***
Такого скопления людей возле Сансет Армс не было с тех пор, как их район готовили к сносу. Кроме постояльцев, здесь были соседи, владельцы местных заведений и друзья семьи Шотмен. На площадке у гаража Хельга заметила машину Джеральда, а потом и его самого. Он тихо говорил что-то Арнольду, пока тот молча кивал головой. Рядом с ними была Фиби, которая в какой-то момент подалась к Арнольду и крепко обняла его за плечи. Он обнял в ответ, легко похлопывая её по лопаткам, будто это он успокаивает её, а не наоборот. На крыльце стояла Стелла, принимая соболезнования и тарелки с разнообразными домашними блюдами, которые люди несли и несли в качестве выражения сочувствия. К пансиону плавно подъехал ещё один автомобиль. Как по команде, присутствующие обратили всё своё внимание на Майлза, который вышел через водительскую дверь с маленькой белой урной в руках. Всё происходило так медленно, словно через силу. Эти тихие голоса, приглушённые шаги и почти вымершее дорожное движение в их квартале создавали впечатление нереальности. Сиденье под Хельгой качнулось, последовал хлопок двери, и она поняла, что Боб вышел из машины. Через мгновение он уже жал руку Майлзу и что-то хмуро говорил, полностью вписавшись в эту сюрреалистичную картину. Нужно было тоже выходить. И как можно скорее, потому что сидеть неподвижно в машине и просто всех рассматривать — это странно. Будто прочитав её мысли, Арнольд вдруг посмотрел прямо на неё, и Хельга резко отвернулась, с ужасом осознавая, что слёзы катятся из глаз просто градом. Она не могла дышать, она всеми силами сдерживала голос и старалась не трястись, ведь это ему нужна сейчас её поддержка, а она раскисла. Хельга Патаки раскисла и растеклась, словно медуза на раскалённом песке. Так нельзя. Она не должна быть такой. Хельга сильная, собранная и холоднокровная. Хельга сейчас сделает глубокий вдох, высушит слёзы и выйдет из машины, чтобы выслушать всю его боль и оградить от чувства пустоты и одиночества. Ровно и глубоко дыша, неуверенным шагом Хельга приблизилась к размытому пятну, которое должно было быть Арнольдом, но расползалось перед глазами. Хельга чувствовала себя будто вне своего тела и холодными слабыми руками взяла и сжала его сухие пальцы. Арнольд рвано выдохнул и подался к ней, а потом обнял и сдавил её, что стало почти больно. Он положил голову на её плечо, и своим ухом она ощутила что-то мокрое и горячее. Арнольд тоже дышал медленно, но ритм его сердца, которое билось так близко к её собственному, — спотыкался, захлёбывался, и мелкая, едва заметная дрожь в его теле полностью перечёркивала его видимое спокойствие. — Арнольд, мне так жаль! — сбивчиво прошептала она ему на ухо. Он закивал и слегка сменил положение, перехватив Хельгу удобнее. — Как ты? — спросила она неуверенно, боясь надавить на болезненную рану. — Больше всего я боюсь за дедушку. Арнольд отпустил её, переместив руки на её предплечья и продолжая держать. — Он совсем плох. Перестал есть. Всё время молчит и мне кажется, даже не спал. Арнольд нахмурился и смолк. Хельга почувствовала, будто её внутренности кто-то сжал до предела и запихнул в крошечный мешочек, отчего все болело и пульсировало. На неё нахлынули все самые мрачные воспоминания из жизни: мелькнуло болезненное лицо Мириам, беспомощный вид Боба в то злосчастное утро четверга и безучастный взгляд Ольги, когда она рассказала свою историю перед тем, как спеть Хельге колыбельную… — Арнольд, — прошептала она несвойственным ей нежным голосом, — Фил любил её всю свою жизнь. Они столько вместе пережили. Вместе вырастили сына и… тебя. Такое нельзя забыть, перечеркнуть и переступить. У дедушки огромное горе, но скоро он поймёт, что его любовь никуда не делась. Бабушка всегда будет здесь, — Хельга мягко положила ладонь на левую сторону груди Арнольда и подняла на него свои космические глаза. Он удивлённо посмотрел в них, сморгнул прозрачную капельку, и его глаза прояснились. Этот взгляд был самым дорогим, что Хельга могла когда-либо мечтать получить от Арнольда. Он был лучше пылких признаний, лучше горячих поцелуев и вызывал внутренний взрыв пуще русских горок. Но зрительный контакт внезапно прервался. Хельга обернулась, проследив за его взглядом. На крыльце наконец-то появился Фил в чёрном строгом костюме и таком же кашемировом пальто, наброшенном сверху нараспашку. На голове его была чёрная фетровая шляпа (никогда Хельга такого на нём не видела), и что ещё более удивительно — в руке он сжимал старомодную, но красивую трость. Фил старался делать вид, что это просто стильная деталь костюма, но на самом деле он всё-таки на неё опирался. Майлз сделал попытку придержать своего отца за локоть, но тот бесцеремонно оттолкнул его руку. Фил остановился на верхней ступеньке и медленно осмотрел всех присутствующих. Люди, знакомые десятилетиями. Друзья, соседи, добрые приятели. Все, кто наполнял жизнь старика каждый своей историей, своим характером, голосом, особыми привычками. Обычно в такой момент к нему подошла бы Пуки и положила бы руку на плечо. Или просто осталась бы рядом, хитро посмеиваясь или наоборот — тепло улыбаясь. Наверняка бы выкинула какую-нибудь штуку, насмешив и обескуражив народ. Никто не касался плеча Фила. Даже Майлз остался немного в отдалении, не смея приближаться снова после недавнего отпора старика. Стелла стояла в дверях. Она выпрямила спину и вскинула голову. Ей казалось, что плакать нельзя: Фил, Майлз и Арнольд и так до того подавлены, что не хватало им ещё утирать её женские слёзы. Наконец Фил нашёл взглядом внука. Арнольд смотрел на него своими чистыми зелёными глазами, и в памяти снова пронеслись моменты 15-летней давности, когда этот юноша был совсем малышом и звонко смеялся, катаясь на спине своей задорной бабули в крошечных ковбойских сапожках. В груди запекло. Фил пошатнулся, и пальцы, сжимавшие рукоять трости, побелели. Он смог устоять и удержать равновесие ещё до того, как Майлз успел подскочить и унизительно взять его всё-таки за локоть. Старик стыдливо опустил глаза и позволил помочь себе спуститься вниз по ступенькам. — Спасибо, друзья, что вы пришли поддержать нас, — негромко сказал Филипп всем, кто мог его слышать, — Мы простимся с Пуки… — он покашлял и поправил себя. — с Гертрудой Шотмен в узком кругу семьи. Вас же всех мы ждём в пансионе к обеду. Благодарю! Не дожидаясь какой-либо внятной реакции, Фил уверенно зашагал в паккарду и быстро сел на заднее сиденье, сразу же заперев за собой дверь. Пока взрослые обменивались формальными любезностями, соболезнованиями и благодарностями, Хельга ещё раз обняла Арнольда, задержавшись чуть подольше, медленно отпустила его и, сдержав очередную волну тяжёлых слёз, стала пятиться к машине отца. Не успел Арнольд что-то сказать, как оконное стекло паккарда опустилось, и непривычно суровое лицо Железного Фила показалось на фоне затемнённого салона: — Пуки хотела бы проститься и с тобой, Хельга. Хельга явно такого не ожидала. Она открыла рот, моргнула и перевела взгляд с Фила на Арнольда. Он тоже был удивлён, но с готовностью закивал, взял её за руку и уверенно повёл за дедом. Они уселись все вместе на заднее сиденье, Майлз и Стелла устроились впереди. В полной тишине Майлз завёл мотор, тот густо заурчал, щёлкнули замки ремней безопасности, включилось неисправное радио на джазовой волне. Никто не обратил на это внимания. Только Фил медленно гладил белую урну большим пальцем, а второй рукой прикрыл глаза и откинулся на спинку, плотно сжав тонкие губы. Толпа у пансиона рассеялась, когда вдалеке полностью затих гул мотора.Глава 7. Долгая-долгая пятница. 7.1 Я всё скажу молча
4 сентября 2020 г. в 19:00
Этот четверг казался бесконечным из-за бессонной ночи на пятницу. Последние события слились в зацикленный арт-хаус, и Хельга даже усилием воли никак не могла выделить особые детали. Если бы она продолжала вести дневник в своей детской манере, она не смогла бы восстановить порядок событий и дотошно записать их хронологически, скрупулёзно и с характерными замечаниями.
Зато разум Хельги полнился впечатлениями. Такими бурными, контрастными и перепутанными, что она могла зарыдать, улыбнуться и впасть в ступор всего в течение нескольких минут. Она сидела в своей спальне за пустым столом, на котором светился голубоватый монитор ноутбука и отблёскивала рамочка-сердечко с фотографией. Ещё с вечера к ней пару раз заглядывал Боб: в первый раз он принёс сандвичи с сыром и сок; во второй — забрал пустую посуду и строго наказал идти спать. Хельга не послушала. Потом заглядывала Ольга. Бесшумно отворяла дверь и облокачивалась на проём. Хельга не оборачивалась, и Ольга не решилась войти и нарушить её мысли. Когда старшая сестра заглянула снова — уже начало светать. Хельга как будто даже не сменила позу, хотя на самом деле успела задремать на час-другой, уложив голову прямо на свои руки.
В начале седьмого утра Хельга пробралась в кабинет отца, надеясь, что тот ещё не проснулся. Но зря: Роберт сидел за письменным столом с чашкой крепкого кофе и читал с монитора новости. Хельга отметила про себя, что настолько не выспалась, что даже не обратила внимание на густой терпкий запах свежемолотых кофейных зёрен, который разносился по всему дому. Кажется, её усталость отображалась на лице, потому что сердитое поначалу лицо Боба изменилось на печальное.
— Ещё очень рано, Хельга. Ты можешь поспать минимум до десяти.
— Я хотела воспользоваться твоим принтером.
Роберт внимательно посмотрел на неё, потом взял свою чашку, молча встал и перешёл на диванчик вместе со своим напитком, освобождая Хельге место за компьютером.
Хельга с благодарностью попыталась изобразить улыбку, села и стала быстро и не глядя щёлкать клавишами. Ролики заскрежетали, и устройство плавно вывело печатную страничку, которую Хельга выхватила из лотка ещё тёплой и наспех пробежала глазами. Потом взяла со стола один из чистых конвертов и бережно запечатала листок. Она взволнованно прижала конверт к груди, когда встретилась взглядами с отцом.
Привыкнув к тому, что если младшая дочь не скандалит — то непременно молчит, — он приспособился изучать её взглядом и просто дожидаться, когда она сама захочет что-то сказать. Он понимал, что Хельга очень расстроена, но в то же время осознавал, что понимает он малую часть того, что творится в душе его дочери. Будучи, мягко говоря, сомнительным оратором и психологом, Роберт избрал стратегию молчания как наиболее простой способ не показаться дураком. И его способ срабатывал время от времени, как и в этот раз. Может из-за усталости, Хельга ослабила свою защиту и сказала:
— Мне нужно в школу.
Боб удивлённо изогнул брови и как-то глупо ухватился за свою чашку, будто она могла помочь ему что-то понять.
— Сегодня достаточно уважительная причина туда не ходить, Хельга.
Растерянность и усталость Хельги сменилась печалью. Она опустила голову и сглотнула тянущий ком в горле.
— Я ненадолго. Есть одно дело.
Боб поставил пустую чашку на блюдце, встал и засобирался: взял с полки телефон, бумажник, ключи от машины…
— Ну что ждёшь? Поехали. Раз ненадолго, то позавтракаешь по возвращению. Ольга обещала черничные кексы.
Хельга удивлённо моргнула. Опять Боб говорил грубовато и строгим тоном. Он совсем не умел быть ласковым папочкой, как называла его Ольга. Вся ласка всегда исходила исключительно от неё, а Боб как будто бы просто терпел эти нежности, чтобы порадовать дочку. Но на деле Боб готов был вывернуться наизнанку ради своей семьи. Он оголтело вкалывал, чтобы у Ольги всегда были модные наряды, у Хельги — билеты на лучшие места на рестлинге, а Мириам могла жить в максимальном комфорте и быть домохозяйкой (хотя последнее оказалось сомнительным благом).
Хельге вдруг стало немного стыдно, что она никогда особо не благодарила его и не ценила по достоинству его усилия, пусть и не всегда уместные, зато каждый раз — с искренним желанием добра. Когда она стала подростком, Боб стал проявлять удивительную чуткость, и Хельга несколько недоумевала, с чего бы вдруг, потому как произошло это как будто в один момент, когда ей было тринадцать. Он подсунул ей два билета на чемпионат, сославшись на то, что его коллега идти отказался, а у него самого на этот вечер назначена деловая встреча. Вот и сейчас он не задавал вопросов, а молча помогал со свойственной ему грубостью и неуклюжестью.
Все ещё держа в руках конверт, Хельга подошла к отцу и обхватила его крупную фигуру, уткнувшись в широкую и твёрдую грудь. Боб неловко положил ладони на её плечи и надеялся, что она не расплачется, потому что женские слёзы всегда ставили его в тупик.
В такую рань школа была совершенно пуста. Сторож впустил Хельгу просто на доверии. Рюкзак Арнольда она отыскала возле автоматов в рекреации и переложила в свой шкафчик до следующей недели, а принесённый с собой конверт протолкнула в прорезь сундука.
— Арнольд, надеюсь, ты поймёшь меня.
Хельга немного задержалась, глядя на то место, куда скрылась белая бумага, смахнула внезапно нахлынувшие слёзы, сделала глубокий вдох и выскочила на улицу. Боб зачем-то ждал её не в машине, а снаружи, выпуская клубы пара изо рта и ёжась на неуютном утреннем морозе.
Дорога была слишком короткой, чтобы успеть отвлечься, но на эти несколько минут Хельге удалось прикрыть глаза, отпустить насыщенные переживания прошлой ночи и подумать немного о черничных кексах, которые будут ждать её дома.