет, - я убрал сигареты в карман, щелкнул зажигалкой. – Только не говорите завтра Оливеру, когда точно я вернусь, пусть томится в неведении. - Конечно, не скажем, - мама потушила сигарету. – Мы с твоим отцом подыграем завтра, - она встала. - Придёшь смотреть телевизор? - Нет, почитаю перед сном, - я встал и потянулся. Мы с мамой распрощались возле гостиной, я поднялся к себе и засел за дневник. Уже час ночи. Буду ложиться спать. ______________________________ (*) - Est-ce que tout va bien, mon amour? (фр.) – Всё хорошо, любовь моя? - Tout va bien. Pourquoi cette question? (фр.) – Всё хорошо. К чему этот вопрос? - Tu as un peu trop bu, n’est-ce pas?(фр.) - Ты немного слишком выпил, не правда ли? - она встала позади моего стула и обняла за плечи. - Arrête,(фр.) - Остановись, - бесцеремонно перебил я. - Pardonne-moi, mon amour, (фр.) - Прости меня, любовь моя. ______________________________