***
Самое ужасное при возвращении в какое-либо памятное место это не оживающие воспоминания, самое ужасное – осознавать, что изменилась твоя жизнь, изменился ты сам, рассыпались в прах твои мечты, а место осталось прежним, точно таким же, каким было раньше, как будто ты провалился в чёрную дыру или в сказочную кроличью нору, словно петля времени утянула тебя в прошлое, вопреки всем законам физики. Я стоял и не верил своим глазам. То же палящее солнце, та же трава, колышущаяся от порывов слабого ветра, несмолкаемый стрекот цикад, шелест листвы. Казалось, стоит мне закрыть глаза, а потом снова открыть, и я увижу Оливера. Не теперешнего Оливера, а того Оливера - моего Оливера… Я прислонил велосипед к стволу дерева, снял рюкзак и достал соломенный коврик. Расстелив его прямо на том клочке земли, где мы целовались год назад, я разделся и лёг. И сразу нахлынули воспоминания - предательские, безжалостные. Я вдруг ощутил весь драматизм моей любви к Оливеру, всю её безнадежность. И утешиться было нечем. Моя «благородная месть» вызвала во мне только жалость к самому себе. Я даже допустил вероятность, что откажусь от решительного шага в направлении возмездия. Я чувствовал себя истерзанным своими внутренними демонами, опустошённым бессмысленным сопротивлением обстоятельствам. Сперва я загорал на спине, прикрыв футболкой голову и лицо, потом перевернулся на живот и подумал, что плавки мне не нужны, пусть тело «дышит», принимает воздушные ванны каждой клеточкой кожи, получает витамин «Д» в полном объёме. Я снял плавки и растянулся на коврике, раскинув руки. Задницу пришлось намазать кремом, чтобы исключить солнечный ожог. Когда стало сильно припекать, я спустился к озерцу и облился водой. Я не стеснялся своей наготы, я знал, что никто не застанет меня врасплох. Вода была такой же ледяной, как и год назад. Я снова вспомнил Оливера, его искреннее изумление, когда он шагнул в воду. Побродив по мелководью, я вернулся к своей соломенной подстилке и снова лёг на живот. Через некоторое время меня сморил сон, точнее, разновидность дремоты, когда ты не отключаешься от реальности, но, в то же время, чувствуешь, что частично выпадаешь из неё. Шум листвы и травы сплёлся с жужжанием и стрекотанием членистоногой живности, он убаюкал меня, заставил мои веки смежиться. Я растворился в своём пронзительном одиночестве, в окружающей меня природе. В какой-то момент показалось, что ветер донёс издалека тихий шёпот, словно кто-то позвал меня по имени. Я хотел, чтобы это был Оливер… Потом я снова задремал и проснулся от ощущения невесомого прикосновения к ягодице - я завёл руку за спину и помахал ею чуть ниже спины, отгоняя насекомое. Сонливость исчезла, но появилось чувство, что кто-то сверлит меня взглядом. Я скинул с головы футболку и приподнялся на локте – рядом, обняв колени, сидел Оливер, и смотрел за линию горизонта. В мозговых извилинах молниеносно промелькнула мысль прикрыться, но потом я решил, что ничего постыдного в моей наготе нет, наоборот, Оливер должен испытывать неловкость оттого, что приблизился ко мне, обнажённому. - И давно ты тут сидишь? – лениво спросил я. - Минут десять, - невозмутимо ответил нарушитель моего спокойствия, продолжая глядеть в бескрайние поля. - Как ты узнал, что я здесь? - Я и не знал. Просто потянуло сюда. - А вдруг у тебя экстрасенсорные способности, и ты можешь находить людей по фотографиям? – я всё-таки прикрыл свой зад футболкой и опустил голову на коврик. - Вряд ли. Я был не в том настроении, чтобы поддерживать разговор. Я испытывал, так называемые, смешанные чувства. С одной стороны, я радовался, что Оливер, словно уловив мои флюиды, притащился на велосипеде на «наше место», но с другой, слишком большая пропасть пролегла между нами этим летом, слишком разителен контраст между мной прежним – невинным мальчиком, томящимся в ожидании большой любви, и мной теперешним – сломленным молодым человеком, познавшим боль предательства… Два Элио боролись во мне. Один - сильный, чутко охраняющий «границы», контролирующий ситуацию, готовый в любой момент дать решительный отпор обидчику, а второй – слабый, и этот слабый ждал… Ждал прикосновений, поцелуев… Он хотел, чтобы Оливер откинул футболку с задницы, навалился сверху, раздвинул мои ноги и проткнул тело гигантским членом насквозь… Конечно, слабый, как и сильный, не сдался бы без боя, он бы тоже оказал сопротивление, но только из приличия... Сильный Элио твердил себе, как мантру: «у Оливера есть невеста, мы с ним всего лишь бывшие любовники», а слабый с трудом сдерживал себя, чтобы не вскинуть бёдра и не начать молить: «Я умру, если ты не овладеешь мной… Пожалуйста, Оливер!…» - В нашем университете богатая библиотека, - начал Оливер. - Я прочёл всё, что нашёл там о художниках-импрессионистах, а потом несколько раз ходил в читальный зал главной библиотеки Нью-Йорка, пока не проштудировал имеющиеся материалы о Моне. Действительно, он какое-то время жил в Италии, но в регионе Лигурия, в городке Бордигера, если мне не изменяет память, где выполнил серию пейзажей, включая самый известный – «Сад в Бордигере, утро». Я поднял кучу информации, пересмотрел все репродукции его картин, изучил представленные на них пейзажи, но не нашёл никаких подтверждений, что он бывал в Ломбардии. - Для тебя действительно важно - писал он здесь свои произведения или нет? - Я просто изложил факты. - В своё время, я тоже искал доказательства, перелопатил множество всякой литературы. Этот уголок природы дорог мне независимо от того, творил ли тут когда-нибудь Моне, или здешние жители всего лишь придумали легенду. - Ты любишь это место потому, что оно только твоё. - С тех пор, как я показал его тебе, оно перестало быть только моим. Оно принадлежит нам обоим, - мой голос прозвучал сдавленно и тихо. - То есть ты хочешь сказать… - Оливер повернул голову и пристально посмотрел мне в глаза – первый раз за время нашей беседы, и я понял, о чём он подумал. - Фабьян не знает о нём, - я пошарил рукой в траве над головой, сорвал тонкий стебелёк какого-то растения и сунул в рот. – Последний раз я приезжал сюда с тобой. И вот наши дорожки снова тут сошлись. Богини Мойры далеки от совершенства – у них плохое чувство юмора. Я приподнялся и, повернувшись спиной к Оливеру, начал надевать плавки. Слабый Элио во мне затрепетал в надежде на страстный порыв Оливера, на его крепкие объятия. Слабый безумно хотел ощущать губы и руки, и чтобы Оливер опрокинул меня на спину и вдавил в соломенный коврик до боли, до резких отпечатков стеблей на коже… Даже натягивая шорты, я всё ещё прислушивался, желая уловить хоть какое-то движение Оливера, но он сидел, как изваяние, и молчал. Я отдавал себе отчёт, что наш разговор зашёл в тупик, и вовсе не потому, что нам нечего было сказать друг другу - как раз наоборот, но мы не могли позволить себе откровений. Бездействие Оливера всё же задело моё, и без того уязвлённое, самолюбие и вызвало глухую досаду. Чтобы чем-то заполнить затянувшуюся паузу, я полез в рюкзак, достал бутылку «Evian». Вода оказалась до отвращения тёплой, но пришлось сделать пару глотков. Потом я сел по-турецки, упёрся локтями в колени и положил подбородок на сплетённые пальцы. Оливер не шевелился. Его отрешённый взор по-прежнему блуждал за горизонтом. - Не стоило тебе приезжать, - наконец произнёс я. - Прости… Я собирался развернуть велосипед, чтобы не тревожить твой сон… – Я имел в виду другое – не стоило тебе приезжать к нам в этом году. Оливер горько усмехнулся. - Ты ведь знаешь сказку «Дюймовочка»? – неожиданно спросил он, по-прежнему глядя прямо перед собой, куда-то вдаль. - Родители читали мне её в детстве. И что? - я весь превратился во внимание. - Помнишь, Дюймовочку подобрала крыса, приютила у себя, потом сосватала с кротом… - …И в качестве свадебного подарка, главная героиня возжелала попрощаться с солнцем, - продолжил я повествование, тщетно пытаясь нащупать нить размышлений Оливера. - Ты прав, приезжать не стоило, - он резко встал. - Но мне нужно было попрощаться с солнцем. Пока я хватал ртом воздух и вращал глазами, как клоун ярмарочного балагана, Оливер оседлал велосипед и покатил прочь. На смену моей растерянности пришло возмущение, я вскочил и бросился вслед за велосипедом, но Оливер уже отъехал метров на двадцать или тридцать. - Эгоист хренов!!!! Всегда только о себе думаешь! – проорал я вдогонку, потом подобрал комок земли и швырнул со всей дури в сторону удаляющегося велосипеда. Я понимал, что мой «снаряд» не долетит до цели, но злость требовала выхода. Следующим побуждением было догнать Оливера. Я даже надел кеды, начал запихивать вещи в рюкзак, но передумал. Вновь распластавшись на соломенном коврике, я уставился в небо и попытался привести в порядок свои нервы и мысли. Что хотел сказать мне Оливер? Какой посыл содержался в его словах? Что он ассоциировал с солнцем? Свою холостяцкую жизнь? Воспоминания о наших отношениях? А может, всё гораздо прозаичней, и он просто жаждал снова окунуться в знойное лето итальянской провинции, отдохнуть от городской суеты Нью-Йорка, от Америки? От вопросов разболелась голова. Я чувствовал себя расстроенной гитарой – тщетно подтягивал колки на струнах своей души, но звук не менялся. Кроме того, обида, коренящаяся глубоко внутри, разрасталась с пугающей быстротой, затопляла меня. Я ощутил потребность нанести Оливеру мощный болезненный удар. Время пришло. Я понял, что готов к решающей битве. Спустя несколько минут, моя нервозность и плохо сдерживаемый гнев сменились хладнокровной уверенностью в успешности моего плана. Я собрал вещи в рюкзак и поехал к Фаби, чтобы поделиться с ним своей идеей фикс, заручиться его поддержкой – он должен был помочь мне осуществить задуманное, я отвёл ему главную роль. Мой спонтанный визит очень удивил Фабьяна, мирно читавшего в тени деревьев сада – он испугался, что произошло нечто непредвиденное. Я не стал вдаваться в подробности и в двух словах рассказал другу о случайной встрече с Оливером в одной из рощиц, где мы отдыхали вместе год назад. Я воспроизвёл лишь диалог, который касался сказки «Дюймовочка» - Фаби возмутился ещё сильней, чем я. Он призвал меня к немилосердной, лютой мести, и чем раньше, тем лучше. И вот тут я и открыл другу все карты, включая козыри, спрятанные в виртуальный рукав. Моё предложение устроить небольшой спектакль для Оливера вызвало у Фабьяна шквал эмоций – он пришёл в экстаз от моего коварного замысла и согласился подыграть мне. Мы также обсудили в деталях наше поведение за предстоящим обедом и ужином, даже отрепетировали взгляды, которыми будем обмениваться. Закончив дискуссию, мы поднялись в комнату Фаби, и друг начал собираться в дорогу. Прежде всего, он поместил в рюкзак футляр с флейтой и ноты. Мы ещё давно договорились, что для концерта, хоть и домашнего, нужно облачиться в подобающую одежду – классические брюки и белую рубашку. Фабьян достал из шкафа эти предметы гардероба, и я помог ему аккуратно сложить их в пакет, который позже мы прикрепили к багажнику велосипеда. Когда рюкзак был собран, мы спустились вниз, я поздоровался, и сразу попрощался с мадам Дюбуа, и мы с другом поехали ко мне. Первым делом, по прибытии, мы закинули вещи в мою комнату, притом рубашку и брюки Фаби я повесил на плечики в шкаф рядом со своим, таким же, комплектом одежды. Зоркие глаза друга сразу заметили фотографию в рамке на бюро и рисунки, развешанные над кроватью. Я уверил Фабьяна, что Оливер уже видел всё это. Потом мы заглянули на кухню - поприветствовали маму и Мафальду, занятых приготовлением обеда. Я спросил, у себя ли отец, и мама ответила утвердительно, добавив, что Оливер недавно вернулся и сейчас разбирает какие-то важные конспекты вместе с главой семьи. Мы с Фабьяном захотели воспользоваться удачным стечением обстоятельств и вскоре постучались в дверь библиотеки. - Bonjour, monsieur Perlman! Привет, ОливЭр! – приблизившись к столу, Фаби обнял моего отца и затем, сделав несколько шагов к дивану, пожал руку Оливера. - Я уже отругал Элио, что он пропадает у вас дома, вместо того, чтобы пригласить тебя к нам! – отец снял очки и улыбнулся. - Эли нравЬится бывать у нас, - Фаби прислонился спиной к книжному шкафу. – А мне вездЬе хорошо с ним, - после этих слов я подошёл к другу, встал рядом и демонстративно положил подбородок ему на плечо. Боковым зрением я увидел, как Оливер резко опустил голову и зашуршал бумагами, которые держал в руках. - Не будем вас отвлЬекать. Мы зашли только поздороваться. - Il fait très chaud, - я обнял Фабьяна двумя руками. - Пойдём, искупаемся, chéri. - Элио сказал нам, что за обедом вы приоткроете завесу тайны над сюрпризом, который приготовили на вечер, - отец переводил пытливый взгляд с меня на Фаби, с Фаби на меня. - Мы очень волнуемсЬя. Для нас важна ваша поддЬержка. Оливер на миг вскинул голову и снова уткнулся в бумаги. - Ты ведь никуда не уедешь вечЬером, ОливЭр? Обращение Фабьяна заставило Оливера оторваться от конспектов и поднять глаза. - Я уже гарантировал Элио своё присутствие, - он произнёс фразу скорбно, словно его спросили, придёт ли он на собственную казнь. - Отлично! – мой друг приобнял меня. - Il faut qu'on aille, mon cher, (*) - я потянул Фаби к выходу. – Увидимся за обедом, господа! - À bientôt! Мы вышли в обнимку, но едва переступив порог, зажали ладонями рты и побежали в сад. Там мы дали волю смеху – упав на траву, мы хохотали до рези в животе. Фабьян тоже заметил нервозность Оливера и его ревнивые взгляды. Мы остались довольны произведённым эффектом. _____________________________________ (*) - Il fait très chaud, (фр.) - Очень жарко. - Il faut qu'on aille, mon cher, (фр.) – Надо идти, мой дорогой, - я потянул Фаби к выходу. - À bientôt! (фр.) – До скорого! ___________________________________ Перед обедом мы искупались, к столу спустились первыми, притом Фаби надел моё поло малинового цвета – мы использовали старую, как мир, уловку, чтобы подчеркнуть нашу близость. Оливер не мог забыть это поло, я носил его в Бергамо прошлым летом. Расчёт оказался безошибочным – усаживаясь за стол, Оливер бросил взгляд на Фабьяна, и глаза его изумлённо округлились. - У тебя такое же поло, как у Элио! – не удержался он от возгласа. - Это его поло, - Фаби притворился смущенным. – Я нЬечаянно запачкал свою футболку… - он виновато закусил губу. - Tu es adorable, (*) - я томно посмотрел на друга, и тот накрыл ладонью кисть моей руки. Оливер поспешно обернулся на дом, сделав вид, что поджидает моих родителей, а мы с Фабьяном с трудом подавили смех. Я прекрасно понял, о чём подумал Оливер – год назад, после того, как мы начали заниматься сексом, он иногда менял рубашки по два-три раза на дню – мы вытирали ими наши тела… Богатое воображение Оливера, наверняка, нарисовало ему картину в красках. Как иначе мог Фабьян испачкать свою футболку в моей комнате? Ну, не кляксу же чернилами посадил! Тут из дома вышли родители, и я услышал, как Оливер с облегчением выдохнул. - Мы уже морально готовы к сюрпризу! – отец сел за стол. - Вы ведь не собираетесь испытывать наше терпение до конца обеда? – опустившись на стул, мама положила возле тарелки неизменную пачку сигарет. Фаби встал и взял со стола конверты. - Идея нашего сюрприза возникла не вчЬера - мы с Эли давно мЬечтали устроить нечто подобное в кругу сЬемьи. Мы приложили много усЬилий. Нам очень важно, чтобы вы разделЬили нашу радость, наше волнЬение. У меня в руках индивЬидуальные приглашения для каждого из вас на сЬегодняшний вечер. Мы с Эли просим ознакомЬиться с ними, - мой друг пробежал взглядом по надписям на конвертах. – Сеньор Перлман! Мадам Перлман! – он протянул приглашения моим родителям через стол. – ОливЭр! – он повернулся к notre copain и вручил ему конверт. Адресаты сосредоточились на приглашениях, а я уставился на Оливера, с трудом шевелящего пальцами. Он старался выглядеть спокойным, но ему было страшно. Я видел дрожь его рук, когда он развернул открытку. Напряжённый взгляд Оливера заскользил по строчкам, потом он закрыл глаза и выдохнул через рот. - Так это будет концерт, - судя по интонации голоса, у него явно отлегло от сердца. - Какие вы молодцы! – отец дочитал приглашение и потряс им в воздухе. – Гениальная идея! - Вы же оба музыканты! – подхватила мама. – Представляю, какое это удовольствие – играть вместе! - ПрЬежде всего это честь для нас - дать концерт для близких лЬюдей, n’est-ce pas, chéri, (*) - Фаби с нежностью посмотрел на меня. – Сегодня мы сыграем здЬесь, а на выходных - для моих родитЬелей и сестры. - Я надеюсь, вы потом согласитесь выступить перед нашими друзьями и родственниками? – отца явно прельстила мысль устраивать музыкальные вечера для гостей. - Мы открыты для предложений. Tu ne diras pas non, mon ami? - я с улыбкой посмотрел на друга. - Bien sûr que non! – Но сперва нужно отыграть первый концерт, хорошо отыграть. - Лично я в вас не сомневаюсь, - Оливер вскинул глаза, и у меня пересохло в горле от его взгляда. - Спасибо, что вЬеришь в нас, - отозвался Фабьян. - Ein talentierter Mensch, talentiert in allem, - процитировала мама известный афоризм немецкого писателя Фейхтвангера. – У вас всё получится! _______________________________ (*) - Tu es adorable, (фр.) – Ты очарователен, - я томно посмотрел на друга. - (прим. – Tu es adorable – выражение, аналогичное нашему «молодец», «красавец»). n’est-ce pas, chéri, (фр.) – не так ли, дорогой, - Фаби с нежностью посмотрел на меня. Tu ne diras pas non, mon ami? (*) – Ты не возражаешь, друг мой? - я с улыбкой посмотрел на друга. - Bien sûr que non! (фр.) – Конечно же, нет! - Ein talentierter Mensch, talentiert in allem, (нем.) – Талантливый человек талантлив во всём, - процитировала мама известный афоризм… ____________________________________________ Обед прошёл за разговорами о музыке. Родители и Оливер интересовались репертуаром, точнее, выбором произведений для нашего концерта, чем он обусловлен. Мы с Фаби охотно отвечали на вопросы. В частности, я рассказал, что музыкальную пьесу «Лунный свет» из «Бергамасской сюиты» я решил исполнить потому, что при её написании Дебюсси был вдохновлён строками одноимённого стихотворения Поля Верлена. Я подчеркнул, что, благодаря Фабьяну, увлёкся поэтами-символистами Франции, что особенно мне близко творчество Верлена и Рембо. Отец любит уходить в этимологию, а я позволил себе углубиться в историю названия сюиты - оно произошло из строк того же стихотворения «Лунный свет», в котором есть фраза: «У вас душа — изысканный пейзаж, Где пляшут маски, вьются бергамаски…». Потом я добавил, что бергамаска - старинный итальянский танец, его название естественным образом связано с местностью – городом Бергамо и одноимённой провинцией. Оливер слушал меня, открыв рот. - Я буду сражён наповал, если ты прочтёшь «Лунный свет» наизусть, - сказал он с вызовом. - Vas-y, Eli! (*) – подбодрил меня друг. - Prends le courage, mon amour! – мама улыбнулась. Я встал и прочёл стихотворение на французском, с выражением. - Невероятно! Вот бы ещё знать перевод… - лицо Оливера исказилось в гримасе досады. - Проще простого, - я снова поднялся со стула. - У вас душа — изысканный пейзаж, Где пляшут маски, вьются бергамаски, Бренча на лютнях и шутя, — глаза ж У всех печальны сквозь прорезы маски. И, воспевая на минорный тон Восторг любви, сердцам любезный юным, Никто на самом деле не влюблен, И песня их слита с сияньем лунным, С печальным, нежным, что мечтать зовет В широких кронах соловьев несмелых И сладко плакать учит водомет, Меж мраморов колеблющийся белых. - У меня нет слов, чтобы выразить мой полнейший восторг! – Оливер смотрел на меня, как на божество. – Казалось бы, всего лишь строчка в программке сегодняшнего концерта, а как много за ней стоит! - Молодец, сынок! – отцу польстило восхищение Оливера. После декламации стихов я был в ударе, снова красовался перед Оливером и ловил боковым зрением его долгие взгляды. Разумеется, я не забывал прикасаться к Фаби – трогал за плечо и пару раз отвёл волосы с его лба. Мы с другом не переигрывали, действовали максимально тактично, даже взгляды, которыми мы обменивались, не претендовали на излишнюю откровенность. Оливер мог только домысливать о характере наших с Фабьяном отношений. __________________________________ (*)- Vas-y, Eli! (фр.) – Давай, Эли! – подбодрил меня друг. - Prends le courage, mon amour! (фр.) – Наберись смелости, любовь моя! – мама улыбнулась. _________________________________________________ Из-за стола мы встали первыми – нам хотелось купаться. Надев плавки в моей комнате, мы спустились вниз и понеслись к бассейну. Я поглядывал на maison d'hôtes в надежде, что Оливер выйдет курить, и он вскоре вышел, но, бросив лишь короткий взгляд в нашу сторону, прошествовал к гаражу, взял велосипед и укатил. Отъезд Оливера немного подпортил моё настроение – я решил, что он направился на телефонную станцию - звонить невесте, но укрепил меня в уверенности нанести сокрушительный удар именно сегодня. Надрызгавшись в бассейне, мы с Фаби поднялись в мою комнату и отрепетировали запланированный полуночный спектакль. Кроме того, я постелил бельё на кровать в бывшей дедушкиной комнате. Мой друг никогда не обижается на то, что я не укладываю его спать вместе с собой - я ещё в начале лета дал ему понять, что с моей кроватью связано слишком много воспоминаний, и я ни с кем не могу её делить. Оставшееся до ужина время я посвятил музыке. Фаби сидел в гостиной и внимательно слушал произведения, которые я включил в концертную программу. Он не нашёл помарок в моём исполнении. Потом я принёс из дедушкиной комнаты пюпитр, приобретённый для игры на гитаре, а мой друг - футляр с флейтой и ноты. Мы расположили пюпитр справа от рояля – напротив дивана, там же поставили стул, чтобы я мог сидеть и переворачивать ноты во время выступления Фабьяна. Не знаю, во сколько вернулся Оливер, но на ужин он пришёл первым. Судя по его внешнему виду, он подготовился к концерту – на нём была рубашка светло-персикового цвета с короткими рукавами, он старательно пригладил волосы, мне даже показалось, что он их чем-то уложил. Я писал уже сто раз и повторюсь – Оливер нереально красив… Нас с Фабьяном потряхивало от волнения, мы ели молча и быстро в целях экономии времени – нам ещё предстояло переодеться и морально настроиться на выступление. Мы даже отказались от вина – алкоголь мог не лучшим образом отразиться на концентрации внимания. Я бы не переживал так сильно, если бы на концерте присутствовали только родители, но я надеялся произвести впечатление на Оливера, надеялся восхитить его. Покончив с ужином, мы напомнили присутствующим за столом, что начало концерта в восемь, и поднялись в мою комнату. В отличие от Фаби, я озаботился своим внешним видом - мне хотелось выглядеть элегантно, с претензией на изысканность. Я долго причёсывался, крутился перед зеркалом и успокоился только тогда, когда друг заверил меня, что я совершенно обворожительный. Мы спустились в гостиную, я сел к роялю, а Фабьян занял место на стуле возле пюпитра. - Нам уже можно войти? – спросил отец, остановившись на пороге. Из-за его спины выглядывала мама, а за мамой высился Оливер. - Входите! – я сделал приглашающий жест рукой. – Мы уже готовы. - Вы такие нарядные! – похвалила мама. – Так серьёзно подошли к выступлению! - Садитесь на диван! – попросил я. - У нас тут, как бы, импровизированная сцена. - Хорошо! Нам всем хватит места, - отец сел рядом с мамой, Оливер придвинул кресло к дивану и расположился в нём. Я сделал пару шагов к пюпитру, Фабьян встал. - Мы рады приветствовать вас на нашем первом, дебютном концерте, - сказал я, и присутствующие зааплодировали. – Сегодня мы исполним произведения великих композиторов: я - на рояле, Фабьян – на флейте, и в заключение сыграем дуэтом сонату Моцарта, изначально написанную для клавира и флейты. Перед каждым номером программы мы будем объявлять название и автора. Я начну. Фабьян сел, развернувшись в сторону рояля, а я подошёл к инструменту и опустился на стул. - Георг Фридрих Гендель. Соната до мажор, - я коснулся пальцами клавиш. Сердце забилось сильней, но как только я начал играть, волнение ослабло. Мелодия влилась в моё тело и увлекла в неведомые дали, но, даже витая в запределье, я ни на миг не забывал о присутствии Оливера, я чувствовал на себе его взгляд, и мне хотелось превзойти себя, чтобы исторгнуть восторженный возглас из его груди… Прозвучал финальный аккорд, и я убрал руки с клавиатуры. - Браво! – крикнул Оливер. Родители забросали меня похвалами. Все аплодировали. Я встал, поклонился и театрально простёр руку к Фабьяну, передавая «эстафету». Мой друг поднялся, взял в руки флейту, а я занял его стул возле пюпитра. - Франц Допплер. Валашские фантазЬии, - объявил Фаби. Изящные пальцы друга начали перебирать клапаны флейты, и гостиная наполнилась волшебными звуками. Любуясь руками Фабьяна, я, тем не менее, следил за его игрой и не пропускал моменты, когда требовалось переворачивать страницы нот – я ни разу не опоздал. Фабьян блестяще исполнил свой концертный номер. Мои родители с самого начала нашей дружбы знали, что Фаби играет на флейте, но никогда не слышали его. Отец и мама пришли в восторг и осыпали друга комплиментами. Оливер, более сдержанный в проявлении своих эмоций, тоже лестно отозвался о таланте Фабьяна. Разумеется, все рукоплескали, включая меня. Когда мы исполнили свои сольные номера, настало время дуэта. Мой друг был невозмутим, а я ужасно нервничал. Чтобы немного успокоиться, я решил сказать несколько слов в качестве вступления. - Прежде, чем мы перейдём к сонате Моцарта для клавира и флейты, я хочу акцентировать ваше внимание на том, что раньше мы с Фаби никогда не работали вместе, как музыканты. Когда двум близким людям хорошо друг с другом, это прекрасно, но когда двум близким людям хорошо друг с другом ещё и как музыкантам, это просто вселенская гармония. Не возьмусь клясться на библии, но, на мой взгляд, мы достигли вселенской гармонии, - я с нежностью посмотрел на Фабьяна. - Впрочем, судить об этом вам, нашим слушателям, - я улыбнулся поочерёдно маме, отцу и Оливеру, которого явно насторожили мои слова. Мне трудно описать всю гамму своих ощущений во время исполнения сонаты. Наша игра не была безукоризненной, возможно, тонкие знатоки придрались бы к огрехам в темпе произведения, но в остальном, мы сыграли великолепно. Я пишу об этом без ложной скромности. Я проникся благодарностью к Фабьяну за удовольствие и честь - играть вместе с ним, и потому, когда мы закончили, я кинулся ему на шею, едва он успел опустить руку с флейтой. Папа и мама поднялись с дивана и тоже принялись нас обнимать и поздравлять с дебютом - они гордились нами. Оливер топтался в сторонке, словно ждал своего «звёздного часа», и, когда родители, наконец, сели, он подошёл к нам. - Ребята, я тоже хочу поздравить вас с первым совместным концертом, - он пожал нам руки, притом мою обхватил аж двумя ладонями. – Вы устроили сегодня замечательный сюрприз, но у нас тоже было достаточно времени, чтобы кое-что приготовить для вас и сделать этот вечер незабываемым. Одну минуту, - Оливер отошёл к двум креслам у камина, наклонился и достал плоские бумажные пакеты. – Мне захотелось подарить вам что-нибудь на память о вашем дебюте. Это - пластинки с самыми известными произведениями великих композиторов. Выбор в музыкальном магазинчике Крема невелик, но продавец порекомендовал именно этот винил. Там есть вариации для фортепиано и флейты. Возможно, когда-нибудь вы их тоже сыграете вместе. - Спасибо, ОливЭр! – Фабьян принял из рук Оливера подарок и ошарашенно уставился на меня. - Приятно, - я взял протянутый мне пакет. – Очень неожиданно. Спасибо, - я поднял глаза на Оливера и застыл, пытаясь понять по его взгляду, чего же, собственно, он добивается. - Я подписал внутренние конверты… - Тут собраны почти все мои любЬимые темы! – Фаби уже разглядывал пластинку. – У меня в городе есть несколько винилов с классичЬеской музыкой, но такого нет! Это очЬень мило с твоей стороны! - Рад, что тебе понравился мой презент, Фабьян! - Свой разгляжу в комнате, - я учтиво улыбнулся Оливеру. - Кстати, вы можете отнести свои подарки наверх и, заодно, переодеться, - подал голос отец. – Сюрпризы ещё не закончились! Мне жаль ваши белые рубашки. - И когда нам лучше спуститься? - мы с Фабьяном недоумённо переглянулись. - Минут через десять, - ответила мама. - Хорошо! Мы с другом покинули гостиную и поднялись в мою комнату. Первым делом, я вынул конверт с пластинкой из пакета. Покрутив его в руках, я достал внутренний конверт с винилом - тоже бумажный, но без оформления, цвета слоновой кости. В левом углу выделялись слова, выведенные знакомым убористым почерком. Я затаил дыхание и прочёл: «На память о дебютном концерте
где-то в Италии в середине восьмидесятых.
Immer
Zwischen Immer und Nie».