С чернилами и мечом

      Шан Цинхуа не благороден. Ни по крови, и уж точно ни по доблести. Он вцепился в положение богатства и статуса, написав дерьмовую па-па-па литературу, на стороне, под псевдонимом, под которым никто никогда не узнает такого известного учёного.       Поместье писателя до сих пор скромное. Повара постоянно боятся, что привычка их господина есть холодную лапшу однажды проклянёт того пищевым отравлением, но ему комфортно. Бывают периоды, когда Цинхуа закрывается в своей комнате, отказываясь кого-либо видеть, пока строчит новые длинные издания своего последнего детища, вперемежку с дипломатическими визитами купцов и других учёных.       Он не хочет слишком многого. Его лучший друг следит за тем, чтобы Цинхуа получал всё необходимое в императорском дворце.       Когда друг заходит в гости, Шан Цинхуа глубоко погружён в работу. Парень что-то бормочет себе под нос, пока пишет, слишком зацикленный на оживающих под кистью автора персонажах, чтобы заметить открывающуюся дверь. На краю стола стоят чашка лёгкого чая и тарелка лапши, холодные и наполовину съеденные. Колени затекли от долгого сидения. Он всего лишь хочет закончить главу, и тогда сможет просто…       Чья-то рука хлопает по столу.       Цинхуа вскрикивает, падает назад, на руки. В панике смотрит на Шэнь Цинцю, который возвышается над ним в бледно-зелёной мантии с серьёзным взглядом. Затем Шан Цинхуа смотрит вниз, его лицо вытягивается.       Чернильница разлилась по всей рукописи. — Братан! — ошеломлённо восклицает Шан Цинхуа, — Ты хоть представляешь, сколько работы было на этих страницах? Теперь мне придётся начинать сначала! Это был специальный экстра-выпуск! — О какой жене шла речь? Номер четыре или номер триста семьдесят шесть? — сухо парирует Шэнь Цинцю, выпрямляясь и раскрывая перед собой веер.       Шан Цинхуа с хмурым видом усаживается обратно, жестом приглашает своего друга сесть. Шэнь Цинцю устраивается поудобнее. Писатель отделяет испорченные бумаги от тех, которые ещё можно спасти, бормоча себе под нос.       Как только стол становится достаточно чистым, Шэнь Цинцю со вздохом закрывает свой веер. Он кладёт запечатанное письмо, наблюдая за Шан Цинхуа тем острым взглядом, в котором последний узнаёт жалость.       Если Шэнь Цинцю действительно жалеет его, всё должно быть плохо.       Он берёт письмо со знакомой императорской печатью. Нахмурившись, ломает её большим пальцем и разворачивает пергамент.       Его глаза расширяются от увиденного.       Вызов. Назначение на должность. Повышение по службе и смертный приговор — всё в одном флаконе.       Старый министр мёртв. Пост на северной границе пустует, и Шан Цинхуа, как второй по старшинству министр, находящийся в столице, является следующим в очереди.       Повезло, что он избегал этого так долго благодаря влиянию Шэнь Цинцю. Быть лучшими друзьями с мужем императора иногда очень полезно.       Он должен присоединиться к конвою, направляющемуся в Северный дворец под наблюдением Мобэй Цзюня. Там парень продолжит исполнять свои обязанности, получив полный контроль над маршрутами, методами и любыми другими вопросами внешней торговли. Это всё, к чему он стремился в жизни, и всё же…       Он чувствует скорее трепет, нежели возбуждение.       За всю свою жизнь Шан Цинхуа уделял приоритетное внимание только выживанию. Независимо от того, что означает слово «грязный», независимо от того, как нужно умолять и пресмыкаться, он не умрёт. Именно так министр и добрался до того места, где находится сегодня.       Никто ничего не знает о повелителе севера. Никто не смеет распускать слухи, но одно точно: он холоден. Он безжалостен, и те, кто не повинуется, будут наказаны. Он суров так же, как земли, которыми правит, и так же строг, как должен быть строг король самых процветающих торговых путей севера.       Шан Цинхуа повезло.       Его естественное место, как министра торговли, в северном дворце Мобэя. Именно благодаря случайной дружбе с Шэнь Цинцю ему позволили оставаться в южной столице столько, сколько он тут пробыл.       Теперь старый министр торговли мёртв, а его выбрали на замену старику. Больше нет никакого способа обойти это. Действительно, пришло время принять неизбежное.       Шэнь Цинцю наблюдает, как друг собирает вещи. Он помогает организовать карету, хотя и позволяет Шан Цинхуа раздать пайки; в конце концов, это часть его работы. Заказывает некоторые из лучших мехов, которые город может предложить в качестве прощального подарка. Такая забота заставляет парня нервничать о своей судьбе ещё больше.       Шан Цинхуа забирает самых доверенных слуг и оставляет своё поместье в руках учеников. Он уезжает тёплым осенним вечером, когда деревья, растущие вдоль лесных тропинок к далёким горам, окрашены в золотой и алый цвета, как свадьба, как жизнь. Парень со вздохом садится в экипаж.       Это будет долгая поездка.       Карета катится вперёд. В первую неделю путешествия они могут найти гостиницу, чтобы остановиться в ней, каждую ночь. Во вторую странники спят в карете чаще, чем снаружи. В третью конвой достигает подножия гор, и Шан Цинхуа вновь знакомится с теплом старомодного костра. Он учит некоторых слуг свежевать кролика (они не спрашивают, как министр этому научился).       К четвёртой пассажир уже клюёт носом в экипаже, когда тот останавливается. Цинхуа садится, вытирая слюну с уголка рта тыльной стороной ладони, прежде чем выглянуть из-за занавески.       Парень слышит, как кучер разговаривает с охранниками у ворот с другой стороны. Приезжие проходят через ворота мгновением позже, Шан Цинхуа вздрагивает.       Они входят в каменный двор, покрытый слоем инея. Несколько упрямых листьев до сих пор цепляются за деревья, золотые и трепещущие. Зимние бури сдувают снег с гор на чёрный дворец, покрывая крышу и дорожки внизу.       Каменная лестница, ведущая к центральному дворцу, возвышается по обе стороны от фрески из того же материала с изображением драконов-близнецов и ветвей цветущей сливы. Каменистые огненные ямы тянутся вдоль подъёма до двух массивных чёрных дверей, через равные промежутки времени вспыхивая ярко и тепло, вопреки всему окружающему миру.       Дверца кареты открывается, слуга в тёмно-синем протягивает грубую руку.       Шан Цинхуа принимает её. Сапоги приминают лёгкий покров инея, когда он выходит, плотнее закутываясь в свою мантию и плащ. Лицо министра вспыхивает от холода, он поспешно поднимается по лестнице в чуть более теплый, освещённый пламенем коридор. Потом ещё один. И ещё один.       Наконец, они добираются до тронного зала. В этой комнате, по крайней мере, достаточно тепло, чтобы Цинхуа мог ослабить хватку бледных костяшек пальцев на одежде, но не достаточно, чтобы полностью снять пальто. Слуги, которые путешествовали с ним, ничуть не лучше: они ехали верхом или в менее роскошных караванах.       Позже он должен будет дать им что-то, чтобы поблагодарить.       Прежде чем приезжий успевает заговорить, вестник объявляет о прибытии Мобэй Цзюня, весь зал опускается на колени.       Шан Цинхуа остаётся стоять, хотя также почтительно кланяется, подняв руки в знак приветствия. Парень смотрит вверх, когда в зал, подобно зимней буре, врывается человек в чёрном.       Ботинки северного правителя, изготовленные для защиты от холодного камня, стучат по полу. Мантия струится каскадом полуночно-синего и чёрного, серебристая отделка похожа на звёзды. У него нет оружия, однако есть острые ногти, выкрашенные в чёрный цвет.       Он носит серебряные украшения, сверкающие на фоне бледной кожи и чёрных, как смоль, волнистых волос. Держится с гордостью, расправив плечи и вздёрнув подбородок, и достаточно высокомерно, чтобы дать понять, что это не безосновательно. Челюсть и скулы острые, нос прямой и высокий, глаза такие поразительно нефритово-синие, что Шан Цинхуа может видеть в них своё отражение.       Этот взгляд не отрывается от его фигуры, когда Мобэй Цзюнь шагает по комнате с грацией человека, которому принадлежит весь мир, и садится на возвышение, на престол из чёрного лакированного дерева и синих шёлковых подушек. Он подпирает щёку костяшками пальцев, опершись локтём о край трона, и смотрит вниз, на Шан Цинхуа.       Шан Цинхуа чувствует, как слабеют его колени. После мужчина говорит, и парень понимает, что с ним покончено. — Ты.       Ох, Боже.       Шан Цинхуа кратко рассматривает возможность отругать Шэнь Цинцю за то, что не предупредил об этой части вещей заранее. Хотя, откуда ему знать, что Шан Цинхуа питает слабость к таким мужчинам? — Да, Мой Король?       Он осмеливается поднять взгляд ещё выше. Голос звучит почтительно, возможно, даже слишком формально, но кто может винить его за это? Перед ним идеальный мужчина!       Глаза Мобэй Цзюня прищуриваются, пронзая Шан Цинхуа до самого сердца. — Имя?       Министр облизывает губы. — Шан Цинхуа, — он почтительно склоняет голову в ответ, — Этот ничтожный человек пришёл служить моему королю с чернилами и мечом.       И пальцами, и языком, и всем остальным, что пожелает Мой Король.       Мобэй Цзюнь издаёт довольное урчание. Он слегка поворачивает голову к дежурному справа, по коридору разносится тихий голос. — Отведи его во Дворец Магнолий, — Мобей Цзюнь пристально смотрит на Шан Цинхуа, взгляд мужчины не отрывается ни на секунду, — Убедись, что у него есть всё необходимое.       В коридоре раздается шёпот. Дворец Магнолий? Его? — Как вам будет угодно, Милорд, — с поклоном отвечает старый слуга.       Шан Цинхуа хмурится. Дворец Магнолий? Это что-то вроде камеры пыток? Какого хуя? Почему люди так на него смотрят? — Сюда, господин Шан.       За то время, пока парень задавался вопросом, что происходит, старый слуга пришёл, чтобы сопроводить гостя в новый дом. Шан Цинхуа бросил последний хмурый взгляд на Мобэй Цзюня, почти ожидая увидеть, как лорд зовёт одну или двух женщин, чтобы позаботиться о визитёре. Но с удивлением обнаружил: мужчина уже обратил своё внимание на слугу, чтобы сообщить тому, что будет обедать в своих комнатах.       Шан Цинхуа выпроваживают из зала.       Его ведут по заснеженным, холодным тропинкам, через длинные, лишённые окон залы, в самое сердце крепости. Они останавливаются у дверей другого дворца с чёрной крышей, белыми стенами и мраморным крыльцом. По обе стороны лестницы во дворе сидят две искривлённые магнолии, голые и холодные.       Старый слуга открывает перед ним двери и с поклоном отходит в сторону.       Шан Цинхуа входит в свой новый дом, засунув руки в рукава мантии, и резко вздыхает.       Это не большое помещение, однако из-за внешнего зала и центральных комнат он очень похож на дом писателя в столице. Небольшая спальня ответвляется в боковую комнату. Здесь есть камин, который был зажжён совсем недавно, небольшой стол, книжные полки, готовые заполниться несколькими свитками и собирающими пыль книгами. Тут нет окон, чтобы защититься от холода, но Шан Цинхуа не возражает. — Ох, — выдыхает он. Затем хмуро поворачивается к слуге, — Очень мило. Почему все так странно вели себя в зале? — Ах, — вздыхает старик, заламывая руки, — Этот дом… был построен для жены. Однако у нашего лорда никогда не было возлюбленной, так что все эти годы она оставалась пустой.       Шан Цинхуа бледнеет. Жена?! Какая жена! Он мужчина, имперский министр торговли! Так почему же ему дали дом, построенный для жены?! Как бы не так!       Это же бред! Чушь! Вот дерьмо!       Конечно, парень привлекателен, и всё же, Шан Цинхуа — это не цветущая красота. Он опытный фехтовальщик, хотя и не очень хорош в этом, известный учёный. Его назначение здесь — политическое, ничего больше.       Слуга замечает выражение лица гостя и спешит успокоить его. — Господин Шан, я думаю, нет причин для беспокойства. Мой лорд не думает об этих вещах, — старик подходит ближе, продолжая сочувственно говорить, — Вероятно, он назначил вас сюда только потому, что это самый красивый дом рядом с залом, где вы будете работать. — Вероятно?! — Пожалуйста, расслабьтесь, господин Шан, — продолжает старый слуга, протягивая руку, чтобы взять чужой плащ, — Скоро вам принесут чай. — Погоди, а где жил прошлый министр?!       Старый слуга кивает ему и говорит: — С самого начала господин Лин не был в хороших отношениях с Мобэй Цзюнем, поэтому они часто избегали друг друга. По приказу Мобэй Цзюня он был назначен в самый холодный, самый дальний дворец на восточной стороне.       Парень издаёт какой-то странный горловой звук. Неудивительно, что старик свалился с ног! Первые впечатления здесь действительно важны!       Когда появляется один из его собственных слуг с подносом чая и посланием от самого лорда, Шан Цинхуа опускается на колени перед столом.       Он должен чувствовать себя комфортно и просить всё, что нужно, а утром явиться в самые дальние покои Нефритового зала для исполнения своих обязанностей.       Цинхуа пьёт свой чай. Напиток остыл по дороге из кухни. Хотя служанка много извиняется, когда гость комментирует это, он отпускает её с улыбкой.       Он всё равно всегда пьёт чай чуть тёплым.       Допив первую чашку, Цинхуа снимает с полки несколько свитков и начинает читать. Большинство из них — простая классика, знакомые вещи, но несколько — короткая художественная литература и поэзия из небольших типографий. Все свои находки писатель переносит в боковую комнату и рассыпает по кровати.       Он снимает сапоги и роется в шкафах, пока не находит подходящую, достаточно тёплую ночную рубашку. Он оставляет свою дорожную одежду в куче на полу, чтобы позаботиться о завтрашнем дне, и зарывается в одеяло. Одна из книг лежит у него на коленях в свете свечи.       Может быть, всё будет не так уж и плохо.

✧✧✧

      Шан Цинхуа просыпается рано, дрожа под слоями тяжёлой ткани. Одеваясь, он заворачивается в стеганые одеяла и кладёт ночную рубашку в кучу одежды на полу. Находит свой плащ из волчьего меха, аккуратно висящий на деревянной вешалке, и заменяет им тёмно-синее одеяло, прежде чем войти в центральную комнату.       Парень не утруждает себя завтраком или чаем, только кивает молодой девушке, ждущей у двери, прежде чем направиться в центральный зал. Служанка плетётся следом, бормоча что-то о том, чтобы принести `еду или чай, всё, что он хотел бы, это действительно совсем не проблема`. Шан Цинхуа, со звуком гм, качает головой и отсылает её прочь.       С помощью нескольких слуг и охранников Цинхуа находит дорогу в самый дальний зал, не обращая внимания на странные взгляды, которые на него бросают. Он содрогается, как только входит в комнату.       Неужели морока с ещё несколькими одеялами и каминами убьёт этих людей? Ради всего святого, на севере сейчас середина зимы! Он привык к тёплой солнечной погоде столицы.       Затем министр замечает темноволосого мужчину, склонившегося над бумагами у стола в другом конце коридора. — Мой Король, — Шан Цинхуа приветствует его с поклоном, поднимая руки в приветствии.       Повелитель севера хмыкает и отпускает его, махнув рукой назад, не поднимая глаз. — Садись и принимайся за работу, — рявкает Мобэй Цзюнь, — Если тебе что-нибудь понадобится, спроси слуг.       Шан Цинхуа моргает. Через мгновение кивает и шаркает к рабочему месту на другой стороне комнаты. Стол идентичен во всём, начиная чернильным камнем и отсутствием личных вещей, заканчивая грудой разложенных для него документов и писем.       Шан Цинхуа занимает своё место и приступает к работе.       Наконец Мобэй Цзюнь поднимает на него взгляд, откладывает кисть, прежде чем наклониться и что-то шепнуть служанке. Та кивает и спешит прочь. Шан Цинхуа читает первое письмо, просьбу какого-то незначительного племени о военной помощи при переходе через горы. То же самое, что он делал в течение десяти лет, теперь в месте, которое холодно, незнакомо.       Когда парень начинает писать записки, работница возвращается с подносом чая. Она ставит напиток на стол Шан Цинхуа и идёт разжигать огонь.       Шан Цинхуа смотрит на чай, на неё, потом на Мобэй Цзюня. Хозяин дворца продолжает спокойно работать, его кисть с тихим звуком скользит по пергаменту.       Сегодня правитель севера одет в чёрное одеяние, с простой синей отделкой на внутренней стороне халата. Некоторые украшения исчезли, серебряная цепочка жемчуга вокруг шеи и наборы серёжек остались. Его длинные ресницы почти касаются щёк, пока он работает. Шан Цинхуа осознаёт, что пялится на мужчину.       Он быстро опускает взгляд, его щёки становятся немного теплее.       Парень берёт чашку в одну руку, чтобы сделать глоток, пока работает, забыв о манерах. Он даже не пытается встать на колени, предпочитая скрестить ноги.       Когда Цинхуа в последний раз работал не в своей комнате, а где-то ещё? Когда в последний раз находился в присутствии лорда, не считая секунд до того момента, когда сможет вежливо уйти?       Если он собирается работать бок о бок с Мобэй Цзюнем бесконечно, то ему должно быть комфортно с самого начала. Его Светлости просто придётся с этим смириться.       С этой мыслью он тихо напевает и продолжает работать, суммируя просьбы о военном сопровождении через перевал и задаваясь вопросом об организации передвижных групп для ограничения числа солдат и средств, необходимых для торговли. — Это, безусловно, было бы эффективнее, чем предыдущая система, — размышляет министр, уже откладывая законченную записку в сторону.       Он слишком занят своей работой, чтобы заметить пристальный взгляд Мобэй Цзюня, прежде чем медленно вернуться к своим бумагам.       Шан Цинхуа может не соблюдать приличий, целыми днями не есть как следует, оставлять свой чай остывать и становиться горьким, прежде чем удастся его выпить. Если он не опытный министр, то никто.       К концу первого дня парень справился со значительной кучей своих обязанностей и как раз заканчивал отсылать последние необходимые письма, когда Мобэй Цзюнь приблизился к нему, как сокол на охоте.       Шан Цинхуа поворачивается, уже склонив голову в поклоне. Сейчас он в довольно хорошем настроении, поэтому приветливо улыбается. — Мой король.       Мобэй Цзюнь на мгновение растерялся, но потом взял себя в руки. Это всего лишь поднятие бровей и расширение глаз, однако Шан Цинхуа хорошо читает людей. Улыбка становится шире, когда он поднимает голову, сцепив перед собой руки. — Как этот может служить вам? — вежливо спрашивает он.       Брови Мобэй Цзюня слегка приподнимаются. — Ты ещё ничего не ел, — замечает он, — Поужинай со мной.       Шан Цинхуа моргает. В течение дня слуги приносили несколько закусок, он планировал попросить немного лапши на ужин, хотя уже поздно. Подумать только, Мобэй Цзюнь не только заметил, но и хочет поесть с ним… Шан Цинхуа не знал, как себя чувствовать. — Да, Мой Король.       Мобэй Цзюнь хмурится. — Ты всё время меня так называешь, — говорит он, — Я всего лишь владыка севера. — Ах, — умиротворяюще улыбается Шан Цинхуа, слишком замерзший, чтобы вынуть руки из рукавов, — Просто мне показалось, что так будет уместнее. Я могу остановиться, если вы этого хотите, Милорд. — Нет, — Мобэй Цзюнь отворачивается, — Мне нравится. — О! — голос Шан Цинхуа тихий.       Он смотрит на Мобэй Цзюня широко раскрытыми глазами.       Может, он всё это выдумывает? Это реально? Он ведь ещё не умер, верно? Так ведь?!       Мобэй Цзюнь впивается в него острым взглядом. Шан Цинхуа взвизгивает, торопясь к дверям. — Пойдемте, мой Король, пойдемте.       Шан Цинхуа суетливо пробегает мимо правителя севера, демонстративно игнорируя то, как горит лицо под пристальным взглядом Мобэй Цзюня, когда он спешит в холод. Только сделав два шага по снегу, парень понимает, что понятия не имеет, куда они идут.       Он поворачивается, смущённо улыбаясь.       Мобэй Цзюнь пыхтит, его дыхание замерзает в воздухе, в последнем свете дня, прежде чем мужчина отправляется. Шан Цинхуа спешит следом. — Мой Король, ах, этот человек задавался вопросом… — Шан Цинхуа держит свои руки в теплой безопасности меховых рукавов, ковыряя ногти. Он смотрит на Мобэй Цзюня и спрашивает: — Почему вы назначили меня во Дворец Магнолий?       Мобэй Цзюнь бросает на него быстрый взгляд. — Это единственный дом, который подобает учёному твоего положения и находится рядом с нефритовым залом, — спокойно отвечает он, — Если он не подходит, то есть старый дом учёного на восточной стороне.       В его словах есть невысказанное дополнение, хотя, я не могу представить, почему ты предпочёл бы жить там.       Шан Цинхуа вспоминает замечание старого слуги о том, какой холодный, и как далеко находится этот дворец, и решает, что совершенно счастлив во Дворце Магнолий. — Нет, мой Король, Дворец магнолий очень подходит, — кивает Шан Цинхуа, — Хотя, есть ли какой-нибудь способ согреть его? Здесь довольно холодно, а этот ещё не привык к климату севера. — Я прикажу слугам принести в твою комнату ещё мехов.       Шан Цинхуа вежливо благодарит его. Двое входят во второй по величине дом в крепости, личный дворец Мобэй Цзюня.       Шан Цинхуа остаётся рядом с мужчиной, когда они проходят через первый холл и входят в обеденный зал через арку справа. Помещение освещено свечами, отбрасывающими золотистый свет на тёмный камень и длинный полированный стол, похожий на скопление звёзд.       Во главе стола, где Мобэй Цзюнь занимает своё место, уже ждут две тарелки. Он жестом приглашает Шан Цинхуа присоединиться и наполняет чашу гостя. Тот занимает место справа от правителя севера и возвращает услугу.       Шан Цинхуа смотрит на поставленный перед ним оранжевый мапо-тофу, и чувствует, как от лица отливает кровь. Он может справиться с небольшим количеством специй, но не смертельной, умопомрачительной кухней севера.       Он судорожно глотает и бросает взгляд на Мобэй Цзюня, который начинает спокойно есть. Шан Цинхуа снова смотрит на острую северную еду и вздыхает, взяв свои палочки для еды.       Ну и ладно. Он же не может отказаться.       Затем парень откусывает кусочек и замирает.       Это… пресно?       Он поднимает глаза и видит, что Мобэй Цзюнь наблюдает за ним. — Я думал, ты предпочтешь более лёгкую версию, — объясняет мужчина.       Грудь Шан Цинхуа сжимается. Боже, этот человек… — Ммм, — мурлыкает он, вытирая рот салфеткой, которую ему выдали, — Это восхитительно, мой Король. Спасибо. — Хорошо.       Возможно, это просто игра света, но похоже, что Мобэй Цзюнь почти улыбается.