В ПРОГРАММЕ:
Георг Фридрих Гендель. Соната до мажор. – Фортепиано
Франц Допплер. Валашские фантазии. – Флейта
Клод Дебюсси. «Лунный свет» из «Бергамасской сюиты». – Фортепиано
Иоганн Себастьян Бах. Партита для флейты соло ля минор. – Флейта
Пётр Ильич Чайковский. Октябрь. «Осенняя песнь». – Фортепиано.
Фредерик Шопен. Ноктюрн ми бемоль мажор. – Флейта
Вольфганг Амадей Моцарт. Соната К14 для фортепиано и флейты
Переварив сытный обед на лежаках под деревьями, мы с Фаби отправились в Крема, чтобы размножить образец программки на ксероксе. Сперва мы заехали в книжный магазин и купили несколько открыток с нейтральными сюжетами и без надписей – они идеально подходили для короткого текста информации, включающей дату и время концерта. Разумеется, в ассортименте товаров были и приглашения, но только двух видов: на свадьбу и на юбилей. С тематикой нашего с Фаби культурного мероприятия они бы явно диссонировали. До магазинчика фототоваров мы добрались за пять минут - он находится всего в квартале от книжного. Сделав двадцать копий программки с прицелом на три-четыре выступления, мы прокатились по городу, оттуда поехали на реку, где и купались почти до ужина. Ужинали втроём. Мадам Дюбуа пребывала в отличном настроении, в связи с чем угостила нас с Фаби шампанским. Я выпил с удовольствием и слегка захмелел. По понедельникам дискотеки закрыты, так что нам оставалось коротать время у Фаби. Мы с другом покурили в саду, потом расположились в гостиной и оставшийся вечер провели за просмотром боевиков по видику. Целый день речь об Оливере не заходила - я ещё с утра предупредил друга, что хочу отдохнуть от разговоров о своём бывшем любовнике. Фабьян спокойно воспринял мою просьбу, и я был благодарен ему за понимание. К концу дня я даже почувствовал облегчение, словно невидимая рука, сжимавшая моё сердце, ослабила хватку. Я начал задумываться об очередной поездке куда-нибудь с Фаби – в Милан или Венецию. Эту идею я оставил про запас, на случай, если всё выйдет из-под контроля. Мне нужно больше путей к отступлению, дополнительные убежища, где я смог бы укрыться на несколько дней вместе с моим маленьким хрупким мирком… 31 июля Мы легли рано, и потому встали тоже ни свет, ни заря, притом я проснулся от тяжести закинутых на меня ног Фабьяна. Я хотел уехать до завтрака, но мадам Дюбуа заявила, что с пустым желудком никуда меня не отпустит и не примет никаких возражений. Она подключила к своей агиткампании сына и домработницу, под их натиском я недолго держал оборону, и, в итоге, не без удовольствия остался есть омлет и рогатую выпечку. Сразу после трапезы я отправился домой. Вернувшись, я поприветствовал маму в саду, а отца в библиотеке. Пока искал маму, я видел Оливера, растянувшегося «на опушке Эдема» – закинув руки за голову, он болтал ногой в воде. Разумеется, к нему я не стал подходить. Я уже успел подписать приглашения: отцу - на итальянском, маме – на французском, а Оливеру – на английском. Текст для Оливера получился сухим и официальным, но у меня рука не поднималась вывести «дорогой», как принято в деловом этикете, и в итоге получилось следующее: «Элио Перлман и Фабьян Дюбуа счастливы пригласить тебя, Оливер, на свой первый домашний концерт, который состоится 01.08.1984 года, в 20:00. Для ознакомления с репертуаром прилагается программа». Мы с Фабьяном решили, что вручать приглашения будет он – за обедом в день концерта. Я вложил пригласительные открытки и программки в конверты и надписал их.***
Мой расчет оказался верным – Мафальда только что принесла мне выглаженную одежду. Мы с ней перекинулись несколькими фразами – я поинтересовался, как прошёл выходной, и наша неаполитанская домработница рассказала о поездке к родственникам, а потом похвалила нас с Оливером за то, что мы оставили на кухне полный порядок. В заключение она посетовала, что «nostro caro americano» очень много курит. Сейчас почитаю что-нибудь в ожидании Оливера.***
У меня прямо руки трясутся от нетерпения, хочу описать «по горячим следам» только что разыгравшуюся сцену! Когда Мафальда ушла, я взял книгу и устроился на кровати, подложив подушку под спину. Работа французского искусствоведа о поэтах-символистах девятнадцатого века довольно скучная и обилует множеством незначительных фактов, которые плохо откладываются в памяти. Я читал, но мысли мои блуждали далеко. Мне никак не удавалось сосредоточиться на повествовании. Дверь в мою комнату была открыта настежь, поэтому быстрые шаги на ступеньках лестницы я расслышал отчётливо, и ничуть не удивился, когда на пороге возник Оливер. - Что это? – он шагнул к моей кровати. В ладони вытянутой правой руки он сжимал аккуратно сложенную рубашку. - Твоя рубашка, - ответил я убийственно спокойным голосом, даже не оторвав взгляда от книги. - Я не слепой! - он на миг опустил руку, потом снова вздёрнул. – Что это значит?! - Она мне не нужна, поэтому я тебе её вернул, - я закрыл книгу и посмотрел на Оливера, постаравшись придать лицу максимально безмятежное выражение. - Ты мог её просто выкинуть! - Зачем добру пропадать? – я зевнул. - Рубашка почти новая, явно дорогая – «Levi’s», как-никак. - Хочешь узнать моё мнение? – спросил Оливер риторически. – Это провокация чистейшей воды! Тебе просто хотелось увидеть мою реакцию! – он негодовал. - С момента твоего возвращения из Флоренции у меня такое ощущение, будто я участвую в каком-то эксперименте. Ты надо мной опыты ставишь?! - Не льсти себе. Я просто хочу сделать тебе больно. Как можно больнее!.. - Хорошо, давай притворимся, что ты вернул мне рубашку сугубо из практических соображений. Если тебе так проще, - Оливер окинул взглядом комнату, заострив внимание на нашей с Фаби совместной фотографии и на рисунках, развешанных над моей кроватью, потом развернулся и исчез в дверном проёме. Как же он был хорош в своей благородной ярости! Какие бурные, не загубленные в зародыше эмоции! Я до крайности восхищён безудержностью его натиска, спонтанным шквалом его гнева – нервный срыв Оливера превзошёл все, даже самые смелые, мои ожидания! До сих пор мурашки по коже от его глаз, мечущих молнии. Надеюсь, он не выкинет рубашку назло мне.***
Господь! Благослови тётю Марчеллу и её отпрысков, которые присутствовали сегодня на обеде, чем спасли меня от необходимости вести беседы за столом - напустив на себя отрешённый вид, я лениво скрежетал приборами по тарелке. Оливер, пересаженный родителями на другой торец стола, был мрачен и ел, словно из-под палки. И глаз не поднимал. И в мою сторону даже не смотрел. Мефистофель внутри меня торжествующе поигрывал трезубцем и отбивал такт Тарантеллы своими резвыми копытцами. Исполнив долг застольной барщины, я вознамерился заняться печатью фотографий для себя, родителей и Мафальды. Когда фотоувеличитель и прочие инструменты перекочевали в ванную комнату на первом этаже, я заперся в своей импровизированной лаборатории и с головой ушёл в работу. Я располагал временем. Я никуда не спешил. Отпечатанные фотографии я развесил на верёвке, и, уходя, закрыл ванную комнату на ключ. Не думаю, что Оливер предпримет попытку проникнуть туда, но если всё-таки любопытство возьмёт над ним верх, то его постигнет неудача – он не узнает, какие снимки я отпечатал. Может сходить, искупаться?***
Первое, что я увидел в саду, - Оливера, возлежащего на полотенце рядом с бассейном. Если представить его голову наконечником стрелки, то она указывала бы на дом. Кажется, он дремал – глаза были закрыты, а грудь размеренно приподнималась и опускалась. Повязка на его левой руке отсутствовала. Этот факт порадовал – возможно, во мне живёт не только Мефистофель, но и Эскулап? Приятно осознавать, что я качественно обработал рану, и теперь для защиты пореза хватает лишь пары квадратиков пластыря. Впрочем, моё настроение и без того ощущалось как превосходное - из-за «выстрелившей» рубашки. Хотелось похулиганить. Я с разбега прыгнул в воду, получилось много шума и брызг. Вряд ли капли воды долетели до Оливера, очевидно, его разбудил громкий всплеск – он приподнял голову и хмуро посмотрел на меня, энергично барахтающегося в бассейне. Моя весёлость явно не понравилась Оливеру – не проронив ни слова, он опустил голову и закрыл глаза. Я довольно долго проторчал в воде, потом вылез из неё и сел обсыхать в шезлонг. На самом деле, я бы и мокрый мог уйти в свою комнату, но мне хотелось увидеть представление – купание Оливера с рукой над водой. Ожидание было недолгим, вскоре Оливер встал и шагнул к бассейну. Он сел на бортик, плавно соскользнул с него, потом погрузился в воду, подняв ладонь над поверхностью. Он выглядел учеником, желающим ответить у доски. Мне пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться. Насладившись забавным зрелищем, я вернулся в свою комнату, переоделся и спустился в гостиную, чтобы ещё раз отрепетировать сонату Моцарта, а также оживить в памяти три музыкальных произведения, которые мне предстоит исполнить завтра на домашнем концерте. Я провёл за роялем около часа, а потом ушёл к себе и засел за дневниковые записи. Ах да! Забыл написать – Оливер не явился слушать мою игру, впервые за время своего «второго пришествия».***
Ужинали вчетвером. Беседы за столом велись, в основном, между отцом и Оливером, продолжающим игнорировать меня с завидным упорством. Я даже не пытался привлечь его внимание, но, общаясь исключительно с родителями, несколько раз упомянул в разговоре Фабьяна – к слову, как бы мимоходом. К концу ужина я всё-таки решил перестраховаться и проинформировать Оливера о готовящемся сюрпризе. Хотелось напустить тумана, чтобы он ничего не понял и мучился догадками до завтрашнего обеда. - У меня небольшое объявление, - я посмотрел поочерёдно на маму, отца и Оливера, которому пришлось повернуть голову в мою сторону. – Завтрашний день очень важен для нас с Фаби. Мы готовим сюрприз на вечер, но подробности сможем огласить только за обедом. - Наконец-то Фабьян у нас погостит, а то всё ты у него пропадаешь, - папа был доволен. - Очень интригующе, - мама сделала глоток вина. - Я тоже приглашён? – Оливер вскинул на меня глаза, полные вселенской тоски. - Наш сюрприз открытого характера, мы с Фаби ничего не утаиваем. Если по каким-то причинам ты не захочешь разделить с нами волнительные моменты, то никто не предаст тебя анафеме, - мои слова заставили Оливера нервничать. Я видел, как хаотично заметался его взгляд, а пальцы правой руки судорожно вцепились в салфетку. Неужели он подумал, что мы с Фабьяном собираемся устроить что-то типа помолвки? - Если ты считаешь моё присутствие уместным… - я уловил в голосе Оливера страх и неуверенность. - Более чем. - Хорошо, - Оливер сдался. - Как умело ты подогрел наш интерес! – отец взял в руку бокал с вином. – Скорее бы завтра! - Надеюсь, мы не разочаруем никого из вас, - я мечтательно улыбнулся «воображаемому другу». – Как твоя рука? Ты уже не носишь повязку, - я выразительно посмотрел на удручённого Оливера. - Заживает. Вполне достаточно лейкопластыря. - Славно! – я встал. – Пойду к себе. Поцеловав родителей, я удалился в свою комнату. Позже я спустился в холл и позвонил Фабьяну. Он пообещал приехать завтра к часу дня.***
Мы снова курили с Оливером – я на балконе, а он на скамейке возле maison d'hôtes. Мне показалось, что он ждал моего появления, потому что, как только я вышел на балкон, он сразу закурил. Очень важно, что он по-прежнему курит перед сном. Новая привычка Оливера не предвещает ему ничего хорошего, но он пока не знает об этом. Сейчас возврат своей рубашки он воспринимает, как трагедию, но настоящая трагедия ждёт его впереди. Хотя о чём я вообще пишу? Какие трагедии могут быть у счастливого жениха, который скоро воссоединится с невестой? Все его мысли сейчас должны вращаться вокруг предстоящей свадьбы и безоблачной семейной жизни, которую он вкусит через полтора месяца.