Между всегда и всегда

24 июля День обещал быть насыщенным, поэтому я попросил маму разбудить меня в семь утра – родители обычно уже встают в это время. Благодаря раннему подъёму я успел ещё до завтрака провести музыкальное занятие – полтора часа разбирал сонату, притом последние тридцать минут в присутствии Оливера, который всё-таки добился своего. Он заявился в гостиную с тем же невинным вопросом: «Могу я послушать?», и, в преддверие сегодняшней фотосъёмки, я не рискнул отказать ему. Чтобы не смущать меня, он расположился вне поля моего зрения. Я не видел Оливера, но ощущал спиной его взгляды. А, может, мне только казалось, что я ощущал их?... Пребывание Оливера в гостиной послужило мощным стимулом к репетиции уже разобранного материала – мои пальцы буквально порхали по клавишам, я играл с упоением, отдаваясь музыке всем своим существом, и всё потому, что Оливер слушал. Я знал, что он не заметит огрехов в моём исполнении - не было страха сфальшивить. Вряд ли ошибусь, предположив, что Оливер впитывал в себя сонату не как творение Моцарта, а как совокупность звуков, извлекаемых мной, и не важно, из какого инструмента. Сыграй я на ложках, он слушал бы с не меньшим интересом. Откуда эта уверенность? - Ты так проникновенно играл, - произнёс Оливер, когда я убрал ноты и закрыл крышку рояля. Потому что для тебя, для тебя!.. - Спасибо, - я встал. – Пора на завтрак. Оливер поднялся и посмотрел на наручные часы. - Без трёх минут девять. Я натянуто улыбнулся и поспешил в свою комнату - закинуть ноты. К столу я опять вышел последним. - Ты такой молодец, уже успел позаниматься музыкой, - констатировал отец, наблюдая, как я усаживаюсь на своё место. - Полтора часа до завтрака были единственным свободным отрезком времени на сегодня. - À qui se lève matin, Dieu aide et prête la main, (*) - процитировала маму известную поговорку. - Tu as raison, maman, - я улыбнулся маме. - Всё без изменений? Начнём в одиннадцать? – осведомился Оливер. - Если небо не упадёт на землю, или не случится других печальных казусов, - ответил я. – Из разряда: Фаби съедет в какую-нибудь канаву, и сломает себе ногу. - Фабьян будет с нами? – в голосе Оливера было вселенское разочарование, словно мы с ним условились заняться сексом, а я сообщил, что мой друг составит нам компанию. - С ним веселее, - невозмутимо сказал я. – Опять же, он обладает тонким художественным восприятием, для постановочной фотосъёмки это немаловажно. Родителей я ещё вчера предупредил о приезде Фаби, так что их реакции не последовало. Оливер выдавил из себя кривую улыбку. - Как скажешь, - он достал яйцо из кастрюли и поместил его в пашотницу. - Начнём снимать у бассейна. - Договорились, - сухо сказал Оливер, даже не взглянув на меня. Я понял, что испортил ему настроение, а это грозило провалом фотосессии. Требовалось спасать ситуацию! Срочно! - Я после завтрака поеду в Крема. Хочешь со мной? И тут он вскинул на меня глаза, в которых плескалась такая чистая, такая абсолютная радость, что я даже смутился. Я вдруг понял, что имею над ним власть, что могу управлять его эмоциями, что нескольких моих слов достаточно, чтобы ввергнуть в пучину уныния или вознести к вершинам блаженства. Со дня возвращения из Флоренции, с моей стороны это было первое предложение провести время вместе, только вдвоём. - Хочу! – выпалил он и ослепительно улыбнулся. Откуда бы ему знать, что мой пряник очень скоро сменится кнутом. И кнут будет беспощаден, он оставит глубокие рубцы… - Мне только в фотомагазин заскочить. Туда и обратно, - я акцентировал, что поездка сугубо деловая. - Я помню, ты говорил об этом вчера. - Нам надо выдвигаться минут через пятнадцать. Успеешь позавтракать? - Конечно, - он отвёл взгляд и сосредоточился на еде. Примечательно, что родители молчали во время всего нашего диалога с Оливером, словно боялись сбить кого-нибудь из нас с мысли. - А что с фотографиями, которые ты вчера напечатал? – наконец полюбопытствовал отец. - Bordel! Мне ещё надо фотографии снять! – я откинул волосы со лба. – В обед покажу. И Фаби как раз все посмотрит. _____________________________________ (*) - À qui se lève matin, Dieu aide et prête la main,(фр.) – Кто рано встаёт, тому Бог подаёт, - процитировала маму известную поговорку. - Tu as raison, maman, (фр.) – Ты права, мама, - я улыбнулся маме. - Bordel (фр.) - Бордель - ругательство у французов. _____________________________________________________ Я подналёг на содержимое своей тарелки, потом выпил стакан сока и удалился в ванную комнату за фотографиями. Вместо восьмидесяти девяти штук я собрал только восемьдесят две – копилка Оливера пополнилась ещё семью снимками. Вот честно, я бы расстроился, если бы он не взял ни одной фотографии из новой партии. Закинув плоды своих трудов в комнату, я прихватил рюкзак и спустился вниз. Оливер шёл со стороны maison d'hôtes. - Я переобулся, - сказал он, приближаясь. – Эспадрильи не самая подходящая обувь для велосипеда. - Поехали? Вместо ответа Оливер только шире улыбнулся. Мы зашли в гараж, взяли велосипеды. Возникло ощущение déjà vu – мы снова вдвоём на пути в Крема, шуршание асфальта под шинами колёс, слепящее солнце и бездонная синева над головами. Сперва я катил впереди, но когда мы вырулили на широкий тракт, Оливер поравнялся со мной и ехал рядом уже до самого города. Я всю дорогу молчал, а он даже не пытался завести разговор, и я прекрасно понимал почему – он боялся нарушить установившееся между нами за завтраком шаткое перемирие, которое походило на некое слабое подобие дружеского общения. Он проглотил дарованный мной пряник – жадно, с аппетитом. Он насытился им. Ему было достаточно просто ехать рядом. Как и мне. Я хотел, чтобы дорога никогда не кончалась, чтобы мир вдруг стал зазеркальем, и чем ближе бы мы подъезжали к Крема, тем дальше бы от него удалялись… Конечно, я бы покривил душой, если бы написал, что других желаний в моей голове не рождалось. Если бы я мог, то спрыгнул бы с велосипеда на краю скошенного луга и потащил бы Оливера к ближайшему стогу сена. Я завалил бы его на душистое травяное ложе и зацеловал бы до полусмерти… Но, как говорится - «видит око, да зуб неймёт»… Поскольку Оливер намеревался покурить, я оставил его с велосипедами на улице возле магазинчика. Нежность к Оливеру, угрызения совести, и прочие противоречивые чувства вынудили меня купить фотобумагу формата 15х20 см, вместо 13х18. Для комплекта Оливеру я взял стандартный размер – 10х15. Я планировал не просто отдать Оливеру его фотографии, а разложить их в альбом. У меня уже была пара подходящих экземпляров на примете, в итоге, я выбрал для подарка тот, который дороже и больше размером. Про кассеты я тоже не забыл – взял две плёнки на тридцать шесть кадров, и, засунув покупки в рюкзак, вышел из магазина. Оливер поинтересовался, всё ли я купил, что хотел, я утвердительно промычал в ответ, и мы пустились в обратный путь. Желание завалить Оливера в копну сена преследовало меня вплоть до самого дома. Я возбудился, и потом пришлось идти в душ по возвращении… Лаская себя, я воображал Оливера - абсолютно голого, распластанного в сухой траве стога… Он раскидывал руки и говорил с придыханием: «Делай со мной всё, что угодно, Элио»… Я представлял это «всё, что угодно», плавно двигая рукой, и вскоре кончил. Едва я успел надеть шорты, как в комнату постучал Фаби. Мы обнялись, и друг начал выливать на меня поток разнообразной информации, но я вскоре прервал его из-за необходимости провести «инструктаж» перед фотосъёмкой. Деликатная тема требовала не менее деликатного подхода, учитывая, что на тот момент я был не готов раскрыть Фабьяну все карты. Прежде всего, я попросил друга не обращать внимания на мои к нему прикосновения. Я заверил, что тактильные контакты будут совершенно невинные. Также я призвал его иногда на них отвечать. Затем я возложил на друга важную миссию – сфотографировать меня с Оливером вместе. Я подчеркнул, что предложение должно исходить именно от него – Фабьяна, и предупредил, что воспротивлюсь, но ему следует проявить настойчивость и, в итоге, «уговорить» меня. Я даже продемонстрировал, как он должен нас усадить – на траву, спина к спине, и как при этом notre copain должен повернуть голову относительно объектива. В заключение я выразил желание, чтобы Фаби нарисовал Оливера для Оливера, но в двух экземплярах. Второй предназначался мне, но кроме нас двоих знать об этом никому не нужно. Фабьян недоумевал, слушая мои более чем странные просьбы. Они перемежались его возгласами: «Mais pourquoi?» и «À quoi bon?» (*). Я заверил друга, что обязательно объясню ему всё позже, и он пообещал выполнить мои поручения. Мы спустились вниз, взяв с собой только самое необходимое – пару бутылок воды, фотоаппарат и небольшой экран из плотной белой ткани. - Notre copain est déjà la! (*)– сообщил Фаби, издали завидев Оливера, возлежащего в одних спортивных трусах на бортике бассейна. - Nous pouvons toujours parler français entre nous, - предупредил я. - D’accord. - Si je te regarde bizarrement, ne t’en fais pas. - Tu me fais peur, - Фабьян недоверчиво покосился на меня. - Tout ira bien, chéri! – я положил другу руку на плечо, потому что Оливер уже повернул голову и смотрел в нашу сторону. - А вот и Фабьян! – воскликнул Оливер, вставая. - Привет, ОливЭр! – произнёс мой друг на французский манер – делая ударение на последний слог и грассируя «Р». - Как дела? – Оливер протянул руку. - Всё отлЬично! – Фаби пожал ладонь. – А ты как? - Замечательно, спасибо! – Оливер перевёл взгляд на меня. – Что надо делать? - Сперва надо внимательно послушать, - сказал я сосредоточенно, чуть сдвинув брови. – Если ты хочешь, чтобы фотосессия удалась, тебе нужно раскрепоститься, максимально расслабиться. Ты должен довериться мне, полностью открыться в кадре. Считай, что я врач. Не стесняйся морально обнажиться передо мной. Я не просто фотографирую людей «на память», я стремлюсь запечатлеть их внутренний мир, их чувства и эмоции. Ты – красивый мужчина… - Ты, правда, так считаешь? – перебил меня Оливер, чуть прищурив глаза. - Повторюсь: ты – красивый мужчина, но тебе не следует тупо красоваться перед объективом. Эта съёмка не для рекламной компании, не для раскрутки нового бренда, она – для тебя, - я снял с шеи «Pentax», дав понять, что моя вступительная речь завершена. - Всё так серьёзно? – улыбка сошла с лица Оливера. - Ты не знаешь, на что подписался, - Фаби сочувственно покачал головой. – Во время моей послЬедней сессии, Эли менЬя выжал, как лимон. - Ты зовёшь его «Эли»? Как мило! - Может, начнём уже работать? – сурово сказал я, стянув резинкой волосы на затылке. – Оливер, садись на бортик бассейна. _________________________________ (*) «Mais pourquoi?» и «À quoi bon?» (фр.) – «Но почему?» и «Зачем?». - Notre copain est déjà la! (фр.) – Наш приятель уже там! – сообщил Фаби… - Nous pouvons toujours parler français entre nous,(фр.) – Мы всегда можем говорить между собой по-французски, - предупредил я. - D’accord.(фр.) – Договорились! - Si je te regarde bizarrement, ne t’en fais pas.(фр.) – Если я буду странно на тебя смотреть, не обращай внимания. - Tu me fais peur, (фр.) – Ты меня пугаешь, - Фабьян недоверчиво покосился на меня. - Tout ira bien, chéri! (фр.) – Всё будет хорошо, дорогой! – я положил другу руку на плечо… _____________________________________________ Он послушно сел, а я стал управлять положением его рук, ног, головы, как кукольник марионеткой. Я словно дёргал за невидимые нити. Я осознанно не прикасался к нему. Когда нужно было продемонстрировать позу, я либо изображал её сам, либо просил Фабьяна. Оливер безропотно, то погружался в бассейн, то вылезал из него и ложился на каменный бортик, то садился на него же, свесив ноги в воду. Я знал его тело, все его изгибы, мне не составляло труда придумывать наиболее эффектные ракурсы. Фаби иногда подсказывал, корректировал расстановку в кадре. Когда я начал снимать Оливера крупными планами, мой друг, как обезьянка, принялся скакать вокруг Оливера с экраном, закрывая его от солнца. Мне нравится, когда Оливер зачёсывает мокрые волосы назад. На первом - из крупных планов – кадре я снял его лицо, ещё влажное после погружения в воду. - Чуть поверни голову вправо. Замри вот так, – командовал я, наблюдая, как передвигается тень от экрана в объективе. – Теперь глаза на меня! – я нажал на кнопку. – Отлично! - А может попробовать сфотографировать его свЬерху? – подбросил идею Фабьян. - Любопытная мысль, - я повернулся к другу и провёл рукой по его предплечью. – Попробуем! Allons-y! (*) - Залезай в бассейн, - обратился я к Оливеру, и тот послушно окунулся в воду. – Руки согни в локтях и положи на бортик. Теперь давай притащим сюда стол, - сказа я уже Фабьяну. Стол бы довольно большой, но лёгкий – пластмассовый, так что мы без труда перенесли его ближе к бассейну и поставили почти вплотную к бортику. Потом я забрался на стол и встал на колени - моя голова оказалась над головой Оливера. Я надел ремешок фотоаппарата на шею, чтобы не уронить чудо техники на «модель», и начал искать лучший ракурс, попросив Оливера задрать голову. Фаби всё это время стоял возле стола и держал на вытянутых руках экран, удачно перекрывая солнечный свет. - Глаза на меня! – чуть ли не выкрикнул я. – В душу смотри! – взгляд Оливера стал пронзительным, я щёлкнул объективом. Я слез со стола, и Фаби положил на него экран. - Хочу купаться, - заныл друг. – СдЬелаем перерыв? Je t'en prie, Eli! (*) - он обвил рукой мою шею. - А я бы перекурил пока, - добавил Оливер, не мигая уставившись на пальцы Фабьяна, зарывающиеся в мои волосы. - Хорошо, - сдался я. – Двадцать минут на отдых, потом сделаем ещё пару-тройку крупных планов и сменим дислокацию. Мне вдруг стало смешно от ситуации - Фабьян явно перегнул палку со своим слишком откровенным прикосновением. - C’est trop,(*) - я прыснул от смеха, глядя на друга в упор. - Laisse tomber ta main, bordel… Он убрал руку и заржал, как конь. Оливер вылез из бассейна и отошёл к своему полотенцу, расстеленному неподалёку. Мы с Фаби разделись и прыгнули в воду. У меня начался приступ гомерического хохота. Вспоминая пальцы Фаби на своей шее, я просто давился от смеха, обзывал друга идиотом, сетовал, что он чуть не сорвал мне всю фотосессию, но тот только гоготал в ответ. Напряжение, довольно ощутимое во время съёмки, вдруг исчезло. Стало хорошо и непринуждённо. ___________________________________________ (*) Allons-y! (фр.) – Давай! - Je t'en prie, Eli! (фр.) – Прошу тебя, Эли! - он обвил рукой мою шею. - C’est trop, (фр.) – Это слишком, - я прыснул от смеха, глядя на друга в упор. - Laisse tomber ta main, bordel… (фр.) – Опусти свою руку, бордель… ____________________________________ В какой-то момент я посмотрел на Оливера – он сидел понуро, опустив голову. Сигарета в его руке слабо дымилась. Я испугался, что сейчас он встанет и уйдёт в maison d'hôtes , сославшись на плохое самочувствие, или на какие-то неотложные дела, о которых, якобы, забыл. Нужно было немедленно что-то предпринять. Оставив Фаби плескаться в бассейне, я вылез из воды и подошёл к Оливеру. - Угостишь сигаретой? - я сел на траву возле полотенца. Он молча протянул мне пачку. - Я бываю очень жёстким, когда фотографирую, - я решил сделать вид, что не понял причину его эмоционального спада. - Ты жёсткий сам по себе, - Оливер щёлкнул зажигалкой, и я прикурил. - Если ты устал, можем продлить перерыв. - Я же не киркой в каменоломне махал, - он по-прежнему был без настроения. - После съёмки у бассейна буду фотографировать тебя в одежде, - сказал я, затянувшись. – Можешь надеть ту рубашку в клеточку, в которой я видел тебя на днях? Она тебе очень идёт, - я прекрасно понимал, что это уже второй комплимент за день, но я пошёл ва-банк, чтобы в очередной раз сгладить ситуацию. - Ладно. Ещё какие-то пожелания? – Оливер, наконец, посмотрел мне в глаза, и моё сердце заныло, словно от давления чьей-то невидимой руки - в его взгляде сквозила невыразимая грусть. - Пока нет. По ходу дела сориентируемся, - я встал. – Подтягивайся к нам, - я доброжелательно улыбнулся и пошёл к бассейну. Прыгнув в воду, я продолжил резвиться с Фаби. Пришлось признаться самому себе, что моя затея с прикосновениями оказалась слишком эффективной, и, как следствие, совсем не продуктивной для фотосъёмки, поэтому я попросил друга не проявлять инициативу, а выполнять только то, что я попрошу - по-французски. Вскоре к бассейну вернулся Оливер, и мы продолжили работу. В его глазах по-прежнему была безысходная тоска и ещё что-то неуловимое, чему я не мог дать определение. Крупные планы от этого только выигрывали, а вот общение не клеилось вовсе. Фаби после моих противоречивых наставлений вообще не знал, как себя вести. - Здесь закончили, - возвестил я, когда исчерпал все задумки для кадров у бассейна. – Перебазируемся к фруктовым деревьям. Оливер, не забудь про рубашку в клеточку, и надень, пожалуйста, бежевые длинные шорты. - Те самые? – уголки губ Оливера дрогнули. - Те самые, - я уверенно кивнул, хотя на самом деле не понял, какой смысл был вложен в вопрос «Те самые?», но Оливер заметно повеселел, и я обрадовался, что невольно, сам того не ожидая, поднял ему настроение. Фабьян, глядя в спину notre copain, поинтересовался у меня, что за шорты такие волшебные, если одно только упоминание о них на раз-два оживило Оливера. Я честно ему ответил, что не имею понятия, просто подыграл. Позже я, конечно, вспомнил, что в прошлом году как-то обмолвился Оливеру, что он ужасно сексуален в бежевых шортах… Мы с другом оделись, благо, что плавки на нас уже высохли, перетащили столик на место. «Модель» ждать не пришлось - он облачился быстро, и наши с другом челюсти едва не отвалились, когда Оливер приблизился к нам – лучезарно улыбающийся, безупречно красивый, обворожительный. Разумеется, в клетчатой рубашке и «тех самых» шортах. - Oh là là! – Фаби не сдержал восторженный возглас. – Ты просто ослепитЬельный! Я осознавал, что мне тоже надо что-то сказать, но язык словно прилип к нёбу. - Фотки будут улётные, - просипел я и, дабы смочить пересохшее горло, жадно глотнул воды из бутылки. - Не знаю, насколько я фотогеничен, если вообще фотогеничен, - Оливер рассмеялся, поправляя пятернёй чёлку, упавшую на лоб. Я залюбовался им беззастенчиво и совсем уж откровенно. - Куда идЬём? – голос Фаби вывел меня из оцепенения. - Вон к тем деревьям, - я махнул рукой в сторону забора. – Там как раз стремянка стоит, видишь? - У меня будет просьба, - по голосу Оливера чувствовалось, что он слегка нервничает. – Я понимаю, что это художественная фотосессия, и ты не любишь делать фото «на память», но я хотел бы сфотографироваться с твоими родителями и Мафальдой. Это можно как-то устроить? Написать, что мне было приятно, значило бы ничего не написать – трогательная просьба несказанно польстила. Где-то под лопаткой свело нерв, я непроизвольно дёрнул плечом. - Конечно! Думаю, родители обрадуются! И Мафальда! – я заулыбался. – Сейчас всё организуем! Не уходи никуда! Последнюю фразу я добавил исключительно в знак расположения к Оливеру, ведь это его коронный призыв. - Я пока покурю. - Viens avec moi, chéri! (*) – обратился я к Фаби, и мы устремились к дому. Маму мы нашли в гостиной, она читала. Предложение Оливера она горячо поддержала и выразила готовность участвовать в съёмке. Когда мы заглянули в кабинет отца и объяснили цель нашего визита, он отреагировал очень эмоционально и пригласил сфотографироваться прямо в библиотеке. Мафальду тоже искать не пришлось – она стояла у плиты. Я попросил у неё разрешения привести на кухню Оливера, согласно его желанию запечатлеться на память, и наша домработница прослезилась – она тоже любит nostre caro Americano (*), как и мои родители. __________________________________________ (*) - Viens avec moi, chéri! (фр.) – Пойдём со мной, дорогой! - обратился я к Фаби… - nostre caro Americano (ит.) – Она тоже любит нашего дорогого американца, как и мои родители. __________________________________ Вернулись к бассейну мы уже с мамой, оттуда дошли до персиковых деревьев. Чтобы сгладить значительную разницу в росте между Оливером и мамой, я «усадил» Оливера на одну из нижних ступенек стремянки, а мама встала с ним рядом, держа в руках корзинку с персиками. Потом они поменялись местами, с тем лишь различием, что Оливер сел на траву, положив руки на согнутые в коленях ноги. В довершение композиции, Фаби выдвинул корзинку на передний план и вложил в ладонь notre copain персик. Оливер взглянул на меня и покраснел. Я понял, о чём он вспомнил, и тоже покраснел. Я сделал четыре кадра Оливера с мамой, и мы все вместе пошли в дом. С Мафальдой съёмка получилась быстрой и чёткой. Сперва я расположил их с Оливером возле плиты, на которой булькали и попыхивали разновеликие кастрюли, затем я попросил Оливера сесть за кухонный стол, заваленный овощами и зеленью, а Мафальду «поставил» рядом с кувшином абрикосового сока в руках, что было символично – именно с этого сока началась нежная дружба между ними. Отца мы увидели уже в холле – он стоял в дверях библиотеки. - Наконец-то и до меня дошла очередь! - Теперь до обеда можно обосноваться в хранилище книг! – сказал я победно. - Милости прошу! Я уже завершил работу на сегодня. Библиотека в вашем распоряжении! – он отступил, пропуская нас всех внутрь. Мама и Фаби сели на диван, а я принялся искать фон. В итоге, я снял три кадра: 1. Папа за столом перед открытой книгой, рядом склонился Оливер, оба улыбаются в объектив. 2. Оба стоят у книжного шкафа вполоборота друг к другу с книгами в руках, притом отец держит книгу Оливера о Гераклите, изданную в том году на английском и присланную Оливером же. 3. Папа стоит возле фото проектора, а Оливер сидит на стуле с другой стороны. На белом экране позади них – слайд с фотографией одной из скульптур Праксителя. Эту деталь тоже привнёс я, как и идею с книгой, которую держал в руках папа. Мы управились как раз к обеду. Звук колокола застал нас пятерых в холле, когда мы уже выходили из библиотеки – шумные и довольные. Разумеется, Оливер захотел ещё групповую фотографию за столом. Он попросил и меня «присоединиться». Я пожал плечами и бесцветно сказал: «ладно». Папа с Оливером сели рядом, мама встала за ними, положив обеим руки на плечи, а я придвинулся на стуле к отцу. Поскольку я заранее выставил метраж и резкость, Фабьяну оставалось только нажать на кнопку. Одной фотографии с нашей дружной семьёй Оливеру показалось мало, он выклянчил у меня ещё один кадр, точнее он просил несколько, но плёнка закончилась. Сегодня я вообще проявлял чудеса любезности, выполняя все просьбы Оливера, но делал это исключительно для своей выгоды – я хотел хорошие фотографии. Обед прошёл идеально, потому, что все были весёлые, много говорили и смеялись, даже Оливер. К десерту я вынес фотографии из Флоренции и Генуи, и они начали «ходить по рукам». Фаби восторгался снимками, издавал громкие возгласы на разных языках, родители и Оливер чуть менее эмоционально вторили ему, а я сидел и упивался своим счастьем – видеть всех четверых с улыбающимися лицами. Единственное, что меня удивило – Оливер налёг на вино, по крайней мере, он осушал свой бокал сразу и жадно. Возможно, он волновался, или просто хотел расслабиться, чтобы выглядеть раскрепощённым в кадре. Мы с Фаби даже не притронулись к алкоголю. Я решил, что для очередной части фотосета Оливеру сто́ит переодеться, как и положено при длительных съёмках. У него есть белая рубашка-парус, точно такая же, как голубая, которую я выцыганил в прошлом году – с длинными рукавами, свободная, реющая на ветру. Я попросил Оливера надеть её, закатать рукава, что он и сделал – оперативно, проведя в maison d'hôtes не более пяти минут. Ещё он сменил шорты на джинсовые, светло-серые, сидящие даже лучше, чем «те самые». Когда он приблизился к столу, где ждали мы с Фабьяном, я словно перенёсся в Голливуд – Оливер выглядел, как кинозвезда. Он был настолько прекрасен, что у меня засосало под ложечкой. Я не очень хорошо представляю, что являет собой ложечка, и тем более не имею понятия, где она находится в моём теле, но я ощутил, что внутри меня всё заныло, потянуло, и в мозгу всплыло это нелепое выражение… Следующим местом съёмки стал балкон над парадным входом, и мой выбор оказался неслучайным – каждый раз, выходя на этот балкон, я вспоминаю, как мы стояли здесь с Оливером в нашу первую ночь, и вновь ощущаю прикосновения его пальцев к моей ладони… Не знаю, поднимался ли сюда Оливер в этом году в моё отсутствие, но когда он вышел на балкон, то вдруг замолчал. Медленно описав площадку, ограниченную перилами, он провёл рукой по каменной балясине и замер в той же позе, в которой стоял здесь год назад, ожидая меня… Естественно, он сразу закурил. Воспользовавшись перекуром Оливера, мы с Фаби удалились в мою комнату – я кинул на бюро пачки с фотографиями, потом перемотал отработанную плёнку, вынул её из фотоаппарата и вставил новую кассету. Прихватив из бывшей дедушкиной комнаты пару стульев, мы с другом вернулись на балкон. Я сделал шесть или семь разноплановых кадров. Поскольку солнце ушло за дом, оно не слепило глаза - освещение казалось равномерным, без теней, и Фаби отдохнул от экрана, с которым до этого сроднился у бассейна. Мне жутко хотелось заманить Оливера в свою комнату и сфотографировать его на сдвинутых кроватях, которые, в моём представлении, уже давно «срослись» и стали единым целым – моей кроватью, которую я больше ни с кем не делил – ни до Оливера, ни после него, но такое предложение было бы равносильно признанию в любви. - Здесь закончили, - лаконично сказал я. – Выдвигаемся снова в сад. - А можно я в конец обнаглею? – очаровательно улыбаясь, спросил Оливер. - Сегодня твой день, - ответил я, совершенно искренне. - Я бы хотел сфотографироваться в твоей комнате. У меня зарябило в глазах - я дико разволновался. Руки начали дрожать, пришлось сунуть их в карманы шорт. - Пойдём, - только и смог произнести я, потому что к горлу подкатил ком. Очутившись в комнате, Фаби ретировался к книжным полкам, а я встал у окна и сосредоточил всё своё внимание на Оливере, который переступил порог моего жилища с благоговением, словно вошёл в собор святого Петра. Он озирался по сторонам, будто на стенах висят не плакаты из молодёжных журналов, а, как минимум, картины Боттичелли и Босха. Его лицо было одухотворено, в какой-то момент у меня даже промелькнула мысль, что он вот-вот осенит себя крестным знамением, хотя я прекрасно знаю, что иудеи не крестятся. Оливер приблизился к окну, повернул обратно и, обогнув кровать, лёг на неё… - Как думаешь, хороший кадр получится? – он подпёр рукой щёку. При других обстоятельствах, я сказал бы ему, что это будет самый лучший, самый неимоверный кадр, о котором я даже мечтать не мог, но я только по-деловому кивнул и начал искать наиболее выгодный ракурс. На кровать я не поскупился – извёл пять кадров. Остаётся уповать, что у меня ни в одном из них не дёрнулась рука, и что я грамотно выставил настройки. Когда мы завершили съёмку, и собрались покинуть мой «храм», Оливер попросил разрешения пройти через бывшую дедушкину комнату и ванную. Он устремился туда, не дождавшись ответа, а мы с Фаби, как придворные пажи, проследовали за сиятельным величеством. Мы снова спустились в сад. Мне пришла в голову идея сфотографировать Оливера у стены нашего дома с велосипедом. Оливер встретил моё предложение с энтузиазмом и вызвался забрать своего «железного коня» из гаража. Пока он ходил, я просигналил Фабьяну, что после съёмок с велосипедом надо бы заняться нашими с Оливером совместными кадрами, а то может не хватить плёнки. Мы с другом даже успели обговорить детали. Мини-фотосет с велосипедом я не обдумывал заранее, он был спонтанным, но тем интереснее мне работалось. Я действительно увлёкся процессом, сосредоточившись не на Оливере, а на освещении и тенях, на эффектности картинки в целом. Я нашёл пару необычных ракурсов, особенно горжусь крупным планом лица Оливера сквозь спицы колеса. Этот снимок обещает стать бомбой. - Похоже, я замучил, и тебя, и велосипед, - сказал я, закручивая крышку объектива. - Всё хорошо, - Оливер потянулся. – Мне бы покурить. - Кури, конечно! А я пока подумаю, с какой стороны дома дальше снимать. Мы втроём сели на скамейку под окнами кухни, и Оливер закурил. Нам он тоже предложил, но мы с Фаби отказались. - Permets-moi de devenir aussi un photographe, juste pendant 20 minutes! (*) – взмолился мой друг, согласно нашему предварительному сговору. - Qu’est-ce que tu veux, chéri? – я недоумённо сдвинул брови, подыгрывая Фаби в этой сцене. - J’ai une idée comment vous prendre en photo tous les deux ensemble. - Je ne pense pas que ce soit intéressant pour Oliver, - я развёл руками. Оливер моментально отреагировал на своё имя – повернул голову и уставился на меня. - Juste trois ou quatre photos, Eli! - Я услышал своё имя. В чём дело? – взгляд Оливера перебегал с меня на Фаби. - Он хочет стать Калифом на час, точнее - побыть фотографом, - пояснил я. - У меня есть идея для классных фоток! – эмоционально выпалил мой друг. – Но вы должны позЬировать вместЬе. Эли говорит, что тебе это будет неинтерЬесно. - Напротив! Я только «за»! – Оливер затушил сигарету. - Я не в восторге от этой затеи, если честно, - я поджал губы. – Но раз вы оба хотите… - Oh! Merci beaucoup, mon cher! (*) – Фаби порывисто обнял меня. - В твоём распоряжении двадцать минут и ни секундой больше, - ласково улыбаясь другу, я высвободился из его объятий. – Ты сбиваешь мне план фотосессии. - ПойдёмтЬе вон туда! – Фабьян протянул длинную руку к зарослям кустарника справа от дома, и мы передислоцировались. - Короче, вы сядЬете спина к спине вот тут, - новоявленный фотограф указал место своим тонким пальцем. – И сними рЬезинку с волос, Эли! Оливер с готовностью опустился на траву, а я распустил волосы. Друг не преминул поправить мои непослушные пряди, намеренно задев ладонью скулы и лоб. ______________________________________________ (*) - Permets-moi de devenir aussi un photographe, juste pendant 20 minutes! (фр.) – Позволь мне тоже стать фотографом, всего на 20 минут! – взмолился мой друг… - Qu’est-ce que tu veux, chéri? (фр.) – Чего ты хочешь, дорогой? – я недоумённо сдвинул брови… - J’ai une idée comment vous prendre en photo tous les deux ensemble.(фр.) – У меня идея, как сфотографировать вас вместе. - Je ne pense pas que ce soit intéressant pour Oliver,(фр.) – Не думаю, что Оливеру это будет интересно, - я развёл руками. - Juste trois ou quatre photos, Eli! (фр.) – Только три-четыре фотографии, Эли! - Oh! Merci beaucoup, mon cher! (фр.) – О! Большое спасибо, мой дорогой! – Фаби порывисто обнял меня. ____________________________________________ - Боком к солнцу? Ты уверен? – спросил я. Фаби кивнул. Посмотрев в объектив, я выставил параметры. Впрочем, мой друг и сам уже неплохо разбирается в настройках моего фотоаппарата. А потом я сел позади Оливера и прижался спиной к его спине… Мы никогда раньше не сидели так, это был совершенно новый контакт наших тел. Ощущение тепла и надёжности. Хотелось вдавиться всеми позвонками в упругие мышцы широкой спины Оливера, прорасти внутрь неё, слиться плоть с плотью, как с сиамским близнецом… - Ноги согните в колЬенях и положите на них руки, - услышал я, словно издалека, голос Фаби. – Смотрите прЬямо перед собой. МечтатЬельно улыбайтесь. Снимаю на счёт три! Один, два, три! - Ты горячий, как печь, - кинул я Оливеру, отстраняясь. - А у меня от твоих позвонков синяки будут, - парировал он, засмеявшись. - Не время расслаблЬяться, camarades!(*) – строго сказал Фаби. – Сидите, как сидели. Эли, откинь голову на плечо Оливера, повЬерни лицо на меня и закрой глаза. Да, вот так, отлично! ОливЭр, повЬерни голову немного вправо и грустно смотрЬи вдаль. Моей голове было так хорошо покоиться на плече Оливера, что губы слегка дёрнулись в подобии полуулыбки. - То, что надо! Замри так, Эли! – крикнул друг и щёлкнул кнопкой фотоаппарата. Я открыл глаза. С неохотой оторвав голову от плеча Оливера, я развернулся к Фаби и сел по-турецки. - Твоя фантазия ещё не иссякла? – спросил я, подавив нервный смешок, готовый вырваться из груди. - Нет, - он тряхнул кудрями. – ОливЭр, развЬернись чуть-чуть. Эли прислонЬись головой к плечу Оливера, обхвати руками колЬени и счастливо широко улыбайся в объектЬив. ОливЭр, слегка улыбнись, взглЬяд немного вниз. Ещё, ещё… Да вот так! Снимаю! - Я бы на твоём месте уже начал возмущаться, - я поднял глаза на Оливера. - Мне просто интересно, что из этого получится. - Ещё пара кадров, - заверил Фаби. – ТепЬерь встаньте рядом, Эли чуть вперЬеди вполоборота. Смотри вниз. ОливЭр, смотри на Эли. Да! Один, два, три! - Потом устроим перекур, - сказал я. - От сигареты я бы не отказался. - ПослЬедний кадр! – возвестил Фаби. – Он должен быть интимным. Ничего неприлЬичного, но мне нужно ваше согласие. Я напрягся - про интимные фотографии даже речь не велась. - Tu aurais dû me prevenir avant, (*) - укорил я друга. - C’est just improvisation. Crois-moi, mon cher! - Если ты не хочешь, тебя никто не заставляет, - поспешил успокоить меня Оливер – он явно расслышал тревожные нотки в моём голосе. – Но, может, хотя бы послушаем задумку Фабьяна? - Он дело говорЬит! - Валяй, - я сдался. Фаби подтолкнул Оливера к моему левому боку и развернул перпендикулярно таким образом, что моё плечо упёрлось в грудь бывшего любовника. Потом друг заправил мои волосы за ухо – с левой стороны лица. - ТепЬерь я хочу, чтобы ОливЭр обнЬял тебя двумя руками и прислонЬился лбом к твоей голове. Вот и всё! Друг едва успел договорить, а Оливер уже обхватил меня и уткнулся головой в мой висок… - Так? – выдохнул он в моё ухо. Если бы человеческие уши имели способность скручиваться в трубочку при каких-то экстремальных обстоятельствах, то моё ухо точно бы свернулось в тот момент. Голос Оливера и еле ощутимое дыхание породили волну мурашек, которая прокатилась через мою шею, спустилась по спине к промежности и затопила пах. Руки, сомкнувшиеся кольцом на моём плече, лишили меня воли, разума, языка. Хотелось повернуть голову и прижаться губами к его губам… - Да! ИмЬенно так! Только закрой глаза! – Фаби явно ликовал, а я продолжал стоять, как Колосс Родосский. - Эли! Глаза в объектЬив! Я приоткрыл рот, чтобы глотнуть немного воздуха и посмотрел в объектив. - ОтлЬично! Не смыкай губы! – крикнул друг. – СнЬято! Оливер не опустил рук, только голову убрал. - Мы так хорошо стоим, - сказал он, не то мне, не то Фабьяну. – Может, ещё кадр? Медленно повернув голову, я уставился на Оливера. Я был настолько поражён, что не мог найти слов. - Что? – наконец выдавил я из себя. - Нам с самого начала следовало устроить совместную фотосессию, - Оливер посмотрел в мои глаза, потом перевёл взгляд на мой рот. – Как фотограф, Фабьян мне определённо больше нравится. Я попытался вырваться, но Оливер только крепче обнял меня. Наверное, именно так сжимает удав свою жертву, когда настигает неё. - СтойтЬе, как стояли! – скомандовал друг. – Просто соприкоснитЬесь головами и смотрите на меня. Действия Оливера повергли меня в глубокий шок. Я не мог даже пальцем пошевелить, не то чтобы голову наклонить. - Incline ta tête à gauche, Eli! (*) – крикнул Фаби, но я был в полном стопоре. И тут Оливер убрал правую руку с моего плеча, и приложил ладонь к моей голове, накрыв ею висок, часть щеки и скулы. Мягкий, но властный нажим заставил мою голову склониться в нужную сторону. - Замрите! Глаза в объектЬив! Щелчок фотоаппарата словно что-то переключил во мне. Я вывернулся из рук Оливера и подошёл к Фаби. - Ты доволен, я надеюсь? - ПослЬедний кадр - просто фантастика! ВидЬели бы вы себя! - Могу я, наконец, перекурить, господа фотографы? – Оливер выглядел взволнованным. Или возбуждённым? - Не поскупишься на сигарЬетку? - Разумеется нет! Надо же хоть чем-то воздать тебе за труды! – Оливер достал пачку «Gauloises». - Ой! Эли курЬит такие же! Фаби спалил меня уже второй раз! Я еле сдержался, чтобы не ткнуть его локтем в бок. - Ты же раньше курил другие, - судя по голосу, Оливер удивился, и было чему. Год назад я уверял его, что никакая марка не сравнится с «Galaxy» - до встречи с Оливером я курил именно эти сигареты или ментоловые, и только лёгкие. - Марция приучила, она тоже такие курит, - нагло соврал я - точную информацию никто не знал, а проверке она не подлежала. - Пойдёмте на скамейке покурЬим нормально, - призвал Фаби и направился к дому. ________________________________ (*) camarades!(фр.) – товарищи. - Tu aurais dû me prevenir avant, (фр.) – Тебе надо было бы меня предупредить, - укорил я друга. - C’est just improvisation. Crois-moi, mon cher!(фр.) – Это просто импровизация. Верь мне, мой дорогой! - Incline ta tête à gauche, Eli! (фр.) – Наклони голову влево, Эли! - крикнул Фаби… ___________________________________________________ Времени до ужина оставалось ещё достаточно, так что мы курили спокойно, растягивая удовольствие. Я расслабился не сразу, но когда напряжение ушло, я отдал должное Фабьяну, не вслух, разумеется. Я мысленно благодарил его за шесть кадров с Оливером - особенно за последние два, за руки, которые я всё ещё ощущал на своём плече, на своей щеке, за крепкие объятия, силу которых я почти забыл. Я смотрел в небо и молил космос, чтобы снимки удались… После перекура, мой бывший любовник выразил желание ещё раз переодеться для заключительной части фотосессии. Он остался в тех же шортах – идеально обтягивающих его бёдра и ягодицы, и надел тёмно-синее поло от Ральфа Лорена, которое очень ему идёт. Впрочем, если бы он надел власяницу или рубище, эффект был бы тот же, потому что Оливер непростительно красив. Пока он отсутствовал, Фаби сбегал за альбомом и восковыми мелками, а я притащил два стула. Мой друг не стал юлить и чётко выразил свою просьбу, как только Оливер вернулся. - Я хочу тебя нарЬисовать. Пожалуйста! - Мы с Фаби – рабы своих увлечений: я всех фотографирую, а он всех рисует, - пояснил я. - То есть ты не против? – недоверчиво спросил меня Оливер. - Фаби делает наброски. Это займёт всего минут двадцать. Нам хватит времени завершить фотосессию. - Я рисую в двух экземплЬярах – один для себя, другой для натурщика. - Меня ещё никто не рисовал, - Оливер заулыбался. – Как мне лучше сесть? – обратился он уже к Фабьяну. - Сядь, чтобы тебе было удобно. – Оливер опустился на стул. – Голову повЬерни чуть вправо и смотри на меня. Рука Фаби заскользила по бумаге. Я с замиранием сердца наблюдал, как на белом листе появляются черты любимого лица. Это сродни волшебству. Я обожаю смотреть, как работает друг. Закончив набросок, Фаби перевернул лист и принялся рисовать снова. Он уложился в девятнадцать минут, я даже время засёк на наручных часах. Оба наброска получились изумительными, но первый мне понравился больше. - Lequel tu préfère? (*) - Premier, - негромко ответил я. Фабьян вырвал из альбома второй набросок и протянул его Оливеру – тот аж присвистнул. - Вот это да! Ты - даровитый художник! Подпишешь мне на память? - КонЬечно! – Фаби покраснел от похвалы и вывел на английском: «Оливеру от Фабьяна». Поставив дату, он приписал ниже фамилию – Дюбуа. После этого Оливер отпросился на пять минут – отнести рисунок в maison d'hôtes, а мы с Фаби поднялись ко мне в комнату, где я извлёк заветный набросок из альбома и повесил его в угол, рядом с книжными полками. Потом мы снимали вплоть до самого ужина, обошли весь сад, вернулись в дом - сделали по паре кадров в гостиной, в холле и на лестнице, и последний – общий, за столом, потворствуя воле Оливера. Ужин прошёл оживлённо, в атмосфере взаимных симпатий. Родителей явно тронуло желание Оливера фотографироваться с ними – они всю трапезу поглядывали на него ласково, с умилением, в общем, как на родного. Фабьян явно начал о чём-то догадываться, слишком уж пристально он смотрел на Оливера, который в свою очередь выказывал моему другу всяческое расположение, хотя ранее был с ним всего лишь вежлив и любезен. Все присутствующие очень хотели поскорее увидеть фотографии и взывали ко мне, а я отвечал уклончиво, маскируя своё нетерпение, хотя на тот момент моё желание увидеть результат фотосессии достиг апогея, в связи с чем я принял решение отдать плёнки в проявку с печатью. Это избавит меня от лишнего дня ожидания и от пугающего объёма работы – себе я тоже собирался делать комплект снимков. После ужина мы с Фаби поднялись в мою комнату. Я ждал, что друг припомнит мне моё обещание, данное утром, но он предложил приехать к нему завтра с ночёвкой. Оказалось, его маму пригласила в гости какая-то приятельница, так что она уедет на два-три дня. Если не брать в расчёт Анну – домработницу, Фабьян останется один. Приглашение было как нельзя более кстати, потому что я сам намеревался напроситься к Фаби – мне нужно отдохнуть от Оливера. Точнее, мне нужно отвыкать от Оливера. Сегодняшнее взаимодействие с ним получилось слишком насыщенным, мы фактически весь день провели бок о бок, если суммировать полчаса моего музыкального занятия, завтрак, поездку в Крема, восемь часов фотосессии и ужин. Этот день – исключение из правил, которые я установил для себя. Мне нельзя так много общаться с Оливером. Более того, я должен сводить наши контакты к минимуму, чтобы ломки после его отъезда в Америку были менее болезненными для меня… Я проводил Фаби до гаража, где он взял свой велосипед, и потом мы вместе вышли на дорогу. Напоследок, он испытующе посмотрел на меня и произнёс: «Il me semble, je commence à deviner ce qui se passe entre vous deux - toi et Oliver. Tu me raconteras tout demain. Sois prêt!».(*) Я сказал: «Oui. Sans hésiter» и обнял друга на прощанье. Как долго тянулся день! Я так устал, что не пойду курить. Прости, Оливер! Придётся тебе перед сном дымить своей сигаретой в одиночку. Глаза слипаются. Лягу сейчас. __________________________________ (*) - Lequel tu préfère? (фр.) – Какой ты предпочитаешь? - Premier,(фр.) – Первый, - негромко ответил я. «Il me semble, je commence à deviner ce qui se passe entre vous deux - toi et Oliver. Tu me raconteras tout demain. Sois prêt!» (фр.) – «Мне кажется, я начинаю догадываться, что происходит между вами – тобой и Оливером. Ты расскажешь мне обо всём завтра.» Я сказал: «Oui. Sans hésiter» (фр.) – «Да. Без сомнения.» и обнял друга на прощанье.