Между всегда и всегда

21 июля Я сижу в саду, внушительных размеров зонт над столом вполне способен укрыть от обжигающего солнца человек пять-шесть. Плавки на мне уже почти высохли. Хочу отметить, что я больше не ношу шорты-«парашюты», которые скорее напоминают юбку - с начала лета я купаюсь либо в узких плавках, либо в спортивных трусах. Всё остальное время на мне джинсовые шорты различной длины и цвета, сидящие точно по фигуре. Сейчас напишу про завтрак, окунусь в бассейн и поеду к Фаби. Итак, я проснулся утром с еле ощутимой головной болью, что неудивительно, учитывая дань уважения, которую я отдал вчера Бахусу. Назвать моё состояние похмельем было бы преувеличением, но я решил выжать из него всё. У меня крайне редко случаются алкогольные интоксикации, но после них по утрам я становлюсь заторможенным, томным, а если прибавить к этому полуприкрытые глаза и измождённый взгляд, то картина вырисовывается волнующая. Пишу с такой уверенностью не потому, что льщу себе, мои убеждения вовсе не беспочвенны – когда в прошлом году в Бергамо я выпил лишнего, Оливер не мог на меня налюбоваться на следующий день. В общем, за завтраком я намеревался разыграть плохое самочувствие по причине перебора с вином. Я сошёл вниз и подхватил в холле маму, выходящую из кухни с баночкой малинового джема в руках. Успев шепнуть ей о своих планах поактёрствовать, я увлёк её к столу, за которым уже сидели отец и Оливер. - Всем доброго утра, - протянул я, будто на последнем издыхании, и тяжело опустился на стул. - Похоже, Дионис вчера расщедрился сверх меры! – отец рассмеялся. - Язык не повернётся упрекнуть его в скупости, - я улыбнулся через силу, словно движения лицевых нервов причиняли мне боль. - Я бы не сказал, что ты вчера много выпил, - Оливер явно попытался меня защитить. Его рыцарский порыв требовал награды. Если бы в моих волосах была роза, я бы непременно кинул её Оливеру, терпеливо ждущему реакции на свои слова. - Хоть кто-то поддержал, - в довершение фразы, я поднял на Оливера глаза, якобы затуманенные не выветрившимися винными парами. Мой волоокий взор произвёл предсказуемый эффект – Оливер, приоткрыв рот, сделал неглубокий вдох и громко сглотнул. - Если бы не жара, ты бы чувствовал себя лучше, - выразила своё мнение мама, доставая сигарету из пачки. – Окунёшься в бассейн, и недомогание пройдёт. - А вы знаете, что Дионис, младший из обитателей Олимпа, являлся также богом театра и религиозного экстаза? – отцу явно хотелось блеснуть своими обширными познаниями в области древнегреческой мифологии. - До открытия Микенской культуры позднейшие исследователи полагали, что Дионис пришёл в Грецию из варварских земель, поскольку его экстатический культ с неистовыми танцами, захватывающей музыкой и неумеренным пьянством казался исследователям чуждым ясному уму и темпераменту эллинов. - Однако ахейские надписи свидетельствуют, что греки знали Диониса ещё до Троянской войны, - подхватил эстафету Оливер, и они с отцом увлеклись беседой. Я откинулся на спинку стула и предался воспоминаниям, точнее – одному из них… В последнее наше с Оливером утро в Бергамо я проснулся с жестоким похмельем. Голова раскалывалась, меня мутило от малейшего движения. Оливер тогда отнёс меня в ванную комнату, усадил в ванну и поливал прохладным душем, пока мне не стало легче. Потом он снова уложил меня в постель и начал восхищаться моей бледностью, томным видом. В таком обессиленном состоянии я казался ему необычайно чувственным. Он хотел меня, хотел сильно, но я даже думать не мог о сексе. Мучимый жаждой, я выпил всю воду в пластиковых бутылках, которая была у нас в номере, и Оливер вызвался сходить, купить ещё. Помню, я настаивал на баночной «Pepsi Cola», но Оливер не приветствовал «шипучки» и склонялся к соку или молоку. В итоге, он сдался, и вскоре упаковка из шести баночек «Pepsi», объёмом 330 миллилитров каждая, стояла на прикроватной тумбочке в нашем номере. Я до сих пор не забыл тот вкус – сладковато-горький, обжигающе ледяной. Опустошив залпом банку, я благодарно улыбнулся Оливеру, но он расценил мою улыбку по-своему – раздевшись, он лёг рядом и недвусмысленно обнял меня. Поскольку моя функциональность оставляла желать лучшего, Оливер нашёл неожиданный способ разрядиться – он попросил войти в него пальцем, зная, как я завожусь от этого, и начал беззастенчиво ласкать свой член, стоя надо мной на согнутых в коленях ногах… Действо завораживало… Я смотрел на руку Оливера, ритмично скользящую по члену, переводил взгляд на его губы, глаза, потом снова возвращался к руке… Предвосхитив момент его оргазма, я прошептал: «Поцелуй меня» - Оливер жадно прильнул губами к моему рту и кончил, забрызгав спермой мою шею и грудь…. Потом я долго уговаривал его выпить «Pepsi», но он не поддавался и согласился только при условии, что я буду поить его из своего рта. Я набирал газировку в рот, и Оливер умудрялся высасывать колу, плотно прижимая губы к моему рту… - Тебе плохо? – мама тронула меня за плечо, и я открыл глаза. - Терпимо, - я придвинулся к столу и подпёр рукой подбородок. – Просто задумался. - Есть средство, которое оживит тебя, - сказал Оливер, вытирая салфеткой рот. – Не уходи никуда, я сейчас принесу, - он встал и исчез в доме. Он по-прежнему употребляет фразу «Не уходи никуда» в тех случаях, когда она лишняя… - Может, ещё не поздно подать документы в Национальную Академию Театрального Искусства? – отец потрепал меня по плечу. – Такой талант пропадает! – он улыбнулся. - А что? Неплохая идея! – я улыбнулся в ответ. – Достойная альтернатива университету. - Ты совсем ничего не ешь. Возьми что-нибудь, обед ещё нескоро, - мама поместила в пашотницу яйцо всмятку и придвинула к моей тарелке. - У Фаби обедают на час раньше, - я срезал верхушку яйца ножом. - Твой отъезд со стороны будет выглядеть вызывающим, если учесть, что ты только вчера вернулся из путешествия, - отец нахмурился. – Это невежливо по отношению к Оливеру. Он подумает, что ты его избегаешь. - Оливер приехал сюда по твоему приглашению, папа, - достаточно жёстко парировал я. – Вот если бы ты избегал общения с ним, это было бы невежливо. Поверь, правила этикета я знаю хорошо. И я не избегаю Оливера – я от него спасаюсь. В сегодняшнем случае – отступлением. И мне безразлично, какие мысли вызовет у Оливера мой отъезд. Я долго анализировал своё прошлогоднее поведение, и пришёл к неутешительному выводу – я был слишком озабочен тем, что подумает Оливер, что скажет Оливер, что сделает Оливер. Теперь я испытываю потребность отринуть эту озабоченность. Я хочу освободиться от Оливера. - Но при этом, ты не хочешь, чтобы Оливер освободился от тебя, - голос отца прозвучал печально. - Именно, - сказал я не без злорадства. – Каждый несёт свой крест. Я хочу стать для Оливера его крестом. - Звучит мрачно, - снова вступила в разговор мама. – Наверное, вам действительно лучше видеться, как можно реже. - Мои отъезды будут актами милосердия, - я с наигранной улыбкой посмотрел на каждого из родителей. – Надеюсь, Оливер скоро оценит их. Едва я возобновил завтрак, вернулся Оливер. Он подошёл к столу с моей стороны и поставил передо мной две баночки «Pepsi Cola», 330 мл… Их словно телепортировали из прошлого – точно такие же он купил в Бергамо год назад. Это был шах и мат… Шах и мат… Я молча уставился на банки с колой, потом перевёл взгляд на Оливера. - Не признаю лимонады, но «Pepsi» единственный газированный напиток, который я употребляю, - Оливер снова сел за стол. – Холодильник в maison d'hôtes работает, как зверь. Пей осторожно, Элио, – он воззрился на меня так, что отчаянно захотелось кричать во всё горло. Но я не сорвался, я выдержал его взгляд. Не отводя глаз от лица Оливера, я на ощупь открыл банку «Pepsi» и начал втягивать в себя газировку. Набрав полный рот колы, я несколько секунд демонстративно «грел» её, раздувая щёки, потом проглотил. - Спасибо, - ровно поблагодарил я, титаническими усилиями подавляя в себе рвущиеся наружу эмоции. – Ты очень любезен. Я давно не пил «Pepsi», – ещё пара больших глотков из банки. – Перешёл на «Fanta», - я уничтожающе посмотрел на Оливера. Он сразу смутился, и, отвернувшись от меня, уткнулся в свою тарелку. - Лично я предпочитаю соки, - мама решила разрядить обстановку. – Тем более, что персики и абрикосы в нашем саду сами просятся в соковыжималку. - А вы знаете, что персики и абрикосы изначально были восточными фруктами и появились в садах Италии только в первом веке до нашей эры? – отец перевёл разговор в своё излюбленное русло. - У Апиция имелись рецепты персиковой и грушевой запеканки, а он слыл известным гурманом и чревоугодником времён правления императора Тиберия, - добавил Оливер. Мы с мамой понимающе переглянулись и продолжили трапезу под рассуждения отца и Оливера. Больше ничего интересного за завтраком не произошло. Вторую банку «Pepsi» я взял с собой к бассейну, и теперь она стоит передо мной на столе. Я не собираюсь её открывать. Я намереваюсь сохранить её. Потому что это - подношение Оливера. Потому что банка хранит отпечаток его ладони. Я нёс её, придерживая пальцами за дно, не касаясь наружной поверхности. Точно так же отнесу обратно и поставлю в ящик бюро у себя в комнате. Achtung! Оливер вышел загорать. Остановился в поле моего зрения, неподалёку от бассейна и примеряется, куда бы лучше кинуть полотенце. Расстелил. Раскладывает вещи: книга, солнцезащитные очки, бейсболка, бумажные листы формата А4. А это что? Мой ежедневник? Он взял его специально, в надежде, что я увижу? Самое смешное, что мне уже пора ехать к Фаби, а мой уход будет выглядеть, как демонстрация неприятия или предотвращение любых контактов наедине. Оливер встал. Идёт ко мне…

***

Merdе! Ну почему я не ушёл сразу, пока он ещё только полотенце стелил!.. Я сделал вид, что не замечаю его приближения. Когда Оливер подошёл к моему столу, я закрыл тетрадь и вопросительно посмотрел на него. - Тебе уже лучше? – Оливер возвышался под зонтом, почти касаясь головой перекладины. На нём были только шорты, ну и, разумеется, цепочка со звездой Давида. - Гораздо, - ответил я, разминая затёкшее от письма плечо. - А чего вторую не пьёшь? – он кивнул на нетронутую банку «Pepsi». - Пока нет желания, - флегматично выдал я, стараясь не смотреть на голое тело бывшего любовника. – Хочешь забрать? - Нет! И в мыслях не было! – Оливер рассмеялся. Он красив, когда смеётся. Но когда не смеётся, он тоже красив. Он всегда мучительно красив… – У меня в maison d'hôtes ещё две упаковки по шесть банок, я пью «Pepsi», как не в себе. - Тогда бедный твой желудок и прочие органы. - Пойду, искупаюсь. Рад, что ты в порядке, - Оливер улыбнулся и пошёл к бассейну, а я с горечью отметил, что он не позвал меня с собой купаться.

***

Я уже собрался к Фаби, хотя «собрался» слишком громкий глагол, если учесть, что я всего лишь кинул в рюкзак плавки, зубную щётку, плеер и кассеты с фотоплёнкой – сегодня нужно съездить в Крема, отдать их в проявку. Осталось дописать пару строк, чтобы покончить с дневником на сегодня. Когда Оливер вылез из бассейна и лёг на своё полотенце, я тоже сходил, поплавал. Не знаю, наблюдал ли за моими действиями Оливер, я не смотрел в его сторону. Выбравшись из воды, я не спеша прошествовал к столу, приподнял за верх банку «Pepsi», поставил её на ладонь правой руки, а левой взял тетрадь с ручкой. Разумеется, я не повернулся к Оливеру, не помахал ему и не крикнул ничего в знак прощания – просто ушёл к себе. 22 июля Вот я и дома! И с проявленными плёнками! После обеда займусь печатью фотографий. В Крема очень толковый магазинчик фототоваров, я купил там бумагу, проявитель, закрепитель и ещё пару кассет плёнки. Я мог бы вместе с проявкой заказать ещё и печать фотографий, но мне нравится печатать самому, тем более, что ванная комната на первом этаже нашего дома словно специально создана для моего увлечения. Обычно, я заклеиваю там окно, приношу небольшой столик, увеличитель, фотофонарь, всё необходимое и целиком предаюсь процессу. Готовые фотографии я сушу там же, подвесив на прищепках к длинной верёвке, которую специально для этого натянул ещё в мае. Я бы очень хотел поснимать Оливера, ведь у меня нет ни одной его фотографии - малюсенькая из папиной картотеки «ассистентов» не в счёт, её только под лупой разглядывать. Надо подговорить маму, чтобы она натолкнула Оливера на мысль о фотосессии - для будущего семейного альбома, так сказать. Я великолепно провёл время с Фаби. Вчера мы съездили в Крема, погуляли по городу, посидели в кафе, оттуда вечером поехали в Москаццано на дискотеку и вернулись к Фаби уже за полночь. Сегодня после завтрака мы искупались, потом отправились в Крема в фотомагазин, и там уже распрощались. Я не устану благословлять тот день, когда предложил другу снять на лето домик в нашем благодатном краю. Хвала родителям Фабьяна, за то, что они прониклись идеей поселиться в этой местности и, в итоге, осуществили задуманное. Мне даже страшно представить, что бы я делал здесь этим летом без Фаби, особенно сейчас, во время «второго пришествия» Оливера: Марция предпочла отдых у своих родственников-французов в Сен-Рафаэле, Кьяра обзавелась женихом и приезжает в загородный дом родителей только на выходные и неизменно вместе с суженым - я пробовал с ними общаться, но чуть не умер от скуки. С Фаби мне всегда очень комфортно, но всю прелесть нашей дружбы я по-настоящему оценил, наверное, только вчера. Я приехал к нему эмоционально выжатым, на грани нервного истощения, и мне хватило каких-то пары часов в его обществе, чтобы успокоиться, почувствовать прилив сил. С ним я становлюсь самим собой. Не нужно играть, изображать из себя кого-то. Нет необходимости напрягаться, следить за речью, претворять в жизнь заготовленную стратегию поведения. Фабьян неожиданно оказался для меня надежным тылом, страховочным тросом, запасным аэродромом, он стал человеком, к которому я мог сбежать от Оливера. Вчера, как только я сел на велосипед и покатил к Фаби, я остро почувствовал вкус свободы. Меня захлестнула радость, словно осуществился давно задуманный побег из замка Иф - я чувствовал себя Эдмоном Дантесом. Я с остервенением крутил педали и ликовал, но чем дальше отъзжал я от дома, тем чаще ловил себя на мысли, что уже скучаю по Оливеру… Я представлял, как за обедом ему скажут, что я уехал, и взгляд его сразу потухнет, и он будет с нетерпением ждать ужина, чтобы увидеть меня, но я не вернусь – ни к ужину, ни к завтраку. Впрочем, я прекрасно понимал, что моё отсутствие не должно сказаться на настроении Оливера. Просто мне хотелось, чтобы ему меня не хватало… Я уже пообщался с родителями. Сперва я зашёл в кабинет отца – Перлман-старший правил какие-то записи. Мы перекинулись парой фраз, я отнёс рюкзак в свою комнату и пошёл на поиски мамы в сад. Я нашёл её не сразу - она стояла на невысокой стремянке возле одного из персиковых деревьев, растущих почти у самого забора, и собирала спелые плоды с веток. Увидев меня, она спустилась, и мы обнялись. - Te voilà enfin! (*) – мамины глаза заискрились радостью. - T’es-tu bien reposé, mon amour? - Oui, sans doutes, - я посмотрел на плетёную корзинку с фруктами. – Помочь тебе? - Я уже заканчиваю, - она села на ступеньку стремянки, достала сигареты. - Как вы тут без меня? Не грустили? – я прилёг на траву. - Он грустил. - Оливер? - Ну, ты же его имел в виду, когда задал вопрос. N’est-ce pas? (*) - Его грусть - не показатель. Может, он тоскует по невесте. Резкий порыв ветра растрепал мои волосы, я заправил упавшие на лицо пряди за уши. - Мне очень неловко признаваться, но этим летом я наблюдаю за Оливером гораздо пристальней, чем прошлым, - мама застенчиво улыбнулась. - Он плохо умеет вуалировать свои эмоции, выражение его лица меняется подобно погоде в мае. - Оливер как-то реагировал на моё отсутствие? - Вчера он вышел к обеду в хорошем настроении, но когда заметил всего лишь три тарелки на столе, то сразу сник. Несколько минут он переваривал свои мысли, а потом спросил: «Нас будет только трое?». Я ответила, что ты уехал к Фабьяну. - Его это не удивило? - Он сказал: «Похоже, Элио не может и дня прожить без Фабьяна». Он произнёс это шутливым тоном, но я расслышала в его голосе нотки ревности. - Надеюсь, ты добила его фразой: «О, да! Они очень близки!» - Ты ждёшь от меня слишком многого. - То есть ты проигнорировала его слова? – я не скрывал разочарования. - Твой отец сжалился над Оливером и изрёк: «Я рад, что у Элио такой хороший друг». - Merde! Ну, зачем?... - Мы не враги Оливеру. - А за ужином он не задавал вопросов? - Нет. Он был явно не в духе, хотя пытался казаться приветливым и милым. Даже Сэм почувствовал его подавленность. - За завтраком тоже молчал? - Не молчал, но едва поддерживал беседу, словно цедил слова. Мы с твоим отцом тактично делали вид, что не замечаем ничего странного. - Вот бы точно знать, что это мой отъезд так его расстроил!.. - И что тогда? Ты бы гостил у Фабьяна по два-три дня подряд? - Без зазрения совести. - Ты слишком жесток, Элио. - У меня был хороший учитель. А, как говаривал Леонардо да Винчи: «Tristo è quel discepolo che non avanza il suo maestro».(*) Я сел, обхватив колени. Мама безмолвно курила некоторое время, потом словно вспомнила: - Сегодня на обед приедут наши «Шумные Историки». - Супер! Я могу не заморачиваться и есть молча! - Мы все сегодня можем есть молча - ты же знаешь, им нужны слушатели, а не собеседники, - улыбнувшись, мама стряхнула пепел на лист персикового дерева. - У меня к тебе просьба, - я сорвал травинку и сунул её в рот. - Что ты опять задумал? - Задумал устроить Оливеру фотосессию. Прямо руки чешутся. - У тебя ведь нет его фотографий… Je te comprends…(*) - Только представь – с одной плёнки я смогу отпечатать, как минимум, тридцать снимков, а если я использую две кассеты, то фотографий будет в два раза больше! Это же настоящее сокровище! - Ты так сильно его любишь? - Убью двух зайцев, - сказал я, словно не расслышав вопрос мамы. – Напечатаю два комплекта фотографий – один себе, другой – Оливеру, для его семейного альбома. - И какова моя задача? - Сегодня после обеда я займусь печатью фотографий из Флоренции. Поинтересуйся за ужином, как всё прошло, когда вам можно будет посмотреть снимки. А потом спроси у Оливера, есть ли у него художественные фотографии, не устраивал ли ему кто-нибудь фотосъёмку, и предложи меня в качестве фотографа. Я, конечно же, соглашусь – исключительно во имя искусства и наработки опыта. Попроси ещё отца добавить, что я уже всех домашних перефотографировал, и родичей. - Хорошо, я предупрежу Сэма, - мама затушила сигарету, и я с интересом следил, как она старательно заворачивает окурок в лист. - Оливер по-прежнему много курит. Мафальда опять жаловалась. - Не понимаю, почему она недовольна. Вот если бы он пил пиво в бутылках, тогда ясное дело, ей пришлось бы таскать в мусорный контейнер стеклянную тару, а тут… - Она переживает за здоровье Оливера, и жаловалась в надежде, что я поговорю с ним. - Просто объясни ей, что человек скучает по невесте, - я выплюнул травинку и сорвал новую. - Ты сам-то в это веришь? Вопрос заставил меня задуматься. Действительно, верю ли я в то, что Оливер тоскует по невесте? Я вспомнил его проникновенные взгляды, его руку на своём запястье, две банки колы, ежедневник, который он наглаживал за обедом и потом принёс к бассейну… - Как часто Оливер звонит ей? - Не знаю, Элио. Мы с отцом предложили ему пользоваться телефоном, но он отказался, сказав, что будет звонить с телефонной станции в городе. Он только попросил разрешения дать ей наш номер на случай срочных новостей. - Подолгу его не бывает? - О чем ты, mon amour? – мама усмехнулась. – Оливер всё время здесь, как привязанный! После отъезда невесты, он только прокатился пару раз за сигаретами, притом заранее предупредив твоего отца, почему и насколько отлучится. - Ну, он же теперь жених, - съёрничал я. - Статус обязывает вести себя соответствующе. Noblesse oblige. (*) Этакий положительный герой для дамского романа. - А ты не думаешь, что он создаёт этот образ для тебя? - Честно? Не хочу думать - ни об образе, ни о самом Оливере, - я покрутил в пальцах травинку. - Но у меня ничего не получается, bordel… - Тяжело смотреть, как ты изводишься. - Я – не мазохист, если ты на это намекаешь, - моя рука непроизвольно нырнула в корзину и ухватила персик. – По-хорошему, уехать бы мне отсюда на весь срок пребывания Оливера, но это будет малодушием, - я вонзил зубы в сочную мякоть плода. – И я вылезу из кожи вон, но причиню ему столько боли, сколько смогу. - Мне пора на кухню, скоро обед, - мама погладила моё плечо и встала. Мы вместе дошли до дома, распрощались в холле, и я поднялся к себе. __________________________________ - Te voilà enfin! (фр.) – Вот и ты, наконец! – мамины глаза заискрились радостью. - T’es-tu bien reposé, mon amour? (фр.) – Ты хорошо отдохнул, любовь моя? - Oui, sans doutes, (фр.) – Да, без сомнений, - я посмотрел на плетёную корзинку с фруктами. - Ну, ты же его имел в виду, когда задал вопрос. N’est-ce pas? (фр.) – Не правда-ли? - У меня был хороший учитель. А, как говаривал Леонардо да Винчи: «Tristo è quel discepolo che non avanza il suo maestro».(ит.) – Плох тот ученик, который не превосходит своего учителя. - У тебя ведь нет его фотографий… Je te comprends…(фр.) – Я тебя понимаю… - Ну, он же теперь жених, - съёрничал я. - Статус обязывает вести себя соответствующе. Noblesse oblige. (фр.) – Положение обязывает. ______________________________________

***

За обедом сегодня было громко. Я сидел и поражался, как могут два человека сотрясать воздух громкими и непрерывными репликами, но при этом не вызывать у окружающих желания заткнуть уши. Я люблю, когда приезжают «Шумные историки». Оливер весь просиял, едва заприметив меня восседающим во главе стола. Подойти и пожать мою руку он не рискнул, но сказал, счастливо улыбаясь, что рад меня видеть, наконец, дома. Он сделал упор на слове «наконец», и я жадно впитал в себя этот упрёк. В ответ я приподнял уголки губ в дежурной улыбке. Поскольку родители предпочитают сидеть с гостями друг напротив друга, они переместили Оливера на время обеда – он расположился строго через стол от меня. Впрочем, это обстоятельство не напрягало – всё моё внимание поглотили историки. На Оливера я не смотрел. После обеда я поднялся в бывшую дедушкину комнату, взял фотоувеличитель и отнёс его в ванную комнату на первом этаже. Туда же чуть позже проследовал складной столик, кадровочная рамка, фотофонарь с красным стеклом, кюветы, реактивы, фотобумага и вспомогательные инструменты. Повесив на ручку двери снаружи табличку «Не влезай – убьёт», приобретённую ещё сто лет назад, непонятно зачем, в магазинчике приколов в Крема, я заклеил чёрной бумагой небольшое окошко помещения и принялся колдовать. Я обожаю печатать фотографии. Для меня это сродни игре на фортепиано, хотя сравнение, наверное, не слишком удачное. Я погружаюсь в процесс с головой, забывая о времени. На этот раз, я был особенно заинтересован в безупречном результате, ведь эти фотографии я собираюсь показать не только родителям, но и Оливеру… Из тридцати шести кадров удачным оказался тридцать один. Я подвесил мокрые фотографии на верёвку прищепками и прошёлся вдоль импровизированной «галереи»: улыбающееся лицо Фаби, его стройная фигура на мосту Веккьо, на площади Синьории. Я у баптистерия Сан-Джованни, возле статуи Давида, собора Санта-Мария-дель-Фьоре. А вот мы вместе с другом стоим на фоне Академии изящных искусств. Несколько фотографий общих планов и отдельных достопримечательностей. Две мои фотографии мне особенно понравились – Фабьян просто волшебник! Оба снимка крупным планом – только моё лицо: на одном я смотрю прямо в объектив каким-то невыразимо пронизывающим взглядом, а на втором – улыбаюсь, вполоборота к камере, глядя вдаль. «Гонг» на ужин. Долго же я провозился – и с печатью, и с дневниковой записью.

***

Ужин удался. Мамины друзья уехали через пару часов после обеда, так что нас снова было четверо – только «семья». На этот раз я предстал перед немногочисленной публикой слегка изнурённым жарой и фотопроцессом. - Устал? – отец взял бутылку вина. - Это приятная усталость, она всегда приносит мне удовлетворение. - Ты только одну плёнку отпечатал? – поинтересовалась мама. - Oui, madam. - И сколько кадров удачных? – отец налил вина в мой бокал. - Тридцать один, - ответил я победно. - А когда можно будет посмотреть фотографии? – голос Оливера. Голос Оливера… Он прозвучал вкрадчиво, мягко… Он окутал меня, просочился внутрь через поры, нашёл мои нервные окончания и слабо пощекотал их… - Я развесил снимки сохнуть до утра. За завтраком смогу показать, - короткий взгляд на Оливера из-под ресниц. - Остальные когда напечатаешь? – отцу очень нравится моё новое увлечение, он изначально живо интересуется им. - Завтра днём займусь. Надеюсь, удастся пару плёнок осилить. - Я никогда не видел, как это всё делается, - Оливер бесспорно хотел привлечь моё внимание. – Можно мне посмотреть или поучаствовать? - Ооооо! – отец рассмеялся, откинувшись на спинку стула. – Мы тоже пробовали навязать Элио свою компанию и помощь! - И до сих пор не удостоились милости! – мама с трудом подавила смех. - Это трудоёмкий и слишком интимный процесс, - сказал я. – Он требует концентрации внимания. Ничто не должно отвлекать. - Жаль, - Оливер досадливо поджал губы. Что это? Очередная попытка навести мосты? - Среди твоих друзей в Америке нет фотографов-любителей? – мама посмотрела на Оливера. - Нет. Иногда в компании и на вечеринки приходит какой-нибудь человек с фотоаппаратом, снимает коллективные фотографии. В университет тоже. Но я не беру это в расчёт. Последний раз я посещал салон художественной съёмки ещё ребёнком. Зато у меня уйма фотографий для документов. - А ты не хотел бы поучаствовать в фотосессии? Как настоящая модель? – мама, согласно моей просьбе, не отставала. - Вы мне льстите. Какая из меня фотомодель? – Оливер смущённо заулыбался. – К тому же, я не влезаю в фотографии, вечная проблема. - А чисто теоретически, не отказался бы? – с юношеским задором спросил отец. - Не спорю, это был бы интересный опыт, - он всё ещё не понимал, куда клонят родители. - Элио! Вот тебе очередная модель для фотосета! – мама взмахнула рукой в сторону Оливера. - Вы серьёзно? – щёки моего бывшего любовника слегка покраснели. - Идея неплохая, - сказал я, придав лицу сосредоточенное выражение. - Учитывая, что ты перефотографировал уже всех, включая Мафальду, Манфреди и Анчизе, - добавил отец. - Я даже не знаю… - Оливер поднял глаза, явно жаждая моего одобрения. - Мне нужно «набивать руку», нарабатывать опыт. - Смелее! – призвала мама. - Только учти, я очень жёсткий фотограф. Модели должны подчиняться беспрекословно, - я постарался изобразить равнодушный взгляд. - Хорошо. Я согласен. - О дне фотосессии я сообщу тебе заранее. - Договорились, - Оливер неверяще уставился в свою тарелку. На этом разговоры о фотографиях и вещах, с ними связанных, прекратились. Мы ели, потягивали вино и непринуждённо беседовали. Что я могу написать ещё? Я безумно рад, что маме и отцу удалось так ненавязчиво втянуть Оливера в авантюру с фотосъёмкой. Скоро у меня будет пачка его фотографий! Я уже прямо за ужином стал мысленно выискивать виды, на фоне которых хотел бы поснимать Оливера. Я придумывал позы, положение рук, повороты головы. Мне не терпится приступить уже завтра, но нужно отпечатать плёнки, и опять же, лучше потянуть время, дать Оливеру прочувствовать ожидание. Уже одиннадцать вечера. За окном темно, но мой оксфордский ночник и настольная лампа на бюро знают своё дело. Пойду, покурю на балкон, потом почитаю перед сном.

***

Мы только что курили с Оливером, вместе… Точнее – одновременно – я на балконе, а он на скамейке возле maison d'hôtes. Я заметил его не сразу. Облокотившись на перила балкона, я смотрел на луну, которая висела низко, лишь частично вырисовываясь за ветками деревьев. Было жарко, запах цитронеллы не перебивал даже сигаретный дым, который я выпускал изо рта густыми струями. В какой-то момент я взглянул на гостевой домик, и увидел светлое пятно на его фоне. Потом вспыхнул крохотный красный огонёк – я понял, что это Оливер, и он только что затянулся. Скорее всего, он видел меня, освещение фонарей возле дома достаточно яркое, но он не мог проследить, куда я смотрю. Это давало мне редкую возможность не сводить глаз с его размытого крошечного силуэта. Я представлял, что Оливер сидит и смотрит на меня. Я даже подстроился под ритм его процесса курения – как только в темноте сада загорался огонёк сигареты, я тут же затягивался. Мне хотелось курить в унисон с Оливером, мне хотелось дышать в унисон с Оливером, мне хотелось моргать в унисон с Оливером… Выкурив сигарету, я собрался вернуться в свою комнату, но Оливер всё ещё сидел на скамейке, и я не смог уйти. Маленький красный огонёк в ночи притягивал мой взор, словно далёкий маяк. Я чувствовал себя юнгой, возвращающимся из опасного плаванья по неведомым морям, и радостно взирающим на сигнальный свет с родной пристани. Мне пришлось достать вторую сигарету и снова закурить. Возможно, Оливер понял, что я не хочу уходить, и пожалел мои лёгкие – едва я затушил окурок, он поднялся и ушёл в maison d'hôtes. Я ещё постоял, минут пять, и покинул балкон. Что-то мне совсем не до чтения… Лягу-ка я спать.