One Angel, one Demon...

      Конфронтация почти не задевает их, вероятно, в силу их обязанностей. Для врачей границы и разделения всегда были условны, ведь в самую первую очередь над ними стоял их долг, а уже потом всё остальное. Именно поэтому они чувствуют на себе её влияние меньше всех.       Но это не значит, что не чувствуют вовсе.       Это далеко не первая их близость. Все они, впрочем, редки и почти случайны, последствия пьяных споров или безумного интереса. Они ведь врачи, а смертные поразительно изобретательны, и похоть по-прежнему самый главный их грех, равно как и второй круг* — самый густонаселённый.       Их близости редки и всегда спонтанны. И часто они — мгновенный порыв желания и нужды или же дурманящей голову страсти.       Марбас рычит глухо и утробно. Сверкает предупреждающе багряно-алыми глазами и резко бросается вперёд, хватая Рафаила за грудки. Властно прижимает его к стене, не говоря ни слова, и требовательно впивается в его губы грубым поцелуем прежде, чем архангел начнёт что-то говорить.       Ярость и злоба, закипающие в крови жгучим раздражением, трансформируются в страсть, почти животную похоть, и Марбас просто не оставляет Рафаилу другого выбора.       Он, в общем-то, и не против. В его венах вместо злости растекается квинтэссенция интереса и решительности — на самом деле, давно пора было бы уже сделать это.       Рафаил смотрит спокойно, улыбается покровительственно, когда Марбас отстраняется от его губ и заглядывает в глаза. Это предсказуемо злит демона, и он снова рычит, с лёгкостью опрокидывая не сопротивляющегося архангела на пол. — Ты всё также нетерпелив, мой дорогой, — Рафаил совсем не по-ангельски лукаво ухмыляется, но прежде чем Марбас успевает ответить, сам притягивает его к себе.       Тяжёлое, крепкое, твёрдое тело демона придавливает архангела приятной тяжестью. Жар его опаляет и разогревает, и смешивается с жаром чужим. Поцелуй превращается в противостояние, маленькую войну, в которой заведомо нет проигравших и победивших, в то время как руки демона во властном нетерпении срывают с архангела одежду.       Прикосновения жгутся огнём, отзываются покалыванием в кончиках пальцев и расцветают алеющими ожогами на бледной коже. Грудь, живот, бока — Марбас до боли сжимает чужое тело, пока Рафаил глухо стонет, выгибаясь навстречу, и плавными движениями, явно с помощью чуда, заставляет чужую одежду легко стечь куда-то в сторону, обнажая поджарое тело.       Демон нетерпеливо, рвано льнёт к ангельскому телу. Помечает его везде, где только может, оставляя алеющие, кровящие и наливающиеся синяками отметины. Словно так и вопит Небесам, Богу, кому угодно — вот, смотрите, во что я превратил вашего святошу! Теперь он мой, теперь он принадлежит мне, и только попробуйте, пернатые ублюдки, забрать его у меня!       Да-а-а... Марбас именно об этом и говорит. И ярость демонической злобы, с которой низшие бросаются на оппозицию, трансформируется в эгоистичное чувство собственника, крепко держащего в руках то, что принадлежит ему по праву.       И Рафаил, этот пернатый засранец, даже не пытается с этим спорить! А лишь чувственно откликается на чужие грубые ласки и в какой-то момент распахивает в стороны в порыве наслаждения сильные белоснежные крылья. — И кто ещё из нас здесь нетерпелив? — Марбас склабится довольно, заглядывая в томные глаза архангела.       На его языке вертится бесконечное множество ругательств и грязных оскорблений, но все их будто выдувает ветром всё с того же проклятого второго круга, стоит взгляду демона чуть подольше задержаться на — почти оксюморон — эфирном любовнике.       Рафаил преступно открыт и доверчив, разгорячён и возбуждён. Длинные каштановые волосы разметались по полу, несколько тонких прядей упало на лицо, оттеняя горящий на щеках румянец и сверкающие сапфиры глаз. Архангел, эфирное чистое существо, сейчас выглядел настолько, кто угодно побери, развратно, что Марбас с трудом подавил в себе довольный зловещий смех.       Вместо этого зарычал громче, чувствуя, как в паху стало совсем тесно, и резким властным движением окончательно обнажил его. — Так будет быстрее и проще, — в ответ на мимолётное замешательство невозмутимо пожал плечами Рафаил. — И мне легче, и тебе не надо делать лишних телодвижений.       Марбас всё же не удержался от сдавленного смешка. Рафаил хорошо озаботился вопросом, и горячие пальцы демона на пробу коснулись влажных и не менее горячих половых губ. — Ты слишком развратен, как для ангела, — убрав руку, демон наклонился к архангелу ближе, язвительно выдыхая ему прямо в губы. — А что ты ещё хотел от меня? Я же врач, в конце концов, — нахально ухмыльнулся тот, впиваясь в инфернального любовника поцелуем, осторожно придерживая его скулы своими руками.       Пока тот властно сжимает пальцами крылья, резким слитным движением входя сразу и на всю длину.       Марбас хватается крепко. Держит твёрдые кости остова ангельских крыльев так, словно вот-вот собирается сломать их. Скалится хищно, и низкий рык доносится из глубины его груди. Рафаил смотрит прямо в багряно-алые глаза демона и мягко держит в своих руках его лицо.       Он доверяет.       Несмотря на конфронтацию, на вспышки взаимной ярости между демонами и ангелами, Рафаил продолжает доверять ему. Тому, с кем прошёл более шести тысячелетий рука об руку, тому с кем путешествовал и врачевал.       Странным образом Марбаса это злит.       Он делает толчок — грубый, резкий, глубокий. Одним движением на всю длину вбивается в тело под собой. Рафаил практически не меняется в лице, продолжает смотреть всё также с нежностью и держать в своих руках чужое лицо, но Марбас чувствует, что его действия причиняют если не боль, то неприятность так точно.       Он скалится шире и сильнее сжимает в руках кости крыльев, надавливая на них, — ему нравится.       Демон повторяет ещё раз и ещё своё действие. Выходит полностью и резко вдалбливается в тело под собой. Рафаил едва заметно морщится и подаётся вперёд, снова целуя Марбаса.       Сущее безрассудство, но он по-прежнему доверяет ему.       Марбас меняет тактику и начинает двигаться внутри. Скользить в ангельском лоне, заставляя Рафаила глухо застонать, ахнув, разрывая поцелуй. Выгнуть шею, слегка запрокинув голову назад, так, что демон тут же приникает к ней с жадностью. Он оставляет на бледной гладкой коже алеющие засосы, поцелуи-укусы, кровящие и наливающиеся синяками. Будто помечает ангела под собой как самого страшного грешника.       Рафаил лишь слегка улыбается уголками губ и зарывается длинными пальцами в медно-рыжие распатланные волосы демона.       В руках Марбаса он согласен быть самым страшным грешником.       Демон двигается резко, грубо, сильно. Размашистыми движениями вбивается в тело под собой. Скользит в узком, горячем, влажном ангельском лоне, принимающем его охотно, зажимающем в себе. Марбас рычит утробно, гортанно, крепко, ещё крепче сжимая в своих руках кости белоснежных крыльев.       Рафаил глухо, протяжно стонет, выгибаясь навстречу, подаваясь ближе, ещё ближе к Марбасу. Обнимает его за шею, зарываясь пальцами в жёсткие волосы, обхватывает коленями его бока, притягивая к себе. Их тела соприкасаются друг с другом, трутся друг о друга, и жар одного перетекает в другого.       Марбас оставляет хаотичные алеющие метки везде, куда может дотянуться. Рафаил держит его крепко, не желая отпускать, а потому он ограничен в радиусе действия. Целует, прикусывая до крови кожу на шее, выпирающей косточке челюсти, а после впивается в приоткрытые припухшие губы, заглушая ангельские стоны.       Он двигается качающимися, глубокими движениями, сменяющимися резкими, нетерпеливыми толчками. Грубость, которая насквозь пропитана чувственностью — с этим пернатым фанатиком, почему-то, не получается быть до конца жестоким и безжалостным.       По крайней мере, не тогда, когда он так открыт и доверчив и принимает его внутри себя с таким жаром, желанием и любовью.       Рафаил откликается на все движения. Дышит горячо и шумно сквозь стоны и глубокие влажные поцелуи. Соскальзывает руками на лицо Марбаса и держит его мягко, заглядывая прямо в багряно-алые глаза. — Я люблю тебя, — он шепчет это с такой сносящей нежностью, что внутри Марбаса против воли поднимается волна демонического гнева, которую он не успевает подавить.       Вместо этого входит резко, вбивается в разгорячённое податливое тело под собой, намеренно доставляя ему боль. Рафаил прогибается в пояснице, широко распахнув сапфировые глаза. Издаёт громкий протяжный стон, и Марбас чувствует, как он сжимает его в себе, истекая горячими соками. Тело его дрожит в руках демона, которые он предусмотрительно перемещает с распахивающихся в стороны крыльев под лопатки, а потом обмякает в них же. Рафаил издаёт долгий полувсхлип-полувыдох, и Марбас почему-то чувствует себя виноватым.       Аккуратно и ровно укладывает его обратно на пол, трётся носом о горящую от прилившей крови щёку, оставляет лёгкий поцелуй в уголке губ. Рафаил смотрит на него разморенным, полным нежности взглядом и поглаживает одной рукой по колючей щеке, второй хватаясь за плечо и притягивая демона к себе. — Давай, мой дорогой, — он выдыхает, разрешая, и Марбас снова толкается в горячее влажное нутро.       Он завершает аккуратно, размеренными плавными толчками. Ярость схлынывает так же внезапно, как и нахлынывает, и у демона нет ни причины, ни желания спешить. Делает несколько движений, и когда чувствует, что конец близок, пытается податься назад, но Рафаил сжимает его в себе, не выпуская. — Давай, мой дорогой, — он повторяет эти слова вновь, и Марбас не может сдержать кривую усмешку. — Позволишь мне себя окончательно осквернить? — он держится из последних сил, и архангел иронично вскидывает бровь в ответном вопросе: — А ты сам в это веришь?       Ответом ему служит протяжный демонический стон: Марбас крепко сжимает в своих объятиях чужое тело, пряча лицо на ангельском плече. Рафаил мягко поглаживает его по волосам, чувствуя, как горячее семя заполняет его всего, и улыбается.       Он улыбается и тогда, когда Марбас отстраняется, покидая его лоно и опускаясь прямо на пол рядом. Чувствует, как сперма стекает к ягодицам, и прикрывает глаза, незаметно прикусывая щёку.       Он не говорит демону о том, что на время близости озаботился наличием не частичной, а полной женской репродуктивной системы в своём теле, так, чтобы наверняка удалось воплотить задуманное, и не сомневается, что у них всё получилось и близость эта не пройдёт бесследно.