На похоронах всегда несут одну и ту же чушь. Говорят, каким ты был милым, замечательным и полным жизни, и что пришло твое время, и пути Господни неисповедимы. Никогда не скажут ничего плохого. Ты можешь быть хоть гигантским дерьмом в унитазе, и все равно запахнешь розой.
— Спасибо за занятие. До свидания, — говорит Сиэль профессору математических наук. Оба довольны. Фантомхайв закинул себе в голову кучу новых математических формул и почву для размышлений, а профессор — радость от успеха ученика. Обоим такое сотрудничество по нраву, все получают то, чего хотят. Сиэлю нравится вникать в самую глубь науки, исследовать её подноготную. Он получает удовольствие от решения всех этих примеров на полторы тетрадной страницы; примеров, требующих полной концентрации. Ему нравятся задачи: над ними долго думать. Алгебра, физика, стереометрия и мозги. Его мозги. Голова Фантомхайва забита учёбой и тем количеством справок, которые он должен отнести в школу. Времени на воспоминания не остаётся. Сиэль чувствует, что ему нужно бежать. Бежать без остановки, захлёбываясь в собственной слюне и задыхаясь, не чувствуя почвы под ногами. Бежать. Только бег поможет собрать его по частям. О ссоре с Себастьяном он и думать не хочет. Не ссора, нет. Недомолвка, перенасыщение друг другом. Сиэль ждал на протяжение недели извинений. Его прихода ждал, не звонил. И сегодня, 26 апреля 1992 года, в годовщину Чернобыльской катастрофы, Сиэль Фантомхайв идёт на похороны. На похороны Андрея Кирова. Отца Себастьяна, который умер самым что ни на есть глупым способом: в пьяном угаре упал и напоролся на тумбочку. Расшиб голову, проломил череп. Вот и вся причина смерти. Себастьян рассказал. И Михаэлис же сказал где и когда состоятся похороны. Сиэль решил пойти, чтобы вместе с отцом Михаэлиса закопать и свои обиды на мёртвых. На отца. На брата и на мать. Он хочет туда пойти, переступить через всё своё существо. Он ведь не намерен больше быть простой тварью дрожащей. Фантомхайв прекрасно разбирается в математике, радуясь её точности и запретности отступления от канонов. Это сущее блаженство, когда точно знаешь, что делать. Учёба — его зона комфорта. Он точно знает что, как и где, совершенно не сомневаясь ни в одном своём ответе и заранее зная, что ответ проверен и будет верным. Математика для него — статика, которой так не хватает. То, в чём он может быть уверен. И поступать он собирается именно на факультет высшей математики и никуда иначе. Хватит с него неопределённости лингвистики, запутанности истории и чувственности литературы. Время холодных расчётов, которые помогут навести порядок не только на листе с решёнными уравнениями, но и в голове. В его сизой голове, на макушке которой он старательно завязал бант. Завязки не поддаются, постоянно вылетают из рук, оголяя его самую неприглядную часть тела. Сиэль раздражённо бросает повязку на комод, рядом с которым стоит, и смотрит на шрам в зеркало. Смотрит и глубоко вздыхает. Этот шрам напоминает о прошлом. И, как ни странно, о дотошном Себастьяне, который далеко не раз просил его снять завязку, а Сиэль не снимал.. не мог снять даже во время секса. Даже тогда, когда нормальные люди остаются абсолютно голыми, он был в повязке. И это смешно.Он спокойно дал Себастьяну снять с себя штаны, но не оголить шрам, по которому сейчас аккуратно проводит указательным и средним пальцами правой руки. Сиэль тут же себя одёргивает: нужно идти, скорее выходить из дома. Он может опоздать на церемонию. Ему этого жутко не хочется. Сиэль снова берёт повязку и пристраивает её в районе глаза. Наконец-то его борьба с ниточками кончается, и они успешно поддаются тонким пальцам. Сиэль поправляет чёлку, стараясь по обыкновению прикрыть ею повязку, как будто бы это могло убрать её вовсе и прицепить на место ткани новый глаз. Избавить его от клейма циклопа и инвалида третьей группы. Он терпеть не может свои слабости. Он не может терпеть очки, которые ему иногда приходится носить для того, чтобы буквы в книге не расплывались перед глазами. Впрочем, не время для размышлений. Сиэль натягивает ботинки. Он должен быть там, на похоронах какого-то ублюдка. Точнее того, кто Себастьяну приходился отцом. Кто глупо разбил свою недалёкую голову о тумбочку в своей же квартире. Люди удивительно глупы. Просто поразительно. И смерти у них такие же — глупые. Сиэль их презирал. Подавляющее большинство из них. Никто не заслуживал истинного уважения, никто не совершал открытий и подвигов. Никто не знал, почему живёт и что должен делать. А хуже того: даже знать не желал. И это просто омерзительно. Ему омерзительны люди, которые ни к чему не стремятся. Ему омерзительны бездельники и бесцельные личности, бродящие по свету. Ему был омерзителен Себастьян, пока у Михаэлиса не появились амбиции. Сиэль реалист, он не преумножает и не преуменьшает проблемы. Он просто констатирует факт. А ещё Сиэль ненавидит врать себе. И именно поэтому он презирает даже покойников, хотя о них — обычно — плохо не говорят. Сиэль уже предвосхищает напыщенные и выдавленные слёзы, он уже чувствует запах жалости, ещё более отвратный, чем жалость обычная, наигранная. Жалость к идиоту, который по счастливой случайности умер у себя в квартире, а не в подворотне. Сиэль завязал последний шнурок на левом ботинке. Помнится, мать долго учила его завязывать шнурки. Фантомхайв пробегает по всем комнатам в квартире: проверить, выключен ли свет. Потом открывает дверь, выходит, закрывает на все три замка. “И всё же, зачем я туда иду?”. Сиэль разглаживает складки на пиджаке и следует вниз по лестнице. Зачем же идёт? Он прекрасно знал ответ на этот вопрос, но произносить даже своим внутренним голосом не хотел, будто бы он становится более уязвимым от этого. Во-первых, Сиэль Фантомхайв хочет увидеть новое захоронение. Хочет посмотреть на труп, на его безжизненные глаза, на его белую кожу. Хочет вместе с ним похоронить в земле и то самое далёкое прошлое. Вторая причина заключается в том, что он хочет видеть Себастьяна. Со дня их — нет, не ссоры, размолвки — прошло несколько дней, за которые они ни разу не виделись. В школе выбито свободное посещение их общими с Клодией усилиями. Появляться Сиэлю там незачем, да и он не горит желанием. Себастьян не звонил, не приходил. Никаких признаков его существования, будто бы он испарился, словно его никогда и не было в жизни Сиэля. Конечно, у Себастьяна куча дел. Конечно, у него ужасно много обязательств. Но Сиэль инфантилен, и Сиэль хочет его видеть. Он не может бросить всё просто так. Тогда выйдет, что им попросту воспользовались для удовлетворения потребностей, его шатким доверием просто помыкнули. Фантомхайв не мог так облажаться. Это не в его стиле, не в его репертуаре. Он всегда выходит победителем, почему в ситуации с Себастьяном должно быть иначе? Сиэль не позволит себе быть брошенным. Бросает здесь он. И если всё действительно так, как он думает, то Сиэль сделает нечто ужасное. Что именно сделает, он ещё пока не придумал. Но в случае чего действия найдутся молниеносно. Сиэля Фантомхайва обидели. Значит, обидчиков нужно наказать. Сиэль выскальзывает за дверь. Ему кажется, что она слишком громко хлопает, слишком резко вырывает его из мыслей. Неприятное ощущение возвращения на землю, пронзает всё тело насквозь, словно выстрел. Он оказывается на улице. Тут шумно, тут люди, тут голоса, тут жизни. Сиэль сегодня особенно остро чувствует, как выбивается из толпы. Толпа — сама суть жизни, само её воплощение. Толпа — сотни жизней, слившихся в одну. Организм, плещущий жизнью, которая пытается тебя обступить и сожрать, поглотить своей жизненной энергией. Сожрать. Получить ещё одну душу в своё распоряжение, чтобы стать сильнее. Ещё сильнее в своей вечной и неиссякаемой мощи. Сиэлю этой мощи всегда опасался. Толпа несокрушима, и один против неё идти не должен. Это будет попросту глупо. Сумасбродно. У тех, кто идёт вразрез обществу, должны быть бесконечные запасы энергии и поддержка за спиной. Сиэль не был настолько глуп, чтобы открыто протестовать, не имея ничего из этого за спиной. Ветер дует прямиком в лицо, охлаждая пыл нескончаемых мыслей, вырывая из глубин сознания и подсказывая, что пора бы двинуться с крыльца дальше по дороге к метро. Сиэль собирался в метро, да, точно. Не забыть бы купить билет. Фантомхайв часто забывает о земных вещах. Например, оплатить проезд. Надо бы научиться наконец помнить. Помнить обо всём абсолютно. Если он хочет изменений, значит, нужно быть к ним готовым. Сиэль быстро спускается по лестнице с крыльца, переставляя свои тонкие ноги. Поворачивает направо, параллельно посматривая на детскую площадку слева. Дети. Много детей, много шума. Много жизни. Толпа детей. Они о чём-то галдят, никак не могут заткнуться и дать друг другу понаслаждаться умиротворяющей тишиной. Качели скрипели, горки корпели. Старые были приспособления, но детям наплевать. Им лишь бы собраться в стайки и поговорить друг с другом. А самое обидное, что эта дружба на века, возможно, будет забыта в следующем году с приходом в коллектив более занимательной личности. Сиэль усмехается своим мыслям и выходит из двора, проходя под аркой. Одной из тысяч арок Петербурга. Его бледные и тонкие ладони непроизвольно тянутся в карманы, прочь от пронизывающего ветра. Всё-таки апрель непредсказуем даже для синоптиков, что уж говорить об обычных людях. Пятнадцать минут назад светило солнце, а теперь небо заволокли тучи, а противный ветер, пересчитывающий кости прохожих, подгонял их. Возможно, скоро пойдёт дождь. Возможно, Сиэль Фантомхайв промокнет насквозь. Самого Сиэля Фантомхайва не особо это волновало. Он аккуратно лавировал между спешащими куда-то пешеходами. Сиэль судорожно вспоминал слова Себастьяна о том, куда Фантомхайву нужно ехать и как именно. Южное кладбище. Добраться до автобусной станции, сесть на автобус, доехать до соответствующей остановки, выйти. До метро идти недолго, буквально несколько минут. Сиэль очень любит метро. Если бы станции метро ещё и вычистили если бы изгнали оттуда всех торговцев, наркоманов и алкоголиков, тогда бы ездить стало одно удовольствие. Знание того, что ты едешь на поезде где-то под землёй, а над твоей головой следуют по автомагистрали сотни машин, вызывает детский восторг. Но, к сожалению, ему нужно сесть на автобус, который останавливается у метро. По крайней мере, в автобусе явно меньше шансов быть избитым и ограбленным. Хотя карманники нынче крадут чрезвычайно аккуратно. Быть уверенным в чём-то нынче — затея слабоумного. Автобус приезжает быстро. Машина грохочет, кряхтит. Сиэль морщится, надеясь, что автобус пустой. Сейчас не час пик. Он глубоко вздыхает и поправляет плащ на себе: воротник, после — одёргивает подол. Нервный жест в попытке успокоиться. Сиэль думает о том, что его использовали. И Сиэль не хочет признавать то, что его могли использовать. Он не хочет понимать, что мог инфантильно повестись на провокацию первого встречного, а после этого не мочь сидеть ещё неделю. Такое подчинение инстинктам и харизме другого человека омерзительно. А что самое ужасное — где-то что-то кололо, сосало под ложечкой из-за абсолютно неуместного и тщательно скрываемого волнения. Он переживает из-за Себастьяна. Фантомхайв нарушает данное самому себе обещание не привязываться, не связывать себя с кем-то какими бы то ни было узами, но, тем не менее, он попал в просак. Сиэль никогда не одёргивает себя от негативных мыслей: они его бич и спасение. Тем более, почему же он должен гнать вполне логичные вещи подальше от себя? Руки юноши сжимают ткань карманов. Сиэль проворно забирается в автобус и кидает водителю заранее заготовленную мелочь на проезд. Садится где-то посреди салона, конечно же, один. Сиэль Фантомхайв зол. Зол на себя за то, что так легко поддался искушению связать себя с другим человеком. Сиэль, естественно, мог бы списать всё это на гормоны, на своё помутневшее сознание и потребность в ком-то близком. Чрезвычайно близком. Но Фантомхайв ненавидит себе врать. Себастьян был его осознанным выбором, был тем, что Сиэль обдумал сотни раз. И, вероятнее всего, ошибся. Конечно, нельзя было решить всё в одиночку, не переговорив с самим Михаэлисом. Но Сиэль думает и делает самые неутешительные выводы. А ещё юноша очень не любит проигрывать, но эта игра идёт явно не в его пользу. Себастьян таких же идиотов, как он, которые поведутся на первое же предложение о сексе, найдёт запросто. А вот Сиэль — вряд ли. Нет, он определённо признавал, что у него был некий шарм, но Фантомхайв совершенно не умел им пользоваться. И чёрт, Себастьян, на похороны отца которого Сиэль сейчас едет, мог совратить любого. Фантомхайв даже не может представить, что и как он скажет Себастьяну после того, как увидит погружающийся в землю гроб с телом внутри. У Сиэля есть несколько заготовленных фраз, но он совершенно не уверен, что вспомнит их в нужный момент. В отношении Себастьяна он вообще мало в чём может быть уверен. И это раздражает. Сиэль глубоко вздыхает и трёт глаз тыльной стороной ладони. Почему-то создалось ощущение, что глаз пересох. Мысли выпили из него всю влагу, чёрт подери. Сиэль забыл глазные капли. Он чертыхается про себя и продолжает смотреть в окно автобуса, который уже выезжает на трассу. В голове снова лишь только одно лицо. Это лицо хочется и поцеловать, и ударить. Сиэль не может выбрать, какой вариант лучше подходит. “Ударить”. Мгновенно в голове всплывает сцена драки Того самого несостоявшегося удара в челюсть, которого Сиэлю удалось успешно избежать, благодаря Себастьяну. И именно в тот момент Фантомхайв понял, что влюбился. Он помнит это до сих пор. И, наверное, будет помнить всю свою жизнь. Помнить своё бегство, словно он сбежал не из коридора после драки, а с места преступления. Себастьян его защитил. Себастьян сказал: “...ты и твои дружки пообещаете больше никогда не класть свои дрянные пальцы на Сиэля Фантомхайва. Иначе, я их просто вырву”. И в тот момент Сиэль был уверен, что Себастьян не шутил. А теперь?.. Автобус подпрыгивает на упущенным из виду водителем лежачем полицейском. Сиэль буквально подскакивает на неудобном сидении. Изо рта против воли вырывается крепкое ругательство. Всё же, он сильно приложился копчиком, когда неудачно приземлялся. Сиэль ловит на себе осуждающий взгляд бабуси напротив. Бросает на неё уничтожающий взгляд и остаётся доволен произведённым эффектом. Бабулька отворачивается к окну. Сиэль вспоминает их с Себастьяном секс на письменном столе. Чёрт. Напряжённые тела, седьмой пот и крепкие засосы-укусы, синяки от которых до сих пор проглядываются на молочной коже. Ах, ну, и конечно, неспособность нормально сидеть ещё неделю. Фантомхайв искривляет губы в смешливой усмешке. Он едет на похороны с мыслями о сексе. Сиэль расслабленно откидывает голову на сидении. Пусть даже Себастьян использовал его в целях удовлетворения своих потребностей, но.. это было больно и незабываемо. Это было дико и вышибало дух. Сиэлю именно такого не достаёт. Впрочем, он мог бы просто прямо на похоронах поблагодарить Себастьяна за крышесносный секс в отместку за наглое использование его тела. Этого будет достаточно. Сиэль смотрит в окно, победно ухмыляясь. Он не позволит себе остаться проигравшим. Фантомхайв же больше не номер два. В глубине души Фантомхайв, конечно, надеется, что его предположения неверны, и сам же удивлялся тому, как он верит в надежду. В мыслях Фантомхайв над собой смеётся. Нужно же хотя бы весело усмехнуться перед тем, как орать о завершении жизненного этапа. Сейчас у событий есть два пути: либо они объясняются друг другу, либо разбегаются, как в море корабли. Сиэль хотел быть готовым к двум этим вариантам. В итоге, оставался уверен лишь в том, как отреагирует на худший исход. Своя неспособность подготовиться раздражает. Конечно, где-то на периферии сознания что-то кричит, о том, что не всё можно в этой жизни контролировать. А Сиэль всё-таки попробует. Ему не привыкать. Но пока, конечно, не очень получается. Насколько он помнил, остаётся всего одна остановка. Сиэль начинает думать о Себастьяне. О его лице, о его губах, о его руках и глазах. Глаза — зеркало чёртовой души. Глаза. В глаза Себастьяна Сиэлю нравится смотреть. Он видит в них своё отражение и ум. Тот ум, который может выжить в любых условиях. Необъятный разум, сам не осознающий свою силу. Глаза Себастьяна — глубокая скважина, путь к которой тернист. Но Per aspera ad Astra! Гнев сменился на интерес. Что же выйдет из этого разговора на кладбищенской земле? Сиэль хочет препарировать свои сношения с Себастьяном, и пока ему это дозволено… Фантомхайву интересно. А ещё он точно знает, что не будет жалеть ни об одном моменте, проведённом с Себастьяном. Это было захватывающе. И если сейчас Сиэлю прилетит отказ от разговора прямо в лицо, то он выпьет за то, что оттолкнул от себя непримечательную личность и с удовольствием отправит в армию. За окном показалась нужная остановка. Сиэль облизывает пересохшие губы. Маршрутка останавливается, разбрызгивая лужи под колёсами. Капли бисером рассыпаются на и без того мокрый из-за дождя асфальт. Настолько же серый, как и небо над головой. Только вот остановка выкрашена в жёлтую и голубую краску. Своеобразный обшарпанный уголок света среди порочной серости. Только вот этот угол радости украшен бутылками водки по углам и объявлениями о том, что сантехник и муж на час готов предоставить свои услуги. Ах, как Сиэль любил читать эти листовки, напоминающие о полной безысходности русского народа в эти годы. Фантомхайв обычно чувствует себя тем, кто над этим возвышается. Но не сегодня уж явно, по той простой причине, что смотрит на объявления он только для того, чтобы не смотреть на могилы, видневшиеся за забором. Сиэль сглатывает, гоняет кадык вверх-вниз несколько раз, убеждаясь в том, что организм спокойно отреагирует на.. такие экспонаты. Могилы. Кресты. То, под чем похоронен брат, родители и его собственное детство. Ингалятор в кармане приятно греет душу: по крайней мере сил, чтобы достать средство и пшикнуть себе в рот, должно хватить. Глубокий вздох, и Сиэль наконец направляется в сторону ворот кладбища. Голова пустая. Парень старательно пытается ни о чём не думать. Сиэль проходит через ворота, которые встречают его несильным скрипом. Сторож в своей будке оглядывается на пришедшего, но ничего не сказал. Совсем ничего. Тем не менее Сиэлю этот взгляд показался насмешливым. Так смотрят на детей, которые впервые пришли на кладбище и совершенно не знают, как себя вести, но у Фантомхайва явно перехватывает дыхание не из-за того, что он умудрился испугаться крестов и гнетущей атмосферы, успешно достигнутой из-за дождя. Нет. Дело было гораздо глубже. Перед глазами всплыли картины пятилетней давности. Отца, мать и брата хоронили в закрытых гробах. Тела были изувечены. Сиэлю вкололи целый шприц успокоительного, и фельдшеры скорой уносили мальчика из того кошмара, но он мельком успел заметить обгоревшие конечности. И, к своему ужасу, он не понял, кому они принадлежали. В горле появился ком. То, во что превратились тела его семьи, страшно представить. Но воображение заботливо подкидывает образы. Образы Михаэля, лицо которого наполовину составляет череп, а из разреза капает кровь; лицо отца, губы которого вздуваются, на них лопаются язвы и течёт гной; лицо матери, покрывшееся кровью. Фантомхайва передёргивает, он спешит до боли потянуть себя за волосы. Выдох. Ещё один. Сиэль проносится мимо могил до третьего поворота направо. Себастьян говорил, как идти, но вспоминать было тяжело. Ясные мысли превратились в туманную пелену, компоненты которой смешивались между собой и не давали вычленить из своего копошения нечто определённое. Кресты будто бы высасывают силы, а гнетущее одиночество с, казалось, тысячами присутствовавших здесь, заставляет чувствовать подступающую тошноту. Сиэль вероломно облокотился на ближайший мраморный крест, который был на сантиметров тридцать выше самого Фантомхайва, стараясь не упасть. Сиэль злится. И злость добавляет сил. Юноша наконец пересиливает тошноту и начинает устойчиво держаться на ногах. Злость всегда помогает. Злость делает увереннее и, благодаря ней, перестаёшь сомневаться в своих действиях. Он идёт дальше. Он идёт дальше без сомнений. Шаг, шаг, направо, три шага, ещё раз направо, мимо огромного памятника, правильно, да, Себастьян его упоминал, когда рассказывал, как пройти к месту захоронения. Песок уверенно скрипит под ботинками, превращается в электрический ток, бивший в подошву, подгоняющий. Голова была пуста, впрочем, этому можно только радоваться. Сиэль не хочет догадок, Сиэль устал от пустых предсказаний. Он хочет правды. Правда — первая подруга ненависти ко всему живому. Но Сиэль иначе не может. Он требует справедливости и чистых намерений. Он требует объяснений. Он поднимает голову, и на щёки падают две увесистые капли. Дождь вновь полил. Волосы всё сильнее намокали, пропитываясь влагой насквозь и охлаждая голову. Сиэль бессилен перед стихией и этому несказанно рад. Он не может себя винить за промокшие волосы и ливень. А вот за ссору с Себастьяном — вполне. И, чёрт, хочется его увидеть. Просто увидеть, рассмотреть каждую ниточку радужки в глазах. Неподалёку уже слышался голос священника, читающего панихиду. Панихида… Давно Сиэль этого слова не слышал, с самой смерти семьи. Только на русском она звучит совершенно по-другому. Сиэль еле может вычленить даже известные слова из монотонного потока речи на старорусском. Завораживает. И в то же время даёт ощущение полной прострации, как будто вовсе и не в этом измерении находишься. Вот именно из-за таких молитв известен не один случай того, как люди входили в транс. Именно такие речи и вводили в состояние дезориентации в помещении. Сиэль давно не был в церкви, наверное, с лет одиннадцати. Ему совершенно не хотелось слышать пронизывающие голоса церковного хора и молитвы-молитвы-молитвы, превращающиеся в мантры, кружащие голову. В последний раз после посещения службы в доме Божьем Сиэль настолько проникся атмосферой, что весь день ходил сам не свой. Тут эффект, конечно, был меньше. Но для человека, который пять лет не слышал молитв колоссальный. Сиэль глубоко вздыхает. Стоп. Стоит отстраниться. Фантомхайв наконец поднимает голову от протоптанной тропинки и видит погребальную церемонию во всей её красе. Сиэль рисует в голове треугольник. На вершине его, ближе всех к яме стоят старушка, дед и ребёнок. Фантомхайв складывает в голове два и два: младший брат Себастьяна, вроде бы Ганс, и его бабушка с дедушкой. Вполне себе активные и живые старикашки, какие ещё всех молодых переживут. Очевидно, женщина плакала, утирая слёзы тыльной стороной ладони. Неинтересно. Скучно. Банально и предсказуемо. Слишком легко. И слишком отвратительно. Попросту праздник человеческого эгоизма. Мальчик готов был расплакаться, но стойко держался, а вот дед стоит с невозмутимым лицом. Все трое топтали траву своими старыми ботинками, которые были чуть ли не старше самого Фантомхайва. В правом углу его своеобразного треугольника мужчина и девушка. Сиэль узнаёт девушку. Близкая подруга Михаэлиса, Майя. Дура. Тоже рыдает, как не в себя, хотя вряд ли понимает, почему льёт слёзы. Ей этот Киров не был никем. Просто отцом друга. Просто тем, кто когда-то давно спас её отца. Просто человеком, который оставлял синяки на своём ненаглядном. В левый угол треугольника смотреть труднее всего. Сиэль смотрит на тропинку и шагает к чёрной фигуре, стараясь делать это не мешкая. Не тот момент, чтобы сомневаться. От Себастьяна пахнет дешёвым одеколоном, который совершенно ему не подходит. От него пахнет дождём, слегка потом и странным мускусным, но, на удивление, очень приятным запахом. Себастьян по левое плечо. Можно быть спокойным. Он рядом. Он просто здесь. Сиэль просто встаёт рядом. Михаэлис не смотрит на сизую макушку рядом с собой, точно зная, что это именно он. Именно Сиэль, без которого было так тоскливо. Фантомхайв заметил, как рука Себастьяна дёрнулась в желании обнять любовника, но тут же опустилась обратно. Правая рука устанавливает зонтик над головами обоих. Снова накрапывает дождь. А они вместе. Вместе смотрят на то, как гроб стучит о плотный слой земли. Сиэль закусывает губу с внутренней стороны, он смотрит на то, как Себастьян быстро подходит к яме и зачерпывает в руку горсть чернозёма. Он задерживает на кучке взгляд ярких карих глаз. Бросает. Быстро и без сомнений сбрасывает, оттряхивает руки, словно бы это не земля, под которой будет лежать его отец, а давно высохшие экскременты, к котором всё ещё противно прикасаться. Он делает эту странную традиционную процедуру последним, искривляя губы в злобной усмешке. Сиэль смотрит на него, словно на нового человека и не сказать, что остаётся недоволен. Себастьян наконец-то понимает, что совершенно зря прожил эти годы, когда работал на то, чтобы прокормить всю семью. Он понимает, что он совершенно зря утруждался и надрывался. Он понимает. И смеётся сам над собой. Больше он никогда не поведётся на эту удочку, больше не будет места бесполезной жертвенности. Фантомхайв видит решения, состимулированные им самим. И, пожалуй, эти решения будут иметь прекрасные последствия. — Прощай, отец. Теперь уже навсегда. Его звонкий, молодой голос проносится по тихому кладбищу источником язвительно-живительной воды. Новый голос, уверенный. Ни на толику не дрожащий. Голос человека, который знает, чего хочет от завтрашнего дня. Сиэль давит довольную улыбку глубоко в себе. Его пёсик медленно, но верно учится говорить с правильными интонациями. До чего умилительная картина. И к чёрту похороны! К чёрту эту скотскую жизнь! Начинается новая эра! Сиэль рад его поступкам, и Сиэль же совершенно забыл о ссоре. Как это одна лишняя ухмылка может поменять ход его мыслей, поразительно! Впрочем, это же Себастьян. Это его Себастьян, о котором Сиэль говорит тоном кота, наевшегося сметаны. Себастьян Михаэлис научился скалить зубы на тех, кто стоит в этом чёртовом Бермудском треугольнике. Парня накрыли мрачная радость и чувство окрыляющей свободы с примесью далёкого сожаления. Весьма интересный коктейль, но Себастьяна вполне устраивает. Сиэль внимательно наблюдает за тем, как его любовник окидывает всех присутствовавших презрительным взглядом. Священник с отвращением оглядывает Себастьяна. Михаэлис же не сдерживает ехидной улыбки. Шум его лёгких шагов нарушают только капли дождя, которые всё чаще ударялись о недавно появившиеся листья деревьев. Себастьян хватает Сиэля под локоть и уводит прочь, ни секунды не мешкая. Им больше нечего здесь ловить. "Трисвятую" Себастьян исправно послушал, а своё прошлое Сиэль, оказывается, и хоронить забыл. Или же давно похоронил. Впрочем, это явно последнее, о чём он хотел бы думать.***
За воротами кладбища была трасса. Самая обычная, по которой ездили нагруженные газели, и где обычно грабили больших дядь такие же больше воры. Здесь кипела жизнь. В отличие от того, что было за воротами, там царство смерти, царство тех, кто лежит за спинами других и безмолвно кричит о своём присутствии. Мертвецы имеют колоссальное влияние на живых, как бы живые это не отрицали. И стоят за воротами кладбища двое сирот, и рассматривают друг друга, словно видят впервые. Оба с промокшими волосами, у обоих по губам стекают крупные капли. Повязка у Сиэля промокла ко всем чертям. Но, тем не менее, он внимательно всматривался в карие глаза, надеясь найти там что-то, кроме невысказанных слов. Что-то поинтереснее. Что-то обжигающе-горячее, чтобы согреться. Но нет — в глазах был холод и сталь. Себастьян изменчив. Крайне изменчив. Сиэль сжимает ладони в кулаки, он приподнимает голову, чтобы увидеть узкие щёлки напротив, разглядеть ещё подробнее. Себастьян усмехается. Сиэль снова чувствует себя ребёнком, над которым кто-то стоит. Но, на удивление, это даже приятно. Чувствуешь себя защищённым. Защищённым каким-то Себастьяном, который уверенно делает полшага навстречу. Грудь к груди. Дыхание к дыханию. Раздражённое и успокоившееся.И электричество над ним. Казалось, поставь между ними спичку — она загорится. Кадык Михаэлиса катится вверх-вниз, как побуждение к действию. — Я должен извиниться? — По крайней мере, за свою тупость. Сиэль нагло берёт подбородок Михаэлиса в свои тонкие и холодные пальцы. Себастьян усмехается. — Я не думал, что Клодия на это способна, — Михаэлис давит хитрую улыбку. Он соскучился. Он хочет целоваться. — Я уж и не думал, что мне достанется настолько глупый любовник, который не способен пораскинуть мозгами пару секунд. — Сиэль знал, что Себастьян спрашивал разрешения перед тем, как войти в гостиную и услышать то, как он играет на скрипке. Клодия решила подшутить. Клодия решила вспомнить молодость и то, как она любит дерзко нарушать самые интимные моменты одиночества. Себастьян просто-напросто не вспомнил о том, что она — Фантомхайв, сама коварность. Себастьян сглупил и боялся признаться в этом самому себе, признаться, объясниться, зайти в одну из тех ночей, когда его гложили мысли. Он не осмеливался. Он боялся быть вновь названным презрительной “псиной” и выгнанным из квартиры в ночной час, словно неприкаянный влюблённый идиот. Себастьян признаёт свой страх. Сиэль видит в его глазах лишь незабвенную преданность и желание быть рядом с ним. Прижаться ещё теснее, но он стоял смирно, дыша ровно, стараясь не спугнуть Сиэля, который так дерзко оглаживает его скулу тыльной стороной указательного пальца. — Я могу считать это за прощение, милый? — Себастьян наконец позволяет себе улыбку. Секундное замешательство, и его губы накрывают другие. Шершавые, тонкие. Слишком знакомые. Себастьян чувствует, как его рот нагло обследует чужой язык, проводит по белой эмали, дразняще дотрагивается до нёба. Свой собственный язык еле успевает касаться языка партнёра. Сиэль ведёт. Себастьян улыбается в поцелуй. Это можно считать за абсолютное да. Непоколебимое. И им так же абсолютно наплевать на то, что сторож, вытаращив глаза, пялится на них из оконца своей бытовки, что бабка приглядывает, пытаясь разглядеть лицо Сиэля, которого такой видный красавец любовно гладит по волосам. Им было наплевать. Впервые в жизни. Мир сузился до двух. Даже во время секса было не настолько приятно оставлять засосы на телах друг друга, насколько приятен был этот мокрый поцелуй. Поцелуй после похорон. Плевать. Некогда тосковать по отцу. Некогда. Михаэлис уже переступил порог новой жизни, куда его нагло толкнули и — о, спасибо! — придержали за плечи. Инстинкты говорили Себастьяну быть рядом с этим человеком. Быть рядом с Сиэлем Фантомхайвом, что само по себе почти невозможно. Но Михаэлис ослушаться своего тела не может, и именно поэтому Сиэль трепещет, когда одна из рук Себастьяна оглаживает его по спине. Хорошо. Очень хорошо вдруг стало. И тепло. Стоп. Они прерываются, жадно глотая воздух, не могут надышаться. По лицам блуждает довольная улыбка. Они снова вместе. Они снова в тандеме. И можно выдохнуть с облегчением. Сиэль бы никогда не подумал, что ему будет настолько хорошо от воссоединения с кем-то. И он же рад обмякнуть, когда его придерживала сильная рука за плечи. Сиэль чувствует себя в безопасности. В тотальной безопасности. Фантомхайв сильнее прижимается к источнику тепла. Какого-то родного и нескончаемого. Он чувствует себя единственным, неповторимым. Он чувствует себя собой. И на этих похоронах Сиэль Фантомхайв действительно похоронил всё то, что взращивал в себе долгими годами. Он похоронил голос брата в своей голове, он избавился от ощущения второсортности. Его ценят. Именно его, не облик близнеца, не фарфоровую кожу и красивые руки. Его душу. Себастьян это доказывал неоднократно, и Сиэль ему верит. Несмотря ни на что. И к чёрту каждую скрипку! Сиэль впервые признаёт, что он был не прав. Сиэль больше не откажется от человека, к которому привязал себя железными цепями, к которому прикипел душой хлеще, чем вещь, приклеенная на клей-момент. Было ли ему где-то настолько же хорошо, насколько сейчас, в объятиях Себастьяна под проливным ливнем? Волосы промокли, одежда — тоже, а они стоят чуть поодаль от жёлто-синей автобусной остановки и жмутся к друг другу — нет, не в попытке согреться — в попытке стать ближе друг ко другу. Ещё ближе, чем были до этого. Себастьян тонул в нежной горечи. Несколько минут назад он хоронил отца, а теперь… Прижимает к груди любимого человека. Это двояко. Это ненормально. Но, впрочем, что может быть ещё более ненормальнее в их паре? Они ведь сами по себе для общества изгои. Так чего же бояться? Уже нечего. И Сиэль неожиданно понимает, что сыграет на скрипке Себастьяну, сколько бы он ни попросил. Тысячи часов. В этот момент он готов показать Себастьяну свой настоящий мир, полный отвратной грязи и отчаяния, вперемешку с ужасами каждого пережитого момента. Он может впустить Себастьяна в свой мир и без сомнений открывает двери высокому парню в чёрным, который подставляет лицо каплям дождя. На Себастьяна наваливается слишком много всего. Ему нужно разложить всё по полочкам хотя бы в первом приближении. Но он в высшей степени благодарен Сиэлю, который сейчас уверенно стоит рядом, облокотившись на его плечо. Одному уходить с кладбища — самоубийство, а выдержать ещё несколько минут в той компании представляется нереальным. На Себастьяна наваливается слишком много всего. Они чувствуют себя живыми у ворот кладбища. И это абсурдно. Но так в их стиле. — Вон маршрутка едет, — первый опомнился Фантомхайв, услышав громыхающий звук, всегда характеризовавший приближение автобуса. — Едем? — Себастьян наконец отстраняется, но, тем не менее, руку с фантомхайвских плеч не убирает. Так спокойней, так теплее.. так есть, за что уцепиться. За плечи. За плечи того человека, который выведет напрочь из этого неясного и отвратительного сумрака. — Едем. Сиэль быстро двигается к автобусу и проворно в него запрыгивает. К чёрту это кладбище несбывшихся надежд и ожиданий! Ведь действительно есть другая жизнь, к которой они оба придут. Рука об руку. Плечо к плечу. Сиэль спокойно выдыхает. Он любит. Он, по крайней мере, привязан к тому, кто садится рядом, буквально падает на сиденье. Себастьян сильный. И верный. Он может защитить, от него исходит немая, безропотная, но накрывающая сила. Сила, которой Сиэль вполне может управлять, и которая всегда будет на его стороне. Без исключений на его стороне. И от этого становится чрезвычайно спокойно на душе. Из мыслей вырывает появившаяся на колене чужая рука, согревающая сквозь намокшую ткань. Губы трогает слабая улыбка. Сиэль искренне надеется, что Себастьян её не заметил, ведь… Это странно. Ненормально то, что они уехали с поминок Кирова, ненормально то, что они трахаются на столе, ненормальны здесь они. Но это, по крайней мере, им не вредит, что не может не приносить облегчения. Изменений в жизни Сиэля, по его мнению, чудовищно много. Но сейчас он чувствует безопасность и тепло другого тела. Уже совсем не чужого.