***
После домашнего уюта в гараже было морозно, и густой белый пар клубился перед лицом на каждом протяжном выдохе. Арнольд плотнее укутался в куртку, которую наспех набросил на выходе из дома, и вопросительно смотрел на деда, который деловито обходил кругом машину, проводил пальцами по тёмно-оливковым бокам, даже заглядывал под бампер и наконец — открыл капот и задумался, почесывая свою лысину. Арнольда снова посетила назойливая мысль, а не тронулся ли дед умом, как тут же он услышал его спокойный голос, который обстоятельно стал докладывать обстановку: — Значит, смотри сюда, Арнольд. Масло я поменял совсем недавно, тут все в порядке и больше не протекает. Вот тут, — Фил подтянул внука за руку поближе и указал крючковатым пальцем на аккумулятор, — Надо внимательно следить, чтобы не слетала клемма. И вообще пора бы проверить, почему левый поворотник срабатывает через раз. Арнольд с недоумением следил за дедом, а между тем тот уже закрыл капот и распахнул переднюю пассажирскую дверь. — А теперь, Коротышка, спорим, что этого ты не знал! — Фил просунул руку под сиденье. Раздался щелчок, и спинка плавно откинулась, образовав вместе с задним сиденьем довольно просторное спальное место. По вытянутому лицу Арнольда было ясно, что дед оказался прав: он не знал, что так можно. — Лет пятьдесят его не раскладывал. Фил вздохнул и на какое-то время замолчал. Он присел в салон и провёл пальцами по обивке сиденья. Арнольд немного поколебался, но присел рядом, стараясь уловить его настроение и понять, что вообще они делают в гараже прямо сейчас. — С этой машиной очень много связано. — Фил заговорил, прикрыв глаза и припоминая что-то. Его щёки и рот, испещренные мелкими морщинками, словно смятая бумага, — как будто засветились, заиграли улыбкой, отдаваясь давним-давним воспоминаниям. — Это был первый послевоенный год, когда мы с Герти смогли позволить себе настоящий отпуск, да и то зимой. Тот День Валентина мы провели чёрт знает как далеко отсюда. Если честно, я даже не помню, где. Зато я помню вечер. У Пуки было такое же выражение лица, как у тебя, когда я откинул сиденье, — Фил хитро захихикал, но закашлялся, прерывая сам себя, и продолжил более спокойно, — Я специально ей не говорил, что усовершенствовал механизм. Ну вот… А в ноябре родился твой папа. Арнольд продолжал смотреть на него: — Так, и что же случилось тем вечером? — Каким вечером? — Ты не закончил рассказывать про тот вечер Дня Валентина в вашем с бабушкой отпуске. Фил впервые за сегодня нахмурился и серьёзно посмотрел на Арнольда: — И как твоя подружка тебя терпит? Надо же быть таким бестолковым. Всё я рассказал! А я ещё собрался доверить тебе свою крошку! Мою дорогую машину, которая подарила мне все самые счастливые моменты в моей жизни! Вот! — Фил раздражённо сунул Арнольду в руки ключи, — Весной надо будет порожки ещё подкрасить. А в остальном — не машина, а конфетка. Тьфу! Не так я себе это представлял. Всю торжественность момента испортил! Фил продолжал бубнеть, уже поднявшись на ноги и направляясь на выход через ворота. — Дедушка! — Арнольд метнулся следом с ключами в руках, все ещё переваривая все услышанное. Он ещё сам до конца не осознал, но решил переспросить, чтобы не заканчивать разговор на неприятной ноте, — Ты что, отдаешь мне свой паккард? Фил сделал вдох и, немного успокоившись, все-таки повернулся снова лицом к внуку: — Он твой. — Но разве машина — не твоя истинная любовь*? — Машина сыграла свою роль в моей истинной любви. Может быть, тебе она тоже подарит лучшие моменты. И Фил улыбнулся. Улыбнулся искренне, весело и хитро, как делал это и раньше. Он стоял у гаражных ворот и улыбался внуку, который тоже невольно растянул губы, но бросив беглый взгляд на сиденья, внезапно что-то припомнил, и его будто окатило кипятком. В голове мигом пронеслись слова деда про «усовершенствование механизма», отпуск с бабушкой, счастливые моменты… Потом к чему-то приплелись воспоминания о собственных снах, о Хельге и её горячем дыхании у него на шее. Арнольд покраснел и машинально притронулся холодными пальцами к пылающим щекам, а Фил, посмеиваясь, махнул ему рукой, чтобы выходил, и закрыл на замок ворота.***
Арнольд чувствовал себя так, словно сел за руль впервые в жизни. Был лёгкий снегопад, и плавно работали дворники, поскрипывая и заглушая звук радио. Арнольд сделал чуть громче, и джаз позволил расслабиться и сделать молчание комфортным. Паккард утробно мурлыкал, и все звуки, которые до сих пор казались сплошным гулом, складывались для Арнольда из отдельных: вот скрипит коробка передач, посвистывают тормоза, ритмично «шагает» двигатель, тихонько жужжат моторчики дворников. Вместе с музыкой эти звуки убаюкивали и окутывали необъяснимым чувством уюта и спокойствия. Арнольду казалось, что за одну только половину этого дня с ним произошло больше событий, чем не случается иногда и за месяц. Трудно поверить, что ещё вчера вечером он боялся потерять девушку, боялся за деда, который все глубже погружался в себя и перестал улыбаться, как прежде. Ещё утром Арнольд боялся посмотреть Хельге в глаза, а уже через пару часов она обнимала его на пирсе и… Он покраснел и скосил глаза вправо. Хельга смотрела в окно, подперев рукой подбородок, и тоже о чём-то думала. Теперь недавние страхи представлялись чем-то далёким, а она, казалось, была где-то рядом всегда, и никуда исчезнуть просто не может. Арнольд засмотрелся на неё, но резко выровнял руль, когда заметил, как начал съезжать со своей полосы. Хельга отреагировала на это движение и спохватилась, заозиравшись по сторонам в поисках причины. — Извини, я задумался. К счастью, ни машин, ни пешеходов в этот момент рядом не было, и опасности удалось избежать. — Смотри на дорогу, Арнольдо. Я знаю, что сегодня лучшая дата, чтобы «умереть в один день», но у меня ещё есть планы на жизнь, знаешь ли. Мысль о «планах на жизнь» погнала мурашки по всему телу. Арнольд ничего не ответил, но и сам не заметил, как стал улыбаться. На этот раз уже Хельга украдкой засмотрелась на него и эти ямочки на щеках, а потом на довольно крупные, но по-мужски изящные руки, сжимающие оплётку руля. Что-то шевельнулось у неё внутри, и она машинально подтянула под сиденье свои ноги и скрестила руки перед собой, словно запрещая Арнольду попытки прочесть, что у неё на уме. Она уставилась в окно, за которым уже перестали мелькать аккуратные пригородные домики, и когда они минули участок дороги с чахлыми голыми кустами по обочинам, впереди показались огни заправочной станции и небольшого магазинчика со всякими мелочами. Арнольд повернул к заправке и остановился у одной из колонок. — Купить для тебя что-нибудь? Хельга обернулась в сторону багажника, припоминая, что у них есть с собой, и пожала плечами. Арнольд вышел, вставил в бак пистолет и направился к магазинчику. Хельга так глубоко погрузилась в свои мысли, пока его не было, что даже слегка испугалась, когда машина вдруг качнулась, и прямо перед её лицом оказалась раскрытая ладонь с парой жевательных резинок на ней. — «Love is»? Я их с детства не видела! — Открывай скорее! Посмотрим, что нам попалось. Хельга взяла одну, развернула и быстро затолкала жвачку в рот. Арнольд сделал то же самое, и оба расправили маленькие вкладыши. — Любовь — это путешествие в неизведанное, — прочла Хельга, — А что у тебя? Арнольд повернул вкладыш к Хельге и немного смущённо произнёс: — … это дать волю своим чувствам. И Хельга улыбнулась. Не стала отводить глаза, не стала глупо шутить или прикрываться сарказмом. Она улыбнулась открыто, как ребёнок, ласково провела пальцами по его скуле и виску, а потом поцеловала в щёку. Это был самый невинный поцелуй на свете, но от него Арнольду стало так жарко, что захотелось выскочить на мороз и бухнуться в самый большой сугроб, который удастся найти. Арнольд блаженно прикрыл глаза и тоже улыбнулся. Хельга ещё раз легко провела пальцами по ямочке на его щеке, и глядя ему в глаза почти шёпотом выдохнула: — Заводи! Паккард замурлыкал, и если бы автомобилю передавались чувства его водителя, то он непременно поднялся бы в воздух. Для остановки они выбрали укромное место под старым раскидистым деревом, ярдах в пятидесяти от речной заводи. Течение здесь почти останавливалось, и вода существенно промерзла, поскольку никого в этом месте и в это время года практически не бывает. Они бы выбрали на вечер гораздо более теплое и освещенное место, но после всего пережитого меньше всего им хотелось слышать городской шум и терпеть присутствие множества незнакомых людей, слишком навязчивой и современной музыки и слепящего света праздничной иллюминации. В пансионе по-прежнему творилось какое-то безумие, особенно когда все жильцы вернулись с работы и собрались в общей гостиной под чудовищно фальшивую игру Фила на пианино. Не смотря на то, что эту машину Арнольд знал с тех пор, как вообще себя помнит, ему вдруг безумно захотелось испробовать её уже в новом статусе: своей собственной. На его заявление Майлз удивлённо приподнял брови, а Стелла многозначительно промолчала и отрезала для них добрую треть огромного пирога и собрала ещё кое-какую провизию, в том числе термос с бабушкиным чаем и ещё один — с горячим шоколадом, как любит Арнольд. Паккард припарковали так, чтобы открыв багажник, можно было присесть туда, как на диванчик, используя заднюю дверь как козырёк, пить горячие напитки и наслаждаться видом реки с ползущим над поверхностью молочно-белым туманом. — Уверен, что не хочешь попробовать чай? — Хельга протянула Арнольду дымящуюся кружку, пахнущую ягодами, фруктами и какими-то травами. — Я не уверен, что он не содержит ничего запрещенного. — Арнольд, у тебя не бывало такого, что побаливает между лопатками? — Хельга состроила обеспокоенное лицо и пристально стала всматриваться в него. — Ээээ, — Арнольд задумался и даже повёл плечами, чтобы проверить, — Да вроде бы нет. К чему такой вопрос? — Ты настолько святоша, что давно бы пора уже пробиться крылышкам. Хельга закатила глаза и демонстративно сделала огромный глоток, отчего судорожно начала хватать воздух, потому что чай оказался слишком горячим. Арнольд быстро отобрал у неё кружку, поставил её на землю, а Хельгу взял за обе руки, вынуждая её вытянуть их над головой. — Вдохни! Хельга так опешила, что послушно сделала глубокий вдох так медленно, как смогла. Повторив это ещё пару раз, она с удивлением отметила, что ей гораздо лучше. — Ого! Да ты волшебник! Как ни странно, на лице Арнольда не было и намёка на улыбку. — Да нет, я же почти святой. И тебе кажется это забавным? — Немного. — Вот как? — Арнольд, да ты чего? — Хельга растерялась, не понимая, всерьёз ли он обижается или ведёт к чему-то ещё. — Хм, тогда смотри. Он поднял с земли её почти полную кружку и маленькими глотками, медленно и залпом осушил её, для достоверности сразу же опрокинув вверх дном. Хельга смотрела почти с восторгом. Эта серьёзность и решительность выглядели комично, учитывая тот факт, что в кружке был просто фруктовый чай, хоть и довольно горячий. Но она не обращала на это внимания, потому что вокруг что-то витало. Что-то необыкновенное, что делало воздух густым и пьянящим. А вдруг чай в самом деле непростой? Да ну! Стелла медик, она бы быстро разгадала и ни за что не дала бы им что-то наркотическое. Тогда что происходит? Почему так жарко, а все тело становится таким тяжелым, что срочно хочется к чему-то прислониться? Почему кровь шумит в ушах так оглушительно, а от Арнольда так вкусно пахнет этой проклятой жвачкой, что её до безумия хочется попробовать? — Что-то я замёрз. Арнольд вывел её из оцепенения, и его протянутую руку она приняла на автомате. — Давай зайдём в машину и включим печку. Видимо, ночью мороз усилится. У Хельги внутри что-то поднялось и вскипело, но Арнольд уже успел отвести её на заднее сиденье, закрыть все двери и пощелкать какими-то переключателями на приборной доске. — Аррнольд! — прозвучало настолько громогласно, что он на мгновение даже зажмурился. Он вжал голову в плечи и обернулся, встретив её решительный и грозный, но все же какой-то не такой взгляд, к которому, наверное, привыкла уже давно вся школа. — Да, Хельга? — мягко, но ровно и уверенно он отозвался. — А ну иди сюда! И не смей отвлекаться, когда я с тобой разговариваю! — Как скажешь, Хельга. Он довольно лихо перемахнул через спинку переднего сиденья и плюхнулся рядом с ней, приняв максимально интеллигентную и непринужденную позу. — А разве ты что-то говорила? Сперва Хельга удивилась такому вопросу, но потом задумалась и метнула в него очередной грозный взгляд. Ей хотелось одновременно ударить и поцеловать его, и от осознания того, чего ей хочется больше, она злилась ещё пуще. Зато Арнольда, похоже, эта ситуация только веселила. Он припомнил свои ощущения в детстве, когда Хельга смотрела на него так же: он замирал словно кролик перед удавом, он завороженно смотрел в эти космические глаза и не мог ни бежать, ни защищаться. Она ни разу не ударила. Ни разу не сделала ничего, что могло бы причинить ему вред, а он продолжал замирать перед ней каждый раз. Но сейчас он почувствовал, что обладает настоящим оружием. Тем, что не приходило ему в голову даже в фантастическом сне. Может быть, если бы он поступил так намного раньше, то многое сложилось бы иначе? А может быть, это скорее к лучшему, и им обоим в самом деле нужно было пройти через это все, чтобы прочувствовать это так остро, как они чувствуют сейчас? — Хельга… «Щёлк!» — она почувствовала, как где-то внутри лопается одна струна, и злиться на него становится все сложнее. Он кладёт горячую ладонь поверх её и придвигается, соприкасаясь с ней бедрами. «Щёлк!» — и она дышит чаще. Тысячи иголочек впиваются в кожу головы и прокатываются вниз по телу, когда он кладёт вторую ладонь на её колено и осторожно ведет вверх, задержавшись у нижнего края кофты. Он становится одним коленом на сиденье и приподнимается, ведя рукой ещё выше и охватывая её за талию. Он тоже дышит часто, и Хельга теряет счет времени. Он прямо напротив, и если он сейчас посмеет отодвинуться, ей богу, она ему врежет! Одновременно хочется закрыть глаза, чтобы ещё острее почувствовать его прикосновения, его дыхание рядом с собой, услышать, как бьется его пульс на шее; но в то же время ей необходимо его видеть. Видеть его глаза, которые так долго сводили её с ума. Так долго, что началось это ещё до того, как она могла вообще осознать смысл этих ощущений. Ей нужны эти ямочки на щеках, эти торчащие непослушные волосы, то место немного ниже шеи, где сходятся ключичные косточки, и руки, где играют жилки под светлой бархатной кожей, где выступают вены на предплечьях, когда он сжимает её талию и требовательно тянет на себя. В салоне темно. Только ближний свет мутно отражается от заледенелой глади и голой растительности, покрытой белым кружевом инея. Печка обдувает окна изнутри и равномерно гудит, а по радио играет незнакомая, но такая «арнольдовская» песня, и Хельга хватает его за затылок и тянет к себе, с наслаждением пропуская его мягкие густые волосы между своими пальцами. Он вздрагивает, и Хельга успевает почувствовать на его предплечьях гусиную кожу, отчего она распаляется ещё больше и целует его, почти кусая за нижнюю губу. Он мычит от боли и отстраняется, но тут же заглушает её испуганный возглас новым поцелуем. Мягким, но уверенным. Кладёт руки на её плечи и тянет вниз её куртку. Она соображает быстро и высвобождается из рукавов, сразу же делая то же самое и с его верхней одеждой. Машина вовсе не маленькая, но на сиденье тесно, и у Арнольда мелькает глупая мысль, что в фильмах все обычно гораздо проще. Мыслей мелькает ещё сотня, но Хельга такая горячая, и ему жарко настолько, что от каждого касания высекаются искры. Кровь перекачивается мощными толчками, и теперь ему кажется, что ей даже некуда деться. Он вспоминает о раскладных сиденьях, и что рычаг внизу, под передним пассажирским, но чтобы за него потянуть, нужно оторваться от Хельги. Но он не может. С ним происходит что-то такое, что уже снилось, что думалось ночами под его стеклянным потолком, что мерещилось, пока он наблюдал за Хельгой, спящей рядом в его постели: такой беззащитной и с такой светлой кожей, что она бликовала под отражением звезд и огней от стекла. Он подхватил нижний край её кофты и плавно потянул вверх, внимательно следя за её реакцией. На мгновение она будто бы испугалась, но привстала и подняла руки. Сам себе не веря, Арнольд раздел Хельгу до чёрного браллета**, и на некоторое время оторопел, горько сожалея, что не включил в салоне свет. По этой причине он и не заметил, как её руки оказались на его ремне и незаметно вытащили язычок из отверстия, поэтому когда щёлкнула пуговица и скрипнул замок, от ощущения внезапной свободы Арнольд со стоном выдохнул и был вынужден отдышаться. Он прикрыл глаза и впился пальцами в спинку сиденья, но желание видеть Хельгу в этот момент перевесило остальные эмоции, и он снова разомкнул веки. Чёртово тусклое освещение позволяло различать только её светлую кожу на тёмном фоне велюровой обивки и её огромные блестящие глаза, которые почти светились в темноте, словно у кошки. Он почувствовал, как её тонкие пальчики проходятся по краю резинки его боксеров, и он блаженствовал и разрывался от нетерпения одновременно. Он застыл с руками, лежащими на застёжке её джинсов, и, с усилием хватая воздух и облизывая сухие губы, наклонился к её уху, чтобы прошептать: — Хельга… Я ведь не святой. — Кажется, мы это уже выяснили. Она аккуратно, одну за другой расстегнула пуговицы его рубашки, наблюдая, как двигаются его косые мышцы на животе, пока он натужно и горячо дышит. Ужасно смущаясь, она все же радовалась темноте, но по тому, как менялась интенсивность блеска её глаз, он понимал, куда она смотрит. Решившись, он взял её за руку и поместил её чуть ниже. Он почувствовал, как она вздрогнула, ощутив его мгновенную реакцию, и едва не отдёрнула руку. Он не мешал, но она оставалась там, осторожно поглаживая, когда ему пришлось срочно поцеловать её настолько страстно, чтобы заглушить собственный вырывающийся стон. Хельга вся трепетала под ним и почти вибрировала. Она боялась прикоснуться слишком сильно или слишком решительно ворваться в его личное пространство, поэтому просто гладила одними подушечками пальцев, пока он целовал её в губы, потом в щёку, в нежную ямочку за ушком. Когда он провёл кончиком языка по мочке, а потом слегка прикусил, от неожиданности она застонала так, что у Арнольда едва не снесло крышу. Сдерживаясь изо всех сил, он запустил пальцы ей за пояс и высвободил петлю, а за ней — и «собачку». Возбужденный до предела, он даже в эту минуту не ожидал почувствовать, насколько она горячая и мокрая. Волна мурашек пробежалась от этой руки по затылку, подняв каждый волосок, — и вырвалась стоном. Настолько глухим и томным, что звук этот можно было ножом резать. Арнольд отыскал в темноте её глаза. Она держала их закрытыми, но в этот момент распахнула и посмотрела на него. Посмотрела коротко, потому что до ужаса смутилась. Хельга смутилась тому, что Арнольд делает с ней такие чертовски неприличные вещи, а она расплакаться готова от удовольствия. Она напрягла бёдра и попыталась свести колени, но этим движением невольно зажала его руку, вынудив надавить сильнее, и Хельга почувствовала, что под его рукой всё пульсирует и пылает, становится ещё более влажным, и она, наконец, поняла, о чём таком писали в тех любовных романах, что попадались ей под руку на тумбочке у Мириам. Вот что за чувство заставляет Хельгу хотеть, чтобы Арнольд трогал там ещё, чтобы гладил, мягко водил кругами. Она догадалась, что он тоже смущается. Следит за её реакцией, за каждым малейшим движением, но то, что ему тоже это нравится — доказательств не требовало и приводило Хельгу в восторг. Она решилась и запустила руку ему за пояс, стянув джинсы ещё ниже. Посмотреть туда смелости не хватило. Зато она нащупала самое горячее место и чуть не обожглась. Она провела подушечками пальцев по гладкой коже: тугой, рельефной и ноющей под её прикосновениями. Мышцы не его животе ходили прямо волнами. Арнольд часто и глубоко дышал и облизывал губы, продолжая осторожно прикасаться к ней, заставляя дрожать и закусывать губы. Казалось, что оба сейчас просто взорвутся, поэтому он притянул свободной рукой её лицо и поцеловал так, как у них еще не было: мокро, сладко и пошло. Так, что в любое другое время за подобное можно было схлопотать от Хельги Патаки знатный хук, но сейчас она ответила. Она толкнула его язык своим, жадно, но осторожно закусила его губу и туже сжала его в руке, обводя головку большим пальцем. Арнольд едва не задохнулся. Он слегка отодвинул лицо от неё, чтобы ещё раз увидеть её глаза. Чтобы убедиться, что все происходит на самом деле. Не снится, не мечтается. В его голове словно лопались миллионы мыльных пузырьков: взрывались, щекотали, искрились цветными переливами. Весь мир исчез. Он спрятался за чёрными зрачками, запутался в золотистых мягких локонах, растаял в её чертовых волшебных пальчиках, которые вот-вот доведут его до исступления. Арнольд наклонился снова и поцеловал её в губы, в челюсть, в шею и — в надключичную ямочку. Хельга не успела ничего понять, как инстинктивно подалась ему навстречу, а он просто скользнул пальцами дальше и едва надавил, когда она вся выгнулась и будто засветилась, уткнувшись в его шею и заглушая сладкий и низкий стон. Неосознанно в этот момент она сомкнула кольцом свои пальцы и толкнула от себя, а он замычал и зарылся лицом в её волосы. По телу гуляло электричество, все плыло перед глазами и было жарко, как в августе. Арнольд поцеловал её в шею, потом в челюсть и наконец нашёл её губы. Она с готовностью ответила на поцелуй, когда новая волна мурашек заставила её подтянуть к себе ноги и скользящим движением убрать свою руку с его ширинки, произведя что-то вроде смущённого смешка или кашля. Арнольд нащупал за спинкой плед и накинул его им обоим на плечи. Они сидели вплотную друг к другу, и оба не знали, что бы сказать. По радио звучала какая-то лёгкая танцевальная композиция, и когда они решились снова посмотреть друг на друга, то обнаружили, что оба глупо и во весь рот улыбаются. — Ну и… как ты себя чувствуешь? — спросил Арнольд, потирая шею из-за крайнего смущения. — Оу! — Хельга полностью повернула к нему корпус и заглянула в лицо, — Прекрасно, доктор Шотмен. Наверное, нам стоит составить план дальнейшего лечения. — Перестань! — Арнольд бросил в неё её кофтой, которая валялась тут же, вывернутая наизнанку. Хельга поймала её и принялась выворачивать налицо, слегка посмеиваясь, но потом сделалась серьёзной и спросила: — Тебе не обидно, что мы так и не сдали нашу с тобой историю? — Ни капельки! — он улыбнулся, полуприкрыв глаза, отчего Хельга словила очередные мурашки, — Я тут подумал, что сдавать её сейчас было бы даже неправильно. — Почему это? — Хельга отвлеклась от застегивания своих джинсов и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Потому что не стоит обнародовать историю, у которой пока не известна развязка. Я бы туда ещё кое-что дописал. — Да ты что, сбрендил? — Хельга опять сорвала накинутую на плечи свою кофту и хлестанула ею Арнольда по уху. — Хельга! — возмутился он беззлобно, — Да я не об этом. Я думаю, что наша история не окончена. Это одно из тех сочинений, в котором прекрасен процесс, а не результат. Я хотел бы написать с тобой вместе ещё много глав. Ну и… некоторые даже по несколько раз, — последнее он добавил тише и осёкся. Хельга раскрыла рот, а потом вдруг осознала сказанное и покраснела, судорожно хватая свою кофту и натягивая её на себя. — Вот же разогнался! Не думала, что ты такой хищный! — Ну что сказать? Я тоже от себя не ожидал. Придётся жить теперь с этим. — Ну Арнольд! Только попробуй растрезвонить! — Хельга выразительно пригрозила кулаком. — Честное слово! — Арнольд поймал этот кулак и поцеловал в тыльную сторону ладони. — То-то же! — Хельга фыркнула и расправила из-под воротника волосы, — Не стоит связываться с Хельгой Патаки! — В таком случае, я пропал!***
Паккард остановился у дома Патаки. Нужно было расходиться, но Арнольд отчаянно искал предлог, чтобы оттянуть этот момент. Он долго не мог найти, что бы придумать, как решение пришло само собой. — Хельга, твои родители что, пригласили кого-то в гости? — Нет вроде, не собирались. Хм, самой интересно. В гостиной горел свет, хотя время было уже за полночь. Это было не привычное голубое свечение от телевизора, а настоящее общее освещение. К тому же довольно громко играла музыка. — Постой-ка! — Хельга жестом остановила Арнольда, когда он следом за ней пошёл к окнам, — Я знаю эту песню! — Я тоже знаю. Это же Скорпионс***! — Да нет, я не об этом. Я смотрела кассету с родительской свадьбой. Это их первый танец. Они переглянулись и, не сговариваясь, молча подкрались под окно. Некоторое время они не могли поверить глазам. Два силуэта: Боб и Мириам, стояли в обнимку посреди гостиной и медленно танцевали. Нельзя было рассмотреть подробно, но это точно были они. Арнольд первый пришел в себя и спросил то, что пришло на ум: — А где же Ольга? Хельга посмотрела на него, все ещё пребывая в шоке: — Крейг забрал её ещё утром. Устроил скандал, что она не сказала ему про Мириам. Он все это время был в Ванкувере в командировке. Эти двое друг друга стоят. — Хельга, это же здорово! — Что именно? — Да всё. Сегодня просто сумасшедший день, но повсюду витает любовь. Разве это не чудо? — Чудо, что ты до сих пор веришь в лучшее, Арнольд. — А как же иначе, Хельга? Кто-то же должен. — Надеюсь, что ты прав. — Смотри сама: мало кто верил, что ты замечательная. А я верил. И кто в итоге оказался прав? — Ты чёртов подлиза, Репоголовый! — Я люблю тебя, Хельга. Она вздохнула, но встала на цыпочки, чтобы поцеловать его на прощание. — И я тебя люблю, — она немного отошла от него, когда как раз закончилась песня, а затем намеренно громко сказала, — Ну вот я и дома! Увидимся завтра, Арнольд! Заснуть в эту ночь было трудно. Все пережитое за день упорно лезло в голову, волновало и заставляло фантазировать о том, что будет дальше. Но все-таки очень верилось, что все сложится счастливо. Иначе, как же жить, если не верить в чудеса?