Я тебя вижу

      В четверг тринадцатого Арнольд уже сам прятался от Хельги. Он был в таком смятении, что несмотря на безумное желание срочно с ней поговорить и прояснить всё, что терзало его всю ночь накануне, он понятия не имел, как себя с ней вести. А ещё очень подмывало расспросить Брейни. Что это он имел в виду? Неужели оговорился? Было не похоже: Арнольд отчётливо заметил сожаление в лице Брейни, когда Арнольд переспросил его. Тогда когда? Когда и почему Хельга поцеловала его? Это звучало так странно, что почти неправдоподобно. Но каждый раз, когда Арнольд думал об этом, его колотило и съедала ревность. Оказывается, Арнольд ещё более слеп, чем он думал. Чудовищно слеп.       Ночь он провёл за воспоминаниями. Так же, как до этого после поездки в джунгли он прокручивал в голове заново все моменты, что связывали его с Хельгой, на этот раз в этих же воспоминаниях за её спиной неизменно обнаруживался Брейни. Он следовал за ней по пятам, а она почему-то регулярно колотила его без видимой причины. Арнольд застонал и злобно сжал в руках подушку. Это внезапное открытие, которое давным-давно должно было быть очевидным, вдруг перевернуло его собственное представление о себе. Именно о себе. Ведь Арнольд всегда старался быть хорошим добрым мальчиком, старался всем и каждому помочь и найти гармонию с самим собой. И это было своего рода его ошибкой. Он вдруг по умолчанию стал считать себя идеальным. Арнольд — эталон морали и доброты. Хельга полюбила его, потому что он лучше всех. И его практически преступное самолюбие закрыло для него совершенно обыденное, нормальное обстоятельство: он в этом мире не один. Кто-то ещё влюблён в Хельгу. И кто знает, как долго… И этот кто-то доверил Хельгу ему, потому она любит Арнольда. Стало стыдно. Ужасное, разрывающее нутро на части, чувство буквально выгнуло его тело и вынудило сесть на постели. Солнце уже готовилось взойти, а Арнольд так и не сомкнул глаз.       Он сварил себе кофе, такой же, как пьёт обычно Майлз перед работой, и от непривычной крепости горячего напитка Арнольда заколотило ещё больше, но он стоически допил до дна, отправив следом за кофе стакан холодной воды, чтобы остудить горло, да и всю голову.       Нет. Арнольду не должно быть стыдно. Просто так всё сложилось, что ему повезло больше, чем Брейни. От воспоминания его взгляда, когда он держал Арнольда за грудки, по коже пробежались мурашки. Арнольд представил себя на его месте, и от этого затошнило. Он подумал о городской газете, которая должна выйти сегодня, и стремглав побежал к почтовому ящику. Арнольд поскользнулся на нижней ступеньке, ухватился за перила и обогнул их дугой, как артист театра на льду. Флажок на ящике был опущен. Настроение тоже упало пуще прежнего. Отчего-то он был уверен, что именно в этой газете опубликуют сочинение Хельги, и если он прочитает его до школы, то будет проще принять решение о дальнейших действиях. «Почему я не попросил её показать сочинение вчера?» — «Потому что ты болван, Арнольд» — ответил он сам себе, поднимаясь по ступеням и крепко держась за поручни, чтобы не разъехаться снова на слизкой жиже под ногами.

***

      Уже из коридора было понятно, что класс почти в сборе, хотя до звонка было пятнадцать минут. Стоял жуткий галдеж, а голова от усталости была словно пустая медная тарелка, по которой эти голоса гулко бьют, словно гонгом. Арнольд задержался в шаге от двери, и за своими раздумьями не заметил, как приблизилась миссис Леттер, поздоровалась и как-то невзначай подтолкнула его за локоть в класс.       Хельга была на своём месте. Это первое, что он заметил, и совершенно неосознанно просто пошёл и сел рядом с ней. Так же, как это было до сих пор. Он готов был поклясться, что Хельга на мгновение замерла, потом их глаза встретились, и обе пары вспыхнули. Это могло бы быть неловким, если бы в эту же секунду всё их внимание не перетянула на себя учительница. Она выглядела очень взволнованно. Как будто она ожидает вот-вот получить Оскара или наоборот — приговор в суде. Оливия молчала, и это было очень непривычно, потому что, как правило, она излучала спокойствие и уверенность. Когда наконец старшеклассники стихли и уселись ровно за своими партами, миссис Леттер после короткой паузы наконец спросила:       — Сид Гифальди, можно тебя на минуту?       Все мигом обернулись в его сторону. Кто-то с интересом, кто-то с сочувствием. Сид сглотнул и поднял глаза. И куда подевался тот привычный всем угольный огонёк и полуулыбка с игривой репликой «Да, Оливия?»? Вместо этого он тихо и медленно поднялся и плавно проговорил:       — Да, миссис Леттер.       Оливия кивнула на дверь и, дождавшись, когда Сид поравняется с ней, взяла его под руку и повела к выходу так же, как минутой назад поступила с Арнольдом. Когда дверь за ними закрылась, с одной из последних парт послышался протяжный и немного гнусавый голос:       — Оооо, нет! Чувааак… — Стинки замотал головой, взявшись за виски своими длиннющими пальцами.       — А что такое? — повернулся к нему Джеральд, вопросительно приподняв брови.       — Да конец ему, вот что, — хмуро пробасил Гарольд, — Ему и надежда-то была только на это сочинение, а теперь он провалил его и, похоже, останется на второй год.       — Не может быть! — неожиданно для самой себя проговорила Лайла, но не встретив никакой негативной реакции, продолжила, — Он же готовился! Я видела, как он читал в библиотеке.       — Пхах! — Гарольд прыснул, прикрыв рот большим кулаком, — Лайла, я скорее поверю, что ты видела в библиотеке живого единорога, читающего «Майн Кампф»*, чем Сида Гифальди.       Лайла покраснела и замолчала. Она вдруг вспомнила, что Сид просил её никому не рассказывать, что она его видела. И только сейчас ей пришла догадка, что речь шла не о ней, а о библиотеке. Ей стало за себя стыдно. Наверное, Сид не хотел, чтобы его подкалывали на этот счёт.       — А почему сразу провалил? — встряла Фиби, украдкой пиная Джеральда под партой, — А вдруг он написал?       — Я тааак хотел бы в это верить, но это ооочень маловероятно! — протянул Петерсон, воздев указательный палец.       — А вдруг ему кто-нибудь помогал? — не унималась Фиби, продолжая красноречиво смотреть на Джеральда.       Джеральд нахмурился и покачал головой:       — Это было бы обидно, чуваки, — и он посмотрел в сторону Стинки и Гарольда.       Они ответили тем же хмурым выражением лиц. Дверь открылась, и Сид вошёл весь красный и какой-то взмыленный. Он просто пошёл и сел на своё место, не глядя ни на кого. Зато его все проводили взглядами. Следом появились миссис Леттер и мистер Симмонс. В отличие от Оливии, Роберт сиял, как рождественская ёлка. Он улыбался так широко, что складывалось впечатление, что даже его лысина блестит от счастья и удовольствия. В его руках была тугая стопка газет, пахнущих свежей типографской краской.       — Друзья! — голос учительницы подрагивал. Она сделала паузу, налила себе стакан воды из кувшина и осушила его залпом, — Простите, я очень волнуюсь.       Похоже, что это волнение вибрировало в воздухе, и все как-то не сговариваясь притихли в ожидании чего-то необычного. Оливия отдышалась и продолжила:       — Я никогда не сомневалась, что каждый из вас — по-своему талантлив, умён и уникален. Я старалась научить вас понимать литературу, мыслить и раскрывать свой творческий потенциал. Но то, что вы сделали — не поддалось никаким прогнозам.       Леттер судорожно вздохнула, прикрыла глаза, а когда снова открыла — она улыбнулась так же широко, как мистер Симмонс. «Яблочки» её щёк подпрыгнули вверх, а по бокам от них поблёскивали серебристые шарики пирсинга.       — Дети! — подхватил её речь Симмонс, укладывая увесистую стопку на учительский стол и оставив в руках только один экземпляр газеты.       «Дети» заёрзали на стульях, а те, кто сидел ближе всего, — попытались извернуться и заглянуть туда, высунув от усердия кончики языков или закусив губы.       — Каждая из ваших работ оказалась особенной. Я не ожидал, что вы выберете настолько разные жанры и стили, а некоторые из вас поразили меня глубоко в сердце. Да вы посмотрите на миссис Леттер — она же совершенно шокирована!       По классу пробежался смешок, потому как шутка Симмонса была на самом деле чистейшей правдой.       — Наверняка вам не терпится узнать, кто же получит первый приз, и чья работа опубликована в этом праздничном номере?       Очевидно, Симмонс ожидал более оживлённой реакции, но старшеклассники просто таращились на него и на газету в его руках.       — Ну что ж… — он начал разворачивать газету, когда Леттер прервала его.       — Прежде, чем мы узнаем победителя, я хочу отметить те работы, которые произвели на меня самое сильное впечатление.       Класс с нетерпением захныкал и зашуршал стульями.       — Несмотря на то, что вы не стали победителями, я награждаю вас тем, что обещала прежде: вы получаете «отлично» за год и отметку о стопроцентном посещении моих уроков. Я засчитываю вам весь курс английского, и вместо моих уроков вы можете посвятить время другим предметам, требующим дополнительного внимания.       Ученики стали переглядываться и взволнованно шелестеть, тихо перебрасываясь короткими репликами.       — Таддэус Гаммельторп! — Миссис Леттер зааплодировала, и это подхватили остальные.       Тэд подскочил с места и машинально оглянулся на Ронду, которая тут же отвернулась.       — Это прекрасно, Кёрли! — Симмонс сам подошёл и пожал его руку.       — Спасибо, — как-то сдавленно пробормотал Гаммельторп, который явно не ожидал такого поворота событий.       — Ты молодец. Это очень трогательная история! Вы с мисс Ллойд можете подумать до следующей недели, будете ли продолжать проект по Харпер Ли вместе, или ей придётся найти другого партнёра.       — Да, мы… подумаем. Спасибо, миссис Леттер.       Он смущённо улыбнулся и поспешил сесть, снова быстро посмотрев на Ронду, которая тоже попыталась ему улыбнуться.       — Брейни! — парень вздрогнул, не сразу осознав, что его позвали по имени, — Не думала, что ты так увлечён французской литературой. Твой анализ «Человека, который смеётся»** — поражает глубиной и трагизмом. Определённо достойно победы. Но к сожалению, предусмотрен только один приз. Так что поздравляю с досрочной аттестацией! Ты умница!       Оливия улыбалась, словно гордая мать, чей ребёнок достиг небывалых успехов. Арнольд повернулся к Брейни, но из-за бликов на его очках так и не понял, смотрел ли тот на него или на Хельгу.       — И наконец… — миссис Леттер вдруг заволновалась снова, переминаясь с ноги на ногу, потом собралась с мыслями и стала говорить дальше, — Работа, которая не просто удивила меня. Знаете, друзья… Когда я решила стать учителем, то сначала мне хотелось побольше талантливых учеников. Таких, с которыми легко, которые схватывают на лету и сами цитируют умные книги и критику к ним. Здесь всё было не так. Но потом я поняла: чем сложнее происходит обучение, чем больше на пути встречается разочарований, тем восхитительнее может быть успех. Я очень горжусь своим учеником. Тем, кто не вселял надежду на лёгкую победу, но смог сделать невероятное сам, собственным трудом и упорством. Сидни Гифальди!       Последовала самая долгая пауза. Все до одного ученики раскрыли рты. Кто-то нервно дёргал уголками губ, предполагая, что это розыгрыш. Сам Сид покраснел ещё больше и весь взмок, сам не веря тому, что только что услышал. Спокойно и искренне улыбался только мистер Симмонс и Фиби. К последней Джеральд сам повернулся и вытаращился, словно переспрашивая «да не может быть!», а Фиби торжествовала в своей победе. Она и сама не сразу поверила Тимберли, но чем больше и эмоциональнее девчонка рассказывала о своих «свиданиях» с Сидом, тем больше нового Фиби о нём узнавала. Она крайне осторожно передала её рассказ Джеральду, опуская опасные моменты про мотоцикл и имитацию поцелуев, но тот упорно не верил, что его одноклассник проводит с его сестрой время как с репетитором, а не пытается нарастить свой счётчик амурных успехов.       — Не мооожет быть! — нараспев протянул Стинки, невольно озвучив мысли Джеральда.       — Да не то слово, — наконец выдавил из себя сам Гифальди, разрядив тем самым атмосферу шока.       Миссис Леттер, как ни в чём не бывало, стала медленно расхаживать возле доски, как имела обыкновение делать во время обсуждения новой книги, а мистер Симмонс стал следить за её перемещениями, поворачивая ей вслед голову.       — Сидни выбрал очень необычный, но чрезвычайно эффектный ход: он оформил сочинение в своеобразном стиле дневниковых записей главного героя романа Дэниела Киза «Цветы для Элджернона»: в самом начале фразы примитивные, с намеренными ошибками и глуповатые, как и должно быть согласно сюжету. Но по мере развития персонажа текст становится более правильным, грамотным, в конце концов превращаясь в полноценный художественный текст. А финальная фраза — это же просто гениально, Сид! Это абсолютно честно заслуженный аттестат по английскому! Поздравляю! , — к этой фразе Оливия приблизилась к Сиду вплотную и протянула ладонь для рукопожатия.       Когда ошарашенный Сид протянул свою в ответ, она внезапно потянула на себя и крепко обняла его, хотя довольно быстро отстранилась, произнеся со смехом:       — Не расслабляйтесь, мистер Гифальди! Мы ещё встретимся на уроках в следующем году, и я буду так же строга, как и всегда!       Сид наконец засмеялся по-настоящему и, всё ещё немного смущаясь, подмигнул учительнице, как и прежде:       — Как скажете, Оливия!       Когда ребята узнали повадки своего старого доброго одноклассника, они весело зажужжали, в то время как учительница покачала головой и вернулась в начало класса, встав рядом с мистером Симмонсом.       — Но у нас есть ещё одна особенная работа! — Роберт сделал паузу, дожидаясь тишины, — она тоже легко могла бы потягаться с победителем за первое место, но автор, к сожалению, не подписался. Поэтому было решено опубликовать эту работу тоже, но приз присудить всё-таки автору, который нам известен. С вашего позволения, я зачитаю это стихотворение.       Арнольда пробило потом. В глубине души он ожидал чего-то подобного, но совсем не знал, куда себя деть прямо сейчас. Он украдкой посмотрел на Хельгу, которая вперилась в пустоту перед собой и сжала губы в ниточку. Арнольд не мог это выдерживать и просто положил голову на свои руки, скрещенные на парте. Он закрыл глаза и полностью отдался голосу учителя, который медленно, плавно и вкрадчиво начал читать:       — Возьми мою руку: мне чуточку страшно. Зажмурив глаза, просто делаем шаг. Я верю тебе, этот путь не опасный, Но только слегка забываю дышать. Прости мне сомненье, я просто устала Блуждать в темноте без опоры на льду. Я так ещё много тебе не сказала, И правильных слов до сих пор не найду. Трещит. Мне не больно! Но ранят осколки. Печёт. Я с тобой! Мы дрожим, но идём. Нам кажется — медленно и потихоньку, А мы уже годы шагаем вдвоём. Ну что ты? Не хмурься! Мы много успели: Дружить, враждовать и любить без ума. Давно ль ты заметил, как мы постарели? Останься! Не надо. Я справлюсь сама. Держи мою руку! Мне больше не страшно. И я от тебя никуда не уйду. Я буду с тобой — остальное не важно. Скажи им: я рядом и всех их люблю. Ах, всё-таки плачешь! Утешься, мой милый. Храни наш очаг, разгоняющий тьму. И помни, что нет во Вселенной той силы, Чтоб любящий канул, как пыль на ветру. Смотри: я — вокруг. Я оставила знаки. Я — в звуках, я — в людях, я в наших местах. Дыши: я с тобой, попроси их не плакать. Кто любит — тот жив, кто любим — тот в сердцах.       Тишина была настолько пронзительной, что кровь в ушах шумела громче грозовых раскатов. Не ясно, длилась ли она несколько секунд, минут или часов, но сквозь вакуумный колпак захлестнувших эмоций до Арнольда стали доноситься сначала одиночные неуверенные хлопки, потом с нарастающей силой — всё громче и громче, пока не превратились в настоящие овации. Весь класс поднялся на ноги и Арнольд, преодолевая чудовищное желание разреветься, как маленький, тоже встал, усилием воли не глядя на свою девушку. Она тоже стояла и хлопала, и он отдал бы сейчас многое, чтобы иметь возможность видеть её лицо в этот момент. Он так углубился в свои чувства, что не заметил, как пролетело время, и все одноклассники уже сели, а Симмонс заговорщицки потёр ладони и оглядел всех с довольной и хитрой улыбкой.       — И победителями литературного конкурса Хиллвудской городской газеты на лучшее сочинение о любви становятся… — Джеральд Джоханссен и Фиби Хейердал, с их невероятной, романтической, ужасающей, драматической экшн-легендой о таинственном, леденящем кровь, похищении супругов Хилл! ***       Фиби подскочила и завизжала от радости. Джеральд подхватил её на руки и закружил по проходу между партами, а остальные громко аплодировали и скандировали «Молодцы!». Хельга наконец оживилась, улыбнулась во весь рот и крепко обняла свою подругу, неразборчиво бормоча поздравления и по-дружески подшучивая над Джеральдом. В этот момент грянул звонок и заглушил все эти безумные вопли, которые постепенно отдалились, превращаясь в какой-то пчелиный гул в школьном коридоре. Когда Арнольд окончательно пришёл в себя, кроме него в классе осталась только Хельга и мистер Симмонс. Они говорили тихо, но он всё равно смог услышать:       — Я никогда не перестану восхищаться твоими стихами, Хельга!       — Моими? С чего вы решили, мистер Симмонс? Они ведь были не подписаны.       — Я узнал бы их, дорогая, даже если бы ты не поместила их в конверт с водяными знаками компании Большого Боба.       Арнольд отчётливо услышал, как Хельга шлёпнула себя ладонью по лбу, а мистер Симмонс вышел из класса и прикрыл за собой дверь. Они помолчали немного, и наконец Хельга неловко заговорила:       — Арнольд, прости меня… Я правда хотела отправить нашу с тобой историю, но после того, что случилось тем вечером, я…       Он не дал ей договорить, прижав её к себе со всей силы, и Хельга почувствовала, как он весь дрожит и, не скрывая, плачет. Слёзы лились из него потоком. Все, которым не хватило времени за всю прошедшую неделю. Которые накопились, пока Арнольд пытался бодриться при дедушке, при постояльцах, при родителях. Которые не пролились, когда Хельга сбежала от него, а он опрокинул кофе, а потом получил внезапную взбучку от Брейни, который тоже любит Хельгу. Арнольд сжимал её в руках: родную, живую, свою. Он держал её и откровенно плакал, пока она задыхалась от силы его объятий, но тоже держала его обеими руками, поглаживая спину и взъерошенный затылок, а потом стала целовать мочку его уха, висок, пока он не нашёл её губы и коротко, но с такой страстью поцеловал, что у неё подкосились коленки.       — Давай уйдём отсюда, Хельга? Прямо сейчас!       — Но… — Хельга растерянно металась взглядом то по его взмокшим волосам, по часто вздымающейся груди, то по рукам, которыми он отчаянно сжимал её руки.       — Мы спишем уроки у Фиби.       Этим тёмно-зелёным глазам с расширенными до предела зрачками она никогда не могла противостоять. Он ещё раз поцеловал её, совершенно лишая возможности здраво мыслить. Хельга опомнилась, когда они уже непонятно зачем так быстро бежали мимо старых домов на Вайн-стрит, и она совершенно не знала, что они теперь собираются делать.