Я тебя вижу

      До начала уроков оставалось ещё около десяти минут, и класс мерно гудел, собравшись небольшими группками и обсуждая впечатления от рождественских каникул. Некоторые из одноклассников заметно изменились с шестого класса, а другие оставались собой, всего лишь повзрослев, и не все даже — набравшись немного ума.       Звездой класса неизменно оставалась Ронда Ллойд, которая восседала сейчас на своей парте, одетая в очередной наряд от кутюр в излюбленных ею чёрно-красных тонах, и вдохновенно рассказывала о незабываемом отдыхе в Швейцарии. Ей внимала неизменная стайка поклонников и подражателей. Девчонки без стеснения разглядывали наряды, аксессуары, модный маникюр и причёску, прикидывая на ходу, что из этого они могут применить на себе. А парни просто любовались ею как предметом искусства, смотреть на который можно, а вот прикасаться — вряд ли.       Слегка возвышалась над этой толпой Надин на правах лучшей подруги принцессы, которой позволялось находиться к ней ближе остальных. Очевидно, недешёвые светлые джинсы и бирюзовый кашемировый свитер на ней — подарок неподражаемой Ллойд, который бесподобно шёл к её карамельно-смуглой коже и крупным светлым локонам, убранным от лица шёлковым платочком через голову.       Нескладная и слишком высокая Шина слушала о Швейцарии с беззлобной завистью и прикрывала время от времени серо-зелёные глаза, воображая снежные вершины и канатные дорожки горнолыжного курорта. Тут же добродушно улыбался рыжий Юджин, засунув руки в карманы своих нелепых ярко-лиловых брюк, и украдкой поглядывал снизу вверх на свою подругу почти прозрачными глазами из-под белых ресниц.       В другой группке заливисто хохотал упитанный здоровяк, хлопая по плечу долговязого Петерсона, который по своему обыкновению флегматично рассказывал какую-то шутку с совершенно серьёзной миной. Гарольд хоть и оставался самым крупным в классе, но его уже нельзя было назвать толстяком. Ещё в четвёртом классе с подачи святоши-Арнольда* он взял в привычку занятия спортом, а когда тренер по регби отметил его талант, то и вовсе сделал ставку на эту игру как на шанс получения спортивной стипендии. Теперь его пресловутое пузо больше не торчало из-под майки, а о том, как тверд его живот на ощупь — тихонько шептались девчонки из классов помладше.       Неизменным «третьим мушкетёром» оставался в их компании Гифальди. В этот момент он, очевидно, тоже оценил шутку Стинко, однако в отличие от Бермана, всего лишь улыбался уголком рта и поблёскивал чёрными, как смоль, глазами. Его занимала сейчас не столько беседа с приятелями, сколько девчонка, тоже стрелявшая в него глазками, но скромно их отводившая, едва заметив его взгляд.       Вот уж кто действительно расцвёл к своим шестнадцати — Лайла Сойер. Она обзавелась женственными формами раньше других девочек, и, пока они её не нагнали, — сильно смущалась этому. Как ни удивительно, поддержала её в это непростое время ни кто иной, как Хельга Патаки. Когда всем стало ясно, что они с Арнольдом теперь пара, хулиганка перестала придираться к рыжей девчонке, и прозвище «мисс Совершенство» звучало все реже и полностью потеряло нотку сарказма. Найдя её однажды плачущей за спортплощадкой, Хельга спровадила Арнольда (естественно, он тоже жаждал помочь), сославшись на «девчачьи проблемы», и довольно долго ждала, пока прекратились всхлипывания и размазывание соплей. Лайла рассказала, что к ней приставали старшеклассники. Хельга нахмурилась, задумавшись, усмехнулась уголком губ и выдала:       — Будь я старшеклассником, я бы тоже за тобой приударила, красотка, — она положила руку на плечо Лайлы, кивнув на расстёгнутую верхнюю пуговку её блузки.       — Хельга! — вспыхнула девчонка и лихорадочно схватилась за пуговичку, не смотря на то, что её декольте выглядело более чем целомудренно.       — Расслабься, подруга. Я шучу.       И все же лицо Хельги было серьёзным. Она удалилась с площадки, оставив Лайлу в замешательстве. Через несколько минут из-за угла появился Вольфганг со своей свитой. Лайла вздрогнула и отпрянула, бегая глазами в поисках путей для побега. Она вскользь заметила, что походка у Вольфганга немного странная, а физиономия ненатурально перекошена. Он приблизился, остановившись в ярде от неё, пока она нервно прижимала ладошки к груди в молитвенной позе.       — Лайла… ты, это… извини. Я был неправ. Больше не буду так, — Вольфганг скривился, будто от боли, и медленно, странно медленно удалился, не дожидаясь ответа.       На выходе он столкнулся с Хельгой, которая перевела взгляд с него на Лайлу и обратно. Он поспешил сбежать, а его дружки, глупо улыбаясь, ушли следом. Патаки подняла кулак, и они мгновенно скрылись, а она ухмыльнулась и разжала кулак, делая вид, будто разглядывает свои ногти.       — Хельга? — удивлённо и неодобрительно посмотрела на неё Лайла, — что ты?..       — Ничего серьёзного. Будут живы и здоровы.       — Не нужно было, я бы сама…       — Лайла, ничего ты не сама! , — Хельга немного разозлилась, но сразу мягко улыбнулась, — я была в долгу перед тобой.       Лайла подняла брови:       — В каком? Я не…       Ты не выдала мою тайну**. Спасибо тебе, — Хельга взяла её руку и тихонько сжала.       — Ну что ты! Я была рада-прерада помочь!       Лайла потянулась и крепко обняла её худые плечи. Никогда позже они не называли себя подругами, но с тех пор были неизменно добры друг другу и довольно часто оказывались в общих компаниях.       И вот теперь, за семь минут до начала урока, Лайла сидела и прятала глаза от Сида Гифальди. Она и себе не могла объяснить, откуда столько стеснения перед одноклассником, с которым она вместе училась уже пятый год. Было в нём что-то загадочное и будто запретное в этом чёрном омуте глаз, которые смеялись ей и безо всякого стеснения рассматривали. Она бы сказала об этом Хельге но, честно признаться, Лайла не чувствовала того отвращения, которое испытала от прикосновений Вольфганга в седьмом классе, за что Хельга проучила его с помощью «старушки Бетси». Это было волнение, восходящие «мурашки» и предательский румянец, который скрывал за собой всю россыпь её веснушек от носа и до самых маленьких ушей. Сид казался ей «опасным», хотя она не могла припомнить ни одного случая, который подтверждал бы это звание. Сид не позволял себе никаких вольностей, не отпускал в её сторону сальных шуточек и более того — иногда придерживал ей дверь или вежливо делился острым карандашом, когда её собственный начинал «мазать» посреди контрольной. Лайла не понимала причин, но инстинктивно держалась общества более «уравновешенных», «воспитанных» парней.       С Арнольдом и Джеральдом Лайле было спокойно, потому что оба были влюблены и, к счастью, не в неё. Другие же были так сильно поглощены своими увлечениями и так хорошо воспитаны, что в их благоразумии она могла не сомневаться. Немного схожие друг с другом по типажу, эти двое были совершенно разными по сути. Оба худощавые и высокие, они разительно отличались осанкой. Слегка сутуловатый парень с пепельно-русыми короткими волосами и в очках в тонкой прямоугольной оправе совершенно не осознавал своей привлекательности. Его облик утратил детскую несуразность, и парень превратился в истинного интеллигента, как в молодёжных интеллектуальных телешоу. Очень помогла Лайла, убедившая его начать, в конце концов, бриться и избавляться от нелепого пушка над губой. К тому же, она регулярно мягко прикасалась к его лопаткам, намекая выпрямить спину. Он смущался такому вниманию со стороны девушки, о которой мечтали многие старшеклассники, однако сам любил её исключительно как подругу, и это было взаимно. Не то чтобы его не интересовали девушки (это было совершенной неправдой), но как только он выбрал для углубленного изучения физику и астрономию, не на шутку увлёкся этими науками и взахлёб цитировал друзьям труды Хокинга, мечтая и сам однажды заглянуть в глубины чёрных дыр. Друзья понимали не всё, а порой и вовсе откровенно скучали, но вежливо слушали и кивали, восхищаясь такой искренней увлечённостью.       — Ах, Брейни, я так тебе завидую! Белой-пребелой завистью! Вот уж кто из нас точно знает, на кого будет учиться! — восклицала Лайла, тактично прерывая очередную вдохновенную речь о пространстве и времени.       В противоположность ему брюнет держался прямо, «как швабру проглотил» — смеялась Хельга. Годы занятий танцами сделали его движения по-кошачьи грациозными. Он снял тяжёлые очки и перешёл на линзы к восхищению появившихся к этому моменту поклонниц. Его прежнее сумасшествие именовалось теперь эксцентричностью и притягивало глупеньких девчонок из танцевального класса, то и дело подбрасывающих друг другу кнопки в пуанты, дабы получить возможность станцевать с ним в паре. Каждый будний он выглядел как в праздник, надевая узкие брюки со стрелками и каждый день нового цвета рубашку с острым, как лезвие, отглаженным воротничком и шикарными запонками. Одноклассники почти позабыли его прозвище, и именовали теперь не иначе как Тэд. Они привыкли, как неуместно он выглядел в своих накрахмаленных и благоухающих нарядах среди относительно небрежных подростков и просто приняли его таким, каков он есть. Гаммельторп глядел на окружающих снисходительно, но без злобы, отпускал время от времени колкие шуточки, но всегда более деликатно, чем Патаки, и более остроумно, чем Берман. Он вполне был доволен своим положением в обществе, но одна особа оставалась недовольной, как и всегда.       Купаясь во внимании и обожании, Ронда Веллингтон Ллойд была недовольна. Таддеус знал, что если она припоминает его детское прозвище — она недовольна. Когда Ронда ясно дала понять своё презрение к нему ещё после случая с белым маминым манто***, он принял окончательное решение её разлюбить. Лучшим способом мести за невзаимность он выбрал личный успех, и вплотную занялся самосовершенствованием. Очевидно, ему это удалось, и теперь он с наслаждением наблюдал, как фыркает его первая любовь, когда он демонстративно улыбается Лайле, Хельге или Фиби, пока Ллойд щебечет о лыжах и горячем шоколаде в шале…       Со звонком в класс вошёл учитель и, подождав немного, пока все усядутся по местам, с улыбкой поприветствовал класс.       — Здравствуйте, дети!       Последнее слово вызвало смешки шестнадцатилетних «детей», но все они действительно любили своего доброго учителя. Мистер Симмонс уже не преподавал у них, но продолжал вести театральный кружок и некоторые другие творческие факультативы.       — Хочу сообщить вам замечательные новости! — Симмонс имел вдохновлённый вид и с блеском в глазах искал во взглядах старшеклассников ответную реакцию, — наша школа подала заявку на участие в городском литературном конкурсе!       Класс молчал. На галёрке кто-то смотрел в окно, кто-то залипал в телефон, а кто-то просто пялился пустым взглядом будто сквозь учителя. Словно чувствуя стыд за одноклассников, Фиби задала вопрос:       — Что за конкурс, мистер Симмонс?       Немо благодаря отличницу за поддержку, Роберт продолжил:       — До седьмого февраля вам необходимо написать сочинение о любви. Жанр — любой, на ваш выбор: эссе, стихи, пьеса — что угодно. Темой может быть любое литературное произведение или даже ваш личный опыт. Работа победителя будет опубликована в городской газете, а призом станет незабываемое свидание 14 февраля!       — Свидание? А можно подробнее? — оживился Джеральд, подмигивая смутившейся Фиби.       На это загадочно улыбнулся учитель:       — Подробности пока не раскрываются. Это сюрприз!       Класс разочарованно заулюлюкал, но в этот момент открылась дверь, впуская миссис Леттер — учительницу литературы. Совершенно нетипичная для своей профессии, эта молодая женщина лет тридцати внешне почти не отличалась от своих учеников. Высокая и угловатая, она носила джинсы и косухи, короткую стрижку с выбритым виском и пирсинг в брови и носу. Первое время после её появления в школе некоторые родители чрезвычайно возмущались её татуированным «рукавам» и слишком неформальным для школьной учительницы видом. Она вела себя уверенно, но вежливо и сдержанно. Ученики встали горой за миссис Леттер, моментально проникшись к ней уважением, однако ей все-таки пришлось провести открытый урок для родителей, дабы убедить их в своей компетенции и соответствии должности. Прогулы уроков литературы с тех пор свелись на нет, а некоторые девочки испытывали лёгкие уколы ревности, когда их парни проявляли невиданный ранее интерес к учёбе.       Миссис Леттер улыбнулась классу и своему коллеге и жестом показала, чтобы ученики не вставали с мест.       — Друзья мои! Мистер Симмонс наверняка забыл упомянуть, что победителю конкурса я гарантирую «отлично» за год и свободное посещение моих уроков до самых летних каникул!       — А вот это уже совершенно другое дело, Оливия! — Сид хищно потёр ладони друг о друга и кокетливо посмотрел на молодую учительницу.       — Я надеюсь, что Вы по-хорошему удивите меня своей работой, мистер Гифальди, — учительница ответила довольно строгим тоном и сделала упор на его имя, деликатно пресекая фамильярность.       Сидни заметил, как кроме учительских карих, его прожигают ещё две пары глаз: синие и орехово-зелёные.       Патаки, уважавшая литературу с самого детства, просто не терпела такого тона по отношению к учительнице, которую она сама считала «мировой подругой» и «классной литературшей». Лайла же не отдавала себе отчёт в том, что именно её возмущало, но угольно-чёрные смеющиеся глаза просто без причины сводили её с ума и заставляли ёрзать на стуле. Остальные же просто хихикали, и лишь Петерсон подмигнул другу молча, выражая лицом: «Ну что, съел?»