Внутренний хаос не должен проявляться снаружи.
— Куда ты хочешь пойти учиться? — после десятиминутной тишины спрашивает Фантомхайв. Идти с кем-то бок о бок в течении десяти минут и не проронить не слова было… по меньшей мере необычно для большинства людей, знающих, зачем два человека могут собираться вместе. Одна из причин: поболтать. Или, к примеру, если эти два человека являются парой, чтобы целоваться и обниматься. Но представить двоих парней, идущих по городу и не трещащих между собой о бабах, тачках и пиве, крайне сложно. Молчащих — ещё сложнее. Но Сиэль и Себастьян уже натрещались. Да так, что десять минут — самое меньшее время, чтобы обдумать всю полученную информацию друг о друге. — Хочешь поворошить тему о моём туманном и печальном будущем? — Себастьян невесело усмехается. Да уж, видимо, Сиэль решил, что раз узнавать друг о друге, так узнавать всё. Да и, впрочем, что уже скрывать после такого разговора, что могло бы перевернуть мировоззрение обоих. Ну или уже изменило представление о жизни хотя бы одного человека. Сиэль Фантомхайв всегда думал, что истории о насилии — далёки и нереальны, а тут они неожиданно обрели кровь и плоть. И это существо, обретшее плоть, никак не обуздать и никак с ним не побороться. Один из жертв такого насилия сейчас идёт справа от него. Такой сильный, высокий, здравомыслящий, но с синяком под глазом, полученным от отца-алкоголика. Даже он не смог сопротивляться. Что же другие? — Да, почему бы и нет? Есть же причины, почему ты остался в одиннадцатом классе, а не пошёл в ПТУ? — на такие мысли Фантомхайва наводил государственный питерский университет, мимо здания которого они проходили. Через год Сиэль станет студентом этого заведения на факультете «Теория и практика межкультурной коммуникации». Говорят, оттуда дают направление на практику за рубежом. В Англию. Туда Фантомхайву и дорога. Отсюда далеко… аж за море. На светофоре загорелся зелёный, показывая, что можно переходить дорогу. Себастьян был рад найти причину прекратить этот разговор хотя бы на время. Он ненавидит думать о своём будущем, которое не обещает ничего хорошего. Он боится. Боится, что сопьётся, станет таким же, как и отец. Возможно, он уйдёт в криминал, вступит в оборот наркотиками. А может быть просто будет «домушником». Есть ещё один вариант: уйти на завод и горбатиться там всю жизнь, кормя детей и жену, которая, вероятнее всего, будет горбатиться на заводе бок о бок с ним. Зато умрёт честным человеком. Себастьян не верит, что сможет поступить в институт, стать кем-то достойным в этой жизни и прожить её, дыша полной грудью. Михаэлис не привык тешить себя мечтами. Тем более, такими неправдоподобными. Оба молодых человека переходят дорогу в толпе. Тут человек двадцать, все имеют свои лица, историю, возможно, даже личность. Хотя, нет. Это вряд ли. Сейчас не время для пресловутых «личностей». Это время для того, чтобы гнаться за чем-то неведомым, в виде здоровья и денег… Все бегут, гонятся за этими двумя истинами, но никак и никогда не догонят, ведь в гонке они упускают самих себя. Себастьян всё ещё держит в себе крупицы личности, но они точно скоро растворятся. Всего несколько лет и он станет одним из этих людей, гонящихся за этими «трендами». Осознание неизбежности этого бытия, понимание того, что детство давно закончилось вместе с простой и беззаботной жизнью снедает разум и душу. Себастьян стал взрослым слишком рано. Дети должны быть детьми, в чём им должны помочь взрослые. Вот только, когда дети становятся взрослыми раньше положенного, других ребят становятся некому побаловать. И те тоже взрослеют рано. Всемирная цепная реакция. «А Сиэль он… взрослый или ребёнок?» — думает Михаэлис, смотря на профиль сбоку. У Фантомхайва явно аристократические корни, что полностью отражалось на его лице. Красивый подбородок правильной формы, удивительно ровные уши, прямой, чуть вздёрнутый нос и, конечно же, огромный лазурный омут-глаз посреди лица. Вылитый ребёнок. Представить его мальчиком лет четырёх-пяти, сидящим в песочнице совершенно нетрудно, ровно как и два больших синих глаза, выражающие саму наивность и веру в людей и Бога. Почему-то Михаэлис не сомневался, что раньше юноша, идущий рядом с ним, верил во Всевышнего и с улыбкой читал молитвы на ночь. Это тоже легко представлялось. Но сейчас рядом с ним шёл явно не ребёнок. Это мужчина. Ещё несостоявшийся, ещё неготовый, ещё незрелый, но мужчина. У Фантомхайва обозначаются скулы, подбородок становится более длинным, а голос сломался ещё несколько лет назад. Даже губы уже не приспособлены для искренних улыбок и строго позитивного восприятия мира. И внезапно перед Михаэлисом встаёт вопрос: «а смог бы этот мальчик воспитать детей, смотрящих на мир сквозь радужные очки? Смог бы стать примерным отцом, дарящим своим детям тепло и ласку?» Ответ пришёл как-то легко, сам собой: Фантомхайв бы не имел детей. Он посчитал бы, что это слишком большая ответственность. В жизни никогда нельзя быть уверенными; вот она есть, а вот её нет. Он бы не посмел дарить право жизни, ведь никогда не будет уверен, что эта жизнь не перенесёт тех же мук, что и его. Если Себастьян угадал ход мыслей синеглазого, то этот человек действительно очень взрослый, в отличии от черноволосого, что всё ещё ребёнок, сбегающий по ночам, любящий смотреть на звёзды. Он безответственен и живёт только сегодняшним днём. В голове всплыла мордашка младшего брата. Да уж, Себастьян действительно безобразный старший брат, если вместо Ганса предпочёл человека, с которым едва знаком. Хотя едва ли? Ужасный человек. Переход неожиданно кончается, а асфальт встречает сотня людских подошв. Сиэль смотрит на Михаэлиса каким-то своим затуманенным взглядом. Осматривает, как товар в магазине, и даже не думает. — Ну так? — вновь переспрашивает, напоминая о вопросе о университетах. Себастьян желает провалиться под землю тут же. Ему неожиданно становится стыдно, что у этого хрупкого мальца уже есть осуществимые амбиции, а он просто шляется по дворам. «Так что же ответить? — Правду, конечно. Он поймёт, если ты соврёшь. Ему лучше не лгать» — Я остался до одиннадцатого по наставлению отца Майи. Он хотел пристроить меня в этот университет, — парень кивает головой на здание напротив, — но я в это не верю, не верил и верить не буду. Даже если он действительно подсуетиться, то я не пройду даже выпускные экзамены по тому же блоку точных наук. У меня две дороги в этой жизни: в криминал и на завод. Остальное мне не доступно, — кареглазый посмотрел на круглосуточно работающий магазин напротив. Ещё один подобный вопрос со стороны Фантомхайва, и он пойдёт туда за водкой, а потом станет распивать алкоголь на лавочке, подавая ужасный пример подрастающему поколению. — А кто эта Майя? — Сиэль смотрит себе под ноги на рыжую брусчатку. Он интересуется просто, чтобы поинтересоваться, чтобы завести разговор, а самое главное для того, чтобы снова не чувствовать себя странным. Не в этой ситуации. Не сейчас, когда настал тот самый момент, чтобы чувствовать себя нормальным. Когда можно просто идти и наслаждаться ветром, не думая о том, что вокруг грабители и воры. Не вспоминая сколько жизней погребено в рутине, и ужасы питерских улиц, и университетской набережной на другой стороне улицы. — Я тебе разве не говорил? — Михаэлис приподнимает голову, бросая взгляд на серое беспросветное небо. До чего же оно кстати! Самая подходящая погода для мрачных откровений. Было бы весьма комично, свети сейчас солнце. Не подошло бы оно под мрачную стилизацию уже уходящего дня. Действительно город уже накрывают сумерки своим непоколебимым маршем. Даже нет снега, способного скрыть всю эту тёмную роту. Фонари, освещающие тротуар желтоватым светом, еле справляются со своей функцией. Очевидно, что им недодают напряжения. На квартиры бы хватило, не то что на улицы. — Нет, не говорил, — отвечает Фантомхайв, уже догадываясь, кем может быть эта особа. Та самая девушка, которая влюблена в этого писаного красавца, да? Вот это Санта-Барбара. Хотя, смотря на эту ситуацию с серьёзной точки зрения, можно вполне понять, почему Себастьян говорит о ней с таким пренебрежением. Его это раздражает, откровенно бесит. Молодому парню хочется свободы, а не всей этой семейной заботы. Да и семья ли это, а не сборище маргиналов? И вообще участие в этой драме какой-то девочки, что называется «из первого подъезда», весьма настораживает. — Не отвечай. Я понял, — говорит Фантомхайв, понимая, что пришёл к верному выводу. Себастьян кивает, мол, понял, не дурак, и спасибо, что не стал мучить. Они вновь замолчали. Внезапно все темы для разговора иссякли и канули в бездне. Молчать было тоже вполне приятно и удобно. Сиэль понимает, почему ему понравился именно этот человек. С Себастьяном можно помолчать, в то время как остальные стремятся рассказать что-то о себе, «попонтоваться» деньгами своих родителей, даже о своих заслугах. Но в их разговоры совершенно не входит пункт «выслушать собеседника». Им важно только своё эго, и эти люди не будут смотреть на чужую личность. Они не задают вопросов и уж тем более, если и задают, то не отвечают на них. Они только говорят, не думая о чём. В таких «диалогах» хочется просто заорать: «Заткнись и дай мне время обдумать хотя бы половину из того, что сказал твой идиотский грязный рот!». И эта персона вряд ли бы заткнулась. А должна была. Себастьян мало рассказывал о себе, он не привык, когда его слушают. Эта проблема преследует обоих, но парни смогли её преодолеть, открывшись друг другу. Это… такое отношение называется дружбой, да? Когда слушаешь и слышишь, что говорит другой человек. И если для тебя это совершенно неважно, то хотя бы интересно. О великой и прекрасной дружбе было написано множество романов и поразительных историй писателями разных веков и, зачастую, они восхваляли это соединение двух душ даже выше, чем любовь. Те, конечно, кто знали толк в этом чувстве. И, возможно, не только душ. Если бы Сиэль выбирал между дружбой и любовью, он бы выбрал первое. Это как-то более постоянно и правдиво, чем никем не виданная любовь. И, неужели, он нашёл эту самую дружбу? Фантомхайв решил оставить все эти думы на ночь и вновь пожертвовать сном. И домашним заданием. Как-нибудь учителя переживут, а юноша — и подавно. Он инстинктивно оглядывается по сторонам. Сиэль замечает недавно выкрашенное в зелёный здание. «Реставрация», — делает вывод. А цвет противный. Кажется, он был моден в России девятнадцатого века — эпохи расцвета культуры. Сейчас над такими зданиями носятся, как над писанными торбами. Но стоит признать, многие из них действительно красивы. Тот же Екатерининский дворец или Эрмитаж, отличающийся своими изящными, пусть порой и вычурными архитектурными решениями. Вот и здание университета украшено различными фронтонами, фресками и колоннами. Взгляд невзначай скользит по белоснежным мёртвым ветвям, в которых есть особенная, невероятная, эстетическая красота, неведомая ни одному живому существу. Красота смерти. Ну или же очередная тема для размышлений философов. «А не в этом ли филиале работает бабушка?», — мелькает мысль в голове. Было бы весьма комично, выйдя она из этой дубовой, тяжёлой двери прямо сейчас. Сиэль бы с удовольствием понаблюдал за реакцией Михаэлиса на такую выходку. Интересно увидеть, как этот парень будет выпутываться из такой чрезвычайной ситуации. «Женская интуиция Клодии была права в тот раз», — вспоминает Фантомхайв ситуацию в кафе и невинную шутку родственницы, которая оказалась вовсе не такой невозможной. И Сиэль всё больше убеждается в том, что в этом поганом мире нет ничего невозможного, как и рамок, ограничивающих (возможности). Их выдумали и поставили для своего же удобства много веков назад. Разве сейчас, когда мир стоит на границе нового века, когда страна стоит на пороге новой эпохи, не время для того, чтобы сокрушительно ломать эти рамки? Резкий вздох справа выводит из транса, в который Сиэль стал слишком часто проваливаться в последнее время «Ты слишком много думаешь, расслабься», — повторяет Клодия изо дня в день, зная, что её не послушают. «Ты похож на отца. Такой же упёртый и умный. — Зато я не такой идиот, который положил на кон жизни своей семьи. — Здесь ты прав. — Как и всегда». Клодия ненавидит прятаться от правды, пусть много кого потеряла и ещё потеряет. Удивительной силы духа женщина, которая может перенести чёртов апокалипсис. Да, пожалуй, это один из немногих людей, на которых Сиэль равняется, и который действительно этого достоин. Стать достойным чего-то очень, безумно сложно. «А заслуживает ли отец, чтобы я на его равнялся?», — задаётся вопросом, который останется без ответа, ведь его перебивает мысль «Вспомнил лучик — вот и он», — на губах расцветает ухмылка при виде красного, вызывающего, экстравагантного пальто. И не зря Себастьян вздыхает, ведь экстравагантное красное пальто оказывается в нескольких метрах, у входа в здание. Учитывая, что зрение у мисс Фантомхайв вполне и даже очень хорошее (она не пренебрегает гимнастикой для глаз, в отличии от внука), в свете фонарей легко заметить две фигуры, идущие рядом. И обе имеют очень знакомые лица. Изящным, тонким пальцем женщина поправляет выбившуюся из причёски прядь. Девичий жест, преисполненных кокетством и романтикой. Себастьян замечает, что эта женщина всё ещё позволяет себе носить распущенные волосы, одинокое, тонкое кольцо на указательном пальце правой руки, серьги из белого золота… Говорите, лучшие друзья девушек — бриллианты? Тогда лучший друг женщин — золото. Ну или одной-единственной и неповторимой женщины в красном пальто и на невысоких каблуках. Она знает толк в моде. Михаэлис разглядывает особу, пока возможно, ведь они же сейчас свернут направо, да? И избегут встречи с Клодией, верно? Себастьян хочет малодушно уйти. Сиэль желает благодушно остаться. Поэтому идёт вперёд, не сворачивая с дороги. Черноволосый мог бы что-то спросить, что-то сделать, дабы избежать неприятной ситуации. Но он идёт рядом с этим низеньким, сломленным, но властным ребёнком. Кареглазый успокаивает себя только одним обстоятельством: его бы в любом случае никто не стал бы слушать. Фантомхайв всегда делает то, что хочет только он, не смотря на желания других. Может, именно поэтому своевольный Себастьян шагает навстречу неприятностям, следуя за своенравным юношей? Ведь последний умеет подчинять своей воле и заражать своими идеями. «Иди за ним, тебя не спрашивают», — говорит внутренний голос уверено. Кажется, в этой фразе столько уверенности, сколько не было в самом Себастьяне с самого рождения. Вновь доверится интуиции? Да, потому что раздумывать некогда. Всего пару шагов и настанет пора здороваться с родственницей знакомого. Фантомхайв взмахивает рукой и кивает, даже его уголки губ поднимаются, как бы для дополнения образа. Вместо ответного приветствия вопрос, который задают обычно матери, увидев своих детей на улице: — Гуляешь? — женщина кивком подзывает к себе внука. Себастьян обращает внимание на этот жест, моментально сравнивает его с вскинутым подбородком товарища, призванного на эту бренную землю подзывать людей именно такими кивками. Похожи. Так вот откуда корни растут. Михаэлис остаётся едва заметно, но всё же сзади Сиэля. Рефлекторное действие, обоснованное лишь защитной реакцией организма. — Как видишь. Ты уже закончила? — спрашивает Сиэль, имея в виду работу своей бабушки. Сегодня она рано. Клодия предпочитает засидеться в офисе на час дольше, но зато дописать всю положенную макулатуру и завершить план на день. А тут прям с восьми до шести. Тютелька в тютельку. — Да, я сегодня рано, они перестали тратить бумагу в сумасбродных количествах, — фыркает женщина, оглядывая черноволосого и пытаясь найти в необъятных просторах разума где могла уже его видеть. Личность Себастьяна яркая, светящаяся таинственным чёрным сиянием, так что воспоминания быстро всплыли из дальних отсеков памяти. — Ох, ты же Себастьян, верно? — спрашивает, поднимая взгляд на черноволосого. Михаэлис отмечает забавный факт: бабушка Сиэля выше юноши на сантиметра так два на этих каблуков, что прибавляют к росту в районе трёх сантиметров. Сиэль снова остался самым низким. — Да, верно, Себастьян. Рад встрече. Я видел Вас в кафе и на улице. Ммм. Когда «Райскую птицу» рекламировал, точно! Вы тогда пошутили про Вашего внука, — надевает свою обворожительную улыбку парень и пускает в ход любые интонации. Чего ему не занимать, так это умения разговаривать с людьми. В этом Себастьян непревзойдённый мастер. Он замечает негодующий и вместе с тем вопрошающий взгляд Фантомхайва справа, но решает, что на все его вопросы ответит позже. — Сфера маркетинга точно твоя стезя, — усмехается Фантомхайв, вспоминая, как увидела этого паренька раздающим листовки. Он бы вполне мог стать каким-нибудь лицом компании по производству, к примеру, парфюмов или мужской одежды. Жилистая шея определённо хорошо бы смотрелась в кадре профессиональных фотокамер. Блики бы играли на бледной коже, создавая неповторимый контраст света, который мог бы свести с ума любую молодую девушку, которая в тот же вечер понеслась бы за подобной вещицей в гардероб своему возлюбленному. — Ох, вы помните тот момент, — Себастьян и не сомневался в том, что Клодия сейчас же напомнит их встречу на набережной, где Михаэлис упорно совал каждому встречному листовку с «Райской птицей». Черноволосому мерзко от самого себя, ведь это так унизительно предстать перед родственницей своего знакомого в таком виде. Хотя что тут убедительного? Себастьян уже совершеннолетний гражданин РФ, он сам может зарабатывать себе на жизнь и на жизнь своей семьи. Разве раздавать листовки, чтобы жить — унижение? Нет, вовсе нет. Проявление благородия и чести, ответственности. И Клодия наверняка это поняла. Кареглазый возводит зрачки к свинцовому небу, будто оно должно что-то сказать в подтверждение его слов, но небо предательски молчит, отказываясь подтверждать или опровергать утверждение. Вот же чёрт! — О да, улыбка тогда получилась особенно правдоподобная, — хищный оскал — отличительная черта рода Фантомхайв. Они умеют пугать одной своей улыбкой, от которой действительно мурашки бегают табуном. Эти скачущие точки и импульсы по телу — первозданная реакция на ужас и чрезвычайную тревогу. Именно они вытоптали тропинку на спине Михаэлиса. Удивительная женщина, настоящая бестия, умеющая притягивать к себе людей табунами. — Так, ладно, кто прошлое помянет — тому глаз вон, — Клодия наблюдает за внуком, закатывающим глаза. «Обрусевшая». Сколь бы Сиэль не жил в России, он всё равно прирос к Англии. С самого рождения приученный к заядлой патриотичности, он так и не сломал свои стереотипы от жизни. И не сломает уже никогда. Есть в этом юноше что-то исконно европейское, гордое, трепещущее. Прямо в закоулках фарфоровой кожи, в ровной осанке и акценте на юстированных гласных. Фантомхайвы — господа, испокон веков они — первая опора Англии в борьбе с преступностью и ужасами подпольного мира. И Сиэль прекрасно изучил фамильный герб, от которого отречься можно только посмертно. Юноша выучил язык только, чтобы спокойно себя чувствовать в стране, которая должна была стать родной. В любом случае, английский паспорт лежит где-то на дне ящиков с документами и ждёт своего звёздного часа. Когда, наконец, хозяин вспомнит, откуда растут его корни! Для Сиэля не существует понятия «обрусевший». «Да ты хоть где-то прижиться можешь? Люди должны быстро привыкать к окружающим их обстоятельствам», — Михаэль, любезно созданный и подкинутый черепной коробкой. Этот. идиот разве не может оставить его в покое хотя бы сейчас, когда зарождается его спокойная, фундаментальная жизнь тут? Когда он наконец смог приспособиться и завести кого-то, вроде друга? Ирод. Страшно представить, сколько бы бед творил Михаэль сейчас. В таком случае Сиэль бы не получил многих приобретённых качеств, например, уверенности в себе или самостоятельности. Даже в смерти умудряется найти плюсы. До чего не дойдёшь с этой извечной усталостью и ужасом пережитого прошлого. Фантомхайв прислушивается к разговору Клодии и Себастьяна, ведь их настолько мирный и тихий диалог настораживает. Но ничего страшного не произошло, пока Сиэль блуждал по своей памяти. В следующую секунду Фантомхайв обрадуется тому, что вовремя повернул голову: — Себастьян, не зайдёшь на чай? — спрашивает Клодия, направляясь к трамвайной остановке. Хороший транспорт — этот трамвай. Быстро, практично, дёшево, сердито да ещё и пробок нет! Рай да и только, если бы не бывало там толп пассажиров по вечерам. Сиэль смотрит на Себастьяна своим синим взглядом. Что выберет Михаэлис? А что Сиэль хочет, чтобы он выбрал? Второй вопрос поставлен рациональнее, поэтому Фантомхайв начал думать над его разрешением. Всё впервые не казалось просто, элементарно и логично. Ведь это непостижимая людская психология, меняющаяся каждую секунду. Это, в принципе, удивительно и из ряда вон фантастично, что британская аристократия и обычный парень с улиц смогли найти общий язык. А, может, это в британской аристократии нашлось что-то уличное, а в дворовом мальчике — аристократичное? — С удовольствием, — кивает Михаэлис и улыбается, оглядывая обоих Фантомхайвов с ног до головы. Цвет волос похожий. И взгляд. О, это первое, что бросается в глаза. Пронзительный, верный, анализирующий и провокационный взгляд. Себастьян всё ещё не мог понять, как Клодию занесло в Россию. Эта женщина совершенно не вписывается в здешнюю картину, она элемент, который ни коем боком не встанет общий ряд, разве что возглавит его. Но зачем же возглавлять общество унылых марионеток? Есть ли в этом смысл? Неожиданно Михаэлис понимает на что согласился. Он прямо сейчас пойдёт к Сиэлю домой и будет пить чай, сидя рядом с его родственницей, которая, только что в абсолютно здравом уме выдала такое предложение. Так же не должно быть, правильно? Обычно мамочки (бабушки)-одиночки смертельно возмущаются, что их сын связался с таким оборванцем. Они желают, чтобы этот оборванец сгинул с их глаз. И Себастьян всегда уходит, усмехаясь и смеясь над собой. На что же надеялся? Несколько таких случаев отбили всякое желание с кем-то держать тесный контакт. Но тут всё наоборот. Состоявшаяся, уверенная в себе женщина, причём при деньгах, зовёт его попить чай, как друга семьи или давнего знакомого. Михаэлис наконец понял, почему смог открыться Фантомхайву, смотря на его бабушку. Синеглазый был не таким, как все остальные. Пусть несчастным, пусть разочарованным, но все эти качества настолько облагорожены, настолько красивы, а не привычно уродливы и отвратны, что стервозность этого юноши тянет, а не отталкивает. Благородная грубость и отвратительно гибкий ум. Фантомхайв впечатлил с самого начала. Синеглазый жёстко оскорбляет, ведёт себя по-детски и натягивает на себя защитную оболочку. И всё же тому, чему его учили с самого детства никогда не отнять у этого худого, щуплого паренька. — О, такая некоммерческая улыбка идёт тебе гораздо больше, — говорит женщина, смотря на своего внука, который только и успевал переводить взгляд с одного на другого. Нет, серьёзно? Клодия только что позвала Михаэлиса на чай? В их собственное убежище, где она ненавидела принимать гостей? И где они встречались до этого? Про какую улыбку говорит его бабушка? Сколько вопросов и не одного ответа. Столь нетипичные действия бабушки поразили. Неужели она настолько жаждет найти друга своему внуку? Нет, Клодия до такого не опустится. Скорее всего, ей действительно интересен этот парень. Что ж, можно только посмотреть, во что выльется это любопытство. — Вы уже где-то виделись раньше? —до того молчавший Сиэль подаёт голос. Говорит с неподдельной наивностью, будто бы минуту назад не делал выводы об этих двух. «Театр и вправду по тебе плачет», — поддакивает брат в голове. Избавиться от иллюзий прошлого, разорвать его в клочья, забыть и растоптать, снова стать счастливым и человечным. Сколько раз Сиэль не пытался бы этого делать, сколько бы раз он не ходил к психиатрам и психотерапевтам, его будет вечно преследовать реплики, высказывания голосом своего брата. Фантомхайв рвёт себе волосы в порыве истерик, а брат, в подобные моменты, усмехается, словно маньяк. Придётся жить бок о бок со своим ужасом и кошмаром, со своим заключением. Слишком много всего заставляют делать и никакой нет в этом свободы, когда Фантомхайвы ужасно свободолюбивы. — Да, мы встречались, — выдаёт Себастьян пояснительным тоном, быстро обращая свой взгляд на красное пальто женщины. Да уж, такую особу не запомнить — преступление. Черноволосый быстро переводит взгляд на Сиэля, пока его маленький неэтичный жест остаётся незамеченным. — Когда? — раздражённо спрашивает Фантомхайв, раздражённо смотря на Себастьяна. Мол, можно как-то поточнее и побыстрее. Конкретика — его страсть. — Когда я раздавал листовки, приглашая всех подряд в «Райскую птицу», — проговаривает Себастьян чуть быстрее, чем стоило бы, явно от волнения и удивления. Сиэль еле сдерживает смешок, предпочтя удержать колкость при себе. — Пошлите на трамвай. Он уже останавливается, — указывает рукой на приближающийся транспорт с нужным маршрутом синеглазый. Троица спешит к этому трамваю, чтобы не пришлось ждать следующий ещё двадцать минут на такое промозглой погоде.***
Себастьян редко бывает в богато обставленных жилищах. Последний раз он был у Майи полгода назад. Тогда в последний раз он и видел отдельную квартиру, а не коммуналку, в которой уживаются пять семей и ещё несколько их ненаглядных родственничков. По сравнению с теми условиями, это не квартира, а попросту хоромы, в которых жило всего двое человек. Не сказать, что у Михаэлиса глаза лезут на лоб, он не привык выказывать открытое удивление без надобности, тем более, что тут его за равнодушие не осудят. От этих людей можно ждать чего угодно, но не осуждения в свою сторону, ведь зная, кто есть Себастьян и чем он зарабатывает на жизнь, Фантомхайвы всё равно позвали в свою обитель. Черноволосый ненавидит ходить к кому-то в гости, так как после каждого такого похода чувствует себя ущербно, но когда парень зашёл в эту квартиру. он почувствовал уют, тут веет ароматом свободы. Уют, исходящий от статуэток на полке в прихожей, от книг в старинных переплётах на стеллажах, от коллекции дисков, разбросанной по всей гостиной. Даже от обоев в цветочек. Ужасно, просто вопиюще приятно здесь находится уже с первых секунд. Что ж, обитель Фантомхайвов впечатляет и с самой правильной, лицеприятной стороны. Себастьян чувствует себя человеком в этой квартире, он забывает обо всех проблемах и просто наслаждается одним своим присутствием здесь. Михаэлис уже любит это место, надеется побывать здесь ещё раз. — Добро пожаловать в нашу обитель! — восклицает Клодия, надевая тапочки. Неизменное хорошее настроение даже после работы в университете. Михаэлиса же после рабочего дня беспокоить — самоубийство. Как минимум, можно схватить пару гневных взглядов, а как максимум — хриплый крик, после которого хочется напиться. Клодия становится для него авторитетом, что ж. — Тут пыльно везде. Не задохнись, — усмехается вновь Фантомхайв, кладя свои ботинки на специальную полку для обуви, стоя на вечно скользящем жёстком коврике при входе. Юноша много раз поскальзывался на нём, но его никто так и не меняет, да и не собирается, судя по всему. Как бы не упасть прямо сейчас, перед Себастьяном? Стоит аккуратно подняться, а самое главное — медленно. Сиэль успешно встаёт на ноги, радуясь, что ему сегодня не суждено стукнуться головой о паркет. Мозг итак перегружен, не хотелось бы получить его сотрясение. Очень не хотелось бы. — Постараюсь, — в иной ситуации Себастьян ответил бы, что до сих пор не задохнулся от сигаретного дыма, а от пыли задохнётся? Но не хотелось ещё больше понижать свою планку перед Клодией. И только перед ней. Рассказав свою биографию Сиэлю, Себастьян имеет причины считать, что Фантомхайв его ненавидит и презирает. Что черноволосый навсегда потерял доверие этого человека. Но у него почему-то не возникает мысли, что откровением можно только повысить уровень доверия. Мысли так и лезут в голову, они отнюдь не радостны, скорее, опасливы. А что, если это всё розыгрыш? Жалкая игра? Что, если это изощрённый способ издёвки? Зачем было открываться? — О чём задумался? — Фантомхайв вешает пальто на крючок и заинтересованно смотрит на Себастьяна. Непонимающе, словно так, будто увидел НЛО во плоти. Себастьяну так и кажется, что этот синий глаз может видеть души людей насквозь и не только его, а всех-всех людей на этой планете. Сиэль знает, насколько у него бывает тяжёлый взгляд. Такое выражение глаз без вопросов выдержали только Себастьян и Клодия. Конечно, Фантомхайв задается вопросом, смотрит ли Себастьян ему именно в глаз, а не через него, куда-то туда, далеко, на улицу. Сиэль надеется на это. Слишком много надежды они вложили друг в друга сегодня. Теперь даже будет стыдно эти надежды не оправдать. Сам выдумал, сам и расхлёбывай, как говорится. — Да так, ни о чём, — беззаботно осведомляет Себастьян, упорно скрывая тревожную, волнующуюся интонацию от друга. Ему не нужны были лишние вопросы. Себастьян снова смотрел на Фантомхайва, в какой раз. И каждый раз юноша является перед ним новым, заново распустившимся бутоном. Теперь Михаэлис явно ощущает расслабленность Фантомхайва в своём убежище, полную уверенность в своей безопасности и странное хозяйское вожделение. Неужели ему настолько приглянулись русские квартиры? — Пойдём на кухню, — раздаётся по дому повелительная интонация. Сиэлю, для полной картины, остаётся только взмахнуть рукой, чтобы дополнить образ. Перед глазами брюнета прямо-таки встала картина этого юноши, идущего под сводами Букингемского дворца. Ему ужасно пошла бы какая-нибудь мантия и вот эти вот антикварные ожерелья, которые вешали поголовно на всех пэров Англии. Себастьян как-то давно об этом слышал, а такая абсолютно ненужная информация никак не вылезает из головы. По крайней мере, он наконец может видеть достойного претендента на становление каким-нибудь знатным лицом. Мечтать, как говорится, не вредно. А Себастьян идёт за ним по пятам, словно верная псина. Черноволосый испытывает явную антипатию к этим животным, а сравнение с ними даётся довольно трудно. Конечно, у собак есть положительная черта — преданность своему хозяину! Но её-то Себастьян терпеть не может. Почему? Потому что, если пса жестоко избивает хозяин, он не будет сопротивляться, а лишь примет свою участь. Сдастся без боя. А собаки бы могли и побороться за своё место с этом мире идиотов, у них хватает сил. У могучих волков в прошлом и одомашненных животин сейчас. Так что же хуже: сдаваться без войны или сопротивляться родному и любимому человеку? Конечно, животные выберут первое, но большинство людей —второе. Так какой же ответ верен? Себастьян считает, что единственным верным решением в этой ситуации будет уйти восвояси и никогда больше не возвращаться. То ли дело кошки. Свободолюбивые творцы своей жизни, умные животные, которых намного сложнее приручить и заставлять выполнять команды. Гибкое тело, способное протиснуться в любую щель, в отличии от неуклюжих псов. За котами приятно наблюдать. Себастьяну нравится смотреть на их свободу, которой нет у самого и никогда не будет, так как он навсегда прикован к этому месту. Этому хмурому, грустному и дождливому городу. А Фантомхайв. он может идти, куда хочет, куда ему угодно. Его выбор ни от чего и ни от кого не зависит. Когда настанет время, он уйдёт и больше не вернётся. Михаэлис уходит в мысли и задевает плечом дверной косяк, ведущий в ванную. Какой громкий звук хлопающейся о стену двери. Себастьян только облизывает губы: не больно. Да и что такой туше сделает какая-то дверь, верно? Максимум, что останется — маленький синяк. Так бы этот несчастный синяк и остался, не задень этим же плечом Себастьян торчащий из стены гвоздь. Футболка разрывается по швам. Сиэль точно помнит, что, когда он поселился в этом доме, этот гвоздь уже торчал. Клодия, на его вопрос, посмеялась и сказала, что этот несчастный гвоздь висит тут с незапамятных времён, и именно поэтому она не хочет его снимать. Мол, напоминание о предках, их великом (совершенно не великом, а простом и развратном) прошлом. Об этом гвозде забывали и, обычно, на него никто не напарывается. Разве что та самая соседка Зинаида однажды умудрилась по своей старческой невнимательности порезаться им. Но вот от Михаэлиса он такой растерянности не ждал. Хотя после их сегодняшнего разговора стоило бы ждать многого. — Чёрт, — сдержанно ругается Михаэлис. Конечно, будь он не в гостях этот гвоздь уже должен был бы быть покрытым трёхэтажным матом. Но приходится довольствоваться словом «чёрт». Таким коротким, которое чисто физически не может вложить в себя нужный спектр эмоций. И почему ткань становится такой хрупкой через несколько лет после носки? А вообще сколько лет этой отцовской футболке? Насколько Себастьян помнит, она прямиком из 70-х. Интересно. Только, видимо, жить дальше ей не суждено. Дыра расходится. — Мы можем хотя бы до кухни дойти без происшествий, — оборачивается Сиэль, смотря на дырку в рукаве чёрной футболки. А Фантомхайв думал до этого момента, насколько Себастьян аккуратен. Ну или, по крайней мере, насколько он должен быть аккуратен, все ожидания опровергаются одним только этим вопиющем происшествием. — Наплевать. На эту дырку никто смотреть не будет, как и на твой фингал, — обращает внимание на фиолетовую отметину под глазом товарища Фантомхайв. — Это ты так думаешь. Люди смотрят на внешность в первую очередь, — оповещает Себастьян, стараясь закатать этот несчастный рукав футболки — напоминание о собственной безответственности и рассеянности. — Может, я лучше знаю, что ценит моя бабушка в людях? Почему ты боишься перед ней опозориться? — Фантомхайв заинтересованно кидает взгляд на товарища, складывая руки на груди. Защитная поза. Сиэлю явно некомфортно. И это всё из-за одного только присутствия в доме постороннего человека. Фантомхайв взволнован, так на это указывает указательный палец, усердно тёрший рукав кофты. Тревога, переживание. С чем связана такая реакция. Или, может, на кухню вообще с таким видом не заходить? — Ну, понимаешь ли, у меня футболка трёхлетней давностью, да ещё и порванная, к тому же и фиолетовый синяк под глазом. А теперь подумай, как ко мне относится население этой страны? — раздраженно шикает Михаэлис на Фантомхайва, словно на ребёнка, что задаёт слишком много вопросов по типу «почему светит солнце?». Как можно не понимать настолько элементарных вещей? Может, он, конечно, всё и понимает, но этот юноша явно садист, любящий щекотать нервишки Себастьяну. И за какие-такие заслуги именно черноволосый избран любимой жертвой? — У тебя даже выбора нет: зайти или не зайти. В любом случае, ты пойдёшь за мной, — констатация факта, которую Михаэлис не в праве нарушать. Почему? Он сам не знает. Но удивительно, что он действительно шёл за этим юношей-куклой. Что Себастьян действительно подчиняется этому подростку, отвечает на него просьбы, что было просто немыслимо в отношении других людей. И делает Себастьян это совершенно неосознанно, инстинктивно, сам же ловя себя на этом. Магическое действо, невероятное обстоятельство. И идиотизм, конечно же, в первую очередь. «Нельзя, нельзя, поверни обратно, уходи!», — внутренний голос всегда прав, а интуиция орёт, кричит, что всё может кончится плохо. Себастьян тут лишний. Себастьян не должен туда идти. Эта странная, добрая, благолепная среда —не его обитель. Таким, как Себастьян, наказано жить в ужасе и раздоре, царствовать дураками. Михаэлис умеет приказывать, но совершенно не умеет подчиняться. Никому. Кроме Сиэля Фантомхайва. И оба юноши заходят на кухню. Себастьяна обвеивает терпким ароматом чая, уюта и, пожалуй, гостеприимства. Прямо-таки Британский день Благодарения! Парень обводит взглядом маленькую комнатку: кухонный фурнитур бордового цвета. Дерево крепкое, хорошо обработанное. Дорогущая штука — этот их кухонный фурнитур. Тут есть и электрический чайник, и микроволновка… Современно оснащённый кабинет естествознания. Несколько объёмных цветков в горшках лежат на подоконнике. Забота о братьях наших меньших, забота о растениях! Ну и бежевые занавески, через окно, перекрытое этой бежевой занавеской, которая мешает всему европейскому образу вместе с фикусами. Впрочем, барная стойка, за который они сейчас, по всему видимому, будут пить чай прибавляет в комнату футуристичной английской обстановки. Русские редко делают барные стойки в квартирах из-за их малогабаритности. Михаэлис садится на высокий табурет у стойки вместе с Фантомхайвом, который уже распаковывает батончик «Шока». Он вообще ест что-то кроме них? Да и увидеть наслаждение Сиэля, когда он есть этот несчастный батончик нетрудно, будто бы это единственное удовольствие в жизни. Себастьян сидит. Смотрит на женщину, которая заливает в заварочный чайник кипяток. Клодия слишком хорошо чувствует людей, поэтому сразу замечает, что на неё бесстыдно смотрят. Их взгляды пересекаются. Оба взора имеют пристальный, изучающий, но вовсе не негативный характер. Совершенно. Так смотрят на старого знакомого, с которым жили душа в душу, пока учились в той же школе. Женщина пробегается глазом по состоянию брюнета. Она сразу же подмечает порванную футболку, зияющий под глазом синяк. Фантомхайв делает какие-то только ей понятные выводы насчёт этой ситуации и выходит из кухни, бросив простое: «Секунда!». Фантомхайв пожимает плечами. Мол, позвонил кто или ещё какое-нибудь важное дело, которое не требовало отлагательств на каких-то там гостей. И действительно, разве не может быть у взрослой женщины своих важных дел, помимо как принимать Себастьяна у себя? Конечно, могут быть! Так что же парень так яро возмущается? Михаэлис смотрит на свой чай в красивой чашке из очень дорогого фарфора. Вроде бы, эта разновидность называется гжельской, но кто его знает? Себастьян далеко не знаток предметов роскошной жизни. А на чае англичане экономить не стали бы, ни в коем случае. Черноволосый подносит кружку ко рту и понимает, насколько этот чай вкусный, чёрт его дери! Несравнимо с этим же напитком из пакетиков. Совсем другой вкус, другие, более яркие оттенки… Он даже позволил себе прикрыть глаза от удовольствия. — Нравится? — спрашивает Сиэль, кладя чашку на блюдце с негромким перезвоном. Настоящий англичанин, и вправду не экономит на чае. — Настоящий Earl Grey. Прямиком из Лондона. А вот откуда его привезли в Лондон, я понятия не имею, — сознаётся Фантомхайв с улыбкой на губах. Мягкой улыбкой. Такую Михаэлису ещё видеть не приходилось. Именно настоящую, живую улыбку, а не мёртвую усмешку или нечто подобное. Сиэлю удивительно идёт эта улыбка лучше всех других масок. Словно бы теперь образ этого мальчика становится полным. Вот он Сиэль Фантомхайв. В чашке в шикарным чаем и с улыбкой на губах, в тёплых воспоминаниях. Тут нет и намёка на того, с кем Себастьян знаком несколько недель. — Да, очень. В жизни не пробовал чая вкуснее, — сознаётся Михаэлис, улыбаясь в ответ. Фантомхайв гадает, что означает эта улыбка. Она одновременно загадочна, одновременно проста, но в ней явно виднеется подтекст, и, судя по приподнятым уголкам губ, подтекст этот весьма приятен. А вот для кого именно тоже загадка. Очередная шарада. Юноши сидят в тишине ещё минуту. Им вновь нет потребности говорить, ведь в обществе друг друга можно и помолчать. Каждый пытается запомнить этот момент. Себастьян любит этот день за улыбку Фантомхайва, Сиэль же — за все те откровения, сказанные друг другу без утайки. Правда —особый наркотик, на который неслабо тянет при его высоченной цене и дефиците. Сиэль находит в этом удовольствие. В том, как люди перемывают сами себе кости. Согласитель, удивительная способность? Рассказать о себе любой факт другому человеку, у которого за спиной может быть сотня таких же (ещё более ужасных) фактов. Адреналин и риск. Телефонного разговора слышно не было, именно поэтому Себастьян решил, что Клодия пошла заполнять какие-то документы. Или, может, ищет что-то важное? Впрочем, конечно, это совершенно не его дело, и Себастьяну даже не пристало совать туда нос. В дела другой семьи, с которой едва-едва знаком. Но чёрт дери этих Фантомхайвов, они становятся всё роднее. Себастьяну безумно комфортно в этой квартире. Настолько, насколько никогда не было спокойно в своей собственной комнатушке в коммуналке. Михаэлис, не привыкший привязываться к людям, понимает, что накинул на Фантомхайва свою железную цепь и завязал на тугой узел. Себастьян не отпустит этого человека, сидящего перед ним. «Почему?» —первый возникший вопрос. Потому что именно Сиэль принимает Себастьяна таким, какой он есть. Не смотрит с осуждением, не говорит, насколько Себастьян ужасен и бесполезен. Между ними образовалась тонкая ниточка эмпатии, которую практически не разорвать. Поток мыслей прерывает Клодия, вошедшая на кухню с мазью от, по всему видимому, синяков и мужской футболкой. Себастьян потерял дар речи за мгновение. это настолько странно… Абсолютно незнакомый человек даже не спрашивает, что именно случилось, а просто предлагает помощь, что называется, без задней мысли. Неужели это возможно? Неужели так и происходит там, в далёком и большом мире, в Британии, откуда родом эти двое? Сколько же Себастьян ещё не знает. сколько же он ещё не видел. — Смотри, это наносишь прямо пальцем на синяк под глазом и втираешь. Мазь хорошая, на травах, должна помочь. А футболку переодень, да и возьми себе вообще, — женщина говорит это абсолютно спокойно, с той же сталью во взгляде, что и у своего внука. Даёт руководящие указания и ждёт их непосредственного выполнения. Человек-приказ. Такой душевный и помогающий человек-приказ. В этом и есть отличие жизнерадостной Клодии от Сиэля. Женщина пережила смерть кавалера, судя по обручальному кольцу на левом пальце, смерть сына, смерть одного из внуков… Отвратительные, ужасные, вопиющие ощущения, от которых хочется рвать душу в клочья. Клодия так и сделала. Открыла душу нараспашку и позволила безболезненно царапать её, кому угодно. Она приняла своё горе и готова с ним смириться. Сиэль же нет. Сиэль всё ещё не верит, Сиэль всё ещё противится существующей действительности. Он всё ещё закрыт, запрятал свою душу глубоко в теле и не даёт взглянуть на неё даже глазком тем, кому не положено. Себастьян эту душу выпотрошил, ведь парню позволено больше, чем кому-либо. И Фантомхайв понимает, что дал Себастьяну в руки не нож, а катану. — Это. мне? — Себастьян округляет глаза, насколько это возможно. Неужели и взаправду они помогают просто потому, что захотелось? Разве такая практика не вышла из обихода после распада СССР? Это всё и взаправду так? — Нет, мне принесли, — язвит Сиэль сзади Себастьяна, повернувшегося лицом к Клодии. Михаэлису нечего говорить. Он поглощён шоком и ощущением нереальности происходящего. — Иди в ванну, по коридору. Ну, ты видел, — быстро инструктирует товарища Фантомхайв. — Спасибо. Мне никогда не делали таких. жестов, — Себастьян встаёт перед женщиной и даже немного склоняет голову в знак почтения и уважения. Клодию даже не заинтересовало, почему Себастьян настолько плохо одет. Она, наверняка, всё сама понимает и не захочет это ворошить. Себастьян мысленно поблагодарил её ещё и за это. —Можешь обращаться, тут тебе рады. Ты неплохой малый, Себастьян, — глаза, которые, будто бы не открываются ещё шире, распахиваются так, что готовы выпасть из глазниц. Михаэлис поражён. За что он заслуживает такого отношения? За что ему позволено встретить этих людей? — Я не знаю, что сказать… — брюнет теряется, его даже в жар бросает. До этого дня он и не предполагал, насколько может быть эмоционален. — И не надо ничего говорить. Иди давай, — женщина слегка хлопает по спине брюнета, и тот спешит в ванную, чёрные лохмы аж несутся вслед за таким же тёмным силуэтом. Да, Себастьян действительно понравился Клодии, как человек. Совершенный реалист и тактик, никогда не скажет лишнего и обладает неплохим логическим мышлением. Эти выводы можно сделать даже из нескольких брошенным в трамвае ненароком фраз. Интересно, какие стороны этого брюнета она сможет раскрывать дальше? Что ещё скрывает скорлупа? — Ты раздобрела, — отмечает Сиэль, наливая ещё чая в чашку из заварочного чайника.