Между всегда и всегда

23 июля Я проснулся, принял душ, сбрил едва пробившуюся щетину. В шкафу уже давно ждало своего часа новое поло от «Lacoste», почему-то захотелось надеть его именно сегодня. За завтраком я намеревался быть очаровательным - мне предстояло показать родителям и Оливеру первую партию моих фотографий из Флоренции, так что я настроился отвечать на вопросы и много говорить о поездке. Спустившись вниз, я зашёл к отцу в библиотеку, поздоровался. Мама сидела в гостиной, с книгой в руках – ей тоже досталась порция обнимашек. В ванной комнате на первом этаже я собрал фотографии, но прищепки откреплять не стал - после завтрака я планировал заняться музыкой, потом искупаться и до обеда печатать фотографии со следующей плёнки. Мне ужасно хотелось рассмотреть готовые фотографии при солнечном освещении. Я поднялся в комнату и сел возле открытого окна. Перебирая снимки, я оживлял воспоминания, улыбался, любовался потрясающими видами Флоренции. Потом вдруг появилось смутное ощущение, что чего-то не достаёт. Я снова перебрал пачку – не хватало двух фотографий с крупными планами моего лица… Если бы пропали обычные видовые фотографии, я бы, возможно, и не заметил, но это были единственные две фотографии моего лица, я вчера отлично их запомнил. Сперва я решил, что фотографии просто не удержались на прищепках и упали на пол, притом упали не очень удачно - залетели под ванную или столик. Я вернулся и обшарил весь пол в ванной комнате – снимков не нашёл. Тогда я пересчитал прищепки на верёвке – всего двадцать девять, но изначально я прикрепил тридцать одну. Оставалась единственная версия - кому-то из родителей не терпелось посмотреть фотографии, и две лучшие из них были прихвачены с собой. Мафальду, Манфреди и Анчизе я отмёл сразу – они бы не взяли чужое. Я спустился в гостиную. - Ты не брала мои фотографии из ванной комнаты? – с порога спросил я маму. - Конечно нет! – она искренне удивилась. - А отец взять не мог? - С какой стати ему это делать? - Странно, - я сел рядом с мамой на диван. - Пропали фотографии, которые ты вчера напечатал? - Нет, только две с крупными планами моего лица. Я вчера отчётливо их запомнил, потому что хорошо вышел. - Оливер, - тихо сказала мама, и я обернулся на дверь, подумав, что вошёл Оливер. - Ты не так меня понял, - она рассмеялась. – Я уверена, что их взял Оливер. Почему-то я совершенно не подумал, что фотографии мог взять он. Точнее, я отмахивался от этого предположения, как от бредового, но, когда его озвучила мама, допущение показалось вполне разумным. - Не говори ничего отцу. Сделаю вид, что не заметил пропажу, - я разволновался. - Наверняка, Оливер именно на это и рассчитывает. - Как думаешь, зачем ему мои фотографии? - Claire comme le jour! (*)– мама отвела прядь волос с моего лица и заправила за ухо. - А, может, он просто хочет показать их своей невесте? Она же меня не видела. - Ты серьёзно? – мама рассмеялась. - C'est ridicule! – она посмотрела на часы. – Завтрак через пятнадцать минут. ________________________________________ (*) Claire comme le jour! (фр.) – Ясно как день! - мама отвела прядь волос с моего лица… C'est ridicule! (фр.) – Это нелепо! – она посмотрела на часы. _________________________________________ Я встал и пошёл к себе. Пропажа фотографий не на шутку встревожила меня, пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоиться за четверть часа. Я отвлёкся от атакующих мой мозг мыслей перед зеркалом – тренировал приветливый, открытый взгляд. Он пополнил мою «копилку взглядов», как доброжелательный. К нему прилагалась милая улыбка. Сунув фотографии в конверт, я спустился вниз, уже третий раз за утро. - Доброго дня! – поприветствовал я спину Оливера и направился к своему месту. - Доброго дня! – отозвался подозреваемый в краже. Я кинул конверт с фотографиями на стол и сел. - Пожалуй, я пока ограничусь парой-тройкой яиц, а кофе выпью уже после просмотра фотографий, - сказал отец, намазывая хлеб маслом. - Я тоже, - мама отодвинула от себя пачку сигарет, дав понять, что не будет курить, пока не увидит снимки. - А можно мне сейчас посмотреть, Элио? – просьба Оливера прозвучала так неожиданно, что я замер с протянутой к корзинке с хлебом рукой. - Ты, разве, не хочешь есть? – я одарил бывшего любовника доброжелательным взглядом и мило улыбнулся. - Пять минут погоды не сделают, - он откинул чёлку со лба. - Тогда держи! – я взял конверт и протянул его предполагаемому воришке. Пока Оливер разглядывал фотографии, я ел и наблюдал за выражением его лица. К сожалению, я не видел, какие именно фотографии он рассматривает, но он, то пленительно улыбался, то взирал пристально, словно изучающее, слегка сдвинув брови. По некоторым снимкам он лишь водил глазами, а пары фотографий едва коснулся, словно они обожгли ему пальцы – я предположил, что это были наши совместные кадры с Фаби. - Очень качественные фотографии, - резюмировал Оливер, вернув мне пачку снимков. – Я пересмотрю их позже, если ты не против. - Без проблем, - откликнулся я. Моя любезность преследовала корыстную цель - задобрить Оливера, расслабить перед намеченной фотосессией. Я совсем не хотел видеть его напряжённым или закрытым во время процесса съёмки - мне следовало наладить связь с моделью. Опять же, слишком примитивно - просто игнорировать человека, или избегать его общества, гораздо интереснее время от времени выказывать ему расположение, привечать, подпитывать робкие надежды, а потом нанести удар. Так больнее. Пачка фотографий недолго отдыхала от рук Оливера – отец тщательно вытер пальцы салфеткой и принялся рассматривать снимки. Он не задавал вопросов о достопримечательностях, запечатлённых на бумаге, он знал их, как и мама. Родители опять предались воспоминаниям о своих поездках, а я рассказывал о деталях нашего с Фаби путешествия. В общем, папа и мама остались очень довольны фотографиями, особенно им понравились наши с Фабьяном совместные. Оливер сосредоточенно ел, пока родители разглядывали снимки, но когда вся пачка перекочевала ко мне, он отложил приборы. - Покажешь мне достопримечательности? – голос прозвучал, как вызов. - Почему нет. Я уже позавтракал. - Наверное, будет лучше, если я подойду к тебе. - На твоё усмотрение. Оливер поднялся и подошёл ко мне. Встав справа, он одной рукой опёрся на стол, а вторую положил на спинку моего стула. Поскольку он высокий, ему пришлось склониться надо мной. Кроме того, его предплечье касалось моей спины, и он даже не пытался передвинуть руку, чтобы прервать тактильный контакт. Я мог бы немного сместить стул, но мне было любопытно, как долго его рука будет соприкасаться с моей спиной. - Я готов, - произнёс Оливер почти над самым моим ухом. У меня пересохло в горле - так близко он ещё не подходил этим летом. Я взял фотографии в ладони. - Только не перекладывай их слишком быстро, - мне показалось, что я ощутил дыхание Оливера кожей. Я набрал в лёгкие побольше воздуха и начал перечислять достопримечательности Флоренции, согласно последовательности фотографий. Мой язык двигался скорее автоматически, потому что все мысли сосредоточились на руке Оливера, которая словно приросла к моей спине. В какой-то момент мне даже показалось, что он усилил нажим. Я ощущал обжигающее тепло даже через ткань поло. Я представлял, как пальцы Оливера оторвутся от спинки стула, ладонь переместится за пояс моих шорт, скользнёт под них… От своей фантазии я даже вспотел. Ну, и возбудился, разумеется… Вкладывал ли Оливер какой-то определённый смысл в это касание или он просто не придал значения невинному взаимодействию наших тел? Я слышал, что американцы без комплексов, довольно фамильярны в общении, и, возможно, в кругу знакомых Оливера не считается зазорным нарушать личное пространство, и тактильные контакты воспринимаются, как норма. Я не знал, как расценивать руку, прижатую к моей спине, но близость Оливера, вся его поза, тихий вкрадчивый голос вызвали странную ассоциацию в моих мозговых извилинах – он напоминал самца, демонстрирующего самке свою мощь и физическое превосходство. Конечно, я далёк от умозаключения, что уподобился самке, но меня смущал гигант, стоящий рядом со мной, да ещё и с таким видом, будто имеет на это право. Я чувствовал его бьющую через край энергетику, его спокойную уверенность, которая создавала вокруг зону притяжения, и я увязал в ней, как в топком болоте... Власть Оливера надо мной действительно так огромна, что временами пугает, но в те минуты он, осознанно или бессознательно, подавлял мою волю, лишал самообладания. Хотелось отбросить фотографии, повернуться к нему и просто обнять – вцепиться в желанное тело двумя руками, уткнуться головой в его грудь… Я с облегчением выдохнул, когда, наконец, Оливер отошёл от моего стула. Вся спина у меня была мокрой от пота, ткань футболки прилипла к ней. Я завёл руку за спину и, ухватившись за край поло, сделал несколько интенсивных «проветривающих» движений. - Жарко? – спросил Оливер. - У поло достаточно плотный материал, нужно надевать футболки полегче в такое пекло, - я пристально посмотрел на бывшего любовника. - Понимаю, - нотки иронии в голосе, мягкая, чуть заметная, улыбка, раздевающий взгляд. Он прекрасно понял, почему мне стало жарко... - На завтра я планирую фотосессию. Если, конечно, у тебя нет более важных дел, - сказал я, покручивая в руке вилку. «Если, конечно, у тебя нет более важных дел». Эту фразу Оливер произнёс, обращаясь ко мне, год назад, в день нашего первого поцелуя... Помню, как я его тогда передразнил… - Даже если бы и были дела, я бы их отложил, но решать не мне, – Оливер воззрился на Перлмана-старшего. – Что скажете, профессор? - Мы можем сегодня поработать дольше, чем обычно, и тогда весь завтрашний день в твоём распоряжении, - отец перевёл взгляд на меня. – Во имя искусства надо чем-то жертвовать. - Мои фотографии никак не тянут на произведения искусства, - я поправил волосы. – Но нельзя исключать вероятность, что в обозримом будущем я явлю миру что-нибудь достойное. - Viam supervadet vadens, (*) - прихвастнул знанием латыни Оливер. - Chaque chose en son temps, - подхватила мама. - Думаю, в моём случае больше подойдёт поговорка: «Всяк сверчок знай свой шесток», - я не сдержал саркастичную улыбку. Родители и Оливер рассмеялись. - Не замечал у тебя упаднических настроений и склонности к пессимизму, - отец вытер глаза. - Я – реалист. - Во сколько начнём завтра? – в голосе Оливера чувствовалось нетерпение. - Думаю, не раньше одиннадцати утра. Мне ещё надо будет съездить после завтрака в Крема, подкупить там кое-что, - я взял персик и покрутил в ладонях. Оливер сфокусировал взгляд на моих руках. - Сигналь мне завтра, - он обольстительно улыбнулся. Я встал, подкинул персик и ловко поймал его. - Вынужден откланяться, - отвесив низкий поклон, я помахал из стороны в сторону виртуальной шляпой у самой травы. – Пора осиливать дорогу! - Иди! – мама рассмеялась и, открепив от блузы невидимый цветок, кинула мне его через стол. Я изобразил, что на лету схватил цветок, и удалился в дом. _______________________________________ (*) - Viam supervadet vadens, (лат.) – Дорогу осилит идущий, - прихвастнул знанием латыни Оливер. - Chaque chose en son temps, (фр.) – Всему своё время, - подхватила мама. _________________________________________ Поднявшись в свою комнату, я первым делом снял с себя поло. Второе дело плавно вытекало из первого – я потёрся щекой о ткань примерно в том месте, где прижималась рука Оливера. Было бы непростительно подвергнуть эту футболку стирке, уничтожить микроскопические капельки пота Оливера, впитавшиеся в трикотаж, растворившиеся во влаге, выделяемой моим телом. Я решил сохранить поло. Небольшая пустая коробка, долго пылившаяся в шкафу, сослужила хорошую службу – вместила в себя мой новый трофей. Ноты уже ждали меня на краю кровати, я взял их и спустился в гостиную. У нас с Фаби давно назревала идея исполнить вместе какое-нибудь произведение для фортепиано и флейты, устроить настоящий домашний концерт. Пока мы учились в школе, всё оставалось на уровне разговоров, но в июне мы уже предприняли конкретные шаги для реализации нашего музыкального проекта – мы заказали через книжный магазин ноты одной из сонат Моцарта. Вещица довольно известная, так что папам-мамам и гостям – и нашим, и родителей Фабьяна – она явно придётся по душе. Наш план держится строго в секрете, о нём знаем только мы вдвоём. Премьера нашего маленького концерта должна состояться дней через десять, сюрпризом, так что я не собираюсь посвящать родителей и Оливера в эту затею. Открыв крышку рояля, я поставил ноты и начал разбирать сонату. Пальцы после приличного перерыва слушались плохо, но это не умаляло моего желания извлечь стройные звуки из инструмента. Наверное, и десяти минут не прошло, как на пороге гостиной появился Оливер – он замер, прислонившись к дверному косяку, и уставился на меня, терпеливо ожидая внимания. Я мог бы сделать вид, что слишком увлечён музыкальным занятием, чтобы замечать что-либо вокруг, тем более боковым зрением, но присутствие Оливера всегда будоражит меня и, прервав игру, я повернул голову в сторону порога. - Что-то новое? – спросил незваный слушатель. - Да. Соната Моцарта. В каталоге Кёхеля она числится под номером четырнадцать. Моя словоохотливость явно придала отваги Оливеру – он приблизился к роялю и положил на него ладонь. - Могу я послушать? - Тут пока нечего слушать. Я только начал разбирать произведение. - Это значит «нет»? – в голосе Оливера была неприкрытая досада. - Ооооливер! Вот ты где! – отец вошёл в гостиную, широко улыбаясь. – Я получил материалы с научной конференции в Неаполе, хотел обсудить с тобой. - Разумеется, док! - Я прервал вашу беседу? Простите невежу! – Перлман-старший засмеялся. Оливер продолжил буравить меня взглядом, ожидая ответа на свой вопрос, но я упрямо смотрел в ноты. Верно истолковав моё молчание, он убрал ладонь с рояля. - Трудно назвать беседой пару фраз диалога, - подытожил он, отворачиваясь от меня. – Я в Вашем распоряжении, профессор! Когда отец и Оливер удалились, я ещё час разбирал сонату, потом позвонил Фабьяну и пригласил его приехать завтра, предварительно посвятив в свои планы устроить фотосессию для «notre copain» - так мы с другом стали называть между собой Оливера, что очень удобно. Фабьян с радостью согласился составить мне компанию и даже пообещал помогать во время съёмки. Я попросил его захватить с собой альбом и восковые мелки – он любит рисовать ими больше, чем карандашами. Договорившись о времени и прочих нюансах, мы распрощались. До обеда и после него я печатал фотографии. Пришлось натянуть ещё одну верёвку в ванной комнате. По окончании ужина я вообще пошёл на рекорд – взялся за последнюю – четвёртую, плёнку, и причина такого рвения была вовсе не в том, что увлечение засосало меня с головой, а в том, что мне хотелось поскорее разделаться с фотографиями из поездки, чтобы уже послезавтра отпечатать фотографии Оливера… В общем, я выполнил поставленную перед собой задачу. В настоящий момент в ванной комнате на верёвке висят восемьдесят девять фотографий. Я никогда не обращал внимания, но сегодня заметил, что моя временная «фотолаборатория» кроме внутренней задвижки закрывается ещё и на ключ, как и соседний туалет. Я попросил ключ у Мафальды. Сейчас я не буду препятствовать Оливеру, если ему захочется разжиться очередными моими фотографиями, но после следующей печати снимков я запру дверь ванной, потому что он не должен знать о втором комплекте, который я сделаю для себя, да ещё и размером 13х18 см - собственно, за фотобумагой этого формата я и собираюсь завтра в Крема. Обед и ужин прошли в спокойной, семейной обстановке. Я в основном отмалчивался, ссылаясь на усталость. Оливер не приставал ко мне – возможно из-за моего негласного отказа во время занятия музыкой. Сейчас у меня уже отваливается плечо, и рука выводит какие-то каракули вместо слов. Пойду, покурю.

***

Мы снова курили вместе… Я вышел на балкон и посмотрел на maison d'hôtes – белый «призрак» сидел на скамейке, словно в карауле. Как только я прикурил, Оливер щёлкнул зажигалкой – могу поклясться, я чётко увидел крохотное пламя – и затянулся. Мы курили в унисон, но на этот раз вёл я, а он следовал моему ритму. Теперь я точно знаю, что он меня видел. Возможно, он не уходил спать, в надежде, что я выйду на балкон - вчера мы курили в одиннадцать, а сейчас уже почти полночь. Неужели он ждал меня? Грустно… всё это бесконечно грустно…